Бои и смуты в Малой Азии

Бои и смуты в Малой Азии

Первый тревожный звонок для понтийского царя прозвучал после битвы при Херонее, поползли слухи о том, что некоторые союзники готовы вступить в переговоры с римлянами, а также о том, что не все спокойно у галатов. Этот воинственный народ не подчинялся понтийскому царю, и он прекрасно понимал, что как только его позиции ослабнут, то может произойти их вторжение в его земли, и, что хуже всего, это вторжение может быть согласовано с Римом. Поэтому Митридат решает действовать на опережение и нанести удар первым, однако усилия, которые он хочет для этого приложить, являются минимальными. Царь решает действовать не военной силой, а хитростью и подлостью, а для этого приглашает всю верхушку галатов вместе с семьями к себе во дворец. А дальше все по знакомому сценарию, одних убивают во время пира, других режут из засады и пощады не дают никому — ни женщинам, ни детям. Бежать удалось лишь немногим, но именно они и возглавят в дальнейшем борьбу против понтийских войск. А Евпатор тем временем оккупировал Галатию, ввел в города гарнизоны и вывез все имущество убитых — и казну пополнил, и от врагов избавился. Поставив наместником Галатии Эвмаха, царь посчитал дело сделанным, но не тут-то было! Те из галатских аристократов, кому удалось избежать удара меча на пиру или стрелы из засады, вернулись в свои земли и подняли народ на борьбу с захватчиками — восстала вся страна! Наместник бежал в Понт, а вскоре были изгнаны и понтийские гарнизоны, но что интересно, прогнав царских воинов, галаты успокоились и больше активных действий не предпринимали — у них начался передел власти. Поэтому, возможно, Митридат и был в чем-то прав, внеся смуту и разброд в дела соседей, и хотя страну удержать не удалось, зато царь существенно пополнил казну, а также на какое-то время ликвидировал опасность вторжения.

А затем царь обратил свой взор на остров Хиос и остался очень недоволен тем, что там увидел. Последующие события, многие исследователи приписывают уже набившей оскомину подозрительности Митридата и его восточному деспотизму, к примеру, Моммзен на полном серьезе утверждал, что «Митридат очень скоро показал свое настоящее лицо и стал править так деспотически, что далеко превзошел тиранию римских наместников». Что-что, а превзойти тиранию римских наместников в то время было практически невозможно — для этого надо было очень и очень сильно постараться и желательно на протяжении нескольких лет. Причем применительно к Хиосу постоянно вспоминают тот случай, когда их триера протаранила царский корабль во время осады Родоса, но царь уже наказал и кормчего, и наварха и давно уже выбросил этот случай из головы — были дела и поважнее. Но многие исследователи не унимаются и продолжают рассказывать басни о необычайной злопамятности понтийского царя и его великой кровожадности — очень уж тема хороша для поучительного сюжета! Но все было не так просто и однозначно.

Все началось с того, что некоторые из граждан Хиоса убежали к римлянам, сам по себе факт достаточно обыденный и явно не стоящий того, чтобы привлекать внимание Митридата. Царя насторожило другое, что никто из хиосцев ему об этом не донес и о происшествии он узнал из других источников, а раз так, то значит, это от него пытались скрыть, а раз есть что скрывать, значит, дело нечисто. Логика Митридата вполне понятна и объяснима, идет война, а тут выплывают такие подробности! Поведение граждан Хиоса тоже становится объяснимым, если принять версию о том, что они были не невинными овечками, обреченными на заклание тираном-самодуром, а действительно хотели перейти на сторону Рима. Претензии царя к гражданам Хиоса четко прописал Аппиан, и вывод из них напрашивается однозначный: попытка вступить в переговоры с врагом имела место. «И вот лучших своих граждан вы тайно послали к Сулле, и ни на кого из них вы не указали и не донесли мне, что они это сделали не по общему решению, а это вы должны были бы сделать, если бы вы не были их соучастниками ». Но Митридат в праведном гневе не обрушил сразу карающую длань на изменников, а послал сначала комиссию и назначил расследование по факту предательства, т. е. пока никакого деспотизма и тиранства не наблюдаем. Зато когда факты подтвердились, то только тогда и начали действовать: стратег Зенобий ввел в город войска, занял все ключевые пункты, а затем разоружил граждан и собрал на собрание. Там он объяснил причины царской подозрительности, а затем объявил волю Митридата: «он перестанет так относиться, если вы передадите оружие и в качестве заложников дадите детей виднейших из граждан» (Аппиан). Выбора не было, и приказ царя был выполнен, но что характерно, касался он исключительно граждан города, а не иноземцев. Заложников отправили через пролив в Эретрию, а жителям зачитали письмо Митридата, в котором он объявлял о казни наиболее активных злоумышленников, а также извещал о том, что накладывает на город штраф в размере 2000 талантов. Сумма не малая, в свое время такую же сумму должен был уплатить македонский царь Филипп V после поражения в войне с Римом. И тем не менее указанная сумма хоть и с трудом, но была собрана, однако Зенобий этим не ограничился и, исполняя приказ своего повелителя, повел всех граждан к морю, где и посадил всех на корабли для отправки в Понт. Однако, когда морской караван двигался уже по Понту Эвксинскому (Черному морю), то он был атакован кораблями из Гераклеи Понтийской, находившейся в союзе с Хиосом, — пленников освободили и впоследствии они вернулись на родину. А в итоге, как мы видим, Митридат на Хиосе не свирепствовал, кровь потоками не лил, людей по его приказу не резали, и в целом он обошелся с изменниками довольно снисходительно. Сам город был заселен выходцами из Понта, между которыми и были поделены городские земли: таким образом, остров был удержан в понтийской зависимости.

* * *

Следующая смута возникла в Эфесе. Тот же стратег Зенобий, который приводил к покорности царю Хиос, подошел к городу с намерением проделать ту же операцию, что и на острове. О том, что происходило в самом Эфесе, источники молчат, но явно, что царский полководец появился там не просто так. Конечно, и жители города, после дел стратега на Хиосе имели все основания его опасаться, а потому проявили осторожность и впустили его в город без оружия и с небольшим отрядом сопровождения. В Эфесе Зенобий пообщался с Филопеменом, отцом царицы Монимы, получил от него необходимую информацию и после этого заявил гражданам, что ждет их на агоре на городское собрание, он даже не удосужился придумать что-то новое. Однако граждане Эфеса, судя по всему, знали, чем закончилось подобное собрание на Хиосе, и уговорили стратега перенести его на следующий день. И пока тот предавался различным удовольствиям, собрали отряд, а затем, перебив охрану, бросили Зенобия в тюрьму, где и убили на следующий день. Объявив город на военном положении, жители свезли в него со всей округи запасы продовольствия, согнали окрестный скот, и поголовно вооружившись, заняли городские стены, готовые в любую минуту сесть в осаду. Но самое главное, что их пример оказался заразителен и ряд городов Ионии поступил точно так же, отпав от Митридата и ожидая римлян, что само по себе явилось большой глупостью. Ибо легионы были далеко, а понтийские фаланги рядом, и царь просто не мог допустить, чтобы такое поведение осталось безнаказанным. Кара последовала быстро, а расплата была страшной: «Митридат послал войско против отпавших городов, и с теми, кого он захватил, он поступил со страшной жестокостью » (Аппиан). Но царь, желая добиться стабилизации обстановки в регионе и продемонстрировать свои добрые намерения, в этот раз пошел еще дальше и объявил свободу греческим городам в Малой Азии, а также отмену долгов. Желая создать себе дополнительную опору в определенных слоях населения, он сделал метеков полноправными гражданами, а рабов свободными. Митридат исходил из того, что теперь они будут сражаться за него, поскольку именно он является гарантом их прав и свободы.

Но обстановка продолжала накаляться, и вскоре был раскрыт довольно крупный заговор против царя, в который входили люди из его непосредственного окружения. «В это время составили заговор против Митридата Миннион и Филотим из Смирны, Клисфен и Асклепиодот с Лесбоса; все они были люди, знакомые с царем, а Асклепиодот был даже некогда близким другом. Доносчиком этого заговора оказался сам Асклепиодот , и для того, чтобы не было сомнений, дал возможность из-под какого-то ложа услыхать речи Минниона». И здесь мы видим уже новый аспект проблемы: война идет не только на полях сражений, в бой вступили и бойцы невидимого фронта. Это четко зафиксировал Аппиан, который указал, что «Митридат послал повсюду своих людей, которые по доносам, в которых каждый указывал на своего врага, казнили до 1600 человек». Ну как же нам здесь обойтись без ложных доносов! В изложении античных авторов получается, что раз казнят сторонников Рима, то донос исключительно ложный, а если убивают сторонников Митридата, то донос исключительно правдивый — Аппиану все равно надо отдать должное, он не так подвержен ярому римскому патриотизму, как некоторые другие историки античности. Он же сообщает, что обширный заговор был раскрыт и в Пергаме, городе, который Митридат сделал своей резиденцией, — там было арестовано до 80 человек, а также и в других городах. И никто меня не убедит, что это были не происки римских агентов, которые активно сеяли смуту на занятых царем территориях, стараясь вредить ему всеми правдами и неправдами и использовать для этого все доступные средства. Война шла не на жизнь, а на смерть, и это понимали в Риме, это понимали и в Азии.

* * *

Но пока Митридат занимался в Анатолии подавлением выступлений римских сторонников, к нему незаметно подкралась новая напасть: армия консула Флакка, которого сенат послал вместо Суллы управлять Азией и воевать с Митридатом. Когда его армия высадилась на Балканах и шла маршем через Фессалию, то очень много легионеров дезертировало из ее рядов и перешли на сторону Суллы. Это объяснялось прежде всего личными качествами самого консула: «Флакк был неопытен в военном деле… был негодным человеком, жестоким в назначении наказаний и корыстолюбивым» (Аппиан). И если с первым недостатком можно было бороться, приставив к нему компетентного человека, то остальные исправить не представлялось возможным. А компетентным в военном деле человеком был Гай Флавий Фимбрия, «бывший частным лицом и последовавший за ним (консулом) по его дружескому приглашению» (Аппиан). Подобная практика не была для Рима чем-то необычайным, в свое время, когда бездарного Луция Сципиона назначали командующим в войне против Антиоха III, то в качестве военного советника к нему приставили его брата Сципиона Африканского. Номер удался, Антиох был разгромлен, а Луций получил триумф и прозвище Азиатского. И именно Фимбрия удержал остальные легионы Флакка от перехода на сторону Суллы и убедил их следовать в Малую Азию, обещая богатую добычу.

Однако дальше начались странности, трудно сказать, с какими мыслями отправлялся Фимбрия в этот поход, но чем дальше уходили легионы, тем все более амбициозными становились планы Фимбрии. И когда разразился безобразный скандал с консулом, то «частное лицо» явило себя во всей красе. Разругавшись с квестором, Фимбрия вынес спор на суд Флакка, а тот взял да и решил его в пользу недруга своего военного советника, который в знак протеста объявил, что возвращается в Рим. В итоге Флакк отплыл по делам в Халкедон, а своим заместителем оставил легата Ферма, которому вполне доверял. А пока консул решал свои дела, Фимбрия произвел в лагере переворот и сместил Ферма с должности, недаром он еще в Фессалии установил с легионерами хорошие отношения. Возвратившись, Флакк был неприятно удивлен произошедшими переменами, но удивлялся он не долго, потому что дальше ему пришлось спасать собственную жизнь. Сначала он убежал в Халкедон, а затем хотел скрыться от убийц в Никомедии, но Фимбрия отыскал консула, который прятался в колодце и собственноручно убил его, отрубленную голову бросил в море, а тело оставил без погребения. Случай в истории Республики уникальный, убив человека, занимающего высший пост в государстве, командование легионами присвоил частный человек, и легионеры восприняли это как должное. После этого армия, уже под командованием Фимбрии, переправилась в Малую Азию и начала наступление на Пергам, где находился Митридат.

А что же Сулла, как он отреагировал на происходящие события? А никак. Сначала он был занят операциями в Центральной Греции, а потом стал тоже готовиться к вторжению в Азию, одновременно вступив в переговоры с Митридатом о прекращении войны. Зато Фимбрия прекращения боевых действий не желал, он еще только вошел во вкус командования армией и жаждал одинаково как воинской славы, так и добычи. Но проблема заключалась в том, что против авантюриста выступил сын Митридата — Митридат Младший, а в качестве советников при нем были стратеги Диофант, Менандр и Таксил, тот самый, что сражался при Херонее. В ходе начавшихся боев войска царя нанесли римлянам большой урон и сумели их отбросить, но Фимбрия и не думал отступать. Он упорно выжидал, когда его противник допустит ошибку и в итоге дождался, когда обе армии разбили лагеря на противоположных берегах реки, он воспользовался проливным дождем и, ночью перейдя через поток, атаковал спящий лагерь. Понтийцы, от простого солдата до командующего, мирно спали в своих палатках, когда на их стан обрушились легионеры и начали рубить охваченных паникой людей. Никто не вступил в бой, никто не попытался оказать сопротивления, и практически вся понтийская армия осталась лежать на речном берегу, среди поваленных палаток и шатров. Эта была катастрофа, последствия которой исправить было практически невозможно — хоть молодой Митридат и убежал к отцу в Пергам, но после такого поражения множество городов перешло на сторону римлян. Евпатор понял, что в Пергаме он не удержится, а потому велел отходить в приморский городок Питану, куда стягивались понтийские корабли и немногочисленные войска. Это было крушение всех его надежд, царь покидал город, который был главным символом его побед и в течение довольно долгого времени был его главной резиденцией. А армия Фимбрии уже маршировала по направлению к Пергаму и, вступив в него, сразу же выступила на Питану и осадила город. Римский командующий был полон энтузиазма завершить войну прямо здесь и сейчас, а потому велел войскам окружать город земляным валом, но его тревожило отсутствие флота, поскольку Митридат мог уйти морем. И тут Фимбрии показалось, что фортуна ему улыбнулась: объявился, наконец, Лукулл, который «собрал кой-какой флот из Кипра, Финикии, Родоса и Памфилии, опустошил много мест на неприятельском побережье и во время плавания попытал счастья против кораблей Митридата» (Аппиан).

Рейд Лукулла был на редкость удачным, мало того, что он привел корабли, ему также удалось склонить к измене Митридату Кос и Книд, а затем высадить десант на Хиос и очистить его от понтийцев. И потому, как только его корабли встали у Питаны, то к нему явились посланцы от Фимбрии и предложили совместно действовать против Митридата — один с суши, а другой с моря. «Если он, Фимбрия, будет теснить Митридата с суши, а Лукулл запрет его с моря, то честь победы будет принадлежать им двоим, а хваленые победы Суллы у Орхомена и под Херонеей римляне не будут ставить ни во что » (Аппиан). Вот куда в итоге завела жажда славы молодого авантюриста, но, с другой стороны, если бы этот дерзкий план удался и царь был бы схвачен, то, вполне вероятно, ему бы простилось убийство консула. Но Лукулл отказал, и причину этого указывает Плутарх: «Возможно также, что он не желал иметь ничего общего с Фимбрией, этим негодяем , который недавно из властолюбия убил своего друга и полководца ». Потомственный аристократ не хотел иметь ничего общего с этим выскочкой, и к тому же он выше всего ставил долг перед своим полководцем, а поскольку Фимбрия был врагом Суллы, то и Лукулл относился к нему соответственно. И потому Митридат на всех парусах уплыл в Понт, Лукулл отправился к Сулле, и Фимбрии оставалось лишь проклинать свое невезение и вынашивать планы мести недругам-землякам.

А Лукулл, двигаясь к Херсонесу Фракийскому, где находился Сулла, разбил по пути царскую эскадру, а затем вступил в бой с флотом под командованием стратега Неоптолема. В итоге, прорвавшись все же к проливам, он смог предоставить проконсулу то, от нехватки чего тот страдал всю войну, — флот.

А Фимбрия, вместо того чтобы продолжить боевые действия против царя, занялся тем, что стал грабить и разорять те города, которые находились под покровительством Суллы. И самым отвратительным его деянием стала резня, которую он учинил в Трое, которую римляне считали своей исторической родиной. Даже Суллу можно понять, когда он учинил кровавое побоище в захваченных Афинах: шла война и длительная осада необычайно его озлобила, но то, что сотворил Фимбрия в Трое, не поддается логическому объяснению. Просто тупая и отчаянная месть за свои неудачи, которую он выместил не на своем враге, а на беззащитных горожанах. «Войдя в город, он стал избивать всех подряд и все предал пламени; тех же, которые ходили послами к Сулле, он предал всевозможным мучениям. Он, не щадя ни святынь, ни тех, кто бежал в храм Афины, сжег их вместе с храмом. Он срыл и стены и на следующий день он сам обошел город, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города. Илион, испытавший худшее, чем во времена Агамемнона, погиб от рук “родственника”; осталось целым ни одного алтаря, ни одного святилища, ни одной статуи» (Аппиан). Но негодяй и не подозревал, что дни его уже сочтены, что расплата за преступления вот-вот наступит и что легионы, которые когда-то по его наущению предали своего консула, теперь также легко предадут и его. Но особого значения это уже не имело, поскольку война уже близилась к концу, и закончить ее суждено было не Фимбрии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.