Становление

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Становление

Два события в отечественной военной истории связаны с именами великих российских полководцев.

Первое — 14 октября 1812 г. русские войска после ожесточенного сражения с французами вступили в г. Малоярославец.

Второе — 2 января 1942 г. части 43-й армии Западного фронта после ожесточенного боя с немецкими войсками освободили Малоярославец.

Эти события разделяют 130 лет, но между ними есть нечто общее. В обоих случаях Малоярославец был оставлен под натиском превосходящих сил противника и освобожден в результате контрнаступления. В первом случае под командованием генерал-фельдмаршала М. И. Кутузова, во втором — генерала армии Г. К. Жукова.

Знаменательно и то, что Георгий Константинович был уроженцем этих мест. Ведь деревня Стрелковщина (современное название Стрелковка), где он родился, находится неподалеку от села Угодский Завод (ныне г. Жуков). В метрической книге Никольской церкви села Угодский Завод в качестве родителей рожденного 19 ноября и крещенного 20 ноября 1896 г. младенца Георгия были указаны «деревни Стрелковки крестьянин Константин Артемьев Жуков и его законная жена Иустина Артемьева, оба православного вероисповедания».

Семья Жуковых не отличалась достатком. Отец, Константин Артемьевич, работал в Москве в сапожной мастерской немца Вейса, получая ничтожный заработок. Мать, Устинья Артемьевна, вынуждена была весной, летом и ранней осенью трудиться на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод. Она отличалась необыкновенной физической силой и выносливостью, наделив и Георгия крепким здоровьем. Он также отличался сообразительностью, смелостью, прямотой суждений, а также изрядной долей упрямства. Отец часто наказывал сына шпандырем (сапожный ремень) за какую-нибудь провинность, требуя просить прощения. Но тут коса находила на камень — Георгий терпел побои, а прощения не просил, убегая иногда из дома.

Сообразительность, прямота, упрямство, смелость, недюжинная физическая сила были очень кстати в тяжелой деревенской жизни тех лет. Несмотря на то, что возможности родителей были скромны, они все-таки сумели дать сыну образование в объеме церковно-приходской школы, которая находилась в полутора километрах, в деревне Величково. В 12-летнем возрасте Георгий вступил в самостоятельную жизнь — родители определили его в ученики в скорняжную мастерскую, которой заведовал брат матери — Михаил Артемьевич Пилихин. К учебе мальчик относился старательно, что не осталось без внимания со стороны дяди, который взял его в магазин после двух лет работы в мастерской. Здесь Георгий подружился с двоюродным братом Александром, который приобщил его к чтению. Сначала это были роман «Медицинская сестра», увлекательные истории о Нате Пинкертоне, «Записки о Шерлоке Холмсе» и другая приключенческая литература, издаваемая в серии дешевой библиотечки. Жуков вспоминал, что это было интересно, но не очень-то поучительно. Поэтому вместе с Александром они взялись за дальнейшее изучение русского языка, математики, географии и чтение научно-популярных книг. После года самостоятельной учебы Георгий поступил на 5-месячные вечерние общеобразовательные курсы, которые давали образование в объеме городского училища. Позднее, в 1938 г., в своей автобиографии он отмечал: «За 4-й класс городского училища сдал (экзамены. — Авт.) экстерном при 1-х Рязанских кавкурсах ст. Старожилово Р.У.Ж.Д. в 1920 г.». Однако в 1948 г., заполняя личный листок по учету кадров в связи с назначением командующим Уральским военным округом, в графе «образование» Георгий Константинович указал, что в 4-й класс городской школы поступил в 1907 г., окончив его в 1908-м (а не в 1911-м, как написал в мемуарах){1}.

В 1912 г. в карьере Георгия Жукова на скорняжном поприще произошло изменение — он стал подмастерьем. Остался всего один шаг до мастера, но помешала Первая мировая война. Осенью 1914 г. добровольцем ушел на фронт Александр Пилихин. Звал с собой и Георгия, но тот отказался. В своих мемуарах он мотивирует свой отказ тем, что такое решение было принято под влиянием мастера Ф. И. Колесова, считавшего, что неимущим воевать не за что. Однако мемуары были написаны в 60-е годы прошлого века, когда все, что было связано с Первой мировой войной, оценивалось с сугубо классовых позиций. Видно, Георгий Константинович чего-то недоговаривает. Можно предположить, что тогда его больше всего прельщала работа в скорняжной мастерской, где он занял неплохое положение. Мысли о маршальском жезле в то время не посещали Жукова. Ведь, вспоминая июль 1915 г., когда был объявлен досрочный призыв молодежи рождения 1896 г., он писал: «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Они разъезжали по Москве на „лихачах“, в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане „Яр“. Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию»{2}.

Военную карьеру Жуков начал в кавалерии, с которой оказалась связанной почти четверть века его службы в армии. Но первоначальные премудрости воинской службы постигал в 189-м запасном пехотном батальоне. В сентябре 1915 г. молодых бойцов отправили в 5-й запасный кавалерийский полк, где Георгий был определен в драгунский эскадрон.

Драгуны (лат. draco — дракон, изображение которого было первоначально на знаменах драгун; по другим данным, от франц. dragon — короткий мушкет) появились в русской армии в 1631 г. В справочной книжке Императорской главной квартиры отмечалось: «Со словом „драгун“ соединяются два понятия: первоначальное — пехота, посаженная на коней, и современное — кавалерия, способная действовать и в пешем строю»{3}. Драгуны выполняли разнообразные задачи: вели глубокую разведку в тылу противника; преследовали его в наступлении, не позволяя оторваться и закрепиться на новых позициях; при отходе пехотных частей упорно оборонялись, выигрывая время для того, чтобы в последний момент ускользнуть от врага в конном строю. Можно сказать, что драгуны были универсальными бойцами. Служба в драгунских частях была под силу только тем, кто обладал выносливостью, храбростью, сметливостью и инициативностью. Эти качества были вполне свойственны Г. К. Жукову, как, впрочем, и другому драгуну — Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому. И не случайно они оба стали выдающимися полководцами Великой Отечественной войны, которым была предоставлена честь — Рокоссовскому командовать в июне 1945 г. Парадом Победы, а Жукову — принимать этот парад.

Весной 1916 г. Жуков, показавший себя способным кавалеристом, был направлен в учебную команду, которую окончил в августе в звании вице-унтер-офицера и получил назначение в 10-й драгунский Новгородский полк. В составе 10-й кавалерийской дивизии Юго-Западного фронта полк принимал участие в наступательных боях, главным образом в пешем строю, так как условия местности не позволяли производить конные атаки. Нередко драгуны осуществляли разведывательные поиски. В ходе одного из них Георгий Константинович, находившийся в головном дозоре, напоролся на мину и подорвался. Вследствие тяжелой контузии его эвакуировали в Харьков. Выйдя из госпиталя, долго еще чувствовал недомогание и, самое главное, плохо слышал. Медицинская комиссия направила Жукова в маршевый эскадрон. К тому времени он уже был унтер-офицером, награжденным двумя Георгиевскими крестами за захват в плен немецкого офицера и контузию.

После Февральской революции 1917 г. Жуков избирается председателем солдатского эскадронного комитета. Летом эскадрон был переброшен на станцию Савинцы под Харьковом, где Жукова и застала Октябрьская революция. В автобиографии 1938 г. он отмечал: «Участие в октябрьском перевороте выражал в том, что эскадрон под руководством комитета встал на платформу большевиков и отказался „украинизироваться“ (то есть превращаться в украинскую национальную воинскую часть, подчиненную Центральной Раде в Киеве. — Авт.)»{4}.

Вскоре по решению солдатского комитета эскадрон был распущен по домам. 30 ноября 1917 г. Жуков прибыл в Москву, а затем поехал в Стрелковщину, где его свалил сначала сыпной тиф, потом — возвратный. Тяжелая болезнь вывела из строя почти на полгода. В конце сентября следующего года Георгий Константинович направился в Малоярославец, чтобы вступить в Красную Армию, но по причине перенесенного тифа на службу его не приняли. Поэтому поехал в Москву, где 1 октября 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию. Службу начал в 4-м Московском кавалерийском полку, входившем в состав Московской кавалерийской дивизии. Там же 1 марта 1919 г. Жукова, как он пишет в своих мемуарах, приняли в члены РКП(б). В действительности это событие произошло только в мае следующего года, когда кандидат в члены РКП(б) Жуков стал полноправным членом партии большевиков{5}.

Части Московской кавалерийской дивизии в мае 1919 г. были переброшены из Москвы в район Самары, где в составе Южной группы армий Восточного фронта, которой командовал М. В. Фрунзе-Михайлов, участвовали в боях против уральских казаков. В последующем дивизия в составе Царицынской ударной группы пыталась овладеть Царицыном (Волгоград). В конце октября в бою на р. Ахтуба Жуков в рукопашной схватке с казаками был ранен осколками ручной гранаты, которые глубоко врезались в левую ногу и левый бок. С поля боя его вынес на бурке политрук эскадрона, старый большевик А. М. Янин, тоже раненый. На телеге он отвез Жукова в лазарет в Саратов, где работала хорошая знакомая Антона Митрофановича — Полина Николаевна Волохова. Она выхаживала Янина, а ее младшая сестра — юная гимназистка Мария — стала заботиться о Жукове, который ей явно приглянулся. В госпитале Георгию Константиновичу не повезло: вновь заболел тифом. Целый месяц не отходила от него Мария. И как часто бывает в таких случаях, между ними возникла любовь. Георгий Константинович ухаживал за Марией с большой нежностью. Внук Марии Николаевны Георгий, названный в честь деда, вспоминал: «Дедушка рассказывал мне, что он уже тогда полюбил бабушку. За ее милосердие и чудесные голубые глаза… Благодаря им… появилось ее ласковое прозвище — „Незабудка“».

После выздоровления Жуков получил месячный отпуск и отправился в родную деревню. А сестры Волоховы вернулись в Полтаву, откуда они были родом. Роман Георгия и Марии, переросший в серьезные отношения, возобновился лишь три года спустя, уже в Минске.

В марте 1920 г. в жизни Г. К. Жукова произошло серьезное изменение. Он был направлен на 1-е Рязанские кавалерийские командные курсы РККА. К учебе относился серьезно, увлеченно изучая как специальные, так и общеобразовательные предметы. Активное участие принимал в работе партийной ячейки, был старшиной 1-го эскадрона. В августе в составе Сводного курсантского кавалерийского полка 2-й Московской бригады курсантов 9-й Кубанской армии участвовал в боевых действиях по разгрому десанта генерала С. Г. Улагая на Кубани. Здесь же наиболее подготовленные курсанты досрочно сдали экзамены в полевом штабе армии в Армавире. Большинство из них, в том числе и Жуков, получили направление в кавалерийскую бригаду 14-й стрелковой имени А. К. Степина дивизии. 19 октября Георгий Константинович был назначен на должность командира взвода 1-го кавалерийского полка. С этого момента начался отсчет его командирской деятельности в Красной Армии.

Части 14-й стрелковой дивизии вели боевые действия против повстанцев в Причерноморье. Жуков быстро зарекомендовал себя инициативным, смелым и творчески мыслящим командиром. Это не осталось без внимания — Георгия Константиновича назначают командиром 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка. В новом качестве он участвует в подавлении крестьянского восстания в Тамбовской губернии.

В это время в личной жизни Г. К. Жукова произошло важное событие — он встретил Александру Диевну Зуйкову. Она родилась в 1900 г. в многодетной семье агента по продаже зингеровских швейных машин Д. А. Зуйкова. Окончив учительские курсы, работала в деревенской школе в Воронежской губернии, где и встретилась с Жуковым.

При разгроме повстанцев на Тамбовщине Жуков умело командовал своим эскадроном, что было отмечено в приказе Реввоенсовета Республики № 183 от 31 августа 1922 г.: «Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 г., несмотря на атаки противника силой 1500–2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду».

В ходе боевых действий Жуков трижды оказывался на волосок от смерти. В двух случаях под ним были убиты лошади, а в третьем — один из повстанцев сильным ударом шашки выбил Георгия Константиновича из седла. И всегда на помощь командиру приходил политрук Ночевка.

После ликвидации восстания в Тамбовской губернии Жуков назначается командиром 2-го эскадрона 38-го Ставропольского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. А. Л. Кроник, бывший в то время старшиной эскадрона, оставил нам следующий портрет своего командира: «Был он невысок, но коренаст. Взгляд у него спокойный, неназойливый, но цепкий, оценивающий. Скованности в позе комэска не угадывалось, но и той естественной расслабленности, которую может себе позволить человек, ведущий непринужденную застольную беседу, я тоже в нем не чувствовал. Движения его были сдержанны. Он, вероятно, был очень крепок физически, а в сдержанности каждого его жеста я чувствовал выработанную привычку постоянно контролировать себя, что свойственно людям волевым, внутренне дисциплинированным. Я сразу почувствовал, что мой комэск — настоящая военная косточка…»{6}

Пути Жукова и Кроника снова пересекутся в годы Великой Отечественной войны. Кроник родился в 1903 г. в Вильно, участвовал в Гражданской войне, командовал пограничным полком в советско-финляндскую войну 1939–1940 гг., заочно закончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. Во время Великой Отечественной войны Александр Львович был начальником штаба и командиром стрелковой дивизии. В мае 1947 г. генерал-майор Кроник уволился в запас. Он преподавал в Черновицком государственном университете и Киевском художественном институте, работал старшим научным сотрудником в Институте истории АН Украины, а затем в Министерстве высшего и среднего специального образования и ушел из жизни 20 декабря 1976 г.

По воспоминаниям Кроника, командир эскадрона не терпел издевательств над подчиненными. При Георгии Константиновиче в эскадроне сложились прекрасные товарищеские отношения между бойцами и командирами, что способствовало укреплению разумной дисциплины и исполнительности. Это не означало, что Жуков допускал панибратство, которое гибельно для воинского коллектива. Тот же Кроник отмечает и строгость, и крутость Жукова, которые, однако, не подрывали его высокий командирский авторитет. Это достигалось прежде всего личным примером комэска. Он не любил переносить или пересматривать намеченные планы, отменять собственные приказы. Жуков мастерски владел саблей и штыком, учил подчиненных совершать стремительные марши, вести наступательные и оборонительные бои в любое время года и суток. Еще одна отличительная черта Георгия Константиновича — стремление быть первым во всем, что касается воинской службы и боевой учебы. В феврале 1923 г. его эскадрон отличился на полковом смотре, а в марте, во время инспекторской проверки, по всем показателям занял первое место в дивизии, за что получил благодарность от командующего войсками Западного фронта М. Н. Тухачевского. А вскоре, 24 апреля, Жукова назначают помощником командира 40-го Бугурусланского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии, а 8 июля он вступает во временное командование 39-м Бузулукским кавалерийским полком той же дивизии.

Г. К. Жуков, прибыв в полк, нашел его в плачевном состоянии, о чем доложил 1 октября 1923 г. командиру дивизии Г. Д. Гаю (Гайк Бжишкян). В докладе отмечались: неумение подразделений развертываться в лаву; слабое знание личным составом стрелкового дела; незнакомство его с новейшей военной техникой и войсками других родов, неудовлетворительная подготовка младшего комсостава{7}. Основными причинами этого являлись неказарменное расквартирование полка, плохое материально-техническое снабжение. Со свойственной ему энергичностью Жуков принялся за наведение порядка в полку и повышение качества обучения личного состава. С этой целью были проведены двусторонние учения (полк против полка) по отработке встречного боя, наступления как днем, так и ночью. Особое внимание командир полка уделял организации и ведению разведки, подготовке инициативного и исполнительного красноармейца и командира, укреплению воинской дисциплины. Иногда требовательность Жукова перерастала в необоснованную строгость, что вызывало недовольство у некоторых его подчиненных. В вышестоящие штабы шли жалобы, и с ними приходилось разбираться. Но попытки воздействовать на Жукова не приносили ощутимых результатов. Пройдут годы, и он признает: «Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда был сдержан и терпим к поступкам подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в поведении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям. Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано права наслаждаться жизнью за счет труда другого…»{8}

Меры, принятые Жуковым, позволили быстро поднять уровень боевой подготовки полка, который умело действовал на смотре, проведенном в конце августа под руководством Гая. В сентябре 1923 г. полк под командованием Жукова снова отличился, теперь уже в ходе больших осенних маневров. Тогда 39-й Бузулукский кавалерийский полк, находясь в авангарде, за тридцать часов совершил 100-километровый марш-бросок и внезапно атаковал «противника», создав условия для успешного наступления главных сил дивизии.

Вместе с подчиненными учился и Жуков. «…В практических делах я тогда чувствовал себя сильнее, чем в вопросах теории, так как получил неплохую подготовку еще во время Первой мировой войны, — вспоминал он. — Хорошо знал методику боевой подготовки и увлекался ею. В области же теории понимал, что отстаю от тех требований, которые сама жизнь предъявляет мне, как командиру полка. Размышляя, пришел к выводу: не теряя времени, надо упорно учиться. Ну, а как же полк, которому надо уделять двенадцать часов в сутки, чтобы везде и всюду успеть? Выход был один: прибавить к общему рабочему распорядку дня еще три-четыре часа на самостоятельную учебу, а что касается сна, отдыха — ничего, отдохнем тогда, когда наберемся знаний»{9}.

В Минске, где с осени 1923 г. был расквартирован 39-й Бузулукский кавалерийский полк, получили развитие непростые романы Георгия Константиновича с Александрой Зуйковой и Марией Волоховой. Старшая дочь Александры Диевны Эра вспоминала: «Мама стала за отцом всюду ездить. Часами тряслась в разваленных бричках, тачанках, жила в нетопленых избах. Перешивала себе гимнастерки на юбки, красноармейские бязевые сорочки — на белье, плела из веревок „босоножки“… Из-за этих кочевок она и потеряла первого своего ребенка, как говорили — мальчика. Больше ей рожать не советовали — хрупкое здоровье». Младшая дочь Зуйковой Элла утверждает, что в первый раз ее мать с Жуковым «расписались в 22-м году. Но, видимо, за годы бесконечных переездов документы потерялись, и вторично отец с мамой зарегистрировались уже в 53-м году в московском загсе».

Внук Жукова Георгий — сын дочери Волоховой Маргариты — со слов дедушки и бабушки относит возобновление знакомства Георгия Константиновича и Марии Николаевны как раз к 1922 г.: «Тогда в Полтаве умерли родители Марии, и она переехала в Минск к старшей сестре Полине, которая к тому времени уже стала женой Антона Митрофановича Янина. Дома Жукова и Янина стояли рядом, и два друга, командир и комиссар полка, были практически неразлучны. А в 26-м году у Полины и Антона Митрофановича рождается сын Владимир. И Георгий Константинович с Марией становятся крестными. Дедушка был в восторге от малыша и все время говорил о том, что самая большая его мечта — иметь сына… Дедушка всегда утверждал, что Александра Диевна не в состоянии иметь детей. Это… тоже послужило причиной его к ней охлаждения… Дедушка-холостяк практически жил у Яниных, состоял в гражданском браке с Марией и неоднократно просил ее выйти за него замуж. Но Мария Николаевна была активная комсомолка и регистрировать брак считала пережитком прошлого. Да и по закону до 44-го года регистрация браков в загсах не требовалась».

Дочь Жукова и Марии Волоховой Маргарита Георгиевна же вообще отрицает, что в первой половине 20-х гг. в Белоруссии Жуков поддерживал постоянную связь с Зуйковой. «В Минске Георгий Константинович жил без Александры Диевны, — отмечала Маргарита Георгиевна. — У них никогда ничего совместного не было. И все ее приезды к отцу были для отца неожиданными. Он не хотел с ней жить, неоднократно повторял, что не любит. Александра Диевна, видимо, страдала — пыталась вселиться в дом Жукова, и когда ей это удавалось, отцу ничего не оставалось, как уходить к Яниным и там скрываться. Чтобы избавиться от Александры Диевны, которая все терпела, отец много раз покупал ей билет на поезд домой в Воронежскую губернию, ботики и другие подарки, лично сажал ее на поезд и просил больше не возвращаться. Она покорно уезжала, но затем писала, что жить без него не может, что уже сообщила всем родственникам, что у нее есть муж, и вновь возвращалась в Минск».

1 октября 1924 г. в военной карьере Жукова произошел новый поворот: он простился с полком и отправился в Ленинград (ныне Санкт-Петербург), где размещалась Высшая кавалерийская школа (вскоре она была переименована в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава — ККУКС). Вместе с Г. К. Жуковым на курсах обучались будущие Маршалы Советского Союза А. И. Еременко, И. Х. Баграмян, К. К. Рокоссовский. «Георгий Константинович Жуков среди слушателей нашей группы считался одним из наиболее способных, — вспоминал Баграмян. — Он уже тогда отличался не только ярко выраженными волевыми качествами, но и особой оригинальностью мышления. На занятиях по тактике конницы Жуков не раз удивлял нас какой-нибудь неожиданностью. Его решения всегда вызывали наибольшие споры, и он обычно с большой логичностью умел отстаивать свои взгляды»{10}. К. К. Рокоссовский отмечал, что «Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — все ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего»{11}.

В августе 1925 г., завершив учебу, Жуков вернулся в родной полк. Используя полученные знания, он проводит много показательных и инструктивно-методических занятий по обучению бойцов и командиров разведке, организации боя, взаимодействию с техническими средствами борьбы. В аттестации за 1928 г., подписанной командиром и комиссаром 7-й Самарской кавалерийской дивизии Д. Сердичем, отмечалось: «Энергичный и решительный командир. Благодаря работе тов. Жукова, направленной на воспитание и учебно-боевую выучку, полк встал на должную высоту во всех отношениях… Как командир полка и единоначальник подготовлен отлично. Подлежит выдвижению на должность комбрига (командира бригады. — Авт.) во внеочередном порядке»{12}.

В том же году, когда была составлена эта аттестация, у Георгия Константиновича и Александры Диевны родилась дочь Эра. А через шесть месяцев, в июне 1929 г. Мария Николаевна Волохова родила Жукову дочь Маргариту. В результате Жуков оказался в сложном положении: нужно было сделать выбор между двумя женщинами. С Зуйковой он не хотел официально оформлять свои отношения. Тогда она написала заявление в парторганизацию, требуя образумить Жукова и заставить с ней расписаться. Партийная организация объявила ему выговор за пьянство и неразборчивость в связях с женщинами. М. Н. Волохова, стремясь спасти репутацию любимого человека, посоветовала ему вернуться к Александре Диевне. К тому времени у А. М. Янина умерла жена Полина. Он, оставшись с трехлетним сыном на руках, предложил увезти Марию Николаевну с грудной дочерью в Минводы, где жили его отец и братья. В 1941 г. полковник Янин, имея бронь от призыва в армию, добровольцем ушел на фронт. Через год он погиб под Сталинградом. Его сын, Владимир, также пошел воевать. Через несколько месяцев после Керченского десанта он умер от ран в госпитале.

Взыскание, полученное Жуковым по партийной линии, не сказалось на его служебном положении. В ноябре 1929 г. он был направлен в Москву на Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава Красной Армии, которые работали при Военной академии им. М. В. Фрунзе. В характеристике, составленной руководителем группы, в которой учился Георгий Константинович, отмечалось: «Общевойсковую тактику знает вполне удовлетворительно даже для общевойскового пехотного командира. Совершенно не отставал от успехов других слушателей группы. Показал удовлетворительное знание ПУ-29 (Полевой устав Красной Армии 1929 г. — Авт.), а равно и боевого устава артиллерии. В оперативно-тактических решениях обнаружил достаточную отчетливость и большую (подчеркнуто в документе. — Авт.) твердость. Штабную работу знает почти удовлетворительно. Его познания как командира-конника определять не берусь. Отличался большой точностью (даже графической) в работе. Метод военных игр и групповых упражнений постиг вполне удовлетворительно. С успехом может руководить общетактической подготовкой полка и дивизии. По наклонностям и характеру командир явно строевой (к штабной работе мало годен)»{13}.

После окончания курсов в конце марта 1930 г. Г. К. Жуков вернулся в родной кавалерийский полк, но вскоре приказом Реввоенсовета СССР от 20 апреля был назначен командиром 2-й бригады 7-й Самарской кавалерийской дивизии, которой командовал его однокашник по курсам в Ленинграде К. К. Рокоссовский. Он 8 ноября 1930 г. подписал следующую аттестацию на Жукова: «Сильной воли и решительности. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив. По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив. В военном отношении подготовлен хорошо. Имеет большой практический командный опыт. Военное дело любит и постоянно совершенствуется. Заметно наличие способностей к дальнейшему росту. Авторитетен. В течение летнего периода умелым руководством боевой подготовкой бригады добился крупных достижений в области строевого и тактическо-стрелкового дела, а также роста бригады в целом в тактическом и строевом отношении. Мобилизационной работой интересуется и ее знает. Уделял должное внимание вопросам сбережения оружия и конского состава, добившись положительных результатов. В политическом отношении подготовлен хорошо. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит»{14}.

В этой аттестации, пожалуй, наиболее точно подмечены основные черты характера как положительного, так и отрицательного свойства. При этом суховатость и недостаточная чуткость, упрямство, обостренное самолюбие позднее не раз проявятся в деятельности Жукова.

В должности командира бригады Георгий Константинович задержался недолго: несмотря на то что он «органически» ненавидел штабную работу, его назначают помощником инспектора кавалерии Красной Армии. На этой должности Жуков, верный своему принципу быть всегда впереди, проявил себя с лучшей стороны. Об этом свидетельствует характеристика, подписанная 31 октября 1931 г. инспектором кавалерии С. М. Буденным. Вот что в ней сказано:

«1) Тов. ЖУКОВ Г. К. приступил к исполнению настоящей должности с мая месяца 1931 года. По предыдущей работе в должности командира кавалерийского полка и командира неотдельной кавалерийской бригады имеет отличные аттестации как строевой, тактически и оперативно грамотный, волевой, авторитетный командир (см. приказ III к. к. от 15 мая 1931 г. № 15).

2) По ныне занимаемой должности тов. Жуков выполнял следующие основные работы и задания:

1. Принимал деятельное участие в разработке указаний по подготовке конницы на летний период (см. темы и организационные указания в приказе РВС СССР № 031), им же составлен примерный план боевой подготовки кавалерийского полка, рекомендованный штабом боевой подготовки для всех частей РККА как образцовый.

2. Разрабатывал и организовывал проведение учения № 3 и № 5 на сборах высшего начальствующего состава конницы РККА, участвовал в остальных учениях.

3. На Всесоюзных конно-спортивных состязаниях руководил состязаниями кавалерийских взводов по пятиборью (проведены весьма успешно).

4. Проделал очень большую работу по составлению руководства по подготовке бойцов и мелких подразделений конницы РККА. К данному моменту заканчивает разработку руководства по подготовке полковых школ и младшего начальствующего состава конницы.

5. Для разработки указанных руководств провел большую работу (подготовительную — опытную) с начальствующим составом строевых подразделений в 1-й кавалерийской дивизии (Меджибожский лагерь).

6. Участвовал в маневрах УВО (Украинский военный округ. — Авт.) в качестве полкового посредника.

Все перечисленные работы выполнены тов. ЖУКОВЫМ Г. К. в ударном порядке, успешно и в назначенные сроки.

3) В результате выполненных работ и целого ряда других отдельных поручений и заданий вполне подтверждается та положительная оценка тов. ЖУКОВА Г. К., которая давалась ему по предыдущей работе на строевых должностях, а именно, что тов. ЖУКОВ Г. К. является:

1. Командиром с сильными волевыми качествами, весьма требовательным к себе и подчиненным, в последнем случае наблюдается излишняя жесткость и грубоватость.

Чувство ответственности за порученную работу развито в высокой степени (пример: разработка указанных выше руководств по боевой подготовке не только формально, но с постоянным исканием, уточнением новых, лучших форм и методов, большой инициативы и т. д.).

2. Тактически и оперативно грамотным общевойсковым командиром, овладевшим задачами, которые были поставлены приказом № 080 (разработка указаний к приказу № 031, участие в кавалерийских сборах, маневрах, составил правильную оценку подготовки взвода и эскадрона во всех отношениях к Пленуму РВС СССР этого года и написал ряд статей в Кавалерийском сборнике). Может хорошо и поучительно организовывать и проводить занятия с командным составом, штабом и войсками [отзывы по прежней работе, занятия на кавалерийских сборах и работа в 1 к. д. (кавалерийская дивизия. — Авт.); разработка руководств по боевой подготовке]. Политически развит вполне удовлетворительно, твердый и выдержанный член партии. Задачи партийно-политической работы в РККА усвоены. Не имея академического образования, много работает над своим личным военным и политическим развитием.

3. С техническими средствами и новым оружием, имеющимся и вводимым на вооружение конницы РККА и других родов войск, знаком (техническое учение на кавалерийских сборах и остальные учения) с техникой.

4) Личная стрелковая подготовка не проверялась, систематически в Инспекции не проводилась.

5) Состояние здоровья вполне удовлетворительное.

6) ОБЩИЙ ВЫВОД.

„Тов. Жуков Г. К. — подготовленный общевойсковой командир-единоначальник; вполне соответствует занимаемой должности и должности командира кавалерийской дивизии и начальника нормальной кавалерийской школы“{15}.

Мы не случайно полностью цитируем данную аттестацию. Ее содержание показывает, что составлена она не формально, а охватывает все стороны деятельности Жукова. Главное в аттестации — это то, что Георгий Константинович, не имевший академического образования, характеризуется как командир, подготовленный в оперативном отношении, то есть разбирающийся не только в вопросах тактики, но и оперативном искусстве. Нельзя забывать, что в это время в Красной Армии разрабатывалась и проверялась на практике теория глубокой операции и боя. В приказе № 031 Реввоенсовета СССР, о котором упоминается в аттестации, основной задачей на 1932 учебный год было решительное овладение „искусством управления боем соединенных родов войск“ и применение „техники и глубокой тактики, особенно на фронте ударных армий“{16}.

Буденный выделяет и такие качества Жукова, как сильная воля, ответственность за порученное дело, инициативность, умение организовывать и методически грамотно проводить занятия с командирами, штабами и войсками, высокая требовательность к себе и подчиненным, излишняя жесткость и грубоватость. И еще один момент, Георгий Константинович не только хороший практик, но и делает первые шаги на теоретическом поприще. В последующем его жизнь сложилась так, что времени на теоретические изыскания практически не оставалось. Поэтому причислить Георгия Константиновича к военным теоретикам мы не можем, как это делает А. Исаев в книге „Георгий Жуков. Последний довод короля“, утверждая, что Жуков занимался разработкой теории и практики ведения наступательных операций и техники прорыва фронта{17}. В отношении „практики“ все верно, но относительно „теории“ — большая натяжка.

В Инспекции кавалерии Г. К. Жуков работал почти два года, а затем на восемь лет расстался со штабной службой. 25 марта 1933 г. он назначается командиром 4-й кавалерийской Ленинградской Краснознаменной дивизии им. К. Е. Ворошилова, которая располагалась в Слуцке. Здесь история снова повторилась: в 1923 г. Жуков принял крайне запущенный 39-й Бузулукский кавалерийский полк, теперь в таком же состоянии находилась 4-я кавалерийская дивизия. Она сначала дислоцировалась в Ленинградском военном округе, затем ее перебросили в Белоруссию, где личному составу пришлось вместо боевой подготовки в основном заниматься строительством казарм и учебных городков. Но для Жукова не существовало преград. Он быстро вник во все дела и засучив рукава принялся за работу. Главные усилия направлялись на поднятие уровня подготовки среднего и старшего командного состава на тактических занятиях и учениях. С этой целью дивизия большую часть времени находилась на полевых занятиях, что позволяло командирам на практике овладевать навыками ведения различных видов боя. Об этом поведал в своих воспоминаниях генерал Л. Ф. Минюк, возглавлявший в то время штаб дивизии{18}. Он отмечал: „…Сам он как командир дивизии работал очень много. Ни одного мероприятия не проводил с кондачка, всегда все продумывал. Будучи человеком энергичным, организованным и в высшей степени дисциплинированным, Жуков терпеть не мог ленивых, неповоротливых, бездумных и пустозвонов. Совершенно по-другому он относился к тем, кто трудился в полную силу, творчески и с огоньком. Я внимательно присматривался к стилю работы и характеру командира дивизии, да это и вполне понятно, иначе штаб как орган управления не смог бы выполнять свою роль. Сразу было видно, в дивизии установлен строгий порядок. Утвержденные командованием планы работы штаба дивизии, боевой подготовки частей, партийно-политической работы, а также спортивно-массовых мероприятий выполнялись точно и в срок. Сам командир работал строго по плану. Занятия с командным составом, штабные и войсковые учения в поле тщательно готовились, проводились на интересном и остром оперативно-тактическом фоне и всегда были целеустремленными“.

Результаты самоотверженного и напряженного труда сказались быстро. В августе — сентябре 1934 г. 4-я кавалерийская дивизия принимала участие в общевойсковых учениях на тему „Пограничное боевое столкновение в начальный период войны“, которыми руководил командующий войсками Белорусского военного округа И. П. Уборевич. Дивизия действовала на стороне „синих“, и ее тактическая подготовка, как и других частей и соединений, была признана хорошей. Еще более весомые результаты были достигнуты в следующем году, когда дивизия получила высокую оценку по результатам инспекторской проверки, в том числе и по самому трудному виду боевой подготовки конницы — огневой. Дивизия была награждена орденом Ленина. Этой же награды был удостоен и Жуков. Отличилась дивизия и в сентябре 1936 г. на окружных маневрах, которые проводились в целях практической проверки новых взглядов на подготовку и ведение операции (боя), качества оружия и военной техники, степени обученности войск. На маневрах отрабатывались встречное сражение на фоне армейской операции, атака и прорыв оборонительной полосы с последующим вводом эшелона развития успеха, воздушная операция по уничтожению авиации „противника“ на аэродромах, высадка воздушного десанта, контрудар армейской ударной группы по прорвавшемуся „противнику“ в целях его окружения и уничтожения.

Эти маневры стали последними учениями столь крупного масштаба в предвоенные годы. С лета 1937 г. на армию и флот обрушилась волна репрессий, направленная против мнимых участников „военного заговора в Красной Армии“. Г. К. Жуков не попал под нож репрессий. Спасло его то, что он неожиданно вместе со своим начальником штаба заболел бруцеллезом, выпив свежего молока. Болезнь дала осложнения, и лечение, по свидетельству М. М. Пилихина, двоюродного брата Жукова, и его дочери Эры Георгиевны, затянулось надолго. Они, правда, не уточняют, сколько времени он провел в госпитале, а затем на курорте. Возможно, это заняло не один месяц. За это время были арестованы многие, с кем приходилось общаться по службе Г. К. Жукову: командующий Белорусским военным округом И. П. Уборевич, бывший командир 7-й Самарской кавалерийской дивизии К. К. Рокоссовский, комкоры Д. Сердич, Л. Я. Вайнер, Е. И. Ковтюх, И. С. Кутяков, И. Д. Косогов и др. Все это было весомым поводом для ареста Жукова, но судьба была к нему благосклонна: приказом наркома обороны он 22 июля был назначен командиром 3-го конного корпуса.

Снова Георгию Константиновичу пришлось начинать все сначала. В связи с арестами резко упала подготовка командно-политических кадров, у командиров понизилась требовательность к себе и подчиненным, и, как следствие, ослабла дисциплина и служба всего личного состава. В войсках процветали доносы и очернительство. Несмотря на все это, Жуков сумел в кратчайший срок восстановить боеспособность корпуса. Осенью 1937 г. на окружных маневрах он показал хорошие результаты.

25 февраля 1938 г. Жуков, недавно получивший „досрочно и вне очереди“ воинское звание комдива, был назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса. Здесь Георгий Константинович застал ту же картину, что и в 3-м конном корпусе. Надо было опять браться за самое слабое звено — боевую подготовку. И это удалось Жукову. Учитывая, что будущее в значительной степени принадлежит танкам и механизированным соединениям, он требовал от командиров и штабов детальной отработки вопросов взаимодействия с танковыми войсками и организации противотанковой обороны. Командир корпуса, стремясь улучшить боевую подготовку подчиненных частей, предъявлял повышенные требования к командирам и политработникам. Нередко его требовательность проявлялась в жесткой и грубоватой форме, что отмечали ранее Рокоссовский и Буденный. Это стало одной из причин разбора 28 января 1938 г. персонального дела Г. К. Жукова на активе коммунистов 4-й дивизии, 3-го и 6-го корпусов. Ему также припомнили связи с „врагами народа“ Уборевичем, Сердичем, Вайнером и другими, а также то, что он не любит политработников. В своем выступлении Жуков признал, что у него были срывы, что как коммунист он „обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозность“. Не отрицал Георгий Константинович и своей нелюбви к политработникам, но категорически отмел свои связи с „врагами народа“, которых таковыми не считал. В итоге Жукову был объявлен выговор „за грубость, за зажим самокритики, недооценку политработы, за недостаточную борьбу с очковтирательством“{19}.

Партийное взыскание не повлияло на военную карьеру Жукова. В июне 1938 г. его назначают заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. Не прошло и года, как в жизни Георгия Константиновича произошел новый поворот — его, комбрига С. П. Денисова и полкового комиссара И. Т. Чернышева направили в командировку в Монголию.

Чем же была вызвана столь внезапная командировка? Для ответа на этот вопрос сделаем небольшой экскурс в историю.

В январе 1935 г. японские войска, оккупировавшие Маньчжурию, вторглись в Монгольскую Народную Республику (МНР) и захватили часть восточного выступа территории этой страны. 5 июня на станции Маньчжурия начались переговоры между маньчжурской и монгольской делегациями с целью мирного урегулирования спорных пограничных вопросов. Однако достигнуть соглашения не удалось. Не увенчалась успехом и работа созданной в августе постоянно действующей смешанной комиссии. Поэтому в январе 1936 г., когда обстановка была напряжена до предела, правительство МНР обратилось к советскому руководству с просьбой об оказании военной помощи. В феврале того же года СССР заявил о своей готовности оказать помощь МНР ввиду японской агрессии. 12 марта в Улан-Баторе был подписан Протокол о взаимопомощи между СССР и МНР сроком на 10 лет.

К моменту подписания советско-монгольского протокола военные столкновения между японо-маньчжурскими и монгольскими войсками продолжались. В июле 1937 г., спровоцировав инцидент у моста Лугоуцяо близ Пекина, Япония начала крупномасштабную агрессию против Китая. В июле — августе 1938 г. в районе озера Хасан произошло столкновение между японскими и советскими войсками, закончившееся поражением японских частей. Осенью того же года Генеральный штаб японской армии приступил к разработке плана войны против СССР, получившего кодовое название „План операции № 8“. Этот план имел два варианта: „А“ („Ко“ — первый) — нанесение главного удара на восточном направлении против войск СССР в Приморье, и „Б“ („Оцу“ — второй) — нападение на СССР там, где он не ожидает, — на западном направлении, через Монголию. Для этого на территории Маньчжурии и Внутренней Монголии спешно строились железные и шоссейные дороги, аэродромы. 25 апреля 1939 г. Генеральный штаб японской армии, оценив военно-политическое положение в Европе, где Германия готовилась к началу Второй мировой войны, направил в войска так называемые „Принципы разрешения приграничных конфликтов между Маньчжоу-Го и СССР“. В четвертом параграфе этого документа было записано: „В случае если граница не ясна, военному командованию необходимо определять границу по своему усмотрению и избегать ненужных конфликтов“{20}.

15 мая 1939 г. правительство Маньчжоу-Го направило ноту правительству МНР, в которой обвинило монгольские войска в нарушении границы в районе Номон-Хан (речь идет о районе реки Халхин-Гол. — Авт.), потребовав отозвать свои войска и установить нормальные условия границы. Однако правительство Монгольской Народной Республики, в свою очередь, считало виновными в нарушении границы японские и маньчжурские войска. При этом оно ссылалось на карту от 5 июля 1887 г., составленную в результате разрешения пограничных споров между баргутами и халхасцами (монголы). Правительство МНР считало, что столкновения между монгольскими и маньчжурскими войсками происходят на территории Монгольской Народной Республики{21}.

К этому времени командование Квантунской армии сосредоточило в спорном районе 23-ю пехотную дивизию и несколько полков баргутской конницы, а в районе Хайлара — 2-ю сборную авиационную группу. Общее командование этими войсками было возложено на генерал-лейтенанта М. Камацубару, общепризнанного специалиста по Советскому Союзу. Он хорошо говорил по-русски, с 1919 по 1921 г. служил заместителем военного атташе в Москве, а в 1927–1930 гг. — военным атташе. Начальником штаба 23-й дивизии был другой эксперт по Советскому Союзу, кадровый разведчик Ц. Оути. В 1933–1935 гг. он был военным атташе в Латвии, затем на протяжении двух лет возглавлял штаб кавалерийской бригады в Маньчжурии. Личный состав дивизии не имел боевого опыта и воинской выучки, но командование японской армии считало, что ее руководство, которое хорошо знало военную доктрину СССР, в кратчайшее время сможет организовать необходимое обучение и тренировки и успешно справится с поставленными задачами. В район Халхин-Гола был направлен сводный отряд во главе с командиром 64-го пехотного полка полковником Ямагатой для выполнения задачи по уничтожению войск МНР. Первое боевое столкновение произошло 14 мая. Войска Монгольской народно-революционной армии (МНРА), обессиленные массовыми репрессиями, развязанными маршалом Х. Чойбалсаном, оказались не в состоянии дать надлежащий отпор противнику.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.