Глава 7 Смерть
Глава 7
Смерть
Так и буду сидеть я в тюрьме, и смотреть на луну.
Но не выть на луну, а смотреть на луну все без толку.
Словно волка меня загоняют в огне и в дыму,
Только волку тому самому впору зубы на полку.
Ну, а я убегу, не бывает набоб на бобах
И в далеких снегах отыщу по возможности суть и
Пусть меня стерегут, пусть осудят на страшных судах —
С Богом я не в ладах, а иные не праведны судьи…
Александр Градский
В Казани Василий Сталин появился 29 апреля 1961 года в сопровождении трех офицеров КГБ. В 11 часов утра его принял председатель КГБ Татарии В. Семичастный и сообщил об условиях содержания: однокомнатная квартира, пенсия в 150 рублей, запрет на выезд из города. В ссылке бывшему командующему военно—воздушными силами Московского военного округа надлежало отбыть долгих пять лет.
В первый же день один из жильцов дома по улице Гагарина — летчик—испытатель Каримов — узнал в соседе—новоселе Василия Сталина, под началом которого некогда служил. Слух о прибытии сына «кормчего нации» в Казань моментально разнесся по городу.
Этому в каком—то роде способствовало и то, что дом на Гагарина, 105 был заселен работниками казанского авиазавода, многие из которых, как, например, Анатолий Михайлович Исаев, были оповещены руководством завода о прибытии сына самого Сталина.
Анатолий Исаев — коренной москвич, родился на Больших Грузинах. Отец его работал на заводе Хруничева (бывшем «Юнкерсе»), так что уже первые детские воспоминания были связаны с авиацией. После окончания летного училища Исаев работал в Заполярье, потом в Сибири. Тогда его, командира экипажей Ил–12 и Ил–14, и приметили. Перевели сначала в Москву, где начал летать на реактивных самолетах, а затем в Казань, испытателем. Здесь весной 1961 года и произошла встреча, наложившая отпечаток на всю дальнейшую судьбу Анатолия Михайловича.
Как—то Исаева вызвал директор завода Петр Петрович Смирнов:
— Приезжает Василий Иосифович Сталин, подселим его к тебе, у тебя дом хороший. Он из тюрьмы только что вышел, у него ничего нет, помоги, если что понадобится.
Через несколько дней после этого разговора Исаев поздно вернулся с работы. Видит — в подъезде суета, таскают мебель. Как потом оказалось, из квартиры № 82 под Исаевым, на четвертом этаже, отселяли жившего там конструктора Соколова, освобождали квартиру для Сталина.
Поднявшись к себе, летчик вышел на балкон.
— Внизу во дворе наши ребята играли в домино. С ними сидел незнакомый человек, лысый, бледный, очень худой, в белой косоворотке, — рассказывает Анатолий Михайлович, — ребята меня окликнули: спускайся, мол. Я говорю: «Ладно, сейчас», — и пошел готовить себе ужин.
Через несколько минут — звонок в дверь. Василий Сталин сам пришел знакомиться…
Недели через две приехала к нему жена Маша с двумя маленькими девочками. Всей семьей, вчетвером, они жили в такой же квартирке, что у Исаева. Одна комната с небольшим углублением в стене, альковом, где стояла кровать, и кухня (Куликов А. Не стучите — дверь открыта. // Труд Беларусь, № 087, 15 мая 2003 г.).
Неделю спустя 7 апреля 1961 года В. Семичастный от своего московского шефа А. Шелепина получил краткую характеристику Василия, из которой следовало, что заключенный не исправился, считает руководство страны и партии убийцами своего отца И.В. Сталина, ведет себя вызывающе. Также согласно рекомендациям центра при выдаче нового паспорта Василию Сталину рекомендовано было сменить фамилию. Еще через неделю после обмена мнениями центр, чтобы «подопечный» не «рыпался», приставил к сыну вождя миловидного надзирателя.
Еще в 1960 году, когда Василий Иосифович пребывал в Московском институте им. Вишневского, за ним ухаживала медсестра Мария Нузберг. Это случилось как раз в то время, когда профессор Бакулев осматривал Василия и пришел к выводу, что, кроме отдыха в санатории, в каком—либо особом лечении его пациент не нуждается. Впоследствии, как мы знаем, Василия еще на год упекли в Лефортово, где здоровье Василия было все—таки подорвано. Несмотря на год разлуки с Василием Иосифовичем, Мария Нузберг отправилась с ним в казанскую ссылку. Мария Игнатьевна в девичестве была Шевергиной. Родилась она в 1932 году в селе Мазеповка Курской области. Училась на курсах медсестер в Рыльске и после переезда семьи в Подмосковье работала по специальности в той больнице, куда поместили генерал—лейтенанта Сталина.
Василий Сталин, его новая «помощница» и двое ее дочерей Людмила и Татьяна поселились в предоставленной им однокомнатной квартирке в неприметном доме на улице Гагарина, 105.
Это официально зафиксированные события. В их достоверности мало кто сомневается, так как жизнь опального генерала была на виду. Но именно эта открытость и породила массу слухов, самых невероятных и противоречащих друг другу. Все дальнейшие описания последних дней Василия Сталина настолько запутаны, что то и дело приходится обращаться к документам КГБ по делу № 1588 (в котором беспорядочно собран «материал» в основном в виде докладных записок «шестерок»). Но даже сейчас, спустя более сорока лет после смерти Василия, это дело не рассекречено полностью. Придана огласке незначительная часть сведений. Это вносит еще больший хаос в и без того запутанный клубок событий, повлекший за собой гибель сына «отца народов».
Читая произведения разных авторов о жизни Василия Иосифовича Сталина, невольно наталкиваешься на вопросы: что же происходило в эти последние месяцы жизни Василия? Почему и отчего он все—таки умер? Очень подробно описаны детские годы Василия, авиашкола, война, командование округом, тюрьма, но ни одна из книг или газетных статей не дает четкий ответ на вопрос: что же происходило с Василием в казанской ссылке? Все довольствуются короткой строкой с датой смерти, предположениями о ее причине и бессвязными на первый взгляд воспоминаниями жен и детей Василия. Никто даже не попытался восстановить хронологию, которая проливает свет на события последних месяцев жизни Василия Сталина. А выводы, к которым можно прийти, сделав это, более чем интересны…
Итак, первые две недели пребывания в Казани были ознаменованы двумя событиями в жизни Сталина—младшего, которые чуть ли не день в день совпали по датам, что не случайно. Первое событие — это приезд Нузберг, который повлек за собой событие второе, а именно реакцию Василия на появление медсестры: он отправил Хрущеву письмо, в котором в горьких выражениях жаловался на «беззаконие и бесстыдство». По словам Василия, его просто «хотят заклевать». Хрущев на жалобу не прореагировал. Ведь кроме писем Василия, на стол руководителя Советского государства ложились стенограммы других откровений ссыльного: «Кто такой Никита? Он был секретарем партбюро в академии, и там мать моя училась. Она его привела в дом. Отец его — трах — секретарем райкома партии назначил. Трах — вторым секретарем МК. Трах — и он уже первый секретарь МК и секретарь ЦК…» В целом Василий верно описывал карьеру советского лидера, но тем больше оснований имел Хрущев быть им недовольным. Отсюда и это зловещее молчание. Знал ли опальный генерал авиации, что за ним следят и подслушивают? Безусловно. Только терять ему уже было нечего. За его спиной осталась блистательная карьера, война, убийство отца, тюрьма, и вот теперь в ссылке, чем он рисковал? Зыбкой надеждой, которой его дразнил «дядя Никита»? Работой, которой у него не было? Семьей, которую он только планировал создать? Что мог противопоставить Хрущев словам человека, все еще носившего грозную фамилию Сталин, которую, несмотря на XX съезд КПСС, все—таки уважали в народе.
Среди документов казанского КГБ была найдена докладная записка от 13 июня 1961 года. Председатель местного КГБ доносил по инстанции: «Поведение „Флигера“ после прибытия в Казань показывает, что он, вопреки предупреждению, стремится как можно шире распространить в городе слух о себе. Почти каждому, кто с ним сталкивается (соседи по дому, водители такси, почтальоны), он подробно, порой не дожидаясь вопросов со стороны собеседников, рассказывает о своей биографии, мотивах ареста в 1953 году, пребывании в заключении, обстоятельствах, при которых оказался в Казани. При этом во многих случаях „Флигер“ старается пояснить, что его арест связан с тем, что он не хочет отрицательно отзываться об отце, а „прячут“ его потому, что он „слишком много знает“. Он говорил правду. Его действительно именно из—за этого и упекли сначала в тюрьму, а потом отправили в ссылку, не найдя иного предлога, как злоупотребление служебным положением. Поэтому он совершенно открыто делился с окружающими мыслью о том, что стоит ему шепнуть и за него „пол—Грузии встанет“. Докладную записку „шестерки“, шпионившего за Василием, вообще рассматривать как серьезный документ не следует (но приходится за неимением других). Казань — огромный город. Что означает фраза „стремится как можно шире распространить в городе слух о себе“? Не на фонарях же афиши о своем прибытии вешает. Круг общения обычен для любого нормального человека — соседи по дому, водители такси, почтальоны. Думаю, не столько сам Сталин, сколько любопытствующие граждане, узнав, кто он такой, разносили по городу слухи. А Василий просто делился подробностями жизни. Для провинциальной тогда Казани появление Сталина было действительно событием.
У соседа, жившего этажом ниже, Анатолия Исаева была машина «Победа», иногда он одалживал ее Василию, который водил автомобиль лихо. Бывало, сам по просьбе Сталина возил его в город.
Как—то Василий попросил съездить с ним в самый большой комиссионный магазин. На стол приемщика он выставил две коробки. Из одной достал подставку с закрепленным на ней шаром, выточенным из слоновой кости. Как объяснил Сталин приемщику, внутри сувенира еще 360 шаров. В другой коробке оказалась искусно сделанная восточная лодка с тремя парусами. Через увеличительное стекло можно было даже разглядеть выражение лица каждого из матросов, хотя фигурки были величиной всего в пару сантиметров. Приемщик комиссионки сказал, что не может взять эти вещи — они, мол, очень дорого стоят.
— Это были подарки Василию Сталину, как он сам рассказал, от Мао Цзэдуна, а продавцов, видимо, проинструктировали, чтобы они у него ничего не покупали, — говорит Исаев.
Скорее всего, эти сувениры и были единственными ценными вещами, оставшимися у сына Сталина. Вообще же Василий легко готов был отдать последнее. Однажды Исаев увидел на одном из рабочих завода американский летный комбинезон, который принадлежал Василию Иосифовичу.
— Я его пристыдил, небось, говорю, выменял на бутылку вина. Парень внял моим наставлениям и комбинезон Сталину вернул. Пил сосед, конечно, постоянно, но не так, как об этом иногда рассказывают, — говорит Анатолий Михайлович, — и в настоящем запое я его не видел.
В том, как плотно «опекали» Василия Сталина в Казани представители «органов», летчику—испытателю Исаеву пришлось убедиться лично. Сначала его отчитали за то, что он давал Василию свою машину. А однажды как—то прямо в перерыве между полетами вызвали к телефону.
— Ждем вас сегодня на Черном озере, — заявил ему какой—то тип, не представившись.
На Черном озере, в элитном районе Казани, находился особняк управления госбезопасности. Комитетчик, который звонил по телефону, встретил летчика на лестнице и провел к себе в кабинет. Для начала небрежно сообщил: мы все про тебя знаем.
— Сказал он это и подвигает мне пачку папирос, закуривай, мол, — волнуясь, вспоминает тот давний разговор Анатолий Михайлович. — Меня злость взяла. Да ни черта вы про меня не знаете, говорю, даже то, что я не курю. — «Ну, хорошо», — говорит комитетчик и начинает объяснять, зачем вызвал. Им нужно было, чтобы я раз в месяц приносил отчет — что делал Сталин, с кем встречался, о чем разговаривал.
Нет, говорю, делать этого я не буду. И встаю, чтобы уйти. А он заявляет: «Куда собрался? Теперь здесь останешься». Но я—то цену себе знал. Сверхзвуковые самолеты испытывали в то время всего двое летчиков — я и Борис Машковцев. О каждом полете докладывали министру. Так что я понимал: задержать не посмеют.
Только тогда комитетчик подмахнул пропуск и бросил через стол, но когда я уходил, прошипел:
— Ты еще пожалеешь…
Анатолий Исаев после смерти Василия Сталина, с которым на короткий срок свела его судьба, проработал летчиком—испытателем еще пятнадцать лет. Не раз за это время рисковал жизнью.
Поначалу Анатолий Михайлович недоумевал, почему его все время обходят в наградах и званиях. Многое стало понятно, когда захотел перевестись на работу в Москву. Легендарная Валентина Гризодубова только руками развела и объяснила Исаеву, что его кандидатуру не утвердили… в органах (Куликов А. Не стучите — дверь открыта. // Труд Беларусь, № 087, 15 мая 2003 г.).
Сжимавшееся вокруг Василия кольцо почувствовали не только соседи, но и он сам. Лето прошло более или менее спокойно для опального генерала, но это было затишье перед бурей. Если Анатолий Михайлович Исаев отделался только неприятными минутами общения с комитетчиками и не согласился стать стукачом, что, в конечном счете, отразилось не самым лучшим образом на его карьере, то, просеивая круг новых знакомых Василия Сталина, работники КГБ все—таки выискали тех, кого сумели «уговорить» сотрудничать с «органами». В итоге нелицеприятные слова Василия в адрес «дяди Никиты» и остальных «дядей», а также прочих «родственников» все же были услышаны и наверняка был дан ход делу по устранению строптивого ссыльного. Василий подписал себе приговор. И, конечно же, устранение его должно было пройти незаметно. Ну, умер своей смертью человек: что поделаешь, 42 года — это, братцы, возраст, кроме того, алкоголик, болен таким количеством болезней, что на троих бы хватило. В общем, причин для смерти было более чем достаточно. Одна беда — умирать Василий Сталин в ближайшее время и не планировал! Зато его смерть уже была спланирована «наверху» и от этого факта никуда не денешься, как и оттого, что Василий действительно слишком много знал. Он уже не командовал дивизией, не жил в Москве, круг людей, с которыми он общался, был ограничен, но он являлся носителем информации, смертоносной для режима Хрущева, а с этим лидер СССР не мог мириться. И роковую роль должна была сыграть, естественно, женщина…
Стоп! Именно с этого периода у всех без исключения исследователей жизни Василия Сталина в Казани наблюдается какой—то информационный вакуум. Здесь у музы истории Клио, видимо, случился приступ ретроградной амнезии. Однако КГБ не был бы КГБ, если не привел эту болезненную даму в чувство и не оставил на ее теле следов своего общения с ней в виде дела № 1588, заведенного на Василия Сталина.
Хронологию событий, которая приведена выше, я составлял, опираясь на информацию профессора Казанского университета Алексея Литвина. Именно он одним из первых ознакомился с «делом Флигера» № 1588 из архивов ФСБ.
По данным профессора Литвина, ордер на квартиру (это серьезный документ, прошу запомнить этот ордер. — Авт.) был оформлен не на ее фактического хозяина В.И. Сталина, а… на медсестру Нузберг, которая на тот момент не являлась его женой (Самоделова С. Культ без личности. // Московский комсомолец, 21 марта 2003 г.).
Итак, «миловидная» Мария Нузберг ухаживает за Василием после Владимирского централа. Выполняет несложные обязанности медсестры. В больнице Василий Сталин пробыл недолго и после медицинского заключения об удовлетворительном состоянии здоровья выписывается. Общение с Нузберг должно было перерасти максимум в безобидное увлечение. Тем более что после больницы Василий пытался наладить жизнь с Галиной Бурдонской. Если предположить, что Сталин—младший влюбился в Марию Нузберг, то с Галиной отношения возобновлять бы не стал. То есть о серьезных чувствах к тридцатилетней медсестре со стороны Василия в 1960 году говорить не приходится. На развитие каких—либо отношений вообще у него было слишком мало времени. Если вычеркнуть пребывание в больнице и поездку в Кисловодск, то между тюремными заключениями во Владимирском централе и Лефортово свободными для развития романа с Нузберг оставалось каких—то двадцать—тридцать дней. Если допустить, что Мария Игнатьевна посещала Василия в Лефортово в 1960–1961 годах уже не в качестве медсестры, а влюбленной женщины, то и здесь время их общения было ограничено уставом тюрьмы. Их свидания не могли быть часты и продолжительны (не более одного часа в две недели). Тем более не приходится говорить о каких—либо более серьезных отношениях. И вот здесь рождается первая загадка: по одной из версий, выпущенный из тюрьмы 28 апреля 1961 года Василий Сталин появляется в Казани 29 апреля (на следующий день после освобождения) уже с Марией Игнатьевной Нузберг. Стало быть, она должна была встречать Василия Сталина уже сидя на чемоданах. Причем с билетом на поезд до Казани. Откуда она узнала, куда ссылают Василия и каковы дальнейшие планы опального генерала? Этот вариант развития событий неточен. По воспоминаниям Анатолия Исаева, Нузберг прибыла в Казань через две недели. Но ордер на квартиру выписан был задолго до ее переезда в Казань. В квартире, которую вынужден был покинуть инженер Соколов, поселился Сталин. Причем жил он две недели по сути без прописки на чужой жилплощади, а основной квартиросъемщик (Нузберг) въехала в нее только через полмесяца. Странно, не правда ли? Но это еще не все. Именно через две недели Василий Сталин и отправил свое письмо Хрущеву, в котором жаловался на «беззаконие и бесстыдство» и утверждал, что его «хотят заклевать». Кто? Соседи? Нет, по словам Каримова и Исаева у них были прекрасные дружеские отношения с Василием. КГБ? Караул у дверей не стоял, агенты в магазин не сопровождали. Вот и выходит, что две недели опальный генерал жил нормальной жизнью, радуясь, что освободился от непосредственной «опеки» КГБ, как вдруг появляется Нузберг, и все его надежды на спокойную жизнь летят в тартарары. Вот Василий в отчаянье и написал Хрущеву письмо, больше похожее на жалобу арестанта на надзирателя. Василий прекрасно сознает, что Нузберг в квартире, где он живет, будет шантажировать своего невольного сожителя, человека без паспорта, прописки и работы.
Еще одна загадка: с верностью, достойной лучших традиций декабристских жен, Мария (провинциалка, пробившаяся в столицу) бросает все: работу в одной из престижнейших больниц Москвы (клинка Бакулева), плюет на столичные перспективы и с легкостью устремляется за бывшим генерал—лейтенантом авиации, чье будущее в чужом далеком городе более чем смутно. Честно говоря, меня это поведение удивило, если не сказать насторожило. Объяснения тут может быть два: либо безумнейшая любовь, сродни той, что показывают в сериалах, либо расчет. Мне с трудом верится в мгновенно вспыхнувшее чувство тридцатилетней женщины к зэку, чья фамилия после ХХ съезда КПСС поносится на каждом шагу. С той же легкостью Мария Игнатьевна решает судьбу своих детей — двух дочек—школьниц, которые (о, заветная мечта провинциалов) учатся в столичной школе и имеют все шансы стать столичными жителями. Тридцать лет — возраст для женщины вполне сознательный, когда, кроме собственных чувств, приходится обращать внимание на перспективы своих детей. Бытовой расчет на какое—то положение в обществе, власть или хорошую жизнь за счет мужа—генерала (то, чего у Василия Сталина уже быть не могло) тоже не может служить мотивом для столь спонтанного и странного решения, как добровольная поездка в Казань. В конце концов, в ссылку, а не на курорт собралась Мария Игнатьевна. Остается другой расчет, только не Нузберг, а тех, кто ей помог с поездкой…
Светлана Аллилуева спустя годы откровенно расскажет о ней: «О том, что она была платным агентом КГБ, знали (и предупреждали меня) в Институте Вишневского, где она работала, и где Василий лежал некоторое время на обследовании. Он был тогда только что освобожден Хрущевым из тюрьмы и болел язвой желудка, сужением сосудов ног и полным истощением. Там его и „обворожила“ эта женщина, последовавшая затем за ним в Казань, где она незаконно вступила с ним в брак. Незаконно, так как мой брат не был разведен еще с первой своей женой…» (Последняя любовь Василия Сталина. // газета «Очная ставка», 2001 г.).
Это же подтверждает и Капитолина Георгиевна Васильева: «Я была у Светы (Аллилуевой. — Авт.). Вдруг звонит ей академик Вишневский и говорит: «Светлана Иосифовна, будьте осторожны — медсестра Нузберг из КГБ». (Рыков С. Василий младший: сын отца народов. Интервью с Капитолиной Васильевой. — http://www.tam.ru/sezik/vasya.html)
Обе женщины являются свидетелями звонка профессора, который уж свой—то персонал точно знал в лицо. Как и в любом небольшом коллективе, каждый сотрудник прекрасно осведомлен, кто чем дышит, и наверняка обо всем и обо всех знает руководитель. Вишневский владел точной информацией и предупредил сестру своего пациента о слежке со стороны КГБ. Могли ли предупредить самого Василия о связях его медсестры с органами? Конечно. Если сам Вишневский не сделал этого, то уж Капитолина, которая присутствовала при разговоре профессора со Светланой Аллилуевой, наверняка приложила все усилия, чтобы предупредить Василия. Несмотря на то, что отношения между Капитолиной и Василием начали разлаживаться, а свою сестру Светлану он вообще не хотел видеть, вряд ли это могло стать поводом для замалчивания столь серьезного факта.
Современные журналисты в большинстве своем начисто отвергают версию, согласно которой Мария Игнатьевна Нузберг была агентом КГБ, но никакая другая версия не может объяснить ни молниеносного развития отношений между Сталиным и Нузберг, которые еще год назад даже знакомы не были, ни совместного появления в Казани, ни последующих событий, приведших к смерти сына вождя. Косвенно эта версия подтверждается и тем, что руководство Кремля не могло после «китайского похода» Василия Сталина (посещение посольства КНР) допустить повторения подобного инцидента. Для этого кто—то должен был находиться рядом с Василием неотлучно. Учитывая болезнь ног Василия Сталина, он также нуждался и в медицинском уходе. Мария Нузберг с образованием медсестры подходила для этой роли как нельзя лучше. Кроме того, по какой—то загадочной причине ордер на квартиру выдан был именно на Нузберг, а Василий Сталин просто прописан на ее жилплощади. Уж не для того, чтобы связать по рукам и ногам бывшего командующего московским небом? В случае если бы он решил изменить свою судьбу и покинуть новое место жительства в Казани, ему и податься было бы некуда. Может быть, именно в этом кроются истинные мотивы его желания жениться на «верной» медсестре? Став мужем Нузберг, Василий имел бы право при разводе на раздел имущества и обмен квартиры на две отдельных. Так что, как это ни парадоксально, женитьба становилась едва ли не единственной дорогой к свободе.
Хочу оговориться сразу, чтобы не обижать ныне здравствующих родственников Василия Иосифовича и Марии Игнатьевны, что это только версия. Я готов рассмотреть любое другое объяснение приведенным выше фактам. Пока я его не нахожу.
Что же происходит дальше. «В сентябре медсестра Мария Нузберг поехала в Москву, чтобы сделать аборт. Василий, страдающий от отсутствия рядом родных детей и, видимо, не одобряющий поступка новой жены, тут же, скорее в отместку, чем от иных чувств, завел скоротечный роман с другой Марией, двадцатилетней студенткой ветеринарного института. Сотрудники КГБ фиксировали на магнитную пленку каждый вздох в квартире на улице Гагарина». (Самоделова С. Культ без личности. // Московский комсомолец, 21 марта 2003 г.).
С местом под солнцем М.И. Нузберг вроде бы все ясно. Но и в отношениях Василия и медсестры не все так просто. Из документов видно, что он действительно искренне верил в будущее своей новой семьи и, что вполне естественно для мужчины, покинувшего места лишения свободы, был не особо переборчив в общении с женщинами. Хотя, если копнуть глубже и рассматривать их отношения со стороны, то опять же придется наблюдать слишком много странностей. Взять хотя бы промежутки времени, проведенного вместе. С мая по сентябрь, то есть первые четыре месяца, «возлюбленные» вели себя как неразлучная пара, пока Марии Игнатьевне не пришлось уехать в Москву, чтобы избавиться от плодов своей любви. Там она провела… тоже четыре месяца! Вообще—то довольно долгая разлука с изголодавшимся по женской ласке «женихом». Да и «невесте» для аборта не обязательно было ехать в столицу. Неужели в Казани не нашлось опытного гинеколога для решения ее женских проблем? К тому же Нузберг была медсестрой. В медицинских кругах принято помогать друг другу. Соглашаясь с тем, что в Москве врачи возможно и лучше, тем не менее не могу понять одного — неужели для такой, в общем—то, несложной операции, как аборт, понадобилась целая осень? Сомневаюсь.
А зачем вообще Нузберг сделала аборт? Ребенок — это плод любви, тем более, что должен был родиться внук еще недавнего вождя. Кроме того, ничто не привязывает мужчину к женщине так, как ребенок. Несмотря на все это Мария Игнатьевна решает избавиться от него.
Исходя из этих рассуждений, невольно приходишь к мысли, что аборт (возможно мнимый) стал только поводом для отъезда Марии Нузберг. Должно было произойти нечто более серьезное, что заставило Марию Игнатьевну переносить столь долгую разлуку с любимым. А если вспомнить детали ее возвращения в Казань, то игра в «идеальную парочку» не выдерживает никакой критики. Тут невольно приходят в голову слова из первого письма из ссылки, написанного Василием Сталиным Хрущеву про «беззаконие и бесстыдство». Анализируя ситуацию, невольно рождается ответ на вопрос кто «хотел заклевать» Василия Сталина? А вот зачем добивать и без того загнанного в угол человека, придется разобраться.
Без паспорта, без работы, проживая в квартире, которая даже оформлена не на него, Василий затевает игру с властью и пытается вернуть хотя бы осколки свободы, которую он потерял. И Мария Нузберг — единственный ключ к решению всех проблем. Василий объявляет, что собирается на ней жениться и удочерить ее детей. Для КГБ это неожиданный поворот событий. В комитете еще не поняли, какую карту собирается разыграть опальный сын умершего вождя, поэтому идут ему на встречу. А Василий торопит со сроками, подгоняет, торгуется. Ради свободы он готов переступить через себя и сменить фамилию. Сначала все идет по его, Василия, плану, но на Новый, 1961 год совершает ошибку, ставшую для него роковой…
Чтобы понять события лета 1961 года, происходившие в новом окружении Василия Сталина, надо учесть несколько обстоятельств. Первое: он наверняка знал, что Мария Нузберг из КГБ; второе: следует принимать во внимание резкий характер Василия; третье, и самое, пожалуй, главное: летом еще не идет речь о его свадьбе с Нузберг, то есть Василий пока только ищет выход из создавшегося положения. За ним следят везде: дома и на улице, в общественных местах. Агентура для слежки разрослась так, что полбюджета казанского КГБ уходит на их содержание. Агент внедрен даже в самое близкое окружение. Но, несмотря на нелицеприятные высказывания в адрес Хрущева, Василий, в общем—то, безобидный узник: друзья его покинули, невеста — свой человек. Одним словом, полнейший контроль. Марии Игнатьевне, привыкшей к столице, естественно тяжело жить в казанской глубинке, да еще с взбалмошным Василием Иосифовичем, поэтому, не видя никакой угрозы со стороны опального генерала, Комитет госбезопасности разрешает ей покинуть Сталина. В документах поводом для поездки Нузберг в Москву выступает аборт. Но так и хочется задать вопрос: «А был ли мальчик?» Одним словом, «возлюбленные» наконец—то вздохнули друг от друга и… вспомнили о настоящих чувствах.
Пока его новая пассия из КГБ «делала аборт», Василий встретил девушку, оказавшуюся не просто более преданным другом, но и настоящим борцом за справедливость. Речь идет о Марише — последней любви Василия Сталина. Двадцатилетняя студентка ветеринарного института стала для опального генерала последней отрадой и утешением. Ну, а сотрудники КГБ, естественно, ревностно выполняя свою тяжелую работу, фиксировали на магнитную пленку каждый вздох в квартире на улице Гагарина…
Разыскала Маришу, сейчас научного сотрудника одного из казанских вузов Марию Николаевну, казанский журналист и писатель Майя Валеева. Мария Николаевна рассказала о последних месяцах жизни Василия. Фамилии своей Мария Николаевна просила не называть, что вполне объяснимо. А вот свидетельства ее о гибели Василия более чем ценны.
Жизнь самого Василия наконец—то после серых застенков тюрьмы и «серьезных» отношений с «любимой» медсестрой заиграла всеми цветами радуги. Хотя он ни на миг не забывал, кто он, где находится и за что упрятан. Вот что вспоминает Мария Николаевна: «Материально мы жили очень скромно. Василий получал пенсию 300 рублей, из которых 150 отсылал первой жене. И еще мой оклад. Вставал он всегда очень рано, шел на кухню, готовил завтрак. Из дома никуда не выходил, только пенсию получать ездил в КГБ на Черное озеро, да и то всегда вместе со мной. Его ни на миг не покидало предчувствие, что его заберут…» (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)
Так и хочется порадоваться за человека, который за время написания книги стал для меня родным, но последняя фраза, как ложка дегтя в бочке меда. Василий начинал опасаться, что его заберут просто за то, что он попробовал быть счастливым. Или ему мерещилась тень Нузберг? Судя по словам Мариши, знакомство с Василием произошло сразу после его переезда в Казань. «Думаю, что моя встреча с Василием Сталиным не была случайностью, — вспоминала она спустя годы. — Оба моих дяди были летчиками и служили под началом Василия… Когда я услышала от дяди о его приезде, я позвонила ему, представилась… Он обрадовался и тут же пригласил меня в гости…» (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)
Но по—настоящему чувства расцвели только после отъезда тезки—соперницы, которая ни по возрасту, ни отношением к Василию конкурировать с двадцатилетней красавицей Маришей не могла.
А ведь опасения Василия могли бы и не оправдаться. Судя по столь долгому отсутствию, Нузберг возвращаться в Казань не спешила, Василию, в целом, обижаться на судьбу тоже нечего — его медсестра исчезла, рядом молодая, красивая, полная сил и энергии девушка. Однако было одно «но»… Василий Сталин пока что оставался тем же бесправным заключенным без документов и прописки. При желании он даже отношения с Маришей узаконить не мог, как не мог их узаконить и с Нузберг. С желанием жениться на Нузберг, которое родилось, судя по документам, в отсутствие самой Марии Игнатьевны, произошла тоже интересная история.
Решив покончить со своим статусом узника, при очередном свидании с шефом КГБ Василий резко меняет свое поведение. В деле под номером 1588 доктор исторических наук Алексей Литвин обнаружил протокол беседы Василия Сталина с председателем КГБ Татарии от 7 октября 1961 года. Василий просил разрешения оформить ему брак с Марией Шевергиной (Нузберг) и устроиться на работу комендантом аэродрома авиационного завода. Председатель, в свою очередь, предложил сменить Василию фамилию Сталин на подлинную фамилию отца или матери и получить паспорт вместо имеющейся у него на руках справки об освобождении из заключения. Неожиданно Василий согласился, правда, при условии, что ему вернут смехотворную сумму — 30 тысяч рублей компенсации за отнятую подмосковную дачу. Естественно, Василий, уже разработавший план получения свободы путем женитьбы на Нузберг, передает «невесте» весь разговор.
Через несколько часов она вмешивается в это дело. Мария Игнатьевна позвонила и сообщила о повышении ставки: по ее словам, за смену фамилии Василий требовал возвращения в Москву, возврата квартиры, машины и увеличения пенсии.
Власти вступили в торг. 27 октября Василий согласился получить паспорт на фамилию Джугашвили, с тем, чтобы к 7 ноября, празднику Октябрьской революции, зарегистрировать свой брак с Шевергиной и узаконить отношения с ее детьми. В связи с этим он просил предоставить ему в Казани трехкомнатную квартиру и доставить из Москвы машину и вещи.
Это следовало согласовать с московским руководством. 30 октября из Казани на имя главы КГБ Александра Шелепина отправилась докладная записка. Ответ датирован 17 ноября. В Москве вяло торговались: жилплощадь может быть расширена до 2–комнатной квартиры, вещи могут быть возвращены, вместо машины возможна компенсация.
Мария Нузберг ухватилась за идею будущего мужа еще и вот почему. Те, кто помнит советские времена, должны помнить и очереди на квартиры, растянутые на годы, а то и десятилетия. Получить вот так сразу, без долгого ожидания квартиру — не просто большая удача. Для этого нужна мохнатая лапа наверху или… нужно состоять в органах, а уж заговорить о расширении этой жилплощади через полгода после ее получения можно только при исключительных обстоятельствах. Даже если ты являешься агентом спецслужб. Обстоятельства такие сложились: последний Сталин меняет фамилию. Ради такого события стоит поторговаться. Но из этой затеи Марии Нузберг и Василия Сталина так ничего и не выйдет. Прислав одобрительный ответ в середине ноября, Москва аж до самого Нового, 1962 года и пальцем не пошевелила для реализации обещанного.
31 октября 1961 года Василий Сталин узнает о выносе из Мавзолея тела отца. Тогда же, узнав о приезде в Казань футбольной команды ЦСКА, он проявил большое желание встретиться со спортсменами команды, многих из которых он знал, но встреча эта так и не состоялась. Статус Василия не изменился, неоправданные жертвы, на которые он готов был пойти, Кремль не оценил. А может, как обычно слишком долго думал. Тогда доведенный до отчаянья опальный генерал, которому осточертела эта канитель, решил идти ва—банк.
Мария Николаевна вспоминает, как Васико (так ласково она его называла) послал ее однажды в Москву к своей тетке Анне Сергеевне. Он верил, что она поможет ему избавиться от преследований КГБ, вызволит из ссылки. Мариша отправилась в столицу — искать правду. Поехала она вместе со своей мамой, пришла в «дом на набережной», где жила тетка любимого Васико — Анна Сергеевна Аллилуева, и передала ей все его просьбы.
Анна Сергеевна сказала, что помочь в этом деле сможет только один человек — Ворошилов. Тот самый, который в ответ на просьбы Василия о работе уговаривал его бросить пить.
И вот просители от сына Иосифа Сталина у его «боевого друга» Клима Ворошилова. «Он встретил нас, старенький, потухший, испуганный. Выслушал и сказал: „Я все понимаю, но ничем не могу помочь, я ничего не решаю…“ (Майя Валеева, „Эхо“ — независимая газета, 1992. Израиль.)
Само звучание фамилии Сталин резало слух, возбуждало страх, являлось причиной дискомфорта власть имущих, еще недавно преданных вождю чиновников и руководителей страны. Моральная травля и добивание «подранка» (именно так между собой именовали Василия в Кремле) началось сразу же по прибытии Василия в Казань. В ход были пущены все методы: от подкупа до угроз. В то же время Василий активно пытался бороться за свою фамилию. В первых числах января 1962 года, как раз, когда Мариша согласно его плану должна была встретиться с Хрущевым, он направил заявление в ЦК КПСС: «… в течение более полугода паспорт, военный билет, пенсионную книжку и другие документы на новую фамилию Джугашвили не выдают. В сложной обстановке вынужден ставить этот вопрос перед вами… вполне мог бы жить и работать под той старой фамилией, под которой прожил и проработал 40 лет — Сталин. Прошу понять меня правильно. Прошу вашего вмешательства в разрешение вышеуказанных вопросов. Василий Иосифович Джугашвили».
Еще полгода назад Василий писал своей тете, Анне Аллилуевой, к которой Мариша и обратилась, приехав в Москву: «Что касается фамилии, то я лучше глотку себе перережу, чем изменю! Никогда на это не пойду, и говорить со мной нет смысла. Сажали Сталина, судили Сталина, а теперь для их удобства менять… Нет! Сталиным родился, Сталиным и подохну!» И добавлял: «К тому же это бессмысленно, ибо мои соседи по дому, летчики, служившие ранее у меня, — узнали меня, и вся Казань знает, кто я такой… Настроение паршивое, здоровье того хуже, но постараюсь это пережить, хотя надоело и осточертело влачить такое существование…» (Самоделова С. Культ без личности. // Московский комсомолец, 21 марта 2003 г.).
Это и стало роковой ошибкой Василия. Он раскрыл свои карты. О визите Мариши к Аллилуевой тут же становится известно «там, где надо», на стол А. Шелепина ложится записка в ЦК партии с просьбой о работе под старой фамилией. Высокие чины из КГБ понимают, что Василий Иосифович не успокоился, и исправить его может только могила. Поэтому очень быстро вспоминают о Нузберг и отсылают в Казань с очередным заданием «вылечить» Василия.
Стояли морозные январские дни. Мариша не нашла в столице ответа на мучившие ее вопросы и вернулась. И не знала она, что наперегонки с ней в столицу Татарстана спешит «влюбленная» соперница…
«…Я вернулась в Казань ни с чем, — вспоминает Мария Николаевна. — Василий был болен, лежал в постели. Поздно ночью раздался звонок. Женский голос сказал: „Лялечка! (Так звали меня только очень близкие люди.) Я тебя поздравляю!“ — „С чем?“ — спросила я. „Ну, ты ведь замуж вышла!“ — „Кто это говорит?“ — „Свои“, — ответила женщина. „Кто свои?“ — „Завтра узнаешь!“ — сказала она и повесила трубку…».
А на следующий день, вечером, без разрешения в дом вошла какая—то женщина. «Я открыла, — вспоминает Мария Николаевна, — незнакомая женщина влетела прямо в комнату, где лежал Василий. Он приподнялся: „Зачем ты пришла?“ Но женщина заявила мне: „Оставьте нас вдвоем“. Василий тут же крикнул: „Мариша, сядь и не уходи!“
«Ты очень болен, может, я смогу тебе помочь?» — ворковала женщина. Я решила, что это, видимо, его давняя знакомая, и ушла на кухню. Они говорили долго. Потом услышала голос Васи: «Уходи!» — «Нет, я никуда не уйду».
И тут она заявила мне: «Если вам не трудно, уйдите домой сегодня». Я обомлела от ее наглости, прошу Васю: «Васико, объясни, я ничего не пойму!» «Потом, потом…» — страдальчески сказал он. Разозленная, в смятении, в ревности, я оделась и ушла». (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)
Утром Марию Николаевну вызвали в… районное отделение внутренних дел. Обвинили в том, будто она учинила скандал в квартире, где живет без прописки. Тонко намекнули: «Мы о вас знаем все». (Бросается в глаза скудость лексикона в казанском КГБ. Воспоминания разных, незнакомых друг с другом людей поражают лаконичностью зазубренных фраз.)
«Несколько дней я не появлялась у Василия, — продолжает свой рассказ Мария Николаевна. — Меня терзали самые дурные предчувствия, ничего не могла понять. Через некоторое время Вася позвонил мне на работу и попросил прийти. Сказал, что раньше позвонить не мог, три дня был без сознания. Когда приехала к нему, он по—прежнему лежал в постели, очень худой, бледный, обросший. На его правой ноге была огромная язва.
Я просила его объяснить, что происходит, кто та женщина, но он ничего не ответил. Сказал только, что был без сознания, около него находились врачи… После его смерти я узнала от Анны Сергеевны (Аллилуевой. — Авт.), что когда после заключения в Лефортово он лежал в больнице, к нему приставили няньку — Марию Игнатьевну Нузберг. Привезли ее из Омска, с двумя детьми, дали в Москве квартиру, а муж ее оставался в Сибири. Это и была та самая Нузберг.
Пока мы разговаривали, из поликлиники пришла врач Барышева с медсестрой, сделали Василию укол. Он сказал, что ему колют снотворное. Меня это насторожило. Я потихоньку взяла использованную ампулу, завернула ее, но это заметила медсестра. Резко подскочила ко мне: «Уколетесь!» Выхватила и раздавила прямо на ковре» (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)
Как же в это время ведет себя Нузберг, срочно приехавшая опекать Василия? Не успев появиться в Казани, с ее стороны в адрес Василия Сталина посыпались угрозы ухода, если ее жизнь и жизнь ее детей не будет должным образом устроена. Очень не похоже на поведение влюбленной женщины, не правда ли? Это скорее мелкий шантаж, с целью усиления контроля над своим подопечным. Вот тогда—то, понимая, что его план висит на волоске, Василий капитулировал и дал окончательное согласие на смену фамилии. Свадьба с Нузберг была его единственным шансом легализовать свое положение в обществе, получить паспорт, прописку, работу, а жертв—то — еще один штамп в паспорте. Предыдущий план начинал действовать.
9 января 1962 года Ленинский райотдел милиции города Казани выдал паспорт на фамилию Джугашвили. Через два дня был зарегистрирован брак между Джугашвили Василием Иосифовичем и Шевергиной (это девичья фамилия Нузберг) Марией Игнатьевной. Также Василий удочерил ее дочерей — Людмилу и Татьяну. Мария Шевергина—Нузберг стала, по сути, четвертой женой Василия Сталина. С первой своей супругой — студенткой полиграфического института Галиной Бурдонской — Василий познакомился на катке. На свадьбе невеста была в красном платье, кто—то заметил тогда: не к добру. Нажив в браке двух детей, сына Сашу и дочь Надю, супруги расстались. Вторую жену Василий выбрал из «своего круга». На этот раз нареченной сына «кормчего нации» стала маршальская дочь Екатерина Тимошенко, которая родила ему сына Васю и дочь Свету. По воспоминаниям очевидцев, редкий день в их семье обходился без скандала. Следующей избранницей Василия Сталина стала 19–кратная чемпионка и рекордсменка Союза по плаванию Капитолина Васильева. Их брак не был зарегистрирован, так как по паспорту Василий еще оставался мужем… Галины Бурдонской (со второй женой он был зарегистрирован вопреки закону: запись была лишь в книге регистрации, а штамп в паспорте оставался старым, то есть фактически Василий был двоеженцем). Василий был хорошим хозяином и отцом. Случалось (ну, нормальный же он мужик, в конце—то концов) и выпивал с друзьями летчиками или спортсменами. Вдобавок ко всему Василий ревновал Капу к спорту. Когда его гражданской жене должны были выдать удостоверение заслуженного мастера спорта, он позвонил председателю спорткомитета и приказал не присуждать Капитолине этого звания. Дома вынес приговор: «Покончено со спортом!» Это, кстати, опровергает мнение журналистов о том, что Олимпийский бассейн в Москве строился как подарок Капитолине Васильевой.
Но вернемся к зиме 1962 года. Заглянув в те далекие дни, мы увидим странную картину: Мариша застает Василия Сталина больным, в окружении врачей, хотя покидала его, когда он был относительно здоровым человеком. Ее описание вызывает мороз по коже. Ему колют какие—то препараты, о назначении которых (помните раздавленную медсестрой ампулу?) никто не должен знать. Ход лечения, а также само заболевание, как, впрочем, и причины его возникновения скрывают не только от Мариши, но вообще от всех родственников.
Вполне естественно, пациент долго не протянул, но незадолго до смерти нашел возможность увидеться с Маришей в последний раз. В марте 1962 года, после звонка врача Барышевой, Мариша вновь приехала к Василию. Их разговор состоялся в присутствии все той же незнакомки.
— Почему ты не позвонил?
— Я не мог. Меня не было.
— Как?
— Меня увозили.
— Куда увозили?
— Не имеет значения…
Когда на минуту Василий и Мариша остались одни, он сказал шепотом:
— Имей в виду, тебе могут наговорить очень многое. Ничему не верь…
Было еще два звонка Василия — Марише и ее матери. «Не проклинайте меня…» — просил он. Потом говорил, что ему плохо и что его опять куда—то увозили.
А 19 марта Василия Сталина не стало… (Майя Валеева, «Эхо» — независимая газета, 1992. Израиль.)
Поведение врачей более чем странно, так что давайте разберемся в истинных причинах болезни и смерти Василия Иосифовича Сталина. Сразу хочу обратить внимание на такой немаловажный аспект: после получения паспорта и оформления брака все, кто видит Василия, описывают его как крайне больного человека, находящегося то в реанимации, то без сознания! Иногда кажется, что кто—то разгадал его замыслы и приложил максимум усилий, чтобы им не суждено было сбыться.
Начнем с воспоминаний Мариши. Это первое свидетельство о введении медицинских препаратов. Нам неизвестно содержание ампулы, погибшей под заботливым каблучком медсестры, но есть фамилия врача, сделавшего эту инъекцию, — Барышева. Барышева согласно документам действительно была лечащим врачом Василия Сталина. По ее воспоминанием, лечила она Василия от хронического алкоголизма. И вот здесь возникает первый вопрос: неужели человек, проведший 8 лет в тюрьме, где он при всем желании пить не мог, всего за несколько месяцев превратился в хронического алкоголика? Вот уж сомневаюсь! Мои сомнения подтвердили врачи—наркологи и судмедэксперты, с которыми пришлось консультироваться по данному вопросу. Так что как бы ни кричали о смерти Василия от алкоголизма — это просто исключено. И именно предыдущие восемь лет жизни исключают эту очень удобную для властей и журналистов версию. Остается болезнь ног (последствие ранения на рыбалке). Это единственное, на что обратил при обследовании в 1960 году внимание профессор Бакулев, чей авторитет в медицинских кругах непререкаем. Об этом, кстати, не могла не знать Нузберг, которая работала под началом у Бакулева. В целом же, как констатировал профессор, Василий, несмотря на истощение, практически здоров (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. — Стр.72).