ГЛАВА X. Последние Великие Комнины и падение империи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА X. Последние Великие Комнины и падение империи

После Мануила III вступил на престол Алексей IV, который около 1446 г. погиб насильственной смертью. Через 15 лет, т. е. в 1461 г., пала Трапезундская империя под ударами турок.

Мы предполагаем рассмотреть этот период и заняться вместе с изложением его истории указанием тех явлений, которые неизбежно вели эту империю к распадению, даже и в том случае, если бы не висело над ней в виде дамоклова меча турецкое движение. Вся изворотливость и дипломатическое искусство, которое не раз спасало трапезундских императоров от опасных положений и давало им вид призрачной самостоятельности, все брачные союзы с христианскими соседними владетелями и мусульманскими эмирами, наконец, вступление в вассальные отношения к наиболее опасным из турецких соседей с уплатой им дани, все это оказалось не достигающим цели ввиду исключительно неблагоприятных условий внутреннего уклада империи, господствовавшей в ней административной системы и партийной борьбы, а ещеболее нравственной распущенности и порочности, господствовавшей одинаково как среди членов царской семьи, так и правящих классов.

И местным наблюдателям тогдашней жизни, и историкам, описывавшим черты быта и нравы последнего периода Трапезундской империи, не могло не представляться ясным положение дел, угрожавшее неизбежной катастрофой. Едва ли справедливо искать главного и единственного виновника между великими Комнинами, на которого было бы возможно возлагать ответственность за неприятие мер к устранению опасности. Ход событий направлялся более общими историческими причинами и мало зависел от доброго желания и воли нескольких лиц. Недоставало прежнего организующего духа среди господствующего эллинского элемента, да и нельзя сказать, чтобы на территории империи было много греков; недоставало той могущественной силы эллинизации, которая умела прежде подчинять своему влиянию соседние народы. Эллинизм мало находил в своих недрах энергии и упорного противодействия в X в. и в последующих веках как на западе, так и на востоке. Казалось, эллинский гений истощился, принеся громадные жертвы на пользу мировой культуры. Государство имело большие доходы от торговли, но деньги шли в царскую казну и в руки служилых людей, между тем не было средств на постройку флота и на наем военных людей. Столкновения с соседними эмирами часто решались не в пользу империи немногочисленными отрядами конницы, иногда в сотни и даже десятки людей. На середину указанного периода падает величайшее событие изучаемого века, падение Константинополя, и переход азиатского и юго-восточного «Рума» под власть османских турок. Трапезундские Великие Комнины были свидетелями искусной политики и военного успеха Баязида и Магомета II и, несмотря на это, повторяли, как по заученному, ошибки своих константинопольских родичей. Нужно серьезно вдуматься в трагическое положение дел, чтобы признать за ними исключительное значение в истории; к нему нужно применить, чтобы понять его, не только количественные нормы, и измерять настроения современников описываемой катастрофы не исключительно темпом данного момента, который создавался постепенно и зависел от сложных причин.

Редко где с такой краткостью и точностью определяется состояние Трапезундской империи, как у историка Лаоника Халкокондила[147]. «О колхидских царях, — так называет он Трапезундских властителей, — повествуется, что они прежде были византийскими императорами и происходили из дома Комнинов. Когда эти последние лишились власти[148], сын царя, за смертью своего отца, убитого народом по ненависти к нему, бежал в область Колхиды и в Трапезунд, где туземцы поставили его князем Колхиды и перенесли империю в Трапезунд. С тех пор они царствуют здесь до настоящего времени, будучи эллинами по происхождению и удерживая греческие обычаи и язык. Вступают в брачные отношения с варварскими соседями, называемыми Белобаранными, равно как с внуками Темира (разумеется Тамерлан), детьми Цокая и Караюсуфа, дабы не подвергать свою страну опустошительным их набегам. Точно так же вступают в брачные союзы с византийскими греками; между прочим, дочь царя Алексея Комнина выдана за Иоанна, царя константинопольского»[149].

Познакомимся сначала с последними великими Комнинами.

Алексей IV, вступивший на престол в 1417 г., не имел ни достаточных военных сил, ни расположения и умения бороться с врагами, главным образом с туркменскими вождями, утвердившими свою власть между Синопом и Бассорой, и всю правительственную мудрость полагал в том, чтобы не порывать налаженных подкупами, подарками и брачными союзами отношений с туркменскими эмирами. Большой штат гражданских и военных чинов, окружавший трапезундских императоров, в котором были представители разных инородческих групп, сводил властолюбивые счеты и не пренебрегал никакими преступными средствами, чтобы получить перевес над соперником. Трудно отыскать в истории столь испорченные нравы и так мало внимания к интересам подчиненного населения. У историка, очевидца описываемых событий[150], находим иногда поразительные картинки из семейной жизни Алексея IV. Так, он говорит, как сын Алексея Иоанн, прозванный Калояном, заподозрил свою мать в преступной связи с придворным чином. Легкие нравы, обычные при этом дворе, не могут возбуждать больших сомнений в основательности подозрений. Но вот как поступил Иоанн в защиту чести отца. Убив фаворита царицы-матери, он подверг заключению отца и мать в одной башне и намеревался поступить с матерью так же, как с любовником. Отцу угрожала если не смерть, то, во всяком случае, лишение власти. Только энергичное вмешательство партии придворных спасло на этот раз царя и царицу. Калоян бежал в Грузию; права наследства на царский титул переданы были разгневанным отцом второму сыну, носившему имя Скандария (Искандер). Когда он умер еще при жизни отца, Калоян стал домогаться потерянных прав вооруженной рукой, будучи поддержан могущественной партией Каваситов, которая нередко и в предыдущее время выступала против своих государей, Великих Комнинов, с оружием в руках. Но здесь мы снова предоставим слово тому же историку, которого цитировали выше.

«Между тем царь Иоанн женился в Грузии на дочери царя Александра, а потом отправился в Кафу[151] и искал там владельца военного судна, чтобы идти войной на Трапезунд против своего отца. Отыскав там нужного человека в лице генуэзца, имевшего большой корабль[152], снабженный всяким вооружением, он облек его званием протостратора, хорошо вооружил судно снарядами и двинулся к Трапезунду. Высадившись вне города в местности Фоки, раскинул лагерь в самой обители и заручился тайными помощниками в партии Каваситов, изменивших царю Алексею. Ибо, держа стражу в поместье Ахант, где стоял царь Алексей с военными запасами и оружием, Каваситы вошли с Иоанном в соглашение насчет свободного пропуска к царю Алексею его людей. Алексей находился в палатке и не подозревал никакой опасности, когда подосланные сыном убийцы напали на него в полуночный час и умертвили». Историк не решился так смело возложить ответственность на отцеубийцу Иоанна IV. Он нашел возможным облегчить обвинение, сославшись на новый гнусный поступок отцеубийцы, именно на то, что он через несколько времени одному из исполнителей его воли отсек руку, другому выколол глаза, «так как не желал, чтобы они совершили убийство, а только — чтобы доставили его к нему живым».

Приняв царство (1446–1458 гг.), Иоанн поспешил демонстрировать свою невиновность в убийстве отца устройством ему торжественного погребения в обители Богородицы «Богопокровенной», а впоследствии перенес тело его в митрополию. Здесь мы находим необходимым сделать маленькое отступление. Во время моих археологических исследований в Трапезунде в 1916–1917 гг. удалось напасть на следы места погребения царя Алексея; этому вопросу была посвящена специальная статья в журнале «Византийский Временник» (т. XXIII). Не входя в подробности, изложенные в указанной статье, ограничимся несколькими замечаниями на приведенный текст об убийстве царя Алексея. Действие происходило близ Трапезунда, на морском берегу, где был подгородный монастырь Фоки, расположенный при впадении реки Пикситис (ныне Деиртенх) в море. Заняв монастырь — с ним был небольшой отряд на торговом судне, нанятом в Феодосии у генуэзского купца — Иоанн и вступил в переговоры с Каваситами, если уже ранее не был уверен в их содействии. Что касается положения Аханта или Ахантака, где находился царь Алексей, эта подгородная дача или царское поместье было также в указанной местности, еще ближе к городу, как можно заключить из слов Панарета под 1336 г.: «Было сражение в Ахантаке и на холме Митры». Последний господствует над городом.

Весной 1451 г. прибыл в Трапезунд историк Сфрандзи (это было за два года до падения Константинополя) с поручением от Константина XII поискать для него невесту[153]. Посол не только имел передать ценные подарки, но поразил трапезундских граждан и удивительной роскошью своей свиты: с ним были вельможи, воины, монахи, певцы и музыканты с инструментами. Посетив грузинский двор, где греки узнали о смерти Мурада II, Франци прибыл в Трапезунд. На приеме император с удовольствием говорил о полученных известиях и хвалился, что с новым султаном у него обеспечен мир. Но Сфрандзи заметил, что, по его мнению, перемена не сулит впереди ничего хорошего, потому что старый султан заботился о спокойствии, а новый с юности враждебно настроен против христиан и опасен для греческих государств. Ясно, что в Трапезунде питались на этот счет совершенно другими идеями.

Для знакомого с характерами последних Комнинов не может возникать сомнения насчет окончательного исхода борьбы между мусульманами и христианскими государствами как в Азии, так и в юго-восточной Европе. В самом деле, достаточно бросить взгляд на ту и другую сторону перед окончательным кризисом или еще лучше сравнить политику османских турок в XIV–XV вв. с неправильными действиями и ограниченным кругозором греческих властителей, не понявших весьма простого факта, что продвижение турок во Фракию и укрепление их в Галлиполи было тем дамокловым мечом, который неминуемо должен был поразить не только греков, но и восточное христианство. Греческое царство оказалось ниже мусульманско-турецкого государственного образования, которое в одно и то же время наносило удар Византийской и Трапезундской империи. К сожалению, у нас еще не было до сих пор опыта рассмотрения этой проблемы в параллельном изложении.

Позволим себе указать здесь на многочисленные факты, по внутреннему их значению вполне одинаковые для обеих греческих империй. Одинаковая сознательная и методическая политика проводилась османскими турками. Давший имя этому турецкому племени Осман, сын Сулеймана, должен быть признан настоящим основателем государства на плоскогорье близ Конии. Отсюда, тесня сельджукских беев и византийских владетелей, турки скоро продвинулись к западу и утвердились в Никее, ограничив малоазиатские области Византии береговой полосой. Осману помогло счастье, говорят историки: разгром сельджуков и ослабление их монголами, истощение малоазиатских областей и анархия в Византии, произведенная смутами, вызванными интригами Иоанна Кантакузина. Турецкие отряды еще в XII в. являлись обычными наемниками в византийской военной службе, и притом как у никейских императоров, так и у соперников их из Палеологов и Кантакузинов. Турецкие султаны в Конии уживаются с христианами, не разрушают городов и не теснят население непосильными поборами, держат у себя на службе греческих администраторов и советников. Окраины обоих государств имеют сходную организацию.

Османы переносят свою столицу ближе к империи и утверждаются в Ескишеире. Так действует Осман, который далеко не разоряет занимаемую страну, а организует ее. В 1301 г. он одержал победу под Никомидией. Пока вождь Каталонов Рожер был в живых, Осман действовал осторожно, но затем турки переправились на другую сторону Босфора и заняли Галлиполи. Завоеванием Никомидии в 1326 г. заканчивается карьера Османа. По его смерти в том же направлении действует сын его Урхан. В 1330 г. взята Никея, но так же без ненужных разрушений и истреблений. Урхан организует небольшую флотилию и переходит на европейский берег. Успехи Урхана в отношении Византии совпадают с междуусобиями внутри империи. Кантакузин выдает за Урхана свою дочь, и последний помогает грекам в войне со Стефаном Душаном. Турки познакомились с Фракией, хорошо оценили ее значение и стремились к Адрианополю, который был заветной их целью. После землетрясения 1354 г., разрушившего укрепления Галлиполи, начинается усиленная колонизация турок из Азии в Европу. Преемник Урхана Мурад (1359–1389 гг.) преследовал сознательную цель устроиться во Фракии так же прочно, как в Вифинии, где столица была перенесена уже в Бруссу. Брусса стала процветать под турецким господством и население ее достигло 200 000 человек. В числе исключительных мер, принятых османами, была организация войска из христианских детей (янычар). В 1365 г. османы завоевали Адрианополь и перенесли в него свою столицу. В XV в. население Адрианополя с 15000 доросло до нескольких сот тысяч. Новые завоевания османов во Фракии отрезали Константинополь от сухопутного сообщения с христианскими державами Европы. Недавние выходцы из Азии образовали в Европе государство, которое становится решающим на Балканах и входит в круг европейских государств. Когда в 1453 г. Магомет II принял окончательные меры для завоевания Константинополя, оказавшиеся в распоряжении его средства были гораздо выше того, что было необходимо для его цели. Против его сильной артиллерии и громадных пехотных войск Константинополь мог выставить не больше 5000 туземного ополчения да десяток тысяч иностранцев, присланных из разных стран Европы. Так ничтожны были ресурсы, которыми могло располагать византийское правительство, изолированное на Босфоре от всяческих сношений с востоком и западом.

Положение Трапезундской империи, бывшее далеко не лучшим в рассуждении средств обороны, казалось еще более безнадежным по отношению к общему плану действий, каким руководились последние Комнины, братья Иоанн IV и Давид, и их ничтожные, чуждые сознания общественных интересов советники.

Хотя Трапезунд оставался непосредственно незатронутым монгольским и турецким вторжением, но нельзя не признать того, что береговая полоса империи на Черном море по направлению к Синопу, равно как и континентальная граница по направлению к Эрзинжану, область которого уже в начале XIV в. не принадлежала грекам, постепенно сокращалась и постепенно лишалась тех естественных твердых в виде неприступных крепостей и горных ущелий твердынь, которым империя была обязана своей безопасностью.

Не стало крепости и морской гавани Лимний, не стало береговой полосы между Синопом и Керасунтом, захваченными турецкими эмирами, понизилось и морское могущество империи вследствие недостатка развития флота: в XIV в. упоминается не флотилия, а судно или два, какими располагают императоры; неприятель угрожает столице тоже не флотом, а вооруженным судном. Напомним военные операции Иоанна IV и Давида против Трапезунда с одним судном, нанятым у иноземцев в Крыму. Припомним также описание пути испанского посла к Тимуру в 1404 г. Вышедши из Трапезунда, посольство через два дня оказывается уже в полосе чуждого государства, где не признается власть императора. По направлению к Арсинге Трапезундская империя простиралась лишь на два дня пути, не более 40 или 50 верст, и на этом пространстве не было безопасности от соседних эмиров, владевших горными укрепленными замками в Халдии и полузависимых от империи вассалов, каков известный Кавасит. Ко времени Иоанна IV историк Халкокондил рассказывает о следующем обстоятельстве.

Один шейх, по имени Эртебиль, сделал поход на Трапезунд, собрав военный отряд с целью взять и опустошить город. И царь Иоанн, собрав также войско пешее и морское вместе с пансевастом и его дружиной (идет речь о Кавасите), пришел в обитель Фоки, называемую Кардильской (в Кардилу — ?? ?? ???????) и находящуюся поблизости от столицы.

Пансеваст со своими и царскими людьми имел намерение напасть на шейха с моря, где его найдет. Между тем шейх Эртебиль занял местность, называемую Мелиари, овладев клисурой Кананий. Итак, отряд пансеваста, под его предводительством, пришел к месту, когда шейх уже занял клисуру; тем не менее, надеясь на помощь со стороны флота, который должен был помогать пансевасту против шейха, он напал на него. Но была неблагоприятная погода для морских операций. Так как дул сильный ветер, то моряки не высадились на берег, чтобы подать помощь сухопутному отряду. Это дало возможность шейху напасть на пансеваста с таким успехом, что в сражении погиб сам пансеваст, его сын и еще 30 человек. Оставшиеся в живых спаслись бегством по направлению к ставке царя Иоанна, который и сам поспешил на корабли, чтобы спастись в столицу, затем и все другие — кто сухим путем, кто морем. Шейх расположился лагерем в монастыре Фоки, где была стоянка царя Иоанна. Захвачено было в плен много народа, из них несколько было умерщвлено в виду города. Проведя здесь три дня, неприятель отступил по направлению к Месохалдии, которая принадлежала пансевасту. Оставляя территорию империи, шейх вознаградил себя за свою неудачу, захватив громадную добычу и множество пленников.

О положении населения в этой части империи можно судить частью по актам Вазелонского монастыря и по хрисовулу в пользу монастыря Сумелы, частью по аналогии с явлениями, происходившими в малоазиатских прибрежных областях, которые империя не была в состоянии защищать против надвигавшейся волны турок. Как относительно городов и селений в феме Халдии, известной своими недоступными крепостями Галаха, Кенхрина, Херианы, так и греческой Вифинии, в Никомидии и Никее, по занятии их турками, туземное население, уступавшее под напором врагов и страдавшее от потери имущества и полона, не было, однако, вконец уничтожаемо, и между греками и турецкими колонистами образовался род сожительства, в котором туземное население находило даже улучшение того положения, в каком оно было до сих пор под властью Палеологов. Нередки указания на то, что турецкое порабощение оказывалось благом для сельского населения и сравнительным счастьем после непосильных налогов, нападений врагов и внутренних смут и раздоров между Палеологами и Кантакузинами. Мы хорошо помним время, когда психология русского обывателя реагировала на внешние события, выражавшиеся в захвате немцами западных областей во время великой европейской войны, такими жалкими словами: «Мы калуськие (калужские), до нас ёя не дойдет». То же чувство утраты идеи отечества резко отмечается в сознании греческого обывателя. Утрата семьи, благосостояния, земельного владения и всего, что составляет смысл жизни для обыкновенного сельского обывателя, — это всегда и везде сопровождалось болезненными явлениями, лишавшими человека бодрости и способности к сознательному самоопределению, а в целых группах людей и общественных организациях подтачивало живые силы, способные при надлежащем руководстве и направлении возбуждать столько инициативы и давать такое напряжение нравственных сил, каковым характеризуются лучшие страницы человеческой истории. Летопись византийской истории и памятники Трапезундской империи не дают историку случая указать в своем изложении черты высокого исторического подъема или самопожертвования; таковых конец XIV в. и XV в. не обнаруживает в истории греческих империй.

После приведенных общих замечаний, к каким приводят излагаемые здесь события всемирного значения, обращаемся к заключительным страницам в истории Трапезундской империи. Двенадцатилетнее (1446–1458 гг.) правление Иоанна IV было собственно медленным умиранием империи. Переход власти, за смертью Мурада II, к Магомету II внушил как трапезундскому царю, так и другим греческим владетелям разных областей легкомысленную идею о возможности изгнания турок из Европы соединенными силами греков с западно-европейскими христианами. Осуществлению этой идеи и пересылке посольств, с целью соглашения интересов разных государств в организации общего движения на турок, посвящены были последние годы Иоанна и брата его Давида. Переговоры и пересылка посольствами с указанной целью, не оставшиеся неизвестными для Магомета II, имели последствием только ускорение решительных мер против Трапезунда и усиление недовольства против греков. Нам предстоит здесь остановиться на событиях последнего трехлетия перед падением Трапезунда, выбрав из сохранившихся известий те, коими больше характеризуется не внешняя обстановка, неизбежно приводившая, как естественный процесс развития создавшегося положения, к трагическому концу, а те факты, в которых выдвигается на первое место неуловимый для наблюдения внутренний процесс, влияющий на обнаружение воли и на действия лиц, поставленных на страже соблюдения равновесия в человеческих организациях.

По смерти Иоанна остался сын его, малолетний Алексей, и две дочери, выданные за соседних эмиров. В политическом отношении вся надежда возлагалась на образование коалиции из европейских и азиатских государей. Первоначальные меры по переговорам начаты были Иоанном и продолжены его братом Давидом. Вождем азиатской части коалиции намечался Узун-Хасан, внук Кара Юлуха, женатого на сестре Мануила, хана Белобаранной орды в Месопотамии (Диарбекир). Даже туда доходил слух о красоте дочери Иоанна по имени Феодоры (она же Кат?). Хасан обещал служить всеми средствами трапезундскому царю, если за него будет отдана дочь его. Давид проводил сестру в Месопотамию в сопровождении греческого духовенства. Относительно Запада большие надежды, хотя без достаточных оснований, возлагались на папу и на герцога Филиппа Бургундского.

Шестая и последняя глава истории Трапезунда Миллера[154], обнимающая события от 1458 г. до 1461 г., дает такой реальный взгляд на внутренние события занимающего нас времени, что, сославшись на несколько страниц в этой главе и на последние страницы книги Финлея[155], мы можем остановить внимание лишь на заключительном акте трагедии.

В письме к Филиппу Бургундскому от 29 апреля 1459 г. царь Давид рассказывает, как он отдал свою племянницу за Хасана с целью привлечения его в лигу, как сам он выйдет с 20 галерами и 20 000 войска, Хасан с 50 000, Георгий VIII Грузинский с 60 000, подчиненный ему грузинский герцог с 20 000 кавалерии, Дадиан Липарит, князь Мигрелии, с 60 000, Рабия, князь Абхазии, с его братом и баронами, с 30 000; кроме того, готы и аланы дали обещание сражаться под знаменем короля Георгия Грузинского. Из других князей султан Карамании и Измаил Синопский будут защищать свою страну от турок. В конце своего письма, побуждая Филиппа сделать диверсию на Венгрию, Давид дает обещание освободить Иерусалим и передать Филиппу Иерусалимское королевство. Папа Пий II, на имя которого было адресовано это письмо, замечает от себя в январе 1460 г., что он послал в Трапезунд и к другим восточным князьям францисканца Людовика Болонского, чтобы организовать лигу. С другой стороны, трапезундские послы посетили европейских государей и, между прочим, в декабре 1460 г. заключили торговый договор с Флоренцией. Но все же эти меры не имели никакого успеха, потому что Трапезундская империя пала прежде осуществления намеченных целей. Папа выражался: «Трудное дело не только вооружить христиан, но и собрать их для обсуждения вопроса о вооружении». Давид неосторожно выбрал это же время, чтобы просить об отмене дани, которую платил султану его брат. Еще хуже было то, что он поручил мужу своей племянницы, Хасану, переговоры по этому вопросу с Магометом II. Послы его приняли высокомерный тон, не только предлагая отмену дани, но еще уплату даров за 60 лет. Это вывело из себя Магомета, который весной 1461 г. решил начать поход против Трапезунда.

О походе Магомета на Трапезунд сообщается подробно и живо в известиях писателя Михаила Дуки[156].

«В 1461 г. Магомет приготовил флот в 200 судов и 10 военных кораблей; весной, переправившись через залив, прибыл в Бруссу, причем никто не имел ни малейшего подозрения о его намерениях. Сообщу и нечто удивительное. Его учитель в законе, он же и судья судей в то время, понадеявшись на близкие отношения к султану и на уважение, которое последний питал к своему учителю, спросил его, находясь с ним наедине: «Господин, приготовленную сухопутную и морскую силу куда намереваешься направить?» Он же, посмотрев на него гневно, сказал: «Знай, что, если бы я убедился, что хотя бы один волос в моей бороде догадывается о моей тайне, я бы вырвал его и бросил в огонь». Дрожали от страха все населявшие Ликостомий Влахи, Кафа и Трапезунд и Синоп, острова Эгейского моря, Родос и окружающие его малые острова, Хиос и Лесбос, хотя и платившие дань, но знавшие его непостоянство. Султаны же из Вифинии прибыли в Анкиру Галатскую и расположились лагерем. Сюда же прислал эмир Синопа с большими дарами своего сына, который приветствовал его униженно. Приняв его благосклонно, он объявил ему свою волю для передачи его отцу и, отправляя его вестником того, что следовало передать, присовокупил: передай своему отцу, что я намерен иметь Синоп в своей власти; если он отдаст его добровольно, то я охотно дам ему вознаграждение, уступив Филиппопольскую область, если же нет, то скоро буду на место. Флот прибыл морем в Синоп. Сын же Измаила, синопского эмира, передал своему отцу то, что он слышал от тирана, который, как скоро узнал о прибытии в Синоп флота, и сам двинулся туда сухим путем. Измаил в смущении вышел из Синопа и, встретив султана, смиренно поклонился ему. Магомет благосклонно принял его и отдал приказ захватить его сокровища, коней, мулов, верблюдов и все, что бы ни нашлось в его кладовых, и запретил касаться всего этого. Устроив дела в Синопе и поставив начальником одного из верных ему рабов, сам пошел во Внутреннюю Армению. А вышеупомянутый эмир Узун-Хасан находился со своими приближенными в гористых областях Персии, не имея достаточно сил, чтобы встретиться с тираном».

Причины, побудившие могущественного в то время султана Узун-Хасана отказаться от выступления против Магомета II и от помощи грекам, пытается выяснить тогдашний историк Лаоник Халкокондил, мнение которого считаем нужным привести здесь сполна[157].

«Прошедши Севастию, вторгся в область Хасана… Там встречает его мать Хасана, имеющая поднести богатые дары и исполнить поручение от своего сына. Будучи принята царем (Магометом II), она произносит следующие слова: «Царь, сын Амурата Оттомана, я исполняю посольство моего сына Хасана, который с благорасположением относится к тебе и не завидует твоей счастливой судьбе и не уклоняется от исполнения твоей воли, в чем бы она ни выразилась. От себя я скажу тебе, дивный муж, вот что. С какой целью ты наносишь зло нам, твоим единоплеменникам, как врагам? Или не знаешь, как на бурного Баязида, сына Мурата, преступающего меру именно в этом отношении и слишком прегрешившего против единоплеменников, неумолимая судьба наложила свою руку и нанесла погибель от царя Тимура? И как ты доселе кротко относился к соплеменникам и ни с кем не поступал немилосердно, то божество дарует тебе многое и великое благополучие, введя в сонм героев и даруя пространную и счастливую область и города и царства, подвластные тебе и сдавшиеся в плен. И это тебе, конечно, известно, что никаким образом, если погрешишь в этом, тебе не удастся нанести вред соплеменникам, как некоторые грубейшие и бесстыднейшие по природе и по душе представляют себе, что нигде на земле судьба не вмешивается в человеческие дела, но что дела между ними направляются случаем. Нет, не все что бы то ни было, что бы кто позволил себе, и было бы для него позволительно и законно. Но тирану и царю благоприятствует счастье в том случае, когда справедливость сопутствует делам. Посмотрим на раздаваемые жребии, худой и добрый, они различаются надвое, как люди заслуживают того или другого. Кому присужден лучший жребий, того и смерть не освобождает от обязательства, и он терпит строгое наказание (т. е. если не оправдал в жизни жребия, ему выпавшего). И в других случаях божество обычно настаивает на исполнении условия, которым кто-либо связал себя, и без сомнения погубит, если договор нарушен. Ты дошел до высшей степени благополучия, как никто из царей вселенной, ради того, что повинуешься божеству и не преступаешь священных обычаев, властвуя над всеми людьми. Необходимо человеку до смерти выполнять обязательства, данные им божеству или полубогу (герою). И ты несправедливо поступаешь с нами, твоими соплеменниками, рабами того божества, по отношению к которому судьба поставила нас в обязательство и которое не остановит нас, тобою оскорбляемых и обижаемых, без защиты»[158].

Царь держал такой ответ: «Твои слова, жена, во всем справедливы; знай, однако, что упоминаемое взаимное обязательство дает несколько больше прав царю и тирану, что и доказывается самим делом. Если о ком известно, что он притесняет единоплеменников, нужно доказательство, кто наступает и кто защищается против нападающего. Мы, исполняя это, предупредили его, чтобы он не входил в наши области, но он совсем не удержался и не перестал угрожать наступлением. Тем не менее, выставляя это против твоего сына, я уклоняюсь от того, чтобы нападать на его область, под условием, что он не войдет снова в нашу страну и не окажет поддержки и помощи царю трапезундскому». После этих слов мать Хасана заключила с ним союз».

Магомет нашел в Трапезунде полезного сотрудника в лице известного Георгия Амирузи, в то время бывшего казначеем царя. В своем письме к Виссариону Амирузи натурально умалчивает об этом, но исторические источники того времени обвиняют его в измене и в тайных сношениях с Магометом. В своем письме к Виссариону от 11 декабря 1461 г. Амирузи говорит, что атака турок была так неожиданна, что не было времени собрать войско, ибо турецкий флот имел более 100 кораблей и сухопутных сил было более 150000. Город пал 26 октября 1461 г.

Султан провел зиму в Трапезунде. Администрация этого важного приобретения, составлявшего передовой пост между элементами, враждебными оттоманскому господству, требовала серьезного внимания, чтобы предупредить возможность будущих волнений. На политику Магомета не влияли гуманные чувства сострадания, и он принимал страшные меры. Только треть христианского населения, и то из низших классов, была оставлена в столице, и эта часть расположена в отдельном квартале Филиппа. Богатые греки Каваситы и другие члены земельной аристократии переведены в Константинополь. Их имения в стране и даже в столице переданы оттоманским служилым людям, за исключением немногих, оставшихся за ренегатами. Остатки населения, молодежь того и другого пола, были выделены как рабы для султана и армии. Дети знатных фамилий, лучшие по силе и красоте, выделены в качестве пажей или в административные школы как ученики; 800 мальчиков зачислены в корпус янычар; масса народа роздана солдатам в рабство. Христианское население изгнано из центра города, дома розданы мусульманской колонии, и многие годы ни один христианин не мог появляться в кремле.

Цитадель получила гарнизон в отряде янычар, а императорский дворец занял паша.

Лишенный трона Давид недолго наслаждался плодами столь бесчестного поведения: немного лет он жил близ Сереса, затем был арестован и переслан в Константинополь. Султан подозревал его в секретных сношениях с Узун-Хасаном. Магомет присудил к смерти всю семью. Давиду предложено принять мусульманство.

В заключение заметим, что наиболее удачная глава (именно VI)[159] в истории Трапезунда, написанная Фальмерайером, которая по фактическому материалу и до сих пор не оставляет желать ничего лучшего, нуждалась бы в изменении категорического приговора, вынесенного всей греческой нации: «Греческая жизнь носила в себе зерно смерти» (с. 244). Не могли бы мы возразить лишь против такого положения, что разгром старой системы, ослабление и истребление прежней могущественной партии (грузинской) и переход влияния к чисто эллинской, поддержанной из Константинополя партии, не послужили к выгоде и пользе Трапезундской империи, в которой не вся сила была в эллинском элементе.