ГЛАВА X. ВОЙНА 1870–1871 ГОДОВ. ИМПЕРИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА X. ВОЙНА 1870–1871 ГОДОВ. ИМПЕРИЯ

I. Объявление войны

Войну, вспыхнувшую между Пруссией и Францией в 1870 году, предвидели еще в 1866 году. Маршал Ниэль, назначенный министром в январе 1867 года, деятельно готовился к ней. По его приказанию были тщательно обследованы не только французские границы, но и немецкая территория. Он увеличил число батарей и вооружил нарезными орудиями главные крепости восточной Франции. Он учредил главную железнодорожную комиссию, которая должна была заранее установить порядок перевозки и концентрации войск и военных грузов. Он выработал и план кампании: две армии — эльзасская под начальством Мак-Магона и лотарингская под начальством Вазэна — должны были вести наступление и поддерживать друг друга, между тем как третья, под командой Канробера, должна была служить им резервом.

Но Ниэль умер в августе 1869 года, а все меры, принятые его преемником Лебёфом, принесли только бедствия. Он отказался увеличить количество батарей, упразднил железнодорожную комиссию и оставил всякие заботы об организации подвижной гвардии (формировавшейся из лиц, освобожденных от службы в регулярных войсках или нанявших себе заместителя), заявив, что ей следует существовать только на бумаге и что ее маневры — простой фарс. Подобно Ниэлю, он надеялся исключительно на регулярную армию, которая, по его мнению, одна могла принять или нанести первый удар, и уверял, сам не подозревая какой он хороший пророк, что это первое столкновение решит участь всей войны. Да и кто не верил тогда, что французы с их сметливостью, духом инициативы и отвагой в штыковом бою выпутаются из любого положения и непременно одолеют любого врага? Разве Итальянская война, несмотря на недостаточную подготовку, не увенчалась успехом? Австрийцы уже миновали Новару и грозили Турину, когда французские войска еще не покинули своих гарнизонных стоянок; и, однако, разве противник не был во-время остановлен, отброшен французами и припужден к славному для победителей миру?

Внезапно один инцидент в июле 1870 года вызвал взрыв. «Мы, — писал один генерал, — то воинственны, то миролюбивы. Мы никак не можем искренне и сполна примириться с тем положением, в которое нас поставили колоссальные промахи 1866 года, и в то же время никак не можем решиться на войну. Мы мечтаем о ней беспрестанно, мы готовимся к ней исподволь, иногда с порывами удвоенной энергии, но в последнюю минуту смелость нам изменяет и, ступив один шаг вперед, мы затем делаем два шага назад. Мир покоится на слишком непрочных основаниях, чтобы быть длительным. Пруссия может откладывать исполнение своих планов, но никогда не откажется от них. При подобном состоянии всеобщих перемен, смут и недоверия не ясно ли, что каждый миг какой-нибудь непредвиденный инцидент может вызвать ужасный кризис?»[190]

Принц Леопольд Гогенцоллерн-Зигмаринген выразил согласие принять корону Испании. Французская печать вознегодовала. В палату был внесен запрос. 6 июля герцог де Грамон, министр иностранных дел, в тоне необдуманного вызова сказал с трибуны Законодательного корпуса, что держава, которая возведет одного из своих принцев на трон Карла V, нарушит тем самым европейское равновесие, и в этом случае Франция исполнит свой долг без колебаний и малодушия.[191] Леопольд Гогенцоллерн отступился. Но Грамон хотел, — с целью удовлетворить общественное мнение и «смирить волнение умов», — чтобы король Вильгельм Прусский раз навсегда запретил принцу брать обратно этот отказ. Вильгельм лечился тогда в Эмсе. Французский посол Бенедетти поехал туда, и 13 июля утром на прогулке попросил короля объявить, что он (король) никогда не даст своего согласия, если принц снова выставит свою кандидатуру. Вильгельм ответил, что не может взять на себя подобного обязательства. Несколько минут спустя он получил письмо от фон Вертера, своего посланника в Париже. По словам Вертера, герцог де Грамон настаивал, чтобы Вильгельм собственноручным письмом заверил Наполеона об отсутствии у него всяких намерений нанести ущерб интересам и достоинству Франции. Король был задет за живое; и когда в конце того же дня Бенедетти попросил дать ему новую аудиенцию для беседы о том же деле, Вильгельм велел ответить через своего адъютанта, что сказал свое последнее слово. На следующий день он уехал из Эмса и на вокзале повторил Бенедетти, что ничего более не может сообщить ему; его правительство, добавил он, будет продолжать переговоры.

Итак, Бенедетти не был оскорблен, да он и не жаловался на оскорбление. Но Бисмарк получил от короля депешу, где излагалось это происшествие. Он обнародовал ее, не подделав, как утверждали некоторые, но лишь сократив и тем придав ей более точную и резкую форму. Бит ее подлинный текст: «Французский посол обратился к его величеству в Эмсе с просьбой разрешить ему телеграфировать в Париж, что его величество обязывается раз навсегда не давать своего согласия, если Гогенцоллерны снова выставят свою кандидатуру. Тогда его величество отказался принять французского посла и велел передать, что более ничего не имеет сообщить ему».

Французское министерство восприняло эту депешу как оскорбление, и Грамон воскликнул, что Пруссия дала пощечину Франции. 15 июля глава кабинета Эмиль Оливье потребовал от Законодательного корпуса кредит в 50 миллионов и сообщил о призыве резервистов «в ответ па вызов к войне». Тьер возражал на это, что главная цель достигнута, поскольку принц Гогенцоллерн отказался от короны и король Вильгельм одобрил этот отказ, и что не следует ссориться из-за слов и доводить дело до разрыва по чисто формальному поводу. Оливье отвечал, что «с легким сердцем» готов нести ответственность, отныне падающую на него, и что Франции нанесена явная обида, ибо, согласно прусскому сообщению, король отказался в последний раз выслушать Бенедетти. В результате кредит был вотирован, и 19 июля Франция официально объявила войну Пруссии.

Но что могла Франция сделать одна против всей Германии? У нее не было союзников. Россия, раздраженная тем, что Наполеон во время польского восстания принял сторону поляков, гарантировала Пруссии свой доброжелательный нейтралитет и обещала ей помощь в случае, если Австрия заключит союз с Францией. С этой минуты Австрия не решилась шевельнуть пальцем. Притом, по плану, который эрцгерцог Альбрехт изложил Наполеону в феврале 1870 года, австрийская армия должна была двинуться в поход лишь десять недель спустя после французской. Точно так же вела себя и Италия: она обязалась вторгнуться в Баварию, но лишь после 15 сентября и лишь в том случае, если французы к тому времени займут южную Германию. Таким образом, Австрия и Италия, прежде чем выступить, ждали блестящей победы, которая без их поддержки была невозможна.

И пусть бы, по крайней мере, император и Лебёф сохранили план кампании, так тщательно обдуманный Ниэлем. Кадры, штабы, выбор вождей эльзасской, лотарингской и резервной армий — все было точно определено заранее. Быть может, Мак-Магон и Базэн, вынужденные нести ответственность за успех первых операций, согласились бы сосредоточить свои силы и успели: первый — остановить кронпринца у Фрешвилера, второй — поддержать Фроссара у Шпихерна. Но император решил слить все войска в одну — рейнскую — армию под своим личным командованием и с Лебёфом в качестве начальника штаба. Пришлось переделывать весь план.

Император и Лебёф рассчитывали иметь под ружьем 450 000–500 000 человек. Но значительная часть призванных под знамена резервистов не явилась вовремя. Запасные батальоны были в то время расположены очень далеко от полков. Солдат-северянин ехал экипироваться и вооружаться на юг, чтобы затем сражаться в Эльзасе; бывший зуав, спешивший в Шалон, чтобы занять место в рядах своей части, вынужден был предварительно отправиться в запасный батальон в Алжир. Не удивительно поэтому, что в начале августа рейнская армия насчитывала всего 250 000 человек. Луи-Наполеон хотел в каждый армейский батальон влить сотню подвижных гвардейцев — превосходная мысль, но канцелярии отвергли ее, ссылаясь на закон.

Все или почти все приходилось организовать заново, и не во время мира, а в самый момент объявления войны. Бригады, дивизии и корпуса формировались в последнюю минуту. Различные канцелярии, действовавшие вразброд, заведывали перевозкой войск и провианта, так что она производилась крайне беспорядочно и с бесконечными задержками. Батальоны, предназначенные для Эльзаса, попадали на берег Мозеля. Батареи выгружались в Меце без упряжи и должны были возвращаться за нею в Дуэ. Генерал Мишель писал в Бельфор, что не нашел ни своего дивизионного генерала, ни своей бригады. 24 августа, после больших сражений, когда все думали, что боевые припасы уже израсходованы, на мецском вокзале обнаружили три миллиона патронов, и никто не мог сказать, когда и кем они присланы.

Ничего не было готово. Форты Меца и Бельфора еще далеко не были достроены; все высоты, господствующие над остальными северо-восточными крепостями, не имели укреплений; в главных лотарингских и эльзасских крепостях — Тионвиле, Меце и Страсбурге — не было крупных провиантских складов, чтобы обеспечить продовольствие армии. В Меце запас ядер был недостаточен; этот город не соединялся с Верденом прямой железной дорогой. Многие воинские части так и не получили обозных телег, положенных по штату: эти телеги уже из казематов Туля были выпущены в негодном для езды виде, так как дерево покоробилось и ободья колес не держались. Когда 4 августа дивизия Абеля Дуэ подверглась нападению у Вейсенбурга, она принуждена была оставить своих раненых в руках у неприятеля, потому что ее походный лазарет еще не прибыл, и главный врач, в самый день сражения приехавший из Страсбурга, имел под рукою только свою собственную походную сумку с хирургическими инструментами.

Личный состав генерального штаба комплектовался из числа наиболее выдающихся питомцев военных школ. Но эти офицеры в большинстве своем вынуждены были ограничиваться или бесплодной работой в канцеляриях, или выполнением блестящих адъютантских обязанностей, и не знали всех подробностей службы в военное время.

Пехота отличалась мужеством, энергией и стойкостью; она располагала таким превосходным оружием, как ружье шаспо. Но в бою она, согласно старым уставам, выстраивалась в две линии, не используя тех выгод, какие представляла местность, и, таким образом, бесполезно подвергала себя огню неприятельской артиллерии. Вместо того чтобы отводить пехоту в тыл, скрывать по рощам и оврагам или защищать окопами, ее заставляли ложиться наземь. Это, конечно, нискольконе предохраняло от гранат, и, когда солдаты шли наконец в бой, их энергия была уже наполовину растрачена..

Конница была хороша в том же смысле, как и пехота: хороши были кони, хорошо обучены люди, кавалерийские полки прекрасно исполняли общие маневры, каких никогда не бывает на войне, — но боевой службы не знали. Кавалерию посылали в атаку большими массами, и она атаковала блестяще, героически. Немецкие донесения признают, что, несмотря на постигшие ее неудачи, она может с законной гордостью называть места своих славных поражений, и под Седаном король Вильгельм, видя, как кавалерия несколько раз кидалась в бой под убийственным огнем прусских батальонов, невольно воскликнул: «Храбрые люди!» Но кавалерия не умела ни разведывать путь для армии, ни тревожить и изнурять противника. Производя разведку, она не замечала врага, который в следующую минуту внезапно громил пушками ее собственные стоянки. Иной раз, когда ей случалось зайти подальше, она просила поддержки у пехоты.

Артиллерия обнаружила замечательное хладнокровие и безусловную верность долгу, но она была снабжена не ударными, а расплавляющими трубками. Ее бронзовые пушки заряжались с дула, и немецкие стальные орудия, заряжавшиеся с казенной части, превосходили их дальнобойностью, меткостью и быстротой стрельбы. Если французские 12-фунтовые орудия еще могли выдержать сравнение с прусскими, то 4-фунтовые легкие пушки, столь дорогие Наполеону и Лебёфу, потому что они легко справились с дурной австрийской артиллерией и своей чрезвычайной подвижностью обеспечили победу при Сольферино, заведомо уступали прусским. Что касается митральез, выбрасывавших целые снопы пуль на расстоянии 1200–1800 метров, то они отнюдь не оказали тех необычайных услуг, каких ждал от них император.

Назначив императрицу регентшей, Наполеон III 28 июля прибыл в Мец. Три дня спустя его армия была разделена на следующие восемь частей: I корпус, или корпус Мак-Магона, — в Страсбурге; II корпус, Фроссара, — в Форбахе; III, Ба-зэна, — в Сент-Авольде; IV, Ладмиро, — в Булэ; V, Файльи, — в Биче; VI, Канробера, — в Шалоне; VII, Феликса Дуэ, — в Мюльгаузене; наконец, императорская гвардия, составившая под начальством Бурбаки особый корпус из двух дивизий, гренадерской и стрелковой, — в окрестностях Меца. Таким образом, армия была разбросана по линии длиною в 70 миль. Император не решился сосредоточить ее и двинуть, как он намеревался сначала, в Баден, между Максау и Гермерсгеймом, чтобы отрезать северную Германию от южной, принудить Баварию и Вюртемберг к нейтралитету и этим смелым ударом увлечь Австрию и Италию.

Наполеон был болен, бессилен, словно одержим старческой немощью. Лучше чем кто-либо он понимал военное превосходство врага, зная, хотя бы из донесений полковника Стоффеля, что прусская армия, составленная из всех классов общества, является в монархии Гогенцоллернов первым и самым уважаемым учреждением, что она гораздо более, чем французская армия, проникнута чувством долга на всех ступенях иерархии, что все ее специальные ведомства, как то: железнодорожное, телеграфное, санитарное, издавна организованы с величайшей тщательностью в виде постоянных органов и без ущерба для боевого состава; наконец, что эта армия для своего сосредоточения потребует максимум 11 дней, ибо каждый человек, в каждый час, по точному расписанию знает, что ему следует делать. Император объявил войну, следуя советам Грамона, который полагался на прочность союзов[192], и Лебёфа, верившего в выкладки министерских канцелярий, а главное — по настоянию императрицы, помышлявшей только о своем сыне и желавшей озарить царствование (будущего) Наполеона IV великими победами и реваншем за прусский триумф под Садовой. Может быть Наполеон III больше всего рассчитывал на счастье; может быть он верил, что судьба будет так же благосклонна к нему, как во время итальянской кампании. Но прибыв в Мец и увидев царящую кругом неурядицу, он с грустью решился ограничиться обороной и на следующий день по приезде приказал Мак-Магону не начинать активных действий раньше, чем через неделю.

Но еще до истечения этого срока неприятель перешел границу. Вся Германия — Саксония, Бавария, Вюртемберг и Баден — наступала заодно с Пруссией на Францию, и король Вильгельм говорил, что еще никогда не видел такого сильного и всеобщего взрыва национальных чувств. Неприятель надвигался тремя армиями: первой командовал Штейнмец, второй — принц Фридрих-Карл, третьей, в которую вошли все южные контингенты, — прусский наследный принц. Штейнмец и Фридрих-Карл шли к Сарре, один — через Трир и Сарлуи с 60 000 человек, другой — через Кайзерслаутерн и Нейнкирхен с 180 000 человек. Прусский кронпринц с 160 000 человек, сосредоточенными вокруг города Ландау, должен был вторгнуться в Эльзас. Главнокомандующим считался король Вильгельм, деятельный, энергичный, неутомимый, воин по призванию. Впрочем, он командовал лишь номинально. Его сопровождали три человека, которых он сумел выбрать и удержать при себе: Бисмарк, Мольтке и Роон. Бисмарк заведывал дипломатической частью. Мольтке с помощью превосходного генерального штаба, организованного им же, руководил боевыми действиями и диктовал общий план операций. Военный министр Роон, искусный администратор, ведал подвозом провианта и боевых припасов. Немецкие офицеры были уверены в успехе. «Мы превосходим врага, — писал один из них, — талантами полководцев, качеством артиллерии и численностью; мы идем на войну полные энтузиазма и убежденные в правоте нашего дела».

II. Первые поражения. Вейсенбург, Фрешвилер, Форбах

Вейсенбург. 31 июля немцы закончили сосредоточение своих сил, и небольшие отряды их кавалерии уже появлялись на французской территории, повергая в панику пограничное население своими смелыми набегами. Император, желая успокоить французов мнимым подобием наступления и дать первое боевое крещение своему сыну, наследному принцу, приказал 2 августа атаковать прусский город Саарбрюкен. Две дивизии II корпуса (Фроссара) двинулись на город; небольшой отряд из одного батальона и трех эскадронов, охранявший Саарбрюкен, отступил перед ними, и эта бесплодная операция была прославлена как победа. Но на следующий день Мольтке двинул вперед немецкую армию, и 4 августа французы понесли первое поражение при Вейсенбурге.

Одна дивизия из корпуса Мак-Магона, именно дивизия Абеля Дуэ, насчитывавшая не более 5000 человек, стояла на самой границе департамента Нижнего Рейна, в Вейсенбурге и на окрестных высотах. На нее-то утром 4 августа врасплох напали одна баварская дивизия и два прусских корпуса из третьей армии, т. е. армии кронпринца. Спасения не было. Один батальон, окруженный в самом городе, сложил оружие; 200 солдат, защищавших замок Гейсберг, капитулировали после упорного сопротивления; остальные французы отступили к Лембаху. У немцев было выведено из строя 1500 человек; но уже в первой стычке они захватили пушки и 1000 пленных и вступили в Эльзас, чтобы уже больше не выходить оттуда.

Фрешвилер. Узнав о поражении под Вейсенбургом, император понял, какую ошибку совершил он, разбросав свои войска. Теперь он назначил Базэна главнокомандующим всего левого крыла рейнской армии, т. е. корпусов II, III, IV и императорской гвардии, а Мак-Магону, командовавшему I корпусом, отдал под начальство еще V корпус (Файльи) и VII (Феликса Дуэ).

Но было уже поздно. 6 августа Мак-Магон против своего ожидания был атакован неприятелем. Он не поторопил Файльи, который должен был соединиться с ним, и единственным подкреплением, им полученным, оказалась дивизия Консейль-Дюмениля из VII корпуса. Далее, Мак-Магону следовало бы отступить в горы между Бичем и Фальсбургом для соединения с Файльи и занять гребень Вогезов, чтобы с этих неприступных твердынь помочь мецекой армии, а он вместо этого принял сражение за Вейсенбургом, на высотах, которые не позаботился даже укрепить из боязни утомить солдат.

Мак-Магон со своими 45 000 человек занимал плоскогорье, на котором расположены деревни Фрешвилер и Эльзасгаузен. Дюкро стоял на левом фланге, в Нейвилере; Рауль и Кон-сейль-Дюмениль — в центре, в Фрешвилере; Лартиг — на правом фланге, в Нидервальде.

До полудня успех был на стороне французов, и они радостными криками приветствовали Мак-Магона всюду, где он появлялся. Дюкро отразил баварцев; Рауль оттеснил пруссаков Кирхбаха и несколько раз гнал их до подошвы плоскогорья и даже на улицах Верта; Лартиг отбросил прусский корпус Бозе за Зауэр.

Но вот большой массой, как всегда во время этой кампании, выступила немецкая артиллерия. Она немедленно заставила замолчать французскую артиллерию и открыла интенсивный огонь по французской пехоте. Наконец, в час дня были введены в бой уже не только авангарды, но целые корпуса, и если Дюкро удержал свои позиции, а Рауль потерял только холм Кальвер, то Лартиг вынужден был отступить под упорным натиском Бозе. Видя, что пруссаки, опередив его, проникли в Нидервальд и укрепляются в деревне Морсброн, Лартиг призвал на помощь бригаду Мишеля, состоявшую из двух уланских эскадронов и двух кирасирских полков, 8-го и 9-го. Бригада Мишеля ворвалась в Морсброн, но здесь была встречена убийственным огнем; прусские пули забарабанили но кирасам французов, словно град[193]. Лартиг попытался перейти в наступление, но вскоре не выдержал и отступил вновь. Французская линия была прорвана на одном крыле и мало-помалу вся сломилась в результате двойной атаки, которую Возе и Кирхбах повели на ее фланг и на фронт. Беспримерное мужество, проявленное войсками Мак-Магона, было бесполезно: пришлось очистить и Нидервальд и Эльзасгаузен. В 3 часа 30 минут маршал занимал уже только окрестности Фрешвилера. Он пустил в ход свою резервную артиллерию, но она была разбита; он двинул четыре кирасирских полка дивизии Бонмэна, 1-й, 2-й, 3-й и 4-й, но их остановили рвы, виноградники и хмельники, так же как и огонь неприятельских стрелков; наконец он выслал вперед тюркосов, свой единственный еще нетронутый полк, но они отступили под дождем картечи. В 4 часа 30 минут пруссаки, вюртембержцы и баварцы вступили в Фрешвилер. Маршал отошел к Рейхсгофену и отсюда к Саверну. Его отступление прикрывала одна дивизия V корпуса (Файльи), прибынпая лишь для того, чтобы быть свидетельницей поражения. Маршал Мак-Магон потерял убитыми, ранеными и пленными 16 000 человек, и его I отборный корпус, составленный из лучших африканских войск, был почти весь выведен из строя.

Форбах. В тот же день, 6 августа, немцы, одолев французов еще в одном пункте, вторглись в Лотарингию. II корпус Фроссара, покинув Саарбрюкен, занял Форбах и плоскогорье Шпихерн. Здесь на него обрушилась первая армия Штейнмеца. Будучи обойден слева и уступая врагу в численности, он очистил высоты, потеряв около 8000 человек. Как и при Фрешвилере, где сражение было вызвано рекогносцировкой генерала Вальтера, так и при Шпихерне или Форбахе немцы были обязаны победой внезапной решимости начальника авангарда Камеке, который на собственный риск решился атаковать французов, приняв их маневр за отступление. Камеке, Штюльпнагель, Гёбен, Цастров и Штейнмец поочередно руководили сражением по мере прибытия новых войск. Но в то время как немцы смело и уверенно шли в огонь и с полнейшей солидарностью, по-товарищески спешили на помощь друг другу, французы оставались неподвижными или совершали бесполезные передвижения, не решаясь ринуться вперед.

Базэн, находившийся в Сент-Авольде, мог бы выручить Фроссара, но он предоставил ему выпутываться собственными силами. Фроссар в первую половину дня имел возможность ввиду своего численного превосходства прорвать тонкую боевую линию врага, и до трех часов дня благодаря отваге и стойкости дивизии Лавокупе он имел перевес. Но, как впоследствии все его товарищи, он только отстаивал свою позицию и не воспользовался ни одним удобным моментом, чтобы перейти в наступление. Дерзание на этот раз проявили немцы: не было уже «французской ярости», а была «ярость тевтонская» (furor teutonicus).

III. Большие бои под Мецет

Борни. Под впечатлением двойной катастрофы при Фрешвилере и Форбахе главная часть рейнской армии отступила к Мецу. Император в смущении колебался, что делать. Он принужден был подчиниться голосу общественного негодования. Министерство Оливье пало, и председателем нового кабинета императрица-регентша назначила генерала Кузен-Монтобана, графа Паликао, выказавшего во время китайской экспедиции 1860 года отличные организаторские способности. Правда, ему перевалило уже за семьдесят, но он был еще бодр, пылок и изобретателен. Притом он был убежден, что своей лихорадочной деятельностью спасает и Францию и империю. Палата объявила свою сессию непрерывной, наперекор Наполеону, обвинявшему ее в нарушении конституции и в стремлении воскресить те времена, когда народные представители водили армии в бой. По просьбе регентши, Лебёф пожертвовал собой: горько пеняя на людскую несправедливость, он отказался от должности начальника штаба. 12 августа главнокомандующим был назначен Базэн, самый молодой из маршалов и наименее симпатичный императору, а потому и наиболее популярный. Оппозиция прославила его великим военачальником, так как в предыдущих кампаниях — в Крыму, в Италии, в Мексике — он обнаружил неподдельную храбрость и некоторую сообразительность.

По совету Наполеона, новый главнокомандующий решил отойти к Вердену и Шалону. 14 августа началось движение, и, за исключением одной дивизии IV корпуса, всего III корпуса и императорской гвардии, армия перешла через Мозель.

Но Мольтке угадал замысел французов и решил отрезать путь на Верден и таким образом оттеснить их к Мецу. Согласно его плану, корпус Штейнмеца остался для наблюдения за противником на правом берегу Мозеля, а тем временем армия Фридриха-Карла переходила реку у Ноьеана и Понт-а-Муссона по мостам, которые французский штаб не позаботился разрушить.

Успеху этого плана содействовала дерзкая отвага его исполнителей. Сражение завязалось так же, как при Фрешвилере и Форбахе. 14 августа после полудня один из авангардных начальников Штейнмеца, генерал-майор фон дер Гольц, будучи уверен, что французы отступают, и считая нужным несколько задержать их, на собственный риск атаковал неприятеля. Поддерживаемый смежными корпусами (I — под командой Мантейфеля и VII — под командой Цастрова), он начал дело, известное под названием битвы при Борни или при Коломбе-Нуйльи.

Базэн вернулся и пять часов подряд палил из ружей и пушек. Его стойкие батальоны дрались необыкновенно мужественно. Но здесь вновь обнаружилось превосходство немецкой артиллерии: когда Ладмиро начал одолевать Мантейфеля и уже отбросил его от Мея к Нуйльи, 90 орудий, размещенных в Нуас-виле, Сервиньи и Пуаксе, остановили обходное движение французов. Вечером часть прусской пехоты рассеялась в котловине Ловалье, другая заняла Мей, Ванту, Грижи и лес Борни. Это беспорядочное и окончившееся вничью сражение, которого Базэну следовало или не принимать вовсе, или вести со всем напряжением сил, в общем оказалось удачным для рейнской армии, но вместе с тем замедлило ее отступление.

15 августа большая часть этой армии оказалась на плоскогорьях левого берега. Но вместо того чтобы двинуться по всем трем дорогам, ведущим из Меца в Верден, — на Марс-ла-Тур, на Этэн и далее к северу на Бриэ, — войскам приказано было идти только по первым двум. Возникла отчаянная давка, потому что до равнины Гравелота, где оба пути расходятся, армии пришлось отступать по единственной дороге, именно по той, которая ведет из Меца через Лонжвиль и Мулен. Немудрено, что вечером 15 августа ни один корпус еще не достиг пункта, назначенного ему Базэном, и двум сильно отставшим дивизиям так и не пришлось участвовать в битве, разыгравшейся на следующий день[194].

Встревоженный Наполеон утром 16 августа решил обогнать врага и поспешно двинулся к Вердену но этэнской дороге. Но Вазэну отнюдь не хотелось следовать за ним и покинуть Мец. Накануне он заявлял, что намерен перейти реку. Теперь, отделавшись от императора, он приостановил все дьижение и велел ждать инструкций, которые он даст после полудня.

Но французов уже атаковали. Фридрих-Карл, воспользовавшись медлительностью Базэна, преградил ему путь, и два прусских корпуса — III под начальством Константина Аль-венслебена и X под командой Фойгтс-Ретца — в этот день, 16 августа, в новой, экспромтом начатой битве остановили почти всю французскую армию.

Резонвиль. Дорога на Верден пролегает через четыре деревни: Гравелот, Резонвиль, Вионвильи Марс-ла-Тур. 16 августа французы занимали Гравелот и Резонвиль. Но Вионвиль они принуждены были уступить врагу, а Марс-ла-Тура не достигли. Французы называют это сражение битвой при Граве-лоте или Резонвиле, немцы — битвой при Марс-ла-Туре или Вионвиле.

В 9 часов утра прусская конная артиллерия, выехав на позицию перед Вионвилем, неожиданно осыпала дождем гранат французскую кавалерию Фортона, которая бежала до здания почтовой конторы в Гравелоте; II корпус Фроссара тотчас занял Вионвиль и к юго-западу от него деревушку Флавиньи. Но Константин Альвенслебен не колеблясь атаковал Фроссара, после кровопролитных схваток вытеснил его из Флавиньи и Вионвиля, отнял у него даже Тронвильский лес, по ту сторону большой дороги, и отбросил французов к Резонвилю. VI корпус Канробера, прибывший из Шалона еще несколько дней назад, прикрывал правое крыло Фроссара и оставался в нерешительности. Тут подоспел Базэн. Если бы он, как и все его помощники, не был совершенно лишен глазомера, отваги и наступательной инициативы, он мог бы и на этот раз, как и в другие моменты кампании, охватить Альвенслебена и опрокинуть его в лощину Горз. А он занялся расстановкой своих полков и батарей, разбросал свои орудия вместо того, чтобы сосредоточить их в одном пункте, усилил свой левый фланг, боясь быть отрезанным от Меца, вместо того, чтобы усилить свой правый фланг, — и сражение пошло наудачу. IV корпусу Ладмиро он не послал ни одного приказа!

День 16 августа был днем кавалерийских атак. В 12 часов 30 минут дня, когда Фроссар начал отступать к Резонвилю, Базэн прикрыл его отход 3-м уланским полком и гвардейскими кирасирами. Огонь прусской пехоты произвел страшные опустошения в их рядах, а брауншвейгские и вестфальские гусары пустились за ними в погоню и рассеяли личный конвой Базэна. На свое несчастье, маршал при этом не был ни убит ни взят в плен.

Несколько минут спустя бригады Грютера и Рауха, составлявшие 6-ю кавалерийскую дивизию (бранденбургские кирасиры, уланы и гусары и шлезвиг-голштинские уланы и гусары), двинулись с места, чтобы довершить поражение Фроссара, но Бурбаки во главе гвардейских гренадеров отбросил их назад.

В два часа, когда Канробер решил двинуться вперед с целью отнять Вионвиль у изнуренных немцев, Альвенслебен кинул ему навстречу магдебургских кирасир и улан из Марки, два полка из бригады Бредова, героический налет которой (Todesritt) был воспет немецкой поэзией. Эта бригада опрокинула первую линию Канробера, изрубила или заколола пиками орудийную прислугу, прорвала даже вторую французскую линию, затем под ударами конницы Фортона и Вала-брега повернула вспять, снова прорубилась сквозь пехоту и вернулась во Флавиньи, потеряв половину своего состава. Таким образом, эта бригада спасла Альвенслебена. А Канробер в тот день больше не тронулся с места[195].

В три часа, когда на поле битвы, на крайнем правом крыле французов появился IV корпус Ладмиро, для скорости шедший через Бриэ, Альвенслебен атаковал бригаду Барби и опрокинул ее. В эту минуту прусская пехота начала сдавать, и французы могли бы гнать ее перед собой. Но они, как и всегда в продолжение этой войны, не воспользовались своим преимуществом: они помышляли только об обороне.

В четыре часа X корпус Фойгтс-Ретца подал помощь III корпусу Альвенслебена, и когда дивизия, предводимая генералом Сиссэ, к югу от фермы Гризьер разбила пехотную бригаду Веделя, принадлежавшую к тому же X корпусу, на французов обрушилась целая лавина кавалерийских полков, драгунских и кирасирских, которые, однако, вскоре вынуждены были ретироваться под картечным и ружейным огнем.

В пять часов Ладмиро, желая облегчить положение своего правого фланга, двинул в дело все свои эскадроны, «и тут-то — к северу от Марс-ла-Тура и к западу от Брювиля — на плоскогорье Виль-сюр-Ирон разыгрался знаменитый Резонвильский бой — самое большое кавалерийское сражение за всю кампанию и вообще одно из ожесточеннейших и величайших, какие знает военная история. Все мчится, сталкивается, перепутывается; лязг сабель, пистолетные выстрелы, стоны раненых и крики на обоих языках «Вперед! В атаку!» сливаются в оглушительный гул, а над перемешавшимися и крошащими друг друга полками поднимается густое, слепящее глаза облако пыли. Но французы втягиваются в бой лишь постепенно, частями, а не всей массой. 2-й африканский егерский полк при попытке овладеть одной из батарей отбит драгунами и пехотой. 2-й и 7-й гусарские полки опрокинуты, потому что выступили слишком поздно, и их командир, генерал Монтегю, тяжело раненный и свалившийся с лошади, остался в руках врага. К ним на выручку спешит генерал Легран с 3-м драгунским полком, но драгунам также приходится отступить, и Легран падает, сраженный насмерть. Уланы генерала Франса сметают ольденбургских драгун, но их самих опрокидывают уланы и драгуны Леграна, принявшие их по синим мундирам за пруссаков. Драгуны императрицы, перепутаыпись с африканскими егерями, через несколько минут поворачивают вспять и увлекают в водоворот своего бегства спешащую к ним на помощь конно-егерскую бригаду Брюшара. Генерал Франс приказывает трубить сбор. Но это лишь усиливает смятение. К счастью, 2-й и 4-й драгунские полки под командой генерала Мобранша развертываются в полном порядке, и Ескоре затем прусская конница вынуждена удалиться, осыпаемая огнем с трех сторон: батареей из двенадцати орудий, пехотным полком Сиссэ, засевшим на ферме Гризьер, и 2-м африканским егерским полком, скрытым в соседней роще»[196].

Наконец, в семь часов вечера бригада Грютера, бросившаяся на один линейный полк и опрокинувшая его, была отброшена кавалерийской дивизией Валабрега. Даже, в половине девятого одна бригада, состоя! шая из гусар и драгун под начальством полковника Шмидта, сделала последнее усилие и перешла большую дорогу близ Резонвиля, но немедленно устремилась обратно под огнем гвардейских зуавов.

16 000 человек с обеих сторон выбыло из строя. Благодаря повторным атакам своей конницы и ее целесообразным жертвам, благодаря также превосходству своей артиллерии, сделавшей более 20 000 выстрелов и все время сохранявшей преобладание над французским огнем, но особенно вследствие бездарности Базэна, совершенно не понявшего ситуации, немцы фактически выиграли это сражение, которое французы признавали не решающим или даже выдавали за свою победу: немцев было всего 65 000 против 125 000 французов, и, однако, они, чтобы держать неприятеля под угрозой, весь день беспрерывно возобновляли атаки. Кроме того, они перехватили обе дороги, ведущие в Верден, — через Марс-ла-Тур и через Этэн.

Сен-Прива. Немцам оставалось отрезать врагу последнюю дорогу в Верден — через Бриэ. Базэн 17 августа отступил, чтобы запастись провиантом. Атаковав немцев, еще не оправившихся от усталости, он мог бы завершить свой вчерашний успех. Принц Фридрих-Карл, подкрепления которого сильно запоздали, признавался впоследствии, что в течение всего дня очень боялся этого движения и успокоился лишь тогда, когда увидел отход французов. Маршал заявил, что, ввиду значительной убыли в артиллерийских и пехотных огнеприпасах, необходимо занять прежние позиции на плоскогорье Плаппевиль.

Фроссар расположился в Розериёле, Лебзф — на фермах Моску (Московской) и Пуэн-дю-Жур, Ладмиро — в Дманвилье, Канробер — в деревне Сен-Приьа. Как и 16 августа, левое крыло французов было сильно, хорошо снабжено резервами и, сверх того, защищено траншеями, которые оно успело построить. Но их правый фланг не имел опоры. Прибыв в рейнскую армию последним, Канробер получил меньше людей и орудий, нежели остальные корпусные командиры, и не мог воздвигнуть полевых укреплений, так как его саперные части еще отсутствовали.

18 августа, в полдень, убедившись, что французы решили не отступать к Бриэ, а держаться на высотах Розериёля и Аманвилье, Мольтке атаковал их позиции; он соединил для этого почти все силы первой и второй армий.

На левом французском крыле немцы были отброшены Фрос-саром и Лебч фом. Сен-Гюбер немцы заняли, но ферму Моску и Пуэн-дю-Жур взять не удалось. Вечером VI корпус отступил в панике, и II корпус генерала Франсецкого, устремившийся ему на помощь, потерпел неудачу во всех своих попытках.

В центре Ладмиро стойко держался в Аманвилье и не уступил ни пяди.

Но на правом крыле Канробер был обойден и разбит наголову. Правда, он разгромил королевскую гвардию на открытом склоне Сен-Прша, но с наступлением ночи он принужден был под ужасной канонадой 24 саксонских и прусских батарей, под настоящим ураганом огня и свинца, отойти к Мецу в полном расстройстве, и это поражение повлекло за собой отступление Ладмиро.

Базэн не появлялся на поле битвы. Он покинул свою стоянку на Плаппэвиле лишь для того, чтобы провести два часа на горе Сен-Кантен, наводя орудия своей артиллерии на крайнюю оконечность левого фланга, в пунктах, недоступных для неприятеля. Он не давал своим помощникам ни инструкций, ни подкреплений, и в этой великой битве, где Мольтке и король Вильгельм располагали 180 000 человек и 700 орудиями, он не ввел в дело ни общего артиллерийского резерва, ни императорской гвардии, которая, поддержав Канробера, изменила бы исход боя. Очевидно, маршал боялся рисковать своей репутацией. Поэтому он назвал это сражение не сражением, а «обороной линии Аманвилье»: это была, по его словам, очень простая операция, где приходилось лишь отстаивать свои позиции и где главнокомандующему не было надобности вмешиваться.

Сражение при Сен-Прива стоило немцам 20 ООО человек, французам — 13 000. Но Базэн был отброшен к Мецу, и Мольтке тотчас блокировал его тремя корпусами первой армии и четырьмя второй, общей численностью в 160 000 человек под начальством Фридриха-Карла. Сам он и король Вильгельм присоединились к прусскому кронпринцу, который во главе 137 000 человек шел на Париж через Нанси и Бар-ле-Дюк. Новой армии, так называемой маасской, предписано было идти к Парижу через Верден и Сент-Менегу; она насчитывала 86 000 человек под начальством саксонского наследного принца.

IV. Седан

Шадонская армия. Побежденные при Фрешвилере, по выражению одного из их офицеров, дрались как львы и бежали как зайцы. Лишь с трудом и в беспорядке добрались они через Люнвиль, Невшато и Жуанвиль до Шалона на Марне. Здесь сформировалась так называемая Шалонская армия, в состав которой вошли четыре корпуса: I, отданный под начальство Дюкро; V, корпус Файльи, прибывший в Шампань после разных проволочек и уклонений от прямого пути через Сарбург, Люневиль, Мирекур и Шомон; VII, корпус Феликса Дуэ, прибывший в Шалон по железной дороге, частью через Дижон и Париж, частью черяз Труа и Нуази-ле-Сек; наконец, XII корпус, под командой генераяа Лебрёна. Армия насчитывала 120 000 человек, и ее главнокомандующим был Мак-Магон.

Подобно императору, маршал тоже хотел передвинуться поближе к стенам Парижа. Но императрица-регентша воспротивилась возвращению Наполеона в столицу[197], а министр Паликао настаивал, чтобы Мак-Магон быстрым и смелым маршем выручил Базэна. Перейти Аргонны, сокрушить саксонского наследного принца, прежде чем принц прусский успеет оказать ему помощь, наконец, поставить Фридриха-Карла меж двух огней — таков был, без всякого сомнения, опасный и безрассудно смелый план Паликао.

Но Мак-Магон не решился на столь рискованную авантюру. Он полагал, что истинное назначение его армии — поддержать и продлить сопротивление Парижа, и когда 21 августа он передвинулся в Реймс, то сделал это не столько для того, чтобы подать руку помощи Базэну, сколько с целью приблизиться к столице долиной Уазы. Но 22-го император получил письмо от Паликао и депешу от Базэна; министр писал, что невозможно оставить Базэна без помощи, а главнокомандующий сообщал из Меца от 19 августа, что уходит на север. Мак-Магон решил итти к Мецу через Монмеди.

Марш Мак-Магона. Столько же по причине собственных колебаний и неисправности в раздаче провианта, сколько потому, что полки, большей частью обескураженные и недисциплинированные, были лишены органической связи, маршал подвигался медленно и потерял вскоре все преимущество во времени, какое имелось на его стороне. 23 августа его армия была на Сюиппе; 24-го она сделала поворот к Ретелю; 25-го, в то гремя как Файльи и Лебрён оставались в Ретеле, Дюкро и Дуэ достигают Аттиньи и Вузьера. 26-го немецкая конница на Эре, в Марке, Апремопе и Сенюке сталкивается с французской и радостным «ура» приветствует эту встречу с врагом, которого не видела со дня Фрешьилера.

Догадавшись по сообщениям парижских газет, что противник направляется к северо-востоку, Мольтке повернул в том же направлении. 27 августа саксонцы, составлявшие XII немецкий корпус, прибыли в Дун и Стенэ на Маасе и, стало быть, преградили Мак-Магону дорогу в Мец.

Однако остальные немецкие силы были еще далеко, и маршал мог бы напасть на саксонцев и опрокинуть их. Но он помышлял лишь о той опасности, которая грозила ему самому. 27 августа из Шена он писал в Париж, что не имеет никаких известий от Базэна, что если он будет продолжать свой марш на восток, то очутится между двух неприятельских армий, и что он намерен приблизиться к Мезьеру. Паликао ответил, что возвращение императора вызовет революцию в Париже и что надо во что бы то ни стало выручить Мец; как от имени совета министров, так и от имени тайного совета он требовал, чтобы Мак-Магон оказал помощь Базэну. Чтобы преодолеть колебания маршала, он обещал прислать ему совершенно свежий, недавно сформированный XIII корпус под командой Винуа.

Мак-Магон повиновался. Он возобновил свое прерванное движение к Монмеди. Но 29 августа французы почувствовали приближение грозы. Правда, Лебрён уже перешел через Маас у Музона, а Дюкро готовился совершить переправу на следующий день, но Дуэ, преследуемый конницей противника, упустил драгоценное время, а Файльи, атакованный у Нуара и Буа-де-Дам, достиг Бомона лишь поздно ночью, с изнуренными от усталости войсками.

Бомон. 30 августа Дюкро перешел через Маас в Ремильи и прибыл в Кариньян. Точно так же и Дуэ, хотя и преследуемый по пятам баварцами, перебрался через реку. Но в тот же день около полудня, у Бомона, в котловине, с трех сторон окруженной густым лесом, Файльи, который шел, не скрываясь и не принимая никаких мер предосторожности, внезапно подвергся нападению армии Альбрехта Саксонского и правого крыла армии прусского кронпринца. Войска Файльи доблестно сопротивлялись; несмотря на замешательство и беспорядок, вызванные на первых порах этим неожиданным ударом, они в течение нескольких часов отстаивали фермы Тибодин и Гарнотери, возвышенность Ионк, опушку леса Живодо и окрестности Вильмонтри; тем не менее французы были вынуждены отступить к Музону и лишь под прикрытием артиллерии Лебрёна перебрались на другой берег Мааса.

Седан. После этой неудачи ничего больше не оставалось, как отойти назад, и 31 августа, в час ночи, Мак-Магон сухо сообщил Паликао, что он вынужден направиться к Седану.

Но, как и при Фрешвилере, маршал думал, что неприятель атакует его лишь на другой день, и остался на высотах вокруг Седана, вместо того чтобы поспешно отступать к Мезьеру. На правом фланге Лебрён занимал Базейль и Монсель, в центре Дюкро удерживал Деньи и Живон, на левом фланге Дуэ утвердился на холме Илли. V корпус, оказавшийся теперь под командой Вимпфена, которого Паликао вызвал из Алжира и назначил на место несчастного Файльи, составлял резерв.

Французы попали в мышеловку. Пока они сосредоточивались вокруг Седана, Мольтке произвел ряд передвижений, имевших целью запереть французов между Маасом и бельгийской границей: армия Альбрехта Саксонского, двигаясь по правому берегу, закрыла восточные выходы, армия прусского кронпринца, двигаясь по левому берегу, — западные. Вечером 31 августа один немецкий авангард достиг Пуррю-Сен-Реми и Франшеваля, другой — Доншери, Френуа и Ваделенкура, откуда на следующий день ядра, перелетая через Седан, стали поражать французов с тыла, а тем временем баварцы уже овладели Базейльским мостом.

1 сентября 140 000 немцев двинулись против 90 000 французов. Бой начали баварцы и саксонцы; первые ворвались в Базейль и вступили в жестокий бой с французской морской пехотой, вторые овладели Монселем и лесом Шевалье. В половине седьмого Мак-Магон, к счастью для себя, раненый и тем избавленный от ответственности за конечный разгром, передал командование Дюкро. В 8 часов Дюкро, опасаясь полного окружения, приказывает войскам собраться на плоскогорье Ил ли и отступать к Мезьеру. Отступательное движение уже началось, когда в 9 часов утра Вимпфен, считая операцию невыполнимой, достает из кармана письмо Паликао, назначающее его в случае какого-либо несчастья заместителем Мак-Магона, и отдает приказ всем корпусам сохранять свои позиции и драться, не сходя с места. Гораздо лучше было бы оставить командование в руках Дюкро, который, несомненно, спас бы часть армии, проложив ей путь на Мезьер или перебросив ее на бельгийскую территорию. К часу дня французы, несмотря на всю свою храбрость, потеряли Базейль и Балан, Деньи и Живон; баварцы, саксонцы и прусская гвардия оттеснили их к Седану[198].

В то время как армия Альбрехта Саксонского преградила французам путь на Кариньян, вюртембержцы, перейдя Маас в Дом-ле-Мениль, заняли дорогу на Мезьер, а два других корпуса армии прусского кронпринца — V и XI, переправившись через реку в Доншери и затем, свернув вправо, через проход Фализет достигли Сен-Манжа, Флейнье и Флуенга. Французы были совершенно окружены. При Седане, как и при Садовой, и еще с большим блеском, немецкие армии, пройдя свой путь порознь, соединились на самом поле битвы.

Артиллерия XI корпуса, V корпуса и прусской гвардии обрушилась на корпус Дуэ, который принужден был оставить холм Илли и укрыться в Гаренском лесу. Тщетно Дуэ, подкрепив свою пехоту, двинул ее на вершину Илли и пустил в ход резервную артиллерию. Тщетно по приказу Дюкро конная дивизия Маргерита несколько раз повторяла героическую атаку на плоскогорье Флуенг. Искусно направленный огонь прусских стрелков косил французскую конницу. Концентрированный огонь немецких орудий уничтожал французскую артиллерию. Оттесняемая пехота, мало-помалу пятилась к Седану. В конце концов вся армия, перемешавшаяся и обескураженная, скучилась в городе под защитой орудий цитадели. Цитадель, по словам одного очевидца, являлась для армии как бы притягательным магнитом.