Глава 2. ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ

Глава 2. ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ

Практический курс моего обучения в качестве пилота истребителя начался в тот же самый день, и именно эта часть занятий оказалась наиболее опасной, хотя все началось вполне безобидно; на этот раз нам предстояло освоить легкие планеры. С самого начала они были хорошо известны под названием «грюнау бэби» и «краних», но очень скоро нас перевели в категорию «хабихт», за маленький размах крыльев. За счет уменьшенного размаха скорость при приземлении возрастала, и наш так называемый «штуммель-хабихт» садился на скорости 62 километра в час, которая для планера была вполне достаточной. В дальнейшем на «Ме-163А» мы садились со скоростью около 100 километров, а идеально оснащенный «Ме-163В» – истребитель «комета» – касался земли, имея скорость 137 километров в час! В сущности, такая посадка осуществляется без выпускания шасси, так как «комета» сбрасывает свое шасси, едва оторвавшись от земли.

Такому высокоскоростному приземлению сопутствовали проблемы, а именно тот факт, что если пилоту машины не удавалось с первого раза удачно посадить самолет, то у него не было шанса пойти на повторный круг, как у обычного самолета. Не имело значения, с какой высоты и с какого направления он заходил на посадку; в любом случае он должен был рассчитать все таким образом, чтобы сесть максимально мягко.

Итак, начались наши учения. Нам предстояло стать такими специалистами, чтобы без вреда для планера посадить его, не ошибившись ни в чем.

Каждый летчик знает: научиться летать лишь немногим сложнее, чем научиться сажать машину! Инструктор, обучая навыкам, требующимся при посадке, одновременно рассказывает множество других важных вещей. Управлять простым самолетом в безоблачную погоду легче, чем помогать бабушке сматывать шерсть в клубок, но когда нужно сажать машину, вот тут может возникнуть путаница. К сожалению, «Ме-163» был одноместным самолетом; видимо, при всей изобретательности конструкторов, им не хватило смекалки, куда же можно установить второе сиденье в этом крошечном самолете.

Тогда, в Бад-Цвишенане, нам больше рассказывали, нежели показывали на деле, как посадить этого маленького неподдающегося зверька.

Первое и самое основное, что нам следовало запомнить, было то, что при посадке необходимо очень мягкое касание. Несоблюдение этого правила означало не только повредить самолет; это бы наверняка привело к смещению позвонков у пилота! Нам рассказывалось, что «грязная» посадка или посадка вне периметра аэродрома запросто может привести к необратимым последствиям для пилота или перелому крыла у самолета; также машина могла скапотировать, и в результате воспламенения ракетного топлива, оставшегося в баках, летчик не имел никаких шансов к спасению. В случае грубой посадки опасность взрыва была не просто реальной, а скорее всего вероятной. Естественно, я очень хорошо понимал суть этого так называемого волнительного разговора, нужного для того, чтобы немного сбить спесь и убавить самомнения у беззаботных молодых кандидатов, бесстрашно готовых к полетам. Но в то же время даже старшие по возрасту и более опытные бойцы чувствовали, что все не так легко и просто, как выглядит на первый взгляд. У меня было ощущение, будто я только что появился на свет; я чувствовал себя беззащитным дураком, не представляющим, как себя вести и что делать. Эта смесь перекиси водорода и гидрата водорода, а еще метилового спирта могла всем нам, и опытным военным, и новичкам, обеспечить бесплатный проход на тот свет.

Я сразу познал на собственном опыте очень неприятное чувство беззащитности. Находясь в ангаре для истребителя, я был вместе с двумя нашими техниками, Элом и Отто, которые демонстрировали мне, какова мощь горения ракетного топлива.

Отто положил поддон на пол ангара и осторожно разлил в две или три небольшого размера емкости жидкость белого цвета. Потом он отступил и капнул несколько капель другой жидкости в те же емкости. Результат не заставил себя ждать – свист, хлопок и черное пламя появились одновременно! Вообще-то меня не так просто испугать, но, когда Эл отметил, что «комета» несет в себе две тонны такой гремучей смеси, цвет моего лица сделался неестественно белым. Еще он добавил, что у «Ме-163А» топливо подразделяется по названиям на буквы Т и Z, принимая во внимание, что «Ме-163В» носили в названии своего топлива буквы Т и С. Истинная же сущность состава горючего, скрытая под аббревиатурой, была узнана мной спустя много лет, в действительности уже после войны. Мы были как малые дети, которые, не спрашивая, ели все, что нам с ложки кладут в рот.

После того как демонстрация горючего была закончена, Отто, наклонившись над поддоном, окунул большой палец в жидкость.

– Не желаешь попробовать? – спросил он. – Окуни палец быстро.

Я макнул кончик пальца в жидкость и сразу же вытащил. Через несколько секунд он побелел, и стало жечь кожу. Отто уже засунул палец в рот и, смеясь, посоветовал мне последовать его примеру, если я хоть немного беспокоюсь за свой палец. Не мешкая, я засунул обожженный палец в рот, и почти тут же слюна нейтрализовала ожог.

Вечером у меня появилась возможность остаться в одиночестве. Фритц и Герберт ушли куда-то за пределы части, и я не придумал ничего лучше, как прогуляться в Бад-Цвишенан. Благородного вида уже немолодой человек, внешне похожий на Бисмарка и Вильгельма II одновременно, присел за мой столик в маленьком ресторанчике, и спустя какое-то время мы разговорились. Сначала поболтали о погоде и обсудили новости с фронта, обрывисто, кто что знал, а потом, неожиданно, он перегнулся через стол и, приблизившись губами к моему уху, попросил меня подойти к другому входу ресторана. Я очень удивился, но он настаивал, добродушно глядя на меня и по-отечески приговаривая:

– Пойдем, пойдем. Скажи мне, друг мой, сможешь ты пролететь вон там завтра?

Выражение моего лица сделалось еще более загадочным, а пожилой джентльмен прошептал с конспираторским видом:

– Всем известно, что скоро случится. Ты ведь летаешь над британским побережьем, не так ли?

Я пожал плечами, а мой собеседник кивком подозвал официанта и шепнул ему на ухо что-то, а затем, снова повернувшись ко мне, произнес:

– Ты можешь ничего не рассказывать мне, но мы-то видим все каждый день. Самолеты улетают и никогда не возвращаются назад, а еще от них такой страшный шум!

После второй выпитой бутылки вина я уже знал наверняка, что являюсь «одним из тех парней», которые летают над британским побережьем, а затем исчезают. А потом торпедные катера вылавливают их из Канала! Возвращаясь на аэродром, я благодарил Бога за то, что умею плавать!

Инструктаж по мягкой посадке «штуммель-хабихта» продолжался несколько дней, но все это ничегонеделанье очень скоро закончилось, и началась более серьезная сторона наших учений. Тридцать новоиспеченных пилотов принялись за дело, и их заданием стало провести эксплуатационные учения на самых опасных и непредсказуемых самолетах, которые когда-либо существовали, а именно «комета». Нашими инструкторами были наш командующий офицер Вольфганг Шпёте, его вездесущая тень Йозеф Пёхс, его правая рука Тони Талер и храбрый маленький Рудольф Опитц, которого все звали просто Пиц. Вольфгангу и Пицу было еще далеко до того возраста, когда пилотов можно назвать «стариками», но по налету часов и опыту оба они были ветеранами «кометы» еще в Пенемюнде, а Тони и Йозеф, также прошедшие всю школу и изучившие все секреты, постоянно прогрессировали в летных навыках.

Прообраз «кометы» и первые реактивные двигатели уже прошли интенсивные испытания в Пенемюнде, где создавалось оружие «V-1» и «V-2».[1] Под руководством ведущих летчиков мы изучали реактивную технику и тактику ее применения.

С помощью лекций и фильмов мы, новобранцы отряда, постепенно изучили за это время все, что необходимо было знать о «Ме-163». Мы узнали всю историю истребителя с первых дней его существования, узнали, какие истории случались с ним, и, более того, что очень важно, – что в принципе могло происходить с самолетом. Хотя слишком много слов никогда не говорилось, мы все осознавали тот факт, что двигатель истребителя имеет капризный характер; отрыв от земли или посадка могли спровоцировать его на взрыв, а также он мог и без провокации взорваться в любой момент! Проводились постоянные эксперименты с целью избежать подобного неприятного случая, но никто не мог дать гарантии, что мы не взлетим на воздух, даже не имея нескольких секунд, чтобы получить хоть малейшее предупреждение. Не выбирая выражений, наши инструкторы объясняли, что стекла в кабине пилотов запотевают до такой степени, что, фактически, лишают летчика видимости, в то время как постоянно существует риск возгорания. В случае пожара нам было необходимо покинуть как можно скорее эту крошечную скорлупу, называемую кабиной самолета, стараясь не оказаться охваченным огнем.

Когда мы уже больше не нуждались в инструктаже, начались более неприятные события в нашей жизни, одним из которых стало то, что мы должны были научиться не зависеть полностью от наших комбинезонов, призванных защищать нас от огня в случае возгорания топлива. А это все равно что забыть сбросить шасси после взлета.

Рис. 2. «Ме-163А»

Из всех этих предупреждений и объяснений, для чего нужны рычаги, кнопки, ручки и приборы в кабине пилота, и состоял наш теоретический курс. Многое из рассказанного прошло мимо и вылетело из наших голов, но все же основные навыки, приобретенные там, остались с нами на всю дальнейшую жизнь.

Наши практические учения начались с планирующих полетов на «Ме-163А», с заменой топлива на то, которое используется в грузовых машинах. Двухмоторный «Мессершмит Bf-110» служил нашим буксировщиком, таща за собой «Ме-163А» на стометровом стальном тросе. После взлета «комета», в которой находился один из обучаемых пилотов, сбрасывала шасси и, поднявшись на несколько тысяч метров, следуя за «Bf-110», отсоединив буксирный трос, скользила по воздуху.

Наконец, подошла и моя очередь взобраться в крохотную кабину «Ме-163А». Фонарь кабины закрылся, рычаги управления были проверены, и, резко дернувшись, я бешено помчался по взлетной полосе. И вот я поднялся в воздух, и, едва колеса оторвались от земли, я почувствовал накатившую на меня волну легкого, но резко увеличивающегося волнения. На высоте трех тысяч метров отсоединил трос, и сейчас я помню несколько наиболее примечательных моментов, которые последовали в следующие минуты. Все сомнения и страхи, порожденные угрожающими фактами, на примере которых нас обучали, казалось, покинули меня, и с бьющей через край энергией я взмыл ввысь, оставляя на небе круги. Но вместе с тем очень скоро взгляд на альтиметр привел меня в чувство, и я пошел на снижение. Я слышал удары сердца, когда мой самолет с гулким звуком полетел навстречу земле, а потом осторожно стал поворачивать и, спустившись до высоты шестисот метров, пролетел над полем. Руль высоты правее… чистый проход вдоль полосы… небольшой крен, выравнивание машины, и вот я коснулся земли, заскользив по асфальту с безумной скоростью, и машина остановилась.

Я поднялся в кабине, всем своим видом показывая беспечность, и невозмутимо пошел к остальным ребятам, чувствуя себя полностью удовлетворенным. Некоторые инструкторы смотрели на меня с явной критикой во взгляде, но Тони Талер сказал, что для первого раза это была неплохая посадка, и для меня этого было вполне достаточно. В тот же момент Тони обратил наше внимание на «Ме-163А», который готовился взлетать на другой стороне поля. Для нас этот самолет был уже не планером, а истребителем с полными баками горючего, и, естественно, мы устремились через поле, чтобы поближе рассмотреть его.

Отто и Эл суетились возле самолета, как цыплята около мамы-курицы, а Рудольф Опитц пристегнул себя ремнями безопасности в кабине. Крышка люка захлопнулась… послышался треск… солнечный луч отразился от металла… и Пиц понесся по полосе, оставив клуб гари. Шасси дикими скачками понеслись по полю. Пиц надавил на ручку управления, и самолет, словно летучая мышь, оторвался от земли. Внезапно на высоте между двумя и тремя сотнями метров ревущий звук мотора смолк! Тяжелое облако гари вырвалось из хвоста самолета, который лишь секунду до этого несся стрелой ввысь, а теперь стал стремительно падать. «Пиц, будь осторожнее!» Ужас парализовал всех, кто наблюдал за этой картиной, которая напоминала замедленный кадр в фильме, хотя все происходило молниеносно. Баки были наполнены до краев. Не войди в штопор, друг! Машина блефует! Все смотревшие затаили дыхание, когда Пиц стал выправлять свой тяжелый самолет. Я закрыл глаза, ожидая взрыва, который должен был произойти неминуемо, но, чудо из чудес, самолет повернул и стал снижаться. Наверняка баки с горючим разлетятся на куски в ту же секунду, как самолет дотронется до земли, но нет, взрыва не последовало, и Пиц коснулся земли легко, словно перышко, отбросив крышку люка над собой, когда машина встала как вкопанная. Мы сразу же окружили самолет, помогая Пицу подняться с кресла и одновременно заливая водой горящий хвост самолета, который угрожающе продолжал коптить. Пиц, бледный и трясущийся, облегченно присвистнул, пожал плечами и, пробормотав что-то по поводу удачного расположения звезд в тот день, побрел в направлении столовой. Мы пошли за ним, и Тони очень красочно убеждал в нецелесообразности какой бы то ни было попытки соперничать с ним в подобных условиях, чтобы на такой малой высоте суметь вывести самолет из крена, хотя сразу же обеспечил полезными советами.

– Если такое произойдет с кем-то из вас, – сказал Тони, – тяните рычаг, чтобы быстро избавиться от горючего, и попытайтесь сесть ровно, без поворотов и наклонов.

Рис. 3. «Ме-110»

– А если удастся, берите курс прямо на кладбище, чтобы сэкономить расходы, – добавил Фритц сухо.

Спустя несколько секунд «Bf-110» приготовился к взлету, включив двигатели, и наши занятия были возобновлены. В тот вечер в суматохе мы слышали, что двигатель на самолете Пица отказал из-за неполадок, возникших при ускорении. Это могло служить правдой, а могло – оправданием. У нас не было возможности поговорить о таких вещах, потому что все технические вопросы являлись сверхсекретной темой. С другой стороны, мы уже знали, какие неполадки наиболее часто возникают при наборе скорости. Могла произойти остановка в подаче топлива, и, как следствие, мотор мог заглохнуть, но избежать этой проблемы было не так просто. Это было равносильно тому, что сказать водителю, который едет по горной дороге – серпантину, строго соблюдать скорость 60 километров и не сбавлять даже на поворотах. Как бы там ни было, но тот случай мистического спасения Пица многим из нас оставил в ту ночь надежду, что в жизни нужно верить в лучшее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.