Глава 11. ПЕРВАЯ ЭСКАДРИЛЬЯ «КОМЕТ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11. ПЕРВАЯ ЭСКАДРИЛЬЯ «КОМЕТ»

Наше временное пребывание в Силлахе, как оказалось вскоре, было лишь затишьем перед бурей – пока Шпёте не приехал из Берлина и не привез с собой целый ворох новых приказов. Три дня спустя на нашем аэродроме появились трое гражданских безобидного вида, и нам поступило распоряжение научить их летать на «комете» – но вдвое быстрее! В то время все люди в штатском были для нас одинаковыми – эдакая смесь жалости и зависти, но эти трое, чьи имена были Вой, Першелл и Ламм, заслуживали особенного внимания, так как являлись отобранными пилотами для освоения «комет»! Мы сочувствовали им и всеми путями старались подбадривать, хотя и беспокоились, что они уже одной ногой ступили в могилу!

Оба наших капитана – Бёхнер и Олейник – получили уведомление начинать подготовку для формирования двух первых эскадрилий «комет». На аэродромах в Венло и Виттмундхафене уже выделили дополнительные взлетные полосы, и оказалось, что Карлу Вою поручили испытать «Ме-163Bs» в Виттмундхафене, так как поле в Лехфельде не подходило для тренировочных полетов – его могли бомбить бомбардировщики врага.

Во время конфиденциальной беседы с некоторыми из нас Шпёте объяснил, как следует использовать реактивные истребители при обороне страны. Говоря кратко, смысл состоял в том, чтобы иметь базы самолетов «Ме-163В», которые протянутся с севера на юг Германии. Эта «цепочка», состоящая из баз, очень скоро преградит дорогу авиации противника. Теоретически это был отличный план. Имея несколько баз, находящихся на расстоянии приблизительно ста – ста пятидесяти километров друг от друга, при умелом использовании «комет» можно было рассчитывать на успех. Но для нас оставалось загадкой, где они найдут несколько сотен пилотов истребителей, чтобы осуществить этот план! Ведь не растут же летчики на деревьях, как фрукты!

Тем не менее, мы приступили к новой работе с энтузиазмом. Истребители, которые уже много раз испытывали Эл и Отто со своими ребятами, сейчас работали четко – по крайней мере, они не взрывались так часто. Но зато теперь они источали такое зловоние, что слезы текли по щекам. Внутри кабины стоял запах мелко нарезанного лука! Этот фантастический аромат сам по себе не был опасен, но бедный пилот чувствовал себя, наверное, так же, как и дирижер симфонического оркестра, который вдруг посередине концерта начинает чихать и не может остановиться. Это обстоятельство крайне осложняло летный процесс, и осознание того, что причиной является минутная утечка горючего, давало неприятное чувство дискомфорта, как будто сидишь в стволе пушки и держишь в зубах зажженную сигарету.

Несмотря на все это, наша вновь прибывшая троица успешно прошла курс обучения полетам на «комете» всего за три недели, и мы устроили им веселые проводы.

В скором времени были сформированы эскадрильи в Венло и Виттмундхафене. Ни мое имя, ни Герберта и Фритца не появилось в списке летчиков этих подразделений. Мы указали на это упущение своим офицерам, и наш новый командир Тони Талер сказал, что мы будем продолжать свои тренировочные полеты в Бад-Цвишенане, чем несказанно обрадовал нас.

Как-то днем нам нанесли неожиданный визит с «той стороны». Два «москито» из RAF кружили высоко над полем и, очевидно, делали фотографии местности. Мы просили разрешения у Талера подняться в небо и проучить непрошеных гостей – у нас в ангаре находилось по крайней мере четыре «кометы», готовые к боевым действиям, – но все наши просьбы были отклонены. Талер отказывался действовать вхолостую. У него не было официального разрешения предпринимать несанкционированные действия, и он, конечно, не собирался брать на свои плечи такую ответственность. Наша кровь закипала. Мы знали, что Шпёте ждет разрешения или сам готовится предпринять что-то, но пока мы ничего не могли поделать с этим и ждать, когда «москито» начнут действовать более решительно, тоже не было сил. Да что же за дьявольский выдался денек! После обеда отрывисто начали завывать сирены, и, следуя инструкциям, мы убрались в укрытия. Казалось, вражеские самолеты летят со всех направлений. Зенитки, установленные на аэродроме, палили без перерыва, и дюжины безвредных на вид дымовых шапок окружили самолеты «В-17», или, как их называли, «Летающие крепости».

Рис. 12. «В-17»

Затем два прямых попадания! Два бомбардировщика начали падать над нашими головами, и девять… десять… одиннадцать парашютистов огромными грибами повисли в голубом небе и плавно потянулись на восток. Словно огромное кленовое семя, один из бомбардировщиков рассек воздух прямо перед нашими глазами и прошел, как нож, опущенный в масло, сквозь парашют одного из невезучих парашютистов.

Затем раздался крик: «Осторожнее, атака на бреющем!» – и, повернув голову, мы поняли, что, фактически, находимся под пушечным обстрелом «мустангов», надвигающихся на нас со стороны леса. Все вчетвером мы буквально зарылись в землю, а самолеты, изрешетив снарядами все поле, улетели! Осторожно мы подняли голову. Поднявшаяся пыль только что осела, и стали видны дырки от пуль, оставленные в земле всего в метре от нас. И тут же находился невысокий забор, за которым четыре девушки-радистки тоже валялись на земле и тряслись от страха.

– Черт бы их побрал! – злобно проговорил Фритц, стряхивая пыль с брюк. – Я только вчера забрал штаны из чистки – и что!

Одна из девушек, видя досаду Фритца, сказала:

– Дай мне свои брюки, Фритц. Я постираю и поглажу их для тебя!

Фритц отреагировал на ее предложение, печально махнув рукой:

– Не получится, дорогая! Моя вторая пара сейчас находится в прачечной, и больше переодеться мне не во что, а в кальсонах я ходить не могу.

Так завершился первый визит наших непрошеных гостей. К сожалению, где-то они оставили более тяжелый след, а нам в этот раз просто повезло.

Через час после вражеского отступления мне был дан приказ собрать нескольких человек и отправить их в эскадрилью в Виттмундхафене на «Bf-110». Я очень обрадовался возможности вновь увидеть с высоты поля и леса.

Приземлившись на базе истребителей, я увидел «Ме-163», готовящийся к взлету в конце взлетной полосы. Подкатив к ангару, я спросил одного из механиков, который подошел ко мне: – Кто это взлетел?

Это капитан Олейник, сэр! – ответил он. – Наш первый полет отсюда.

В этот момент в камере сгорания «кометы» Олейника произошел хлопок и вывалилось облако дыма, а еще спустя секунду раздался грохот – это загорелось топливо в камере сгорания. Шум становился все мощнее, когда Олейник пытался перейти с первой скорости на вторую, и казалось, весь аэродром дрожит под нашими ногами. И хотя я созерцал подобную сцену много раз раньше, в действительности почти ежедневно в течение долгого времени, мои глаза сейчас все равно неотрывно следили за «Ме-163В», и у меня было ощущение, что я вижу это в первый раз. «Надеюсь, полет пройдет хорошо!» – подумал я про себя, когда самолет Олейника устремился в небо.

«Он в порядке», – подумал я, и только повернулся к своему «Вf-110», как на высоте трех тысяч метров «комету», продолжающую набирать высоту, встряхнуло. Машина начала дергаться и как будто заикаться, а из хвоста повалили тяжелые клубы дыма. Олейник еще продолжал набирать высоту, а потом резко пошел на снижение, вероятно пытаясь снова включить двигатель. Несколько секунд из хвоста «кометы» не было видно ни дыма, ни гари, а потом из камеры сгорания повалил белый пар, сменившийся на черный.

– Сбрасывай! – закричал я.

Сбросив топливо, «комета» понеслась в сторону земли. Крышка кабины оторвалась и камнем полетела вниз. «Вовремя!» – подумал я, ожидая увидеть выпрыгнувшего следом Олейника. Но нет! «Комета» спускалась все ниже и ниже, делая широкий медленный круг над полем, перед тем как зайти на посадку. Но не все было в порядке. Казалось, истребитель болтает из стороны в сторону, и теперь он стал падать все быстрее и быстрее. Олейник отчаянно пытался снова взмыть вверх, но ничего не выходило!

У самолета не получалось сесть мягко, и он камнем падал вниз, раскачиваясь и виляя, пока, наконец, не ударился о землю, закружившись, как волчок. Тело вылетело из истребителя, и в ту же минуту появилось белое облако дыма, за которым показались огненные языки пламени.

Я не мог найти грузовик, чтобы добраться до места аварии, но пожарные расчеты уже приблизились к самолету Олейника и тушили пожар, а врачи кареты «Скорой помощи», мгновенно прибывшие на помощь Олейнику, уже аккуратно перекладывали его на носилки, чтобы отнести в машину. «Черт! – подумал я. – Какая ужасная судьба!»

Олейник был высококвалифицированным пилотом, имевшим не одну награду, да и просто отличным товарищем, и вот теперь он попал в ловушку, устроенную коварной машиной, а ведь еще мог жить да жить и совершить много славных подвигов!

Я сидел в штабе аэродрома, впав в отчаяние и депрессию, беспрерывно курил и ждал телефонного звонка, одновременно боясь услышать его. Наконец, он раздался, и кто-то другой схватил трубку. Через мгновение, отсоединившись, он произнес:

– Ему повезло! Перелом позвоночника. Ничего опасного!

Да, в этом случае это было правдой. Если вы всего-навсего сломали позвоночник, то можете считаться счастливым.

По возвращении в Бад-Цвишенан я все перевернул в баре и достал припрятанную бутылку бренди. Налив Фритцу, Герберту и себе, мы подняли тост: «За скорейшее выздоровление Олейника!»

Ханс Ботт и Франц Медикус присоединились к нашей компании, Ханс – для того чтобы выпить бренди, а Франц – чтобы поговорить. Ханс был одним из самых спокойных ребят в нашем командовании, тихий парень, любящий порядок и точность во всем. Я уверен, что он был первым, кто сделал «мертвую петлю» на «комете», по крайней мере в Бад-Цвишенане, но ему не везло в личной жизни, так как его любимая девушка находилась очень далеко, и бренди мог хоть немного утешить его. Франц всегда подходил к полетам с большим энтузиазмом, и для него ничего важнее в жизни не существовало, чем самолеты и семья.

Мелстрох и Глогнер сидели в углу и играли в карты – Йепп, как всегда, жульничал и рьяно протестовал, когда его уличали, а Нелте и Ольтжен играли в шашки. Остальные ребята – их осталось не так много после формирования эскадрилий в Венло и Виттмундхафене, – воспользовавшись свободным временем, писали письма. Ханс Ботт уже собрал свой чемодан, чтобы отправиться в Берлин к руководству.

– Ты можешь полететь со мной завтра, Ханс! В «Ме-108» как раз есть свободное место. Почему бы тебе не спросить разрешения у старшего? – предложил Герберт.

– Какого черта тебе делать в Берлине? – недовольно проворчал Фритц, завидуя, что летит Герберт, а не он сам.

– Я должен попасть к командованию, это приказ.

– Ну, так скажи им заодно, чтобы они вернули нам обратно Шпёте!

Рис. 13. «Ме-108» – «тайфун»

И в том же духе продолжался разговор ни о чем. Мы были уставшие и измученные. Скоро мы допили бренди и вместе с Фритцем и Гербертом сели на мой мотоцикл и поехали в Бад-Цвишенан, где располагались наши квартиры. Перед тем как разойтись, мы еще немного поболтали.

– Если у тебя будет возможность завтра, спроси инспектора истребительной авиации по поводу перевода Шпёте, а, Герберт? Может, он снова переведет его к нам? Сейчас он нам нужен, как никогда, тем более, когда Пиц и Олейник лежат в госпитале, и, похоже, их лечение затянется на месяцы.

– Я посмотрю, что можно сделать, – сказал Герберт, – если старший уделит мне немного времени.

Я закатил мотоцикл в маленький курятник рядом с домом Дикерхофа, где я жил сейчас, и бесшумно поднялся по лестнице в свою комнату.

Безжалостный звон будильника поднял меня в шесть часов следующего утра – как быстро стали пролетать ночи, – и, встав с постели, я подошел к окну и, открыв его, увидел повисший над домом утренний туман. Конечно, для нас туман был не вполне обычным явлением, так как его наличие означало, что нам предстоит томиться в барокамере и, вместо практических полетов, слушать теорию. Но возможно, через несколько часов солнечный свет пробьется сквозь толщу облаков.

Когда я пришел на аэродром, то застал Герберта, проходившего предполетный осмотр, в полном негодовании. Ему не давали разрешения на взлет из-за тумана.

– Нельзя же из-за незначительного тумана срывать полеты! – кричал он на проверяющего. – В России на такую погоду никто и внимания не обратит!

– Извините, Лангер, но я не могу вам позволить лететь, и вы знаете, что ничего нельзя изменить, а если вы не согласны со мной, то можете зайти к ребятам и посмотреть сводку погоды!

И действительно, метеосводка была плохая. Туман тянулся до Ганновера и дальше. Правда, участок возле Брунсвика и Магдебурга был ясный, а вот Берлин и прилегающая к нему территория были окутаны густым туманом. Ребята из метеослужбы были рады сделать все возможное для нас, но сводка погоды в тот день ничего не могла обещать, а главный метеоролог, узнавший, что Герберт летит в Берлин, чтобы отпраздновать еще и свой день рождения, пообещал звонить туда каждые полчаса и спрашивать, не изменилось ли что-нибудь.

– Как же подвела меня погода, – страдал Герберт, – но, если в течение часа не прояснится, я полечу вслепую!

– Не сходи с ума! – сказал я. – Услышь тебя кто-нибудь, подумают, что тебя ждет сам генерал затаив дыхание! Пошли им телефонограмму и сообщи, что будешь завтра утром.

Но Герберт даже и думать об этом не хотел.

– Я попаду туда сегодня, даже если мне придется бежать на своих двоих! – настойчиво сказал он, оставив меня стоять у входа в барокамеру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.