ГЛАВА IV. Мануил I и Иоанн II (1238–1280)

ГЛАВА IV. Мануил I и Иоанн II (1238–1280)

Ряд Великих Комнинов, занимавших трапезундский престол вслед за Андроником Гидом и Иоанном Аксухом, продолжается лицами той же династии, хотя и не всегда в порядке определенного наследования от отца к сыну или старшему в семье. Было бы не совсем согласно с ходом событий пытаться излагать их историю по отдельным царствованиям, тем более что личные качества трапезундских Комнинов не отличаются характерными особенностями и не представляют таких черт, которые придавали бы им значение исторического типа. Большинство из них не выходят из ряда посредственностей, и они более или менее послушно следуют условиям создавшейся к их времени обстановки. Крайняя скудость сохранившихся известий не дает возможности вникнуть в существо тех внутренних затруднений, с какими борются императоры, и выяснить, хотя бы в общем масштабе, те элементы, на кои опиралась их власть. Казалось бы, так естественно рассматривать империю в Трапезунде с точки зрения отдела Византийской империи, как это и наблюдается вообще в относящейся сюда литературе. Но при этом не принимаются в соображение местные особенности истории и этнографический характер населения, в котором эллинизм не занимал доминирующего положения. Следует хотя бы вспомнить древнюю историю Понта и направление политики понтийских царей, а равно особенности в языке трапезундских греков. Но главнейшее — до сих пор не отдается отчета в том важнейшем для истории Трапезунда явлении, которое представляет сама Трапезундская империя. В этом отношении нельзя не выдвинуть и не подчеркнуть с особенной настойчивостью те условия, которые в начале XIII в. и почти целое столетие после образования империи указывают на преобладание в Трапезунде местных, лазистанских тенденций, поддерживаемых из Тифлиса и имевших поддержку в симпатиях трапезундских царей.

От 1238 по 1263 г. во главе империи стоял второй сын основателя династии Великих Комнинов — Мануил I. Официальный историк Панарет, хотя не отметивший его царствование никаким конкретным фактом, признает за ним исключительные качества храброго и удачливого воина, из чего можно, по крайней мере, делать то заключение, что Мануил вел удачные войны, хотя с кем и когда — об этом можно лишь делать догадки.

За отсутствием местных известий, которыми можно было бы характеризовать важнейшие периоды Трапезундской истории, мы должны дать себе отчет в тех условиях внешней обстановки, в которой постоянно находилась империя. С начала второй половины XIII в., которая падает на время Мануила I, намечается в ближайшем соседстве с империей ряд событий, имевших произвести глубокий переворот в сложившихся к тому времени условиях политической и экономической жизни мусульманских и христианских народов на Ближнем Востоке. Разумеем переход военного преобладания от господствовавших народов мусульманского вероисповедания с турками-сельджуками во главе к народам монгольско-татарского происхождения, объединенным под властью преемников Чингисхана. Маленькое государство, расположенное по южному берегу Черного моря от Батума до Синопа, не могло по многим причинам остаться незатронутым подразумеваемым переворотом, хотя счастливо избежало роковой опасности опустошения и порабощения.

Считаем необходимым бросить взгляд на два факта первостепенной важности с целью освещения времени Мануила I. Это, во-первых, образование четырех улусов по смерти Чингис-хана; во-вторых, падение Багдадского халифата (1258), давшее монголам религиозное и политическое преобладание среди мусульманского мира. Этими двумя событиями мирового значения обусловливается направление истории Трапезунда в половине XIII в.

Весь этот период Трапезундская империя выступала в качестве соперницы Никейской империи, притязания которой восстановить прежние пределы империи, нарушенные латинскими завоеваниями, сталкивались с не менее основательными трапезундскими стремлениями. Это обстоятельство выражается в разностях официального титула, употреблявшегося в Трапезунде в первый период империи и измененного впоследствии, когда Византия, до известной степени укрепленная в своей политической и церковной роли, могла настойчиво заявить свои притязания со времени вступления Михаила Палеолога в Константинополь. Тогда Трапезунд принужден был отказаться от нескольких слов в титуле, наносивших ущерб притязаниям Константинопольской империи возглавлять собою православный христианский мир. К этим взаимным притязаниям между той и другой империей мы должны будем возвратиться несколько ниже. В настоящее же время ограничимся сказанным, чтобы отметить лишь в главных чертах направление событий.

Наступил, однако, крутой поворот в трапезундской политике, следствием которого были существенные перемены в настроениях руководящих политикой лиц. Прежняя партия военных и гражданских чинов, державшая в своих руках самые высшие придворные звания, постепенно уступает место лицам другой партии, причем эта смена сопровождалась актами чрезвычайной жестокости, насилия и гибели целых родов. Смерть и конфискации имущества постигали не только мужской состав гонимой партии, но и женщин. Рядом с этим усиливаются сношения с Константинополем, выступают притязания на опеку трапезундских Комнинов константинопольскими Палеологами, стремление всячески держать в зависимости династию Комнинов то посредством брачных связей, то при посредстве системы заложничества. Ясное дело, что наступил период разгрома прежней грузинской партии и переход влияния к эллинско-константинопольской. К сожалению, мы можем лишь наметить этот ход событий в общих чертах, не будучи в состоянии выяснить подробности, при каких происходило ослабление местного грузино-лазистанского влияния и усиление константинопольских палеологовских тенденций. Не подлежит, однако, сомнению тот капитальный факт, что со второй половины XIV в., когда мы можем считать совершившимся указанный перелом, направление истории Трапезундской империи пошло по другому руслу, вследствие чего дальнейшая судьба ее совпадает с событиями Византийской империи. Имеем в виду не только приближение к катастрофе, постигшей весь греческий мир, но и многие подробности и детали, ознакомление с которыми ослабляет у историка и мыслителя самое естественное чувство сожаления и сострадания к современникам эпохи оттоманского завоевания.

После 1230 г. монголы появились в Армении и стали угрожать иконийскому султану. Сопротивление Гийяса-эд-дина Кей-Хюсрава II (1236–1245) не спасло султаната, и он должен был признать себя данником монголов. Хотя отдаленность Малой Азии от центра монгольской власти дала возможность эту зависимость свести к формальностям, в виде выплаты условленной подати, тем неменее монгольское завоевание существенно изменило существовавший доселе порядок в подчиненных туркам-сельджукам областях. Мелкие владетели в звании бэков, эмиров или ханов, управлявшие отдельными частями, при ослаблении иконийского султаната постепенно получили независимость от центральной власти и образовали в Малой Азии целый ряд небольших феодальных владений, находившихся в постоянной вражде одно с другим. Это именно обстоятельство, приносившее много вреда сельскому населению, подвергавшемуся набегам и опустошениям, создавало для христианских империй такую обстановку, благодаря которой она могла лавировать между враждебными течениями, заключая то политические, то родственные союзы с тем или иным эмиром и ослабляя тем опасность дружного и соединенного турецко-монгольского напора. В особенности трапезундские императоры отличались искусством приобретать себе друзей и союзников между мусульманами посредством браков, выдавая за местных эмиров своих красивых дочерей и сестер.

На фоне событий, развивающихся между 1235 г. (разумеем образование четырех улусов) и 1261 г. (падение Багдадского халифата), на долю Мануила I отмечается несколько военных выступлений. Так, при движении монголов в 1244 г. (великий хан Угедей или Октей) получает значение битва при Коusadae, недалеко от Аrcinga на границе Трапезундской империи, где нанесено поражение сельджукскому султану и его союзникам, между которыми был и Мануил I. С этого же времени нужно полагать начало вассальной зависимости его от монголов. В 1253 г. Рубрук дает об этом точные сведения. Очевидно, с целью выйти из вассальной зависимости, Мануил обращался с письмом к Людовику и просил его о брачном союзе. Наконец, ему принадлежит постройка храма св. Софии неподалеку от Трапезунда.

Для царствования Мануила имеется официальный акт, сохранившийся в библиотеке Ватопедского монастыря на Афоне. При исключительной бедности источниками, афонский акт не должен оставаться неиспользованным, хотя бы значение его и казалось на первый взгляд слишком узким[61]. Это есть выписка из протокола патриаршего поместного собора от 1 января 1260 г., занимавшегося и вопросом о Трапезундской митрополии, заверенная хартофилаком Феодором Ксифилином[62]. Конечно, можно пожалеть, что не сохранилось всей деловой обстановки, которою были вызваны и наш акт, и соборное деяние, а между тем она могла бы ознакомить нас с политическими и церковными отношениями Трапезунда к Константинополю, а ранее того к Никее, когда Константинополь был еще в руках латинян. Тем не менее следует использовать хотя бы только намеки на деловую обстановку. Выписка, относящаяся к вопросу о Трапезунде, начинается с восхваления мира, превосходящего всякий ум. Читатель должен дополнить здесь рисуемую картину мира таким состоянием, которое нарушало мир, а это было прежде того времени, когда между Константинополем и Трапезундом улажен был церковный вопрос, составлявший предмет соборного суждения. Оказывается, что церковный вопрос не имел первостепенного значения во взаимных отношениях империй.

Вопрос ставился — и именно со стороны Константинополя — шире; в акте говорится об этом так: державный и святой самодержец, совокупляя все распавшиеся члены и части Ромейской империи[63], вместе со всеми другими пригласил к единению и владетеля Трапезунда, и подчиненных ему областей, возлюбленного двоюродного брата, благороднейшего, Великого Комнина и возлюбленного сына нашего смирения кир Мануила, и это не посредством переписки только, но через посольство. Всего же искреннее он настаивал на соединении его брачным родством с его царством.

Вот при каких условиях состоялось соборное суждение о церковном положении Трапезунда. В нашем акте читается по этому вопросу: «И поелику названный высокоблагороднейший великий Комнин и возлюбленный сын нашего смирения ходатайствовал перед нашим смирением и божественным и священным собором нашим об испрошении согласия державного и святого моего автократора на то, чтобы назначаемые в Трапезундскую митрополию архиереи, ради опасности морского путешествия, освобождались от необходимости являться к нашему смирению ради принятия от него рукоположения, но чтобы по благожелательному препоручению нашему получали и наречения и рукоположения на месте (т. е. в Трапезунде) от местного митрополита, как бы от нашего смирения[64]. Обсудив этот вопрос и принимая в соображение, с одной стороны, то, что вызывается согласием на уступку определенного права, с другой же — на происходящую отсюда пользу, т. е. единение ромейского племени и вместе семейный союз, мы соглашаемся на настоящую уступку и делаем следующее определение. Когда наступает время наречения духовного жениха, Трапезундская митрополия сообщает об этом в Константинополь, в патриархию, которая посылает в Трапезунд одного из синодальных архиереев или кого-либо из церковных архонтов. В его присутствии и в присутствии одного из местных архиереев, или местных митрополитов или епископов, с ведома царского уполномоченного и всего областного клира, под председательством митрополита происходит наречение имеющего быть избранным во епископы по каноническим положениям, а потом хиротония, которую совершает или посланный от патриарха, если он в архиерейском сане, или если не имеет этого сана, то другие. Вменяется в необходимую обязанность имеющих принимать там рукоположение архиереев подавать прежде рукоположения собственноручное изложение веры, т. е. святой символ. После же рукоположения обязываются во всех совершаемых ими церковных службах и священнослужениях возглашать имя нашего смирения, во свидетельство того, что и они находятся в единении с апостольским патриаршим престолом Константинополя по каноническим постановлениям. Трапезундский митрополит должен совершать хиротонию только в подчиненных ему епископиях и не имеет права совершать рукоположения митрополитов или архиепископов, ибо это право остается за константинопольским престолом. Если же сам трапезундский митрополит или другой из митрополитов позволил себе хиротонисовать митрополита или архиепископа без поручения или соизволения нашего смирения, то он подлежит каноническим наказаниям и прощениям».

Таково содержание акта, бросающего свет на отношения Трапезунда к Константинополю в царствование Мануила. Из него вытекает, что в 1260 г. был сомнительный мир между империями и что император Михаил Палеолог употреблял энергичные меры к восстановлению единения между Константинополем и Трапезундом; между прочим, предполагался брачный союз между Комнинами и Палеологами. Трапезунду сделана была важная уступка в смысле церковного управления. Именно, митрополиту Трапезунда было даровано право посвящать на месте нужных для митрополии епископов. Можно думать, принимая во внимание высказанный в акте мотив пользы и соблюдения единения, являющегося следствием этой уступки, что ранее уже практиковалось в Трапезунде то, что получило теперь формальное признание.

По отношению к выдвигаемому в акте родству между династиями можем указать на свидетельство Панарета, что у Мануила одна жена называлась Анна Ксилолая, другая — Ирина Сирикена и, наконец, третья — грузинка по имени Русудана, от которой родилась дочь Феодора, из чего следует, что брачного союза между трапезундским и константинопольским домом при Мануиле не было.

После Мануила, которому приписывается построение церкви и монастыря Св. Софии, хотя ныне не сохранилось следов его времени, отмечаемых в истории Финлея[65], правили один за другим два его сына, Андроник II и Георгий. От времени последнего отмечается довольно любопытный факт: во время похода его против турок-сельджуков, сделавших набег на пограничные области, Георгий был постыдно оставлен своими военными людьми и попал в плен к неприятелю.

Указанные в приведенном известии намеки приготовляют нас к исторической драме, начинавшей разыгрываться в последней четверти XIII в.

Ряд царей, начиная с Иоанна II (1266–1280), вступают на престол и сходят с исторической сцены, по-видимому, без всякого влияния на события. Требуется большая внимательность и настойчивая пытливость, чтобы распознать в этом ряду какой-либо исторический процесс и определенную государственную мысль. Великие Комнины сменяют один другого в последовательном порядке, но ничем себя не отмечают: как будто им приходилось править в спокойное время, как будто турки и монголы не угрожали постоянно маленькой христианской державе. На самом деле Трапезунд в указанный период должен был вести и внешнюю и внутреннюю борьбу, и последняя была так же важна, как и первая. Нужно принять в соображение, что Константинопольская империя с чувствами крайнего недовольства смотрела на Трапезунд и никак не могла допустить равенства на императорский титул для трапезундских Комнинов. На официальном языке Константинополя трапезундский император никогда не носил подобного титула; ему усвоялось лишь звание лазистанского владетеля или властителя Трапезунда, иногда просто архонта; в присутствии царя он даже не имел права носить красную пурпуровую одежду и красную обувь. Но само собою разумеется, дело не ограничивалось подобными чисто внешними выражениями несочувствия к этой конкурирующей с Константинополем империи, а имело гораздо более широкую и чисто политическую постановку. Интрига, тайная работа через специальных агентов — слишком обычное и испытанное средство в руках византийского правительства, и оно с успехом пользовалось им в Трапезунде, и это с тем лучшими надеждами на успех, что агентами его были здесь официальные чины трапезундские как светских, так и церковных кругов. Интрига свила себе гнездо на почве, давно уже подготовленной, именно среди политических партий, развившихся в самом Трапезунде и к концу XIII и началу XIV в. представлявших собою уже большую общественную силу. Мы говорили выше о грузинском влиянии при дворе и в администрации, что подавало в Константинополе повод насмешливо называть Великих Комнинов лазистанскими властителями. На первых порах, т. е. до конца XIII в., трапезундские цари женились большею частью или на туземках, или на тифлисских принцессах. Первые попытки приводить в Трапезунд невест из Палеологовской династии знаменуют уже начало константинопольского засилья, встречая протест среди придворных кругов с преобладанием местных симпатий. В то же самое время происходит другое явление. Палеологи заявляют притязания на опеку династии трапезундских Комнинов с целью иметь возможность во всякое время наложить запрещение на то или иное распоряжение, которое не согласовалось с желаниями константинопольского правительства; многие члены из династии Комнинов проживали в Константинополе, конечно не по доброй воле, и выступали претендентами на власть в Трапезунде, когда это казалось полезным и нужным Палеологам или Кантакузинам. Намечаемое политическое раздвоение в Трапезунде не ограничивалось высшей политикой и дворцовыми партиями; к нему примыкали представители служилого сословия, преимущественно военные, а последние рекрутировались главнеише из местных и особенно грузинских элементов и частью из наемных отрядов, содержимых выходцами из Константинополя; понятно, что внутренние смуты и волнения возникали и быстро развивались на почве национальной исключительности и нерасположения к константинопольским грекам. Принимая во внимание сказанные обстоятельства, мы не должны преуменьшать значения известий о кровавой, беспощадной и неумолимой внутренней борьбе между партиями.

Иоанн II вступил на престол вслед за получением в столице известий о плене брата его и предшественника Георгия. Финлей (с. 397 и cл.) рисует картину перемен, происшедших в Трапезунде к этому времени, — именно старается выяснить зарождение политических партий и внутренних смут в империи. «Иоанн был юный и слабый человек, и вожди аристократической партии надеялись получить в свои руки значительную часть политических прав». Возникшие затруднения, в какие были поставлены Иоанн и его преемники, объясняются как состоянием общества, так и их собственной неспособностью и дурной администрацией, — таково утверждение Финлея. Но мы мало знаем действительную историю этого времени. Нужно глубже выяснить следствия сношений с Константинополем и усиление в Трапезунде эллинских тенденций, затронувших местные грузино-тифлисские и армянские предания.

После сделанных объяснений переходим к изложению скудного фактического материала, относящегося к периоду детей Мануила. В общем это довольно бесцветный период, характеризующийся для Георгия тем, что во время войны с турками ему изменили бояре и он попал в плен, а для времени Иоанна — более сложными внешними и внутренними фактами, в которых, однако, нужно разбираться с большою осторожностью.

Прежде всего с особенным удовольствием сошлемся на одну из глав историка Пахимера, описавшего царствование Михаила Палеолога[66]; в этой главе историк говорит исключительно об отношениях Константинополя к Трапезунду и дает прекрасный комментарий к указанному выше синодальному акту времени Мануила. Редко для истории Трапезунда имеем такое живое и реальное наблюдение очевидца; для занимающего нас здесь вопроса свидетельство Пахимера высокоценно, а потому мы передадим его с надлежащей полнотой.

«Для Михаила (Палеолога), — говорит он, — составляло заботу не только держать в границах должного повиновения своих близких, но и не имевших никакой связи с империей держать в установленных пределах, которые нельзя было бы преступать. Одних он принуждал к умеренности угрозой оружия — это тех, что пользовались автономностью по случайному стечению обстоятельств; они опытом познавали, как опасно преступать установленные границы и надменно относиться к правам империи. По отношению к «архонту» лазов Иоанну, который выставлял напоказ императорские инсигнии, хотя не имел никакого участия в царском достоинстве, частыми посольствами ставил на вид, что ему невозбранно пользоваться по своему усмотрению правом властителя, но пусть остерегается злоупотреблять императорским именем и регалиями. Ибо неблагоприлично, чтобы в то время как он, будучи настоящим носителем императорской власти и притом занимая царский престол в царственном городе, допускал, чтобы в то же время и некоторые другие лица позволяли себе величаться этим величайшим достоинством; часть должна согласоваться с целым и не привносить смешения в царский чин. Варвар надмевался и пренебрегал внушениями и притворно прикрывался предлогом, что не с него началось это, но принято от предков, и еще ссылался на то, что приближенные чины не позволят ему обесчестить отеческое достоинство, унаследованное им от предков, что это бесчестие падет и на них в том случае, если он поступится частью императорских привилегий. Для того, кто имеет высшие преимущества, ни красная обувь, ни царское имя не могут быть соблазнительны, а таковы суть, по его словам, высший почет от подчиненных, рабское унижение, договорные соглашения вовне и притом благоприятные во всех отношениях».

«Император решился применить к Иоанну другую систему, как к человеку, принявшему власть в юношеском возрасте. Он задумал привлечь его к себе посредством брачного союза и через то отвлечь подозрения, будто задумывает унизить Трапезундскую империю и вместе с тем угрожает изменением царственных его привилегий (ибо было бы нелепо предположить, чтобы кто-либо желал постыдно нарушить права своих собственных детей). Для этого он поручил посольство в Трапезунд вельможам и мудрым мужам, дабы, с одной стороны, самим авторитетом доверенных лиц усилить ценность передаваемых речей, с другой — чтобы ум и известность их служила порукой, что слова их искренни и устраняют всякое сомнение. Был отправлен к нему великий логофет Георгий Акрополит[67] и великий эконом великой церкви Ксифилин, которые имели предложить Иоанну брачный союз с третьей дочерью царя, Евдокией. На их же обязанности было убедить Иоанна и его приближенных, чтобы последние советовали молодому человеку предпринять путешествие в Константинополь с полной уверенностью и с надеждой на добрый прием и успех. Таковы были намерения царя; трапезундские же вельможи ни сами не соглашались на путешествие, ни своему царю не советовали это. С давних времен, говорили они, цари их женились на иностранках из соседних стран, не выходя сами из пределов своей страны, так как на царя все смотрели как на божественное существо и себя ставили относительно его в скромное положение. Как ни старались послы убедить, но на все свои доводы встречали возражения и должны были возвратиться без успеха».

«Но царь не терял надежды; он снова и неоднократно отправлял посольства то с угрозами, то с ласковыми обещаниями, убеждая решиться на путешествие. Наконец он посылает логофета собственного двора Иатропуло и вместе с ним церковного клирика, одного — как авторитетное лицо, ручающееся за обещания царя при передаче важного поручения, другого же для большей верности речей, дабы присоединением посредства церкви, которая не имеет обычая, как он и сам утверждал, изменять своему слову, и, с устранением всех поводов к недоверию, из самых дел ясно было, мог ли император в одно и то же время и усыновить его, и желать ему зла. На этом пришли к соглашению и дали клятву на том, что Иоанн, женившись на дочери царя, возвратится с большими почестями и что приближенным его оказан будет милостивый прием. После этого сели на большой корабль и отправились в Константинополь. Царь в это время не был дома, а находился в Лопадии. На границе Византийской империи Иоанну было доложено, что сопровождавшие его послы из Константинополя требуют, чтобы он переменил красную обувь на темную, что скоро царь постановит решение об его привилегиях, ибо постановлено, что он возложит на себя символы звания деспота, как скоро сделается сыном царя, и будет ими с честью пользоваться; что же касается употребления красной обуви и двухцветной порфиры, это и вообще было бы некрасиво и, кроме того, неугодно царю. Сказав это и настояв на исполнении требования, прибыли к столице. В Золотом Роге вышли из корабля и были пышно приняты в одном из городских домов. Спустя несколько дней получили приказание отправиться в Лопадии. С должным почетом принятые там, снова возвратились в Константинополь, так как царя побуждали спешить и брак дочери, и полученное известие о выступлении тохаров (т. е. монголов). В конце месяца сентября происходило бракосочетание дочери. Трапезундскому царю пришлось долго гостить в Константинополе».

Едва ли гостеприимство было для него приятно после всех оскорбительных для него сцен с переодеванием. По свидетельству Панарета, он возвратился в Трапезунд 25 апреля 1284 г. с беременной женой. В том же году родился от брака с греческой принцессой сын Алексей.

У того же историка Пахимера об Иоанне[68] имеется еще несколько слов: «В 1297 г. умер Иоанн, повелитель лазов, зять царя, как говорено выше. Он оставил двух сыновей, из которых Алексей получил отцовскую власть, младшего же сына мать его взяла с собой в Константинополь, куда отправилась к своему брату и царю».

В связи с изложенным путешествием царя Иоанна в Константинополь следует рассматривать и другие сохранившиеся известия как об отношениях между константинопольским и трапезундским дворами, так и некоторые другие, доселе не получившие достаточного освещения.

Во время, более чем было нужно продолжительное, его пребывания в Константинополе, в Трапезунде происходили такие события, которые требовали присутствия на месте самого царя. Только крайняя скудость известий заставляет нас с осторожностью относиться к некоторым фактам, оставляя их без надлежащего освещения. Само собою разумеется, наше внимание обращают на себя те обстоятельства, в которых может читаться намек на то, как в это время могла реагировать Грузия на попытки Палеологов наложить руку на Трапезунд.

Летопись отмечает нападение на Трапезунд грузинского царя Давида, опустошение им страны и осаду столицы. Еще более энергичное вмешательство в судьбы Трапезунда последовало с другой стороны. Сестра Иоанна, по имени Феодора, бывшая в замужестве за грузинским князем Руссуданом, воспользовавшись внутренними смутами в Трапезундской империи и, как следует думать, вакантностью трона, собрала войско и завладела в Трапезунде властью. Это было в 1285 г. Неизвестно, сколько времени она была во главе империи и при каких условиях уступила свою власть Иоанну, который снова занял престол и, как известно, умер в Лимниях в 1297 г. Важно при этом заметить, что мы присутствуем при энергичных попытках со стороны Константинополя и Тифлиса удержать в Трапезунде каждому свою партию. В связи с этим следует предполагать внутреннее брожение между трапезундскими военными и гражданскими служилыми чинами, бурная политическая роль которых обнаруживается позже.

На то же время Иоанна падает восстание под предводительством Пападопула, о котором мы лишены подробностей. Гораздо серьезнее было для Иоанна освобождение из плена Георгия, его брата, который тоже имел приверженцев и пытался завладеть престолом. Впрочем, между братьями состоялось, по-видимому, соглашение в том смысле, что Георгию предоставлено было право пользоваться внешними атрибутами царского титула.

Следствия беспрерывных домашних революций и гражданской войны могут быть легко поняты, но причины последних неясны. Одним из непосредственных последствий была утрата большой и важной провинции, Халивии, с ее удивительными металлическими залежами, из коих со времен аргонавтов местные жители добывали железо, составляющее предмет местной индустрии. Туркмены, пользуясь смутами в Трапезунде, изгнали значительную часть прежнего населения и обратили эту область в пастбище для своих стад.

Иоанн II в Европе пользовался славой, далеко не соответствовавшей его реальному положению. Титул императора покрывал его слабость, а расстояние скрывало малое протяжение его владений за линией морских прибрежных областей. Папа Николай IV приглашал его принять участие в крестовом походе для возвращения Птолемаиды. Иоанну было не до этих предприятий: он должен был остерегаться домашних движений и принимать меры против туркменов орды Черных Баранов.