Идея «воли»
Идея «воли»
«Глубокое невежество подавляющего большинства русского провинциального дворянства первой четверти XIX века, его упорное нежелание принимать активное личное участие в хозяйственной, общественной и культурной жизни своего уезда, своей губернии и своего государства – все это крайне отрицательно сказывалось на развитии производительных сил и просвещения в центральнонечерноземных губерниях России, резко сужая возможности помещиков региона принять деятельное участие в процессе преобразования традиционных основ аграрного строя».
(С. Козлов)
О том, что крепостное право – это не самый лучший социальный институт, задумывались давно. Я не имею в виду гуманистов-моралистов вроде Радищева. Давайте уж честно – любому государству гуманизм и мораль интересны в последнюю очередь. Так, в САСШ движение за освобождение рабов (аболиционисты) было раскручено лишь тогда, когда определенным кругам это стало экономически выгодно. Знаменитый аболиционистский роман Гарриет Бичер – Стоу «Хижина дяди Тома» представляет из себя обычную «заказуху»[6]. Тем более что гуманисты обычно не задумываются о том, каким образом претворить в жизнь свои идеалы. Или предлагают такие варианты, что страшно становится…
Но имелись в России и более серьезные люди. Первым об отмене крепостного права заговорил вельможа екатерининских времен, наставник будущего императора Павла Петровича Никита Иванович Панин. Этот человек был сторонником изменения вектора политики России. Он полагал, что нет смысла лезть в европейские разборки. Вслед за Ломоносовым он считал: «Россия прирастает Сибирью». Но для освоения Сибири и Дальнего Востока требовались люди. А их не было. Большинство народа являлись крепостными и работали на бар. Именно поэтому Панин и его последователи выступали за отмену крепостного права. Впоследствии к Сибири добавилась и Русская Америка, которую требовалось осваивать. Вообще-то полный провал освоения Аляски связан прежде всего с тем, что осваивать её было некому…[7]
Идеи освобождения крестьян подхватили декабристы. И уже у них проявилось главное различие между дворянами, стремившимися освободить крестьян исходя из определенных интересов, – и крестьянским менталитетом. Дело в том, что реформаторы планировали дать народу «волю» без земли. А крестьяне были на это решительно не согласны. Так декабрист Иван Якушкин вроде бы собрался дать крестьянам вольную. Но, как вы, наверное, догадались, без земли. На что мужики ему ответили:
– Нет уж. Пусть мы будем ваши, а земля – наша.
То же самое собирался сделать и другой член подпольного общества, Михаил Лунин. Но – тоже – без земли. Даже в своем завещании он предлагал своему наследнику, двоюродному брату, проделать подобный фокус. Но тот то ли не захотел, то ли не решился.
Без земли – эта идея будет постоянно вставать у декабристов. Конечно, они брали пример с «передовой Европы». Да только ведь там уже была достаточно развита промышленность. А в России куда было податься безземельному мужику? Либо обратно – к барину в батраки, либо в лес с кистенем.
Стоит упомянуть и ещё один факт. В 1812 году, во время нашествия Наполеона на Россию, французский император, когда понял, что события идут не так, как ему хотелось бы, подумывал об издании манифеста об освобождении российских крестьян. Очень серьезно подумывал – он приказал найти людей, помнивших восстание Пугачева, и подолгу с ними беседовал. Технически это сделать было бы не слишком трудно. Требовалось только найти какого-нибудь авантюриста, который провозгласил бы себя «счастливо спасшимся императором Павлом Петровичем» и издал бы соответствующий Указ. И вот как вы думаете – у многих русских солдат хватило бы патриотизма сражаться против Наполеона после такого? По разным причинам Наполеон на этот шаг не пошел. Хотя в Петербурге подобной возможной выходки корсиканца панически боялись.
Об освобождении крестьян задумывались не только бунтари и внешние враги. Об этом же думал и Александр I. 20 февраля 1803 года был подписан Указ «О вольных хлебопашцах». Это ни в коей мере не было «волей», данный документ всего лишь регулировал процедуру выкупа крестьян на волю с землей. То есть выкупиться из рабства мог крестьянин и до этого. Теперь он мог кроме всего прочего откупить и кусок земли. Правда, крестьянин имел возможность это сделать только в том случае, если на это был согласен помещик.
Как видим, ничего особо революционного в Указе не было. Однако он встретил бешеное сопротивление высших чиновников, большинство из которых являлись крупными замлевладельцами. Император стал получать анонимки, в которых говорилось – дескать, твоего папу, Павла I, прибили, а ведь можем и тебя… При следующем императоре, Николае I, Указ просто «забыли» включить в Свод законов Российской империи.
Вообще-то Николай I несколько раз пытался создавать комиссии по вопросу освобождения крестьян. Так два раза, в 1842 и 1847 годах, представителями высшей бюрократии были фактически провалены предложенные лично императором законы, являвшиеся первым и очень серьезным шагом к «воле».
С Законом 1847 года вышло вообще интересно. В 1834 году, беседуя с одним из приближенных, император заявил:
– Я хочу вести процесс против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян по всей империи.
Николай I понимал, что он затеял очень непростое дело. Кому охота терять хялявный доход? Вспомните гоголевского Манилова. Ну кто он без своих крепостных? Поэтому вопрос разрабатывался в страшной секретности. Было создано три «уровня допуска» – вот в такой обстановке глубочайшего подполья работали созданные императором комитеты.
И вот в недрах одного из комитетов возник проект закона.
«Мысль закона состояла в том, что помещики могли по добровольному соглашению с крестьянами уступать им свои земли в постоянное наследственное пользование на известных условиях. Эти условия, раз составленные и утвержденные правительством, не должны были меняться; таким образом крестьяне будут прикреплены к земле, но лично свободны, а помещик сохранит за собою права собственности на землю, к которой прикреплены крестьяне. Помещик сохранял судебную власть над крестьянами, но уже терял власть над их имуществом и трудами; крестьяне работали на помещика или платили ему столько, сколько было поставлено в условии. Зато помещик освобождался от обязанностей, какие на нем лежали по владению крепостными, от ответственности за их подати, от обязанности кормить крестьян в неурожайные годы, ходатайствовать за них в судах и т. д.».
(В. О. Ключевский)
2 апреля 1842 года закон вышел. Но
«…ему дана была такая редакция, которая почти уничтожила его действие. К тому же на другой день по издании закона последовал циркуляр министра, которым тогда был Перовский; этот циркуляр и разделал закон; в нем было подтверждено с ударением, что права дворян на крепостных крестьян остаются неприкосновенными, что они не потерпят ущерба в этих правах, если в силу закона не пойдут на сделки с крестьянами».
(В. О. Ключевский)
Дальше все пошло таким же образом.
«Закон 8 октября 1847 г., предоставлявший крестьянам имений, продававшихся с публичного торга, выкупаться с землей: две трети дворянских имений состояли в неоплатных долгах казенным учреждениям. Сумма этих долгов близко подходила к миллиарду. Собственно говоря, освобождение крестьян можно было бы совершить чисто финансовой операцией, назначив срок для уплаты долгов, а потом конфисковать имения, как они конфискуются и теперь частными банками. Но не хотели прибегать к такой политической стратагеме, пользуясь затруднительным положением дворянства. Имений, которые продавались с публичного торга, было множество, но, чтобы крестьяне могли выкупаться, нужно было устроить удобный для них порядок аукциона, устроить известный порядок оповещения крестьян о продаже, наконец, устроить им возможность получать ссуды (редкое имение могло тотчас собрать достаточное количество своих денег), ничего этого не было предусмотрено. Закон просто был брошен в аукционную залу, со всех сторон полились представления о затруднениях, какие встречались при применении закона… Высочайшая власть не отменяла закона, но через несколько месяцев вышло новое издание Свода законов; закона 8 октября там не оказалось. Имения продавали с торгов, крестьяне обращались с ходатайством к правительству; им говорили, что закона об этом нет, им показали издание, и просители не находили его там.
…
Точно так же разделан был закон 1848 г., предоставлявший крестьянам право приобретать недвижимую собственность. Он был так выражен, что крестьяне отказались от пользования этим законом. Крестьяне могли приобретать недвижимую собственность с согласия помещика; они должны были заявлять помещику свое желание и возможность приобрести собственность: землевладелец мог и отказать в этом согласии, но он знал, что у крестьянина есть капитал, и, пользуясь своим правом, мог отнять его или мог дать согласие на покупку собственности, а потом взять у крестьянина, ибо оставалась еще в полном действии статья, которая гласила, что крестьянин не имеет права начинать иск. Значит, закон одной рукой давал сословию право, а другой подчинял пользование этим правом безграничному произволу».
(В. О. Ключевский)
То есть получалось: никто не протестовал, никто не высказывался против воли императора. Просто чиновники аккуратно и незаметно делали так, чтобы эти законы не работали.
Еще несколько раз Николай I пробовал создавать комиссии по этому же вопросу. Все они быстро вырождались в бессмысленную говорильню. Кое-чего Николай I все же добился. В 1833 году появился закон, запрещающий продавать крестьян «с разлучением от семьи». В 1841 году запрещено было продавать крестьян в розницу, без земли; в 1843 году запретили приобретать крестьян безземельным дворянам; в 1847 году было предоставлено министру государственных имуществ право приобретать за счет казны население дворянских имений. Это была та основа, от которой начал дело Александр II.
Но итоги были куда меньше желаемого. Бюрократия – страшная вещь. Она смогла противостоять даже Николаю I, который был очень волевым человеком и помыкать собой не позволял. Но тем не менее…
«Момент истины» наступил после позорного поражения в Крымской войне. Одной из причин поражения было то, что Россия оказалась технически отсталой. У противников России было лучшее оружие. В России практически не было железных дорог – то есть вопрос с доставкой боеприпасов, продовольствия и подкреплений на театр военных действий стоял очень остро. Требовалась индустриализация страны. А как её проводить, если нет свободных людей? Так что вопрос об освобождении крестьян встал мрачной тенью на горизонте.
Но давайте разберемся – а кто в России пахал землю? Основных категорий было две – помещичьи и государственные крестьяне. Имелись ещё удельные, работавшие на землях, принадлежавших членам императорской фамилии, но их было немного, около 500 тысяч в 1858 году. Они особой роли не играли.
Начнем с государственных крестьян. Число их менялось – когда-то было больше, когда-то меньше. В 1858 году их численность составляла 40 % землепашцев. Эти люди являлись «государственными крепостными». То есть они были «привязаны» к земле, не могли сменить место жительство и род занятий. Но самодура-барина над ними не имелось. На управляющего же, если тот слишком «борзел», крестьяне имели право жаловаться.
Государственные крестьяне имели куда больше «степеней свободы», нежели «барские». Они могли выступать в суде, заключать сделки, владеть собственностью. Государственным крестьянам было разрешено вести розничную и оптовую торговлю, открывать фабрики и заводы.
На Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, на Севере жили исключительно государственные крестьяне. Вообще-то их положение было очень зыбким. Все знают, что Екатерина II раздавала огромные поместья своим приближенным. А откуда они брались? Именно оттуда. Государственные крестьяне переходили в разряд барских. Это и явилось главной причиной восстания Пугачева.
Мало того, крестьянина могли «приписать» к заводам. Вот что, например, пишет Михаил Бакунин, познакомившийся в ссылке с алтайскими «заводскими крестьянами»:
«Эти крепостные в десять раз более угнетенные и несчастные, чем самые бедные помещичьи крестьяне. Они платят подати и несут все прочие повинности, рекруты их поступают не в солдаты, а на 25–летнюю каторжную работу в серебряных рудниках. Они несут барщину, и какую еще барщину! Во всякое время, во время работ, в распутицу они должны по приказанию, по чистому произволу горного начальства возить лес, дрова, уголь, руду за 100, за 200, иногда за 300 верст. Они обязаны продавать свой хлеб исключительно на заводы отнюдь не дороже 28 копеек за пуд ржаной муки».
(М. Бакунин)
Но хуже всего было тем «заводским», кто попадал в «рекруты». Напомню, что в те времена армия комплектовалась на основе рекрутской повинности. Когда объявлялся рекрутский набор – то определенное количество молодых парней отправлялось служить. Дело, как правило, решал жребий. А заводские крестьяне вместо службы попадали, по сути, на «четвертак» на каторгу в рудники. Согласитесь, разница есть. Конечно, солдатская служба в те времена была не сахар, но всё – таки рекруты понимали, что они идут защищать Отечество, а не работать на износ за «так» под землей. Какие на рудниках были условия труда и жизни – можете себе представить…
Между прочим, имелись в Российской империи сторонники совсем иного пути, нежели отмена крепостного права. Они предлагали… «приватизацию». То есть – раздать государственных крестьян частным владельцам. К счастью, их не послушали. Потому что, если бы рискнули такое сделать – то началось бы такое, что восстание Пугачева показалось бы на этом фоне мелким проходным эпизодом.
«Некоторые историки, стремясь отыскать причины, заставившие Александра II приступить к реформам, пробуют их вывести прямолинейно – из статистики народных бунтов. На это заметим, что крестьяне в ту пору волновались, в общем, не больше, чем прежде; однако ожидали, и это ожидание было хорошо известно властям, но прежде всего и более всего министерству внутренних дел, возглавляемому Ланским. Министр не только докладывал царю, но, надо думать, нарочито сгущал, завышал опасность новой пугачевщины. Молчащий народ казался не менее страшным, чем бунтующий: отсутствие прямого контакта, диалога между властью и народом, отсутствие у населения буржуазных лидеров, как это было, например, во Франции, – все вместе это увеличивало страх перед “иррациональными”, только самим крестьянам понятными причинами, которые вдруг могут поднять их на бунт».
(Натан Эйдельман)
Хотя и были звоночки…
«В 1854 г. был обнародован манифест об образовании государственного ополчения, о призыве ратников на помощь регулярным войскам; это обычный манифест во время тяжелых войн, и прежде такие манифесты не приводили ни к каким особенным последствиям. Но теперь время было не то; между крепостными распространился тотчас слух, что, кто из них добровольно запишется в ополчение, тот получает волю со всею землею. Крестьяне (сначала в Рязанской губернии) стали обращаться к начальству с заявлением желания записаться в ратники. Напрасно местные власти уверяли, что никакого такого закона нет; крестьяне решили, что закон есть, но помещики положили его под сукно. Волнение, обнаружившееся в Рязанской губернии, отозвалось на соседних: Тамбовской, Воронежской, Пензенской, распространилось и далее, до Казанской губернии. Всюду крестьяне приходили в губернские города и требовали у начальства государева закона о воле для тех, кто запишется в ополчение; пришлось прибегать к вооруженной силе, чтобы усмирить это волнение».
(В. О. Ключевский)
А что помещики?
«Крепостное помещичье хозяйство, основанное на невольном труде, очевидно, расстраивалось, несмотря на все искусственные меры, которыми старались его поддержать. Одной из этих мер было развитие барщинного хозяйства на счет оброчного. Мы знаем, что в XVIII в. оброчное[8] хозяйство всюду преобладало над барщинным; в XIX в. помещики усиленно переводят крестьян с оброка на барщину; барщина доставляла землевладельцу вообще более широкий доход сравнительно с оброком; помещики старались взять с крепостного труда все, что можно было взять с него. Это значительно ухудшило положение крепостных в последнее десятилетие перед освобождением. Особенным бедствием для крепостных была отдача их на фабрики в работники; в этом отношении успехи фабричной деятельности в России в XIX в. значительно совершались на счет крепостных крестьян.
…
Помещичьи хозяйства, несмотря на замену оброка барщиной, падали одно за другим; имения закладывались в государственные кредитные учреждения; но взятые оттуда капиталы в большинстве случаев не получали производительного занятия; так дворянские имения, обремененные казенными долгами, не увеличивали производительного оборота в помещичьем хозяйстве».
(В. О. Ключевский)
Помещица Смоленской губернии Елизавета Водовозова пишет в своих воспоминаниях:
«В нашей местности было много крайне бедных, мелкопоместных дворян… Одни из них имели по два-три, а у более счастливых было по десяти-пятнадцати крепостных. Некоторые домишки этих мелкопоместных стояли в близком расстоянии друг от друга, разделенные между собой огородами, а то и чем-то вроде мусорного пространства, на котором пышно произрастал бурьян, стояли кое-какие хозяйственные постройки и возвышалось иногда несколько деревьев… Перед жалкими домишками мелкопоместных дворян (небольшие пространства луговой и пахотной земли находились обыкновенно позади их жилищ) тянулась длинная грязная улица с топкими, вонючими лужами, по которой всегда бегало бесконечное множество собак, разгуливали свиньи, проходил с поля домашний скот…
Как и все тогдашние помещики, мелкопоместные дворяне ничего не делали, не занимались никакою работою. Этому мешала барская спесь, которая была еще более характерною чертою их, как и более зажиточных дворян. Они стыдились выполнять даже самые легкие работы в своих комнатах. Книг в их домах, кроме сонника и иногда календаря, не существовало, чтением никто не занимался, и свое безделье они разнообразили сплетнями, игрою в “дурачка” и “мельника” и поедом ели друг друга… Эти грубые, а часто и совершенно безграмотные люди постоянно повторяли фразы вроде следующих: “Я – столбовой дворянин!”, “Это не позволяет мне мое дворянское достоинство!..” Однако это дворянское достоинство не мешало им браниться самым площадным образом…»
Кроме всего прочего, помещичья собственность являлась во многом фикцией. Так, к 1859 году 44 тысячи имений, в которых числилось семь миллионов ревизских душ[9], были заложены в казну. Больше двух третей дворянских имений, в которых обитали две трети крепостных крестьян, являлись, скажем так, «условной» собственностью. Долга на этих заложенных имениях числилось в 1859 году свыше 450 миллионов рублей.
«Дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства. Если бы мы предположили вероятность дальнейшего существования крепостного права еще на два-три поколения, то и без законного акта, отменившего крепостную зависимость, дворянские имения все стали бы государственной собственностью».
(В. О. Ключевский)
При этом господа помещики этого своего двусмысленного положения в упор не понимали. За сто лет[10] они привыкли к тому, что не они живут для государства, а государство – для них. Кстати, почти те же самые настроения наблюдались у дворян во Франции перед Великой французской революцией. Кончилось это для них очень скверно. Типичный признак вырождающегося социального класса – люди с песнями шагали по направлению к пропасти.
К сожалению, ждать сто лет, чтобы дать им спокойно догнить до конца, времени не было. Международное значение Крымской войны можно охарактеризовать словами: «Акела промахнулся!» Россия перестала быть самой сильной страной в Европе. Что случается дальше – смотрите в тексте Киплинга.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.