«В полное владение и состояние привести трудно»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«В полное владение и состояние привести трудно»

Подгоняемый царским указом командующий Низовым корпусом генерал-лейтенант и гвардии майор Михаил Афанасьевич Матюшкин отправился вместе с капитаном Федором Соймоновым из Астрахани по бурному Каспийскому морю 10 ноября 1724 года. Отважный воин, генерал, по наблюдениям его спутника, испытывал сильный «страх от морской езды» и потому приказал кораблям идти вблизи берега. Вопреки опасениям плавание прошло успешно: в Дербенте Матюшкин отдохнул, осмотрел собранный в «новозаведенных садах» шафран и оценил изготовленное присланными из Венгрии «винными мастерами» из местного сырья вино, которое оказалось заметно лучше обычного кавказского «чихиря». Остальные новости были менее приятными. В Баку командующий узнал об отступлении отряда Зембулатова из Сальян и гибели его командира — и решил «приготовления к строению города» на Куре отложить «до другого удобного времени»{344}.

24 декабря Матюшкин вместе с привезенным пополнением прибыл в Решт, осмотрел находившиеся там войска и сообщил их командиру Левашову о произведении его в генерал-майоры. Но скоро прямо в столице провинции развернулись боевые действия: 6 января повстанцы атаковали укрепленный русскими караван-сарай и построенную ими «Новую крепость» на Казвинской дороге (она находилась к западу от Решта за рекой Гургевер{345}). Залп гранатами из мортир разогнал неприятельскую конницу, а батальон солдат и три роты драгун опрокинули в панике отступившую пехоту. Через три дня состоялся второй «приступ», а за ним и последующие{346}. Все они были отражены легко, так что командиры не отряжали для «отогнания» неприятеля больше двух рот, но повсеместные волнения практически парализовали управление провинцией и сбор налогов.

Ознакомившись с ситуацией на месте, Матюшкин вынужден был доложить императору, что его планы по освоению приобретенных территорий нереальны. Его донесение от 19 января 1725 года приводится ниже полностью как известный итог Персидского похода и последующих усилий российской политики в «новозавоеванных провинциях»: «Всепокорне вашему императорскому величеству рабски доношу. Будучи от Астрахани в назначенной мне путь, заезжал я в Дербень, в котором все благополучно, и по указу вашего императорского величества крепость приказал я делать; а гавен делают, и на дело оной берут с босурманских могил каменья. И зделано от зюйдовой стороны семдесят четыре сажени, глубины полдве-натцати фута; от нордовой тритцать сажен, глубины полсема фута. Токмо прошедшею осенью великим и силным штормом попортило на зюйдовой стороне пять сажен, на нордовой пятнатцеть сажен, и каменья длиною десяти футов шириною четырех футов брасало от того места, где лежали, сажен по осми и по девяти.

Тако ж был я и в Баке, в которой как салдаты, так и работные люди цынготною болезнию немогут, и на всякой день человек по пятнатцети и по дватцати умирает. И в бытность мою чрез шесть дней померло ундер афицеров и рядовых и неслужащих семдесят пять человек.

А декабря 24 дня прошедшего 724 году в Гилян я прибыл и о здешних замешателствах усмотрел, что по указу вашего императорского величества исполнить и здешние правинции в полное владение и состояние привести трудно, понеже из Ряща лутчие люди и с пожитки вышли, а осталось малое число и то подлые и скудные, и тем не надлежит быть верным. Да торговых людей армян дватцать три человека, индейцов пятдесят девят человек, и те живут на постоялых кром сараях, а домов своих и жен не имеют. Жидов семдесят пять человек, живут з женами и своими домами. Всего армян, индейцов и жидов сто пятдесят семь человек. А в Кескере ни одного жилого двора не осталось, тако ж и уездные реченных мест, оставя домы свои, все вышли и соединились з бунтовщиками мусулскими, шафтенски-ми и кесминскими обыватели, тако ж с казылбашами, с талышинцами, с тарымхалханцы, с софиляры и з горским служилым народом, имянуемом омберлю, и стоят в собрании около Ряща и Кескера по всем дорогам.

А над реченными народы командирами: меж Кескера и Ряща в десети верстах рящинской везирь мирза Мамадали; меж Кескера и Перебазара к Зинзилинскому озеру в местечке Мухал сардаров родной брат Мамат Дали хан; меж Ряща и Перебазара в деревне Посавиша помянутой деревни староста Молласайт, которые пресекают малые дороги, дабы в Рящ нищем не ходили. Близ Кескера на тевриской и шемахинской дорогах Миразис хан кескерской, родной брат кезелагацкого наипа Мир Абаса; на канбинской и кутумской дорогах, где приходят дороги от Вавилона, от Амадана, от Испагани и от Кашана, в месте Кутуме кутумской хан Усейн хан; меж Рящи и Лагажана на дорогах мизандронской и астрабацкой темижанской салтан, лагажанской везир да над персидцким войском сардар или командир Мамат Кули хан.

З бунтовщиками и с вышеписанными народами и по другим около Ряща и Кескера и Катеринполя болшим и малым дорогам собрании, по которым дорогам из лесов и из-за каналов многою стрелбою наших людей ранят и, приходя по ночам к Ряще, дома зажигают. А от Ряща до Перебазара и от Кескера до Катеринполя посылающимся за правиантом без конвою проехать невозможно, и для того посылаетца салдат в конвои человек по сту и по и по полтараста на всякой день.

По прибытии моем в сюды неоднократно с собранием к Ряще, к Новой крепости и х Кескеру приходили, и как против оных наши люди ходили, тогда все в лесу разбежались. Посылал я партии в те места, где их собрании, и, нашед на них, с тех мест збивали и ходили для публикации с листами в деревни их (дабы они к бунтовщикам не приставали, а жили б в своих жилищах в подданстве вашего величества), в которых никого не находили, однако ж те листы, прибив в деревнях, оставляли. А когда возвращались реченные партии, тогда находили дороги засечены, и в тех местах из лесов по них стреляли, а по неприятелям за частыми здешними лесами и каналами стрелять и за ними гнатца невозможно. И много помагают им здешние частые леса по каналам, которой лес подобен терновнику. А от Ряща до Кескера дорогу во многих местах лесом завалили, по которой ныне ездит невозможно, а ездят наши люди от Ряща до Перебазара, а от Перебозара водою на Катеринпол Зинзилинским озером, а от Катеринполя в Кескер сухим путем. А скрлко при вышепомянутых командирах в собрании людей, о том подлинного известия не имеетца, понеже с роспросов и с пыток взятые языки объявляют разно: сказывают тысячи по три, по пяти, по осми и по десяти, а иные по тысяче и по пятисот, а подлинно никто не сказывает.

Публиковал я здесь тако жив Кескер послал и по дорогам при пристойных местах прибивали листы, дабы здешние и деревенские жители к бунтовщикам не приставали и жили в своих домех, а которые з бунтовщиками явятца и пойманы будут, тем учинена будет смертная казнь; а ежели станут в домех своих жить, такие будут от бунтовщиков защищены, о чем и до приезду моего им от господина брегадира Левашова публиковано ж. И по публикации, которые были пойманы, те кажнены: вешаны, головы рублены и на колья сажены; а невинные по-прежнему отпускиваны в их домы, и листы для публикации им даваны, дабы они о том ведали и жили в домех своих по-прежнему, тако ж и другим объявляли. Однако ж ничто не успевает; не хотят слышеть, чтоб быть в подданстве, а к тому ж еще возбуждают их от везиря, от сардара и от протчих возмутителные лживые писма, с которых при сем прилагаю копии.

Что же по указу вашего императорского величества повелено мне, освидетелствов, прислат сахар, фруктов сухих и цытронов в сахаре, а о меди подлинное свидетелство учинить, тако ж осмотрет сколко в Гиляни и в Мизандроне ходят за шелком и, если невеликое число, то б помалу своих обучать, и о поселении здесь росийской нации, на которое сим моим покорнейше доношу. Людей росийской нации поселит здесь ныне за замешател-ствы здешними трудно. А фрукты в Гиляни родятца в садах: помаранцы и то кислые, цытроны армиды, винные ягоды и виноград, груши шапталы, гранаты лесные и мелкого роду, а которые гранаты к вашему величеству присылалис, и те были привозные. А ныне в Рящ нищем не ходят, а хотя б кто и пожелал, но собрании по дорогам проехат сюды не допущают.

И чтоб здешнею командою таких бунтовщиков унять и собрании их розогнат, так же и знатные места Гилянской и Мизандронской правинцей овладеть трудно, как изволит ваше величество усмотреть из табели. А здешней народ ни по которому образу в подданство привесть малолюдством невозможно, понеже здесь правинции немалые и людные, разстоянием от Ряща до Астрабата езды со вьюками шеснатцать дней, а в другую сторону от Ряща ж до Куры десять дней, а в езде в лесах жило и двор от двора живут по версте, по две и по три. Того ради прошу вашего императорского величества повелеть прислать сюда полков пять пехоты да нерегулярных, которым повелено быть в Гиляни по присланному ко мне из Правителствующего Сената указу донским, яицким, бунчюжным казакам и калмыком, чтоб я здешние правинции мог в подданство вашему величеству привесть.

Бывший при Низовом корпусе инженер капитан Далансон сего генваря 11 дня в Ряще умре, и ныне здесь инженера не имеетца. А для строения как в Гилянской, так и в протчих правинциях крепостей в инженерах нужда немалая. Того ради прошу вашего императорского величества повелеть прислать сюда человек двух инженеров, ибо без оных обойтитца здесь невозможно.

По указу вашего императорского величества, присланному ко мне из Правителствующего Сената, персицкому послу Измаил беку денег две тысячи рублев дано, которыми веема доволен и благодарит ваше величество; от двора своего о выезде никакого указу не имеет. А о шахе слышно, что в Ардебиле, токмо пишут сардар или командир над войски Магамет Кулия сагдинской да кутумскои хан и протчия, выманивая ево отсюда, а особливо чтоб он пожитки свои прежде себя отправил, по которым видит он, посол, что хотят обмануть. А по прибытии моем писал к нему рященской житель купецкой человек Мухаммет Гади, объявляя, чтоб он ехал отсюды и что он для следования ево пришлет не сколко подвод с людми и сам с тысячным числом людей встретит и привести без опасения обещает, также чтоб отправил наперед несколко багажу своево. И оной посол, опасаяс, ко двору своему уехат не намерен, а просит протекции вашего величества; и подал мне два писма запечатанные и подписанные на имя вашего величества, ис которых со одного перевод, тако ж и с вышереченных сардарского, ханского и рященского жителя Махамет Гади с писем копии при сем моем всепокорнейшем прилагаю. При сем же прилагаю известие о камандированных партиях, которые в бытность мою отправлялис для разорения неприятелских по лесам крепостей и войску собраней и для публикации с листами.

Вашего императорского величества

нижайший раб маеор Матюшкин

Из Ряща 19 генваря 1725 году»{347}

Петр I получить это донесение не успел — когда оно достигло Петербурга, император уже умер. Впрочем, оно едва ли его обрадовало бы — Матюшкин однозначно заявил, что находившимся в его распоряжении силам (по январской ведомости в Низовом корпусе числилось 20 234 солдата и офицера) не удалось даже овладеть всей провинцией Гилян: пятитысячный отряд смог занять только ее столицу — Решт и несколько укрепленных пунктов: крепость и редут под Рештом, Перибазар, Кескер, Екатеринполь. Предстояло думать не о путях в Индию, а об установлении реального контроля над полосой в 50-100 верст по западному и южному берегам Каспия.

Рапорт командующего показал, что в Гиляне началась партизанская война. Коммуникации русских войск беспрестанно прерывались; окрестные деревни приходилось «приводить в подданство» карательными экспедициями, проходившими в непривычных условиях («по неприятелям за частыми здешними лесами и каналами стрелять и за ними гнатца невозможно») — и сто лет спустя лесные канавы в дождь прекращали сообщение с окрестностями Решта{348}. Меры по «увещеванию» населения результата не приносили — персидские «подлые» люди оказались «к шахом своим любительны и верны». Этому способствовал и бывший визирь Мамед Али-бек: он обещал скорое прибытие шаха с верными войсками, когда всем «отпадшим и неверным» в худшем случае «жилы вытянуты будут», а в лучшем — их имущество будет «отдано на грабеж»{349}.

«Вредительный воздух», лихорадка и дизентерия косили войска: из приведенной выше общей численности корпуса почти 21% (4241 человек) были больны. В другой январской ведомости 1725 года значилось, что из общих безвозвратных потерь армии (очевидно, с начала военных действий) в 7595 человек в боях «побито» всего 113, «померло» 7333, «утонуло» 13, «повесилось» четверо, «бежали» 100 и пропал без вести 31 человек{350}.

Тем не менее логика военных решений приводила Матюшкина к убеждению, что «все бунты прекращены быть имеют» — необходимо только присылать новые пополнения, о чем просили все находившиеся вместе с ним генералы. Однако и с имевшимися в его распоряжении войсками командующий действовал активно. В январе-феврале 1725 года из Решта против «бунтовщиков» были отправлены «партии» майора Колюбакина, капитанов Путятина и Шеннинга. В коротких стычках «неприятельские люди» несли потери и уступали поле боя; но победителям, как докладывал Матюшкин 30 мая в Петербург, доставались «деревни пусты и разбиты», а обыватели, как и прежде, «ко успокоению не приходят и склонности к подданству е объявляют».

Генералы дружно требовали присылки не только пополнений, но и попов для поднятия боевого духа, чем беспокоили астраханского епископа. Он жаловался в Синод, что отправил в войска уже восемь священников, из которых двое «в разбиенном корабле на море потонули». Руководство церкви решило впредь отсылать за море безместных («крестцовых») московских батюшек{351}. Началась высылка «изменников»: в мае-июне 1725 года Матюшкин выслал 36 человек из Баку, и еще 35 «бунтовщиков» и «подозрительных» были отправлены Левашовым из Гиляна. Всего же в этом году российские власти выслали 83 человека из Баку и 73 из других мест — им предстоял долгий путь на каторжные работы в балтийский порт Рогервик{352}.

В апреле 1725 года командование и Низовой корпус «с великой горестию» узнали о смерти Петра I и принесли присягу его наследнице — Екатерине I. Генерал доложил новой императрице об очередных победах. «Отставленный» рештский визирь собрал в городке Лашемадан отряд в 500 человек и построил укрепление на переправе у реки Пасахани. Посланная против них армейская «партия» 22 мая с ходу штурмовала крепость, захватила ее и заняла город: «Конные казаки, грузинцы и армяня за ними гнали даже до Лашемадану; потом приспела наша пехота и вошли в Лашемадан, и в Лашемадану от неприятельского собрания против наших было супротивление и стрелба, однако ж при помощи Божий наши оных из Лашемадану выгнали и за Лашемадан прогнали, где оные неприятели все по лесу разбежались». «Бунтовщики» потеряли пять пушек и 50 человек убитыми при минимальных потерях «партии» (два убитых армянина и два раненых солдата){353}. В другом сражении, 4 июня, отряд полковника Чернцова разгромил повстанцев под «местечком Фумином»{354}. Матюшкин не без гордости доложил о трофеях победителей: за полгода они составили 16 пленных, 31 пушку, 259 ружей, 185 пудов свинца, 45 сабель, а также луки со стрелами, щиты, литавры, бубны и «тулумбасы» (ударные музыкальные инструменты — литавры или барабаны. — И.К.){355}.

Успехи были отнюдь не безусловными; прибывший из Гиляна в Баку Матюшкин вынужден был признать, что не в состоянии контролировать соляные промыслы и нефтяные колодцы в двадцати верстах от города. Но со временем тон донесений несколько изменился. Еще весной Левашов и Аврамов в письмах Остерману из Решта оценивали ситуацию скептически: «Покорнейше доношу вашему превосходительству, что в Гиляне бунты не утихают, хотя и ведают, что со все стороны неприятель есть, и мочи их к обороне уже нет; и Бог у них правое рассуждение отнел. Хотя и все государство уже в крайнее разорение пришло, однако ж пакоритца не хотят, и, кроме силной руки, усмирить их не надеюсь». Ему вторил Левашов: «Веема здешней развратной, а особливо отдаленной народ в совершенное покорение и послушание приводить трудно, но разве только умножением людей сие укротить можно. А впредь в содержании может многого числа людей и неудобно, но ныне ко утвержению бес того быть не можно»{356}.

Но уже в письме тому же Остерману от 17 июня генерал отметил некоторые обнадеживающие признаки:«…чрез девятимесячной бунт мало что во отменах видим, и нескольких деревень обыватели к записке и присяге приходить начели и по публикациям ружье, которое им под смертью объявлять велено, приносить почели. И великая в том нужда имеетца, чтоб у здешних ружье перевесть, но сие дело их сумнительно, понеже сходственно прежнему; не во иное время, но в работную пору, чтоб им не мешать то чинить начали»{357}.

Донесения командующего также как будто свидетельствуют о том, что сопротивление стало ослабевать: в местах, где побывали российские «партии», «обыватели» приходили «с покорностию» и «по своему закону учинили присяги»; покорившиеся сдавали оружие под угрозой смертной казни. Левашов в августе докладывал, что после посылки новых отрядов из 88 деревень, «разумеетца под страхом наших партий, обыватели к записке являютца» и предоставляют русским властям «окладные списки» налогообложения{358}. Судя по этим донесениям, перелом в настроении «обывателей» был вызван не только репрессиями: уставшие от военных тревог и поражений крестьяне не могли бросить свои хозяйства и пашни и вынуждены были демонстрировать лояльность — сдавать оружие и даже начать платить подати. Очевидно, сыграло свою роль и разочарование «бунтовщиков» в обещании их предводителей о помощи со стороны шаха; Тахмаспа с войсками в Гиляне так и не дождались, и прошел слух о его пленении афганцами.

«Приводить в послушание» свободное и воинственное население Дагестана было тем труднее, что строительство российских укреплений воспринималось как покушение на их земли. Отдельные нападения на солдат и рабочих перешли в настоящие боевые действия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.