Вступление

Вступление

Россия – сравнительно молодая страна.

Ее история насчитывает чуть больше одного тысячелетия. Расцветали и гибли цивилизации, а здесь, на безбрежных просторах нынешней России, казалось, и не существовало исторического времени.

859 годом помечено первое упоминание Новгорода. Киев уже существовал тогда, как и Полоцк, Ростов, Чернигов, Любеч, но туманны предания о возникновении этих городов…

Возможно, мы знали бы о праистории славян больше, если бы в начале первого тысячелетия территория нашей Родины не стала ареной Великого переселения народов.

События этого земного переустройства связаны с появлением гуннов. В конце третьего столетия до нашей эры китайский император Цинь Шихуанди начал строительство Великой Китайской стены. Строительство это затянулось на полтора тысячелетия, но строиться начинала стена для защиты от гуннов.

В Европе гунны появились во второй половине IV века нашей эры. Они хлынули сюда из прикаспийских степей, вытесняя из Северного Причерноморья племена готов.

Готы переправились на правый берег Дуная, и здесь, на территории внешне еще по-прежнему могущественнейшей Римской империи, сразу включились в историческое время.

Одержав в 378 году победу в битве при Адрианополе, они утвердили свое право на обитание в Европе и в 410 году взяли Рим. Предводительствовал готами Аларих.

На территории нынешней России тоже возникло тогда несколько государств… История их, например, Хазарского каганата, образовавшегося около 650 года и принявшего в начале IX века в качестве официальной религии иудаизм, тесно связана с русской историей.

К хазарам совершал в 860–862 годы свое путешествие Константин, принявший в монашестве имя Кирилл. Вернувшись из этого путешествия, Константин вместе со своим братом Мефодием создал славянскую азбуку. Равноапостольные учители словенские перевели на славянский язык священные и богослужебные книги.

Долгое время хазарский каганат безоговорочно господствовал над славянскими племенами, ему вынуждены были платить дань племена древлян, северян, радимичей до тех пор, пока они не были присоединены к быстро растущей Руси… Подобно готам, начавшим свою историю с сокрушения Римской империи, Русь начала свою – с сокрушения Хазарского каганата.

Но это уже история, а те доисторические времена, когда перемещались по территории нынешней России целые народы, скрыты от нас. Лишь туманные, обрывочные упоминания, более похожие на сказки, чем на исторические свидетельства, встречаются у древних историков.

Одно из самых первых упоминаний о «скифской» земле можно найти в четвертой, названной «Мельпомена», книге истории Геродота.

«По рассказам скифов, народ их – моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колексаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему

Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата – племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев – царя – племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т. е. царскими. Эллины же зовут их скифами»[2].

Так, по свидетельству Геродота, разворачивались события в Северном Причерноморье в VII веке до нашей эры.

Тысячелетие спустя, когда началось Великое переселение народов, предания о местных, живущих на севере племенах оставались такими же неотчетливыми и обрывочными, как при Геродоте. Часть из них, вероятно, сохранилась в русском героическом эпосе, хотя и созданы эти былины значительно позднее.

Например, былина рассказывает о Скимен-звере…

Зверь этот лютый, шерсть у него булатная, серебряная, золотая, а на каждой шерстиночке – по жемчужине. Ощетинится Скимен-зверь, рыло становится, как копье заточенное, глаза, как звезды, горят… И вот встал этот Скимен-зверь на берегу Днепра на задние лапы. Зашипел по-змеиному засвистел по-соловьиному заревел по-звериному И от шипа того трава повянула, от свиста того темный лес к земле приклонился, а от рева и течение в Днепре остановилось. Поднялась вода, затопила луга.

Тосковал же Скимен-зверь неспроста. Почуял, что народился на земле могучий богатырь…

Рождение богатыря всегда было связано с земными катаклизмами…

Когда княжна Марфа Всеславьевна наступила в саду на змея, и у нее родился сын Волх Всеславьевич, на небе посветлел месяц, а в Индийском царстве землетрясение произошло, рыба пошла в морскую глубину, птицы полетели в небеса, туры да олени, на всякий случай, за горы ушли, зайцы и лисицы в чаще попрятались, а волки и медведи – в ельнике.

Полтора часа было Волху от роду, когда заговорил он, потребовал, чтобы запеленала его мать в булатные латы, а не в шелковые пеленки, чтобы надела на голову золотой шлем, чтобы положила по правую руку палицу весом в триста пудов.

В семь лет Волх научился грамоте, а в десять – разным оборотневым премудростям. Умел он оборачиваться и ясным соколом, и серым волком, умел превращаться в гнедого тура с золотыми рогами.

В двенадцать лет Волх подобрал дружину себе, а в пятнадцать отправился в поход на Индийское царство.

Но погиб Волх не в Индийском царстве, не в бою, а у себя дома, на Новгородчине…

Очень не понравилось новгородским водяникам и лешим, что умеет Волх разными зверями и птицами оборачиваться, подгадали они, когда Волх в крокодила превратился, и пошли по реке Мутной (водяные – по воде, а лешие – по берегу), давя всех встречных крокодилов. Вместе с ними задавили и Волха.

Поэтому и реку Мутную стали звать с тех пор Волховом.

Столь же печальна и загадочна и смерть русского богатыря Святогора.

К старости Святогор совсем затяжелел от своей силы. Прямо в седле засыпать стал. И день спит Святогор, и другой, а конь везет его, неведомо куда, по чистому полюшку…

Однажды встретил спящего Святогора другой богатырь – Илья Муромец:

Что ты, молодец, да издеваешься?

А ты спишь ли, богатырь, или притворяешься?

Не ко мне ли, старому, да подбираешься?

А на это я могу держать ответ!

– закричал он, но и тут не проснулся Святогор.

Не долго думая, Илья Муромец огрел Святогора палицей, но и так не смог разбудить.

– Ох, как больно русские мухи кусаются… – проговорил во сне Святогор, и спросонок засунул Илью Муромца вместе с его конем в карман к себе.

И еще три дня спал и ехал, пока конь под ним спотыкаться не стал. Только тут и проснулся Святогор.

– Ну, чего ты, собака, спотыкаешься? – сказал он коню. – Ты идти не мошь или везти не хошь?

И ответил ему конь человечьим голосом, дескать, невмоготу ему сразу двух богатырей на себе везти, да еще и коня богатырского в придачу.

Только тут и почувствовал Святогор, что в кармане у него тяжелёшенько.

Вытащил Илью Муромца, поставил на землю и начал допытываться, из какой земли будет и не желает ли сразиться в чистом поле – силу богатырскую испробовать.

– Нет! – благоразумно отказался Илья Муромец. – Не хочу я с тобой сражаться, желаю с тобой побрататься.

И раскинул тогда Святогор шатер и принялся пировать с Ильей Муромцем.

Хлеба-соли они откушали,

Белой лебеди порушили,

И легли в шатер да одпочив держать.

И не долго, не мало спали – трое суточек.

Этот пир для Святогора оказался последним.

На горе Елеонской отыскали они с Ильей Муромцем дубовый гроб, и, когда начали примерять на себя, крышка так плотно прикрыла забравшегося в гроб Святогора, что, сколько потом ни бился Илья Муромец, так и не сумел освободить собрата.

Начал Илья Муромец саблей рубить гроб, но ударит саблей – в том месте железный обруч появится на гробу. Святогор полежал, а потом, подумав, велел Илье Муромцу опустить гроб вместе с ним в сыру землю…

Впрочем, умирал он и по-другому, и в других краях.

Как раз в то время, когда зарастал железными обручами гроб на горе Елеонской, ехал Святогор по чисту полю, и опять грузно ему было от силушки, как от тяжкого бремени, и хотелось сделать чего-нибудь, а чего – Святогор и сам не знал.

– Кабы я тяги нашел, я бы всю землю поднял… – задумчиво проговорил он и тут же увидел в степи суму переметную. Потрогал ее погонялкой – не ворохнется. Слез с коня, двумя руками за суму ухватился, поднял ее выше колен, а сам по колени в землю угряз, и по белу лицу не слезы, а кровь течет.

Тут и было ему, как говорит былина, кончение.

Тяги-то Святогор нашел, а землю ему не под силу оказалось поднять.

Предваряя «Русский хронограф» пересказом сюжетов былин, мы, разумеется, ни в коей мере не пытаемся сопоставить события, описываемые в былинах, с фактами реальной истории.

Былины – это не история, это, скорее, сон об истории… Сон только-только выходящего на историческую сцену этноса.

Об этом древнем языческом сне русской страны, конечно, нужно поговорить особо, потому что и сам сон, и пробуждение от него многое определяют в дальнейшей русской истории, в национальном характере.

Античный пантеон, по сравнению со славянским, оказался в выигрышном положении. Все представления древних греков и римлян о Высших силах оказались закрепленными в предельно конкретизированных образах и поэтому сохранились едва ли не полностью…

О славянском пантеоне этого не скажешь, после обращения славян в христианство путались смутные воспоминания о древних божествах. Низвергнутые, они не погибали, а растворялись в языке, наполняя его своей духовностью. Вихрь, чур, услада – это ведь не просто слова, а имена древних русских богов.

Но в этом преимуществе античной мифологии – и уязвимость ее. Она ветшала и устаревала вместе с мраморными статуями богов и богинь, отвердевала во тьме и косности язычества.

Славянская мифология в этом плане оказалась более совершенной, ибо, меняющаяся, она и была сама непрерывным поиском или ожиданием того момента, когда откроется Истинный свет.

Появление Спасителя и движение христианского учения в «языки и народы» удивительным образом совпало на Руси с осознанием государственности, а изменчивый славянский пантеон, как уже отмечалось, оказался не противником, а местоблюстителем истинных святынь.

Культ Перуна легко перерос в почитание Ильи Пророка, культ Белеса – в почитание Николая Угодника.

И если взглянуть на русскую историю с точки зрения этого высшего смысла, то стоит ли удивляться, что и в эпоху великого переселения народов, крушения и рождения новых империй, подобно китайцам, огражденным от гуннов Великой Китайской стеной, славянские племена оказались ограждены хотя и незримой, но не менее прочной стеной, за которой спокойно разъезжали не знающие, чем им еще заняться былинные богатыри.

И стоит ли удивляться, что самые первые точные даты русской истории – это 860 год – дата так называемого «Фотиева крещения Руси» – и 862 год – дата начала Моравской миссии славянских просветителей, святых Кирилла и Мефодия…

Как говорил Павел Флоренский, наши просветители «первыми узрели в иных Мирах первообразы тех сущностей, которыми определяется дух русской культуры… во всей ширине и глубине ее, церковной – в смысле всенародной, целостной русской культуры, во всех ее как общих, так и частных, обнаружениях».