В студеных широтах

В студеных широтах

В отличие от Балтийского и Черноморского Северный флот, взаимодействуя с 14-й армией Карельского фронта, всю войну был подчинен непосредственно наркому ВМФ. Объяснялось это тем, что основная задача его оставалась, если можно так сказать, чисто морской – обеспечение безопасности внешних конвоев. Чтобы конвои благополучно дошли до наших портов, надо было защитить их от нападений врага, создать соответствующий оперативный режим на всем морском театре. Это было очень трудно. В решении этой задачи участвовали и наши союзники. Понимая значение наших северных коммуникаций, гитлеровцы сосредоточили здесь мощные силы – корабли всех классов, сотни самолетов.

На наш Северный флот, самый молодой и самый бедный кораблями, с первых дней войны выпали тяжелейшие испытания. Вместе с союзниками он охранял конвои, наносил удары по вражеским портам и коммуникациям, рука об руку с армейцами защищал свою главную базу с суши.

Советское командование рассчитывало, что Англия, располагавшая весьма сильным флотом, сможет оказать нашим североморцам действенную помощь хотя бы в районе Варангер-фьорда, через который проходили самые оживленные вражеские коммуникации. Но эта помощь даже в самые трудные годы ограничилась несколькими тральщиками да двумя подводными лодками. Однако мы не очень упрекали за это: понимали, что союзникам тоже нелегко, у них тоже каждый корабль на счету.

Союзные конвои формировались обычно в портах Лох-Ю, Скапа-Флоу (Англия) и Рейкьявик (Исландия). Вначале в каждый конвой входило по 6–10 транспортов. А с марта 1942 года это число возросло до 30 и даже 40. Транспорты шли под охраной множества кораблей: эскадренных миноносцев, корветов, фрегатов, тральщиков, охотников за подводными лодками. Иногда в охрану конвоя включались крупные корабли: линкоры, крейсера и авианосцы.

Британская военно-морская миссия в СССР, как уже говорилось, имела свои отделения в Полярном и Архангельске, где в ее распоряжении были радиостанции для связи с адмиралтейством и базой в Исландии. Перед выходом конвоя командование Северного флота извещалось о его составе, времени выхода, пути следования. Большую часть перехода конвой охраняли силы союзников. Наши североморцы включались в охрану конвоя уже на подходах к Мурманску и Архангельску.[53] В воздух поднималась истребительная авиация, в походном ордере занимали места наши эсминцы и катера противолодочной обороны.

Морские пути на Севере во многом зависят, от природы. Англичане очень неохотно пускались в путь в полярный день, когда круглосуточно светит солнце. Обычно в это время потери транспортов возрастали. Полярная ночь была нашим союзником и облегчала скрытный переход.

Наш Главный морской штаб постоянно следил за движением конвоев, и мы принимали все меры, чтобы обезопасить их переход. В 1943 году гитлеровцы несколько ослабили удары по нашим коммуникациям. Теперь против конвоев они использовали главным образом подводный флот. Бомбардировочную же авиацию в связи с ухудшением положения на фронте немцы были вынуждены перебросить с Севера на другие направления. В январе и феврале в советские порты пришли 3 союзных конвоя, не потеряв ни одного транспорта.

Английское командование для большей безопасности стало делить конвои на две части по 13–19 транспортов в каждой. Выходили они с интервалами от 4 до 8 суток. Обе части конвоя охранялись отрядами прикрытия, в которые входили два-три крейсера и несколько эсминцев. Кроме того, у побережья Норвегии занимали позиции 5–б английских и советских подводных лодок.

Несмотря на то что первые три конвоя дошли без потерь, союзники заявили, что больше транспортов они к нам пока посылать не будут, так как начинается полярный день. Этот перерыв в доставке грузов продолжался 7 месяцев. Советскому правительству пришлось заявить, что дальнейшая задержка конвоев лишена всяких оснований и может быть расценена как попытка союзников сорвать взятые ими на себя обязательства.

Союзники возобновили движение конвоев только в ноябре. До февраля 1944 года они сохраняли систему деления их на две части. Учитывая, что немецкие линейные корабли базируются в Альтен-фьорде, английское командование вновь усилило охрану конвоев. Их теперь сопровождали не только крейсерские отряды ближнего прикрытия, но и отряды оперативного прикрытия, в состав которых входили линкор, крейсер и эсминцы.

В декабре 1943 года потребовалось разобраться с некоторыми вопросами на Северном театре, и особенно с обеспечением наших внешних и внутренних коммуникаций. По указанию Ставки я вылетел в Полярный. Немцы уже стали редко появляться над главной базой флота. Но как-то в течение дня несколько раз раздавался сигнал воздушной тревоги, и нам пришлось работать в подземном КП, удивительно точно названном «Скала». Над нами возвышались своды гранита метров 20 толщиной, а сквозь стальные двери не проникал даже грохот сравнительно близких разрывов бомб. Операторы по телефону принимали донесения о том, что происходило в воздухе и на воде, и наносили данные на карту. Работники штаба трудились спокойно и сосредоточенно. Только адмирал А.Г. Головко, человек по натуре беспокойный, энергичный, не мог усидеть и несколько раз поднимался в свой наземный кабинет. Наконец налет кончился. Все покинули убежище и поднялись в помещение штаба. День выдался ясный, что не так уж часто бывает в этих местах. Нам подали чай, и разговор зашел о последних событиях.

Больше всего нас беспокоил немецкий линкор «Шарнхорст». Комфлота то и дело спрашивал разведчиков и операторов, где сейчас находится фашистский линкор. Все мы в те минуты думали об охране конвоев, шедших из Исландии в Мурманск и Архангельск. Мы уже встретили очередной конвой, а другой проводили на запад. Несколько английских эсминцев стояло в Полярном, а корабли и авиация Северного флота готовились вместе с англичанами прикрывать транспорты в наиболее опасных районах.

В эти дни в Кольский залив прибыл английский отряд прикрытия в составе линкора «Дьюк ов Йорк», крейсера «Ямайка» и 4 эсминцев, а вслед за ним – крейсерский отряд ближнего прикрытия, который обеспечивал переход конвоя «РА-55А». Вскоре они снова вышли в море с очередными группами транспортов. Утром 26 декабря английское адмиралтейство оповестило все свои корабли, находившиеся в северных морях, о том, что в Альтен-фьорде фашистского линкора «Шарнхорст» нет. Это насторожило всех. Было ясно, что линкор вышел в открытое море. С тревогой мы следили за донесениями с конвоев. Днем командир английского крейсерского отряда вице-адмирал Бернет сообщил, что видит немецкий линкор. «Шарнхорст» дважды пытался атаковать конвой «РА-55В». Корабли прикрытия отбили эти атаки. Отряд оперативного прикрытия под командованием адмирала Фрезера в это время был в Норвежском море. Узнав о появлении фашистского линкора, Фрезер устремился к нему. «Шарнхорст» оказался между двух огней. Ему так и не удалось вырваться из ловушки. В бою у мыса Нордкап «Шарнхорст» получил тяжелые повреждения и пошел ко дну. Таким образом, усиление охраны конвоев, применение групп оперативного прикрытия оправдали себя. Фашистская Германия потеряла последний боеспособный линейный корабль. Это ослабило угрозу конвоям от вражеских надводных кораблей, но транспорты по-прежнему выпускались под сильным прикрытием, в сопровождении 3–4 крейсеров.

Приближаясь к нашим берегам, примерно в 30 милях от Териберки, конвои обычно делились на две группы – мурманскую и беломорскую. Английский эскорт вел мурманскую группу в Кольский залив, а корабли Северного флота сопровождали беломорскую группу в Архангельск. После разгрузки североморцы вели транспорты в Мурманск, где формировались обратные конвои.

Я побывал в частях, оборонявших полуострова Средний и Рыбачий, встретился с командующим Северным оборонительным районом генералом С.И. Кабановым, моим старым знакомым. В 1941 году он возглавлял героический гарнизон Ханко, потом был комендантом Ленинграда в самые тяжелые блокадные месяцы. Здесь у него тоже была нелегкая служба. Гитлеровцы ни на один день не оставляли в покое гарнизоны Среднего и Рыбачьего.

– Канонада здесь иногда поднимается такая, – сказал С.И. Кабанов, – что чувствую себя снова на Ханко или в Ленинграде.

С его КП на полуострове Среднем просматривался весь Варангер-фьорд. Каждый фашистский конвой, выходящий из Петсамо, сразу же засекался нашими наблюдателями. Тотчас же батареи 133-го отдельного артиллерийского дивизиона, расположенного на полуострове, открывали огонь. Наши береговые артиллеристы били по транспортам, а немцы – по нашим батареям. На моих глазах однажды разгорелся такой бой. Грохот стоял оглушительный. Когда чуть стихло, я спросил Кабанова:

– Как успехи?

– Трудно судить, – ответил он. – Вражеские транспорты, видите, укрыты дымзавесой. Нам приходится стрелять, по существу, по площади. А при такой стрельбе трудно рассчитывать на прямое попадание в такую цель, как корабль.

Но бой на этом не кончился. Из дымового облака, окутавшего вражеский конвой, доносились орудийные выстрелы, взрывы. В дело вступили наши торпедные катера. Противника подвела своя же дымзавеса: в дыму немцы не разглядели наши катера, а те атаковали со стороны берега, откуда их совсем не ждали. Этот метод впервые применил старший лейтенант дважды Герой Советского Союза А.О. Шабалин. Затем его освоили командиры многих катеров. Атаки катерников, как правило, приводили к успеху.

Между прочим, всякая атака торпедных катеров сопряжена с большим риском и требует большой смелости. Я позволю себе сравнить действия катерников со штурмовиками. И тем и другим для успеха требуется подойти вплотную к цели. Дымовые завесы – вещь обоюдоострая, они закрывают не только атакующие катера, но и цель. Я помню, перед войной мы на Черном море проводили много учений с участием торпедных катеров. Замечательным мастером торпедных атак показал себя уже тогда И. Кравец. Этого командира очень любил командующий. И потому, пожалуй, особенно донимал его, когда атака не удавалась.

– Опять промазал. От кого угодно, но от тебя-то я этого не ожидал!

– Ну, товарищ командующий! – оправдывался Кравец. – Всему дым виной. В нем, как в лесу, ничего не видать. Я считал, что «противник» справа, а выскочил из дымзавесы, гляжу, он слева…

Североморские катерники действовали отважно и умело, хотя в Баренцевом море в мороз, в сильную волну, в тумане или в облаке снежного заряда нелегко морякам этих маленьких стремительных кораблей.

В 1943 году на Севере противник наибольшие потери понес от авиации, подводных лодок и торпедных катеров.

Радовали успехи североморских подводников. Их активность явилась неожиданностью для фашистов:

ведь в 1942 году мы потеряли несколько лодок, что должно было ослабить наши подводные силы. Но этого не произошло. Наши лодки совершали походы к берегам Норвегии, охраняли союзные конвои, действовали на вражеских коммуникациях. Летом, когда арктическая навигация была в разгаре, две позиции лодок были установлены в районе мыса Желания, севернее Новой Земли, чтобы воспрепятствовать возможному проходу немецких надводных рейдеров в Карское море.

Наши подводники действовали даже в Варангерфьорде, но там противник создал самую крепкую противолодочную оборону. А.Г. Головко пожаловался, что большая часть потерь подлодок приходится на Варангер-фьорд. Мы взвесили все «за» и «против» и решили без крайней надобности не посылать лодки в этот очень ограниченный район.

За первые четыре месяца 1943 года наши лодки потопили и повредили более сорока вражеских судов. Этот успех был достигнут в результате глубокого изучения накопленного боевого опыта. Четко организовали разведку, при поиске вражеских конвоев более умело стала использоваться гидроакустическая аппаратура. Нередко темными ночами подводники, пользуясь гидролокацией, всплывали на поверхность в непосредственной близости от вражеских судов и поражали их, как говорится, в упор. Командиры-подводники отлично изучили тактику противника. Обычно фашистские конвои не удалялись от берега, опасаясь нашей авиации и надводных кораблей. Учитывая это, наши лодки стали занимать позиции у берега и атаковать, откуда фашисты меньше всего ожидали. Так обычно поступал командир лодки «С-101» капитан 3 ранга П.И. Егоров, потопивший 3 транспорта, сторожевой корабль и подводную лодку, 4 транспорта потопила «С-56» под командой капитан-лейтенанта Г.И. Щедрина. По 3 судна потопили «С-55» и «М-122» (командиры капитан 3 ранга Л.М. Сушкин и капитан-лейтенант П.В. Шипин), причем экипаж Сушкина пустил на дно большой транспорт «Амерланд» с ценным грузом.

Большие потери, понесенные гитлеровцами в зимние месяцы на коммуникациях у северных берегов Норвегии, вынудили их дополнительно выделить крупные силы для охраны своих перевозок. Они начали ставить дополнительные противолодочные минные заграждения, усилили противовоздушную оборону. Усилили и охрану конвоев – на каждый транспорт теперь посылали 3–4 корабля эскорта.

– Эх, побольше бы нам подводных лодок! – сказал как-то Головко.

Да, самолетов североморцам мы смогли подбросить достаточно, а вот с кораблями было сложнее.

Я уже писал, что к началу войны мы не успели достроить много кораблей. Война их застала на стапелях.

А потом некоторые (самые мощные!) судостроительные заводы пришлось эвакуировать. Такая же судьба постигла и многие кооперировавшиеся с ними предприятия. Война потребовала сосредоточения всех сил страны на производстве вооружения для сухопутного фронта. Строительство кораблей стало делом исключительно сложным. Не хватало и производственных мощностей, и металла, и энергии. Начальник Управления кораблестроения Н.В. Исаченков, весь его коллектив выбивались из сил и все же кое-что смогли сделать. В результате даже в самое тяжелое для нас время флот пополнялся новыми кораблями. В 1942–1944 годах, например, моряки получили 2 легких крейсера, 6 эсминцев и сторожевых кораблей, 29 подводных лодок, свыше 450 боевых катеров, около 300 различных тральщиков, свыше 1100 вспомогательных судов и различных плавучих средств. Помню, как создавались новые 100тонные тральщики. Несмотря на все трудности, мы потребовали от конструкторов, чтобы корабли были хорошие, с высокими боевыми качествами. В короткий срок был разработан проект такого корабля. Корпус его для облегчения изготовления делался с прямолинейными обводами. Но корабль получился довольно быстроходным, маневренным и устойчивым. Мы стали сооружать по 5 таких кораблей в месяц.

Наладили мы и строительство подводных лодок. Вот и на Север поступили прямо с завода по железной дороге восемь «малюток». Почти все они были построены на добровольные пожертвования трудящихся, а одна – на деньги, собранные женами и вдовами моряков; они сами дали ей название – «Месть».

А чтобы пополнить потери крупных лодок, корабли пришлось переводить с других флотов.

6 новых лодок типа «С», как уже знает читатель, пришли в Кольский залив с Тихоокеанского флота, совершив подлинное кругосветное плавание через Тихий и Атлантический океаны. Прибыв в северные широты, экипажи этих лодок сразу же включились в боевые действия. Люди оказались хорошо подготовленными. На Тихоокеанском флоте подводники учились много и целеустремленно. А условия плавания там такие же суровые, как и на Севере. Вообще с Тихоокеанского флота вышло много опытных подводников, сейчас некоторые из них занимают высокие посты на разных флотах.

Я с удовольствием встретился с североморцами-подводниками, поздравил их с боевыми успехами. Посетили мы с А.Г. Головко аэродромы. Обошли строй самолетов-истребителей, готовых в любой момент вылететь навстречу врагу. Мне представили летчиков, отличившихся в последних боях. Веселые, жизнерадостные парни. И не поверишь, что они каждую минуту рискуют жизнью.

Комфлота откровенно восхищался своими летчиками. Рассказывать о них он мог без конца. Летчики решали все более сложные задачи. Если в первый период войны североморским авиаторам приходилось вести бои большей частью над своей территорией и над союзными конвоями недалеко от наших берегов, то в сорок третьем они все чаще действовали над вражескими коммуникациями на большом удалении от базы. Соотношение сил в воздухе теперь стало примерно равным – у нас около 300 самолетов, фашисты здесь имели почти столько же. Правда, у противника оставалось преимущество в маневре силами: у него аэродромов было намного больше и находились они в северо-восточной части Норвегии. Назову некоторые: Лаксэльвен, Хебуткен, Луостари, Тромсе, Боде, Бардуфосс. Наши же аэродромы располагались намного дальше от коммуникаций противника. И все же летчики ВВС Северного флота упорно боролись за господство в воздухе, чаще стали делать налеты на аэродромы противника, причем начали практиковать удары по нескольким аэродромам одновременно. Подчас воздушные бои разыгрывались непосредственно у главной базы или над конвоями. В них участвовали мощные авиационные силы.

Наиболее активно пришлось действовать 6-й истребительной бригаде и 255-му истребительному полку. Среди истребителей было много последователей летчика-северянина дважды Героя Советского Союза Б.Ф. Сафонова. Ими командующий флотом особенно гордился и, когда мы бывали на аэродромах, пользовался случаем представить лучших из них.

В сентябре 1943 года разведка обнаружила скопление нескольких десятков истребителей на аэродроме Луостари. Командование флота решило, нанести по ним удар. На рассвете 90 штурмовиков, истребителей и пикирующих бомбардировщиков внезапно атаковали аэродром. Атака была настолько стремительной, что враг не успел поднять в воздух ни одного самолета. Налеты на аэродромы противника, проводившиеся систематически, как правило, заканчивались успешно.

Очень смелые боевые действия, получившие название «свободной охоты», проводила минно-торпедная авиация. В одиночные дальние полеты вылетали самые опытные летчики. Они вели поиск и атаковали вражеские корабли самостоятельно, без прикрытия. И надо отдать должное мастерству летчиков минно-торпедной авиации – они почти не несли потерь.

Одиночные полеты позволяли использовать облачность и частые для этого морского театра туманы. Одиночный самолет в открытом море легче уклонялся от истребителей, которых там было меньше. Зона действия крылатых «охотников» простиралась от мыса Берлевог далеко на запад.

Зоной активных действий для летчиков стал и Варангер-фьорд. Здесь, как я уже говорил, вражеские конвои проходили близко от нашего берега, но обычно охранялись большим количеством кораблей и самолетов. Даже в плохую погоду фашистам было почти невозможно миновать этот район незамеченными, так как берега фьорда были открыты и свободно просматривались нашими постами наблюдения и радиолокационными станциями, находившимися на Рыбачьем и Среднем.

Как только посты наблюдения обнаруживали в Варангер-фьорде вражеские суда, в воздух немедленно поднимались наши самолеты. Таким образом, при хорошей погоде наша торпедоносная авиация не пропускала почти ни одного вражеского конвоя. А в ненастные дни за конвоями охотились истребители и штурмовики. Как показал опыт, для штурмовиков плохая видимость на море при хорошем их наведении на конвои или одиночные транспорты создавала прекрасные условия для атаки. Помнится, летчики-штурмовики, которым доводилось действовать как на суше, так и на море, предпочитали атаки на воде. Объект хорошо виден еще на приличном расстоянии, к тому же зенитные средства на конвойных кораблях были, как правило, слабее, чем на берегу, где по штурмовикам открывали огонь все пушки и пулеметы.

Командование ВВС флота совершенствовало тактические приемы борьбы. Все чаще удары по конвоям стали наносить смешанные группы – бомбардировщиков и торпедоносцев. Истребительная авиация применяла так называемый метод «отсечки»: в условленном районе наши истребители встречали свои бомбардировщики и торпедоносцы, возвращающиеся с задания, и не допускали их преследования вражескими самолетами. Успешно применялся и вылет демонстративных групп, которые дезориентировали противника, сбивали его с толку, обеспечивая тем самым действия ударных групп.

Во второй половине 1943 года флотская авиация начала действовать совместно с торпедными катерами и подводными лодками, что тоже приносило успехи.

ВВС Северного флота потопили и повредили за год 40 вражеских транспортов.

Из корабельного состава североморцы имели бригаду эсминцев, которой в приказе командующего флотом от 4 января 1943 года была поставлена такая задача: «Готовить корабли к набеговым операциям, активным минным постановкам и к нанесению ударов по кораблям противника во взаимодействии с подводными лодками, авиацией и торпедными катерами, доработать одиночные и групповые торпедные атаки, а также дневные и ночные стрельбы».[54]

Эсминцы действительно совершали набеги. Но, признаться, не так уж много. Из данных радиоразведки, например, стало известно, что 19 января конвой противника вышел из порта Тромсе. Его должна была атаковать наша авиация, но из-за плохой погоды она не смогла вылететь. Тогда для поиска конвоя командующий флотом направил лидер «Баку» и эсминец «Разумный» под общим командованием командира бригады капитана 1 ранга П.И. Колчина. Конвой и прикрывавшие его корабли вскоре были обнаружены. С дистанции 25 кабельтовых первый торпедный залп произвел лидер эсминцев. Затем последовал артиллерийский огонь из всех калибров. Неприятельские корабли вынуждены были повернуть на защиту своих батарей.[55] Выход вражеского конвоя был сорван.

Вспоминаю, как в одной из таких операций участвовал командующий флотом А.Г. Головко. Он позвонил мне по телефону и попросил разрешения выйти в морс.

– Хочется своими глазами посмотреть, как действуют наши корабли, – сказал Арсений Григорьевич.

Я немного колебался, но решил не мешать его инициативе. Правда, я особо внимательно следил за ходом событий и, признаться, был доволен, когда узнал о благополучном возвращении всех кораблей. Этот эпизод еще раз характеризует А.Г. Головко как адмирала активного и смелого. Не случайно его любили моряки.

Кроме эсминцев на морских коммуникациях действовали малые охотники и торпедные катера. Они ставили мины на подходах к Петсамо и к западу от него, по сути дела блокируя военно-морские базы противника. Находились в готовности открыть огонь по транспортам и наши артиллеристы. Вражеские батареи, установленные на мысах Ристиниеми и Нумерониеми, перед каждым выходом своих кораблей открывали огонь по нашему берегу. Они широко применяли и дымовые завесы. Нередко полоса задымления повисала еще задолго до выхода немецких кораблей и оборачивалась против них же: я уже упоминал, что, используя эту завесу, наши катера приближались к самому вражескому берегу и оттуда устремлялись в атаку.

Понравилась мне на Севере организация разведывательной службы. Здесь хорошо использовали авиаразведку. Самолеты-разведчики постоянно держали под наблюдением коммуникации противника. К сожалению, самолеты еще не имели радиолокационных установок, что особенно сказывалось ночью или в тумане. Подводные лодки, занимавшиеся разведкой, не всегда имели возможность быстро передавать полученные данные. Поэтому командование флота прибегло к необычному способу: с подводных лодок высаживались разведывательные группы на малообитаемые и безлюдные мысы и острова. Отсюда разведчики вели наблюдение и по радио сообщали обо всем увиденном. Им самоотверженно помогали норвежские патриоты. Довольно большая группа норвежцев постоянно сотрудничала с разведорганами флота. Четко работала радиоразведка. С ее помощью часто удавалось определить время выхода фашистских конвоев и кораблей, точное время вылета самолетов даже ночью. Небезынтересно отметить, что по количеству обнаруженных конвоев радиоразведка заняла первое место среди других видов разведки.

Сухопутных путей сообщения у нас на Севере в то время почти не было. Кировская железная дорога и Беломорско-Балтийский канал бездействовали – их перерезал противник. Отсюда вытекало исключительное значение внутренних морских коммуникаций. Морем перевозились грузы из Мурманска в Архангельск. Связь с районами восточное Архангельска осуществлялась главным образом Северным морским путем: по нему шли транспорты с импортными грузами с Дальнего Востока;

в Архангельске эти грузы перегружались на железную дорогу. По этому пути шли грузы и на Дальний Восток. На судах доставлялись продовольствие и боеприпасы для войск 14-й армии в Мотовский залив. По морю снабжались наши базы на Новой Земле и в Карском море.

Действовали четыре основных направления перевозок: Кольский залив – Белое море; Белое море – Арктика; Кольский залив – Мотовский залив; между портами Белого моря. На всех направлениях судоходство было затруднено. Мешали льды, туманы, частые штормы. На огромных пространствах здесь навигация продолжалась всего 4 месяца в году. Но дело не только в климате. Противник быстро оценил значение этих коммуникаций и не жалел сил, чтобы нарушить их.

О значении внутренних водных путей на Севере свидетельствуют хотя бы такие цифры: за войну по ним было переброшено около 1 миллиона 200 тысяч человек пополнения для фронта и флота и свыше 1 миллиона 600 тысяч тонн различных грузов.

Чтобы обезопасить перевозки, были выработаны три метода конвоирования транспортов: частичное – т. е. сопровождение транспортов лишь на наиболее опасных участках; поэтапное – когда силы эскорта менялись в промежуточных пунктах; и, наконец, сквозное, когда конвои охранялись выделенными на весь путь боевыми кораблями.

Мелкие конвои, как правило, возглавляли командиры кораблей из состава эскорта. Переходы более важных конвоев поручались специально назначенным старшим командирам. Помню, несколько исключительно важных конвоев провел тогдашний командующий Беломорской флотилией контр-адмирал С.Г. Кучеров.

Незадолго перед моим приездом Государственный Комитет Обороны возложил на Северный флот задачу вывести из Арктики в Белое море ледокол «Иосиф Сталин» и ледорез «Литке» – они были нужны для проводки союзных конвоев в зимнее время. Задание не из легких, если учесть время, в какое оно было получено. В октябре – ноябре даже в средней части России некоторые реки покрываются льдом. А тут Арктика… Но североморцы даже обрадовались усложнению ледовой обстановки – меньше шансов подвергнуться атакам вражеских подводных лодок. Ледоколы были доставлены в целости и сохранности.

Рассказывая о событиях войны, мы часто приводим имена тех, кто непосредственно участвовал в боях: моряков надводных и подводных кораблей, летчиков, береговых артиллеристов, морских пехотинцев. И очень мало говорим о людях, которые своей скромной, подчас незаметной работой обеспечивают и боевые действия и повседневную жизнь флота. Я имею в виду работников тыла. Между тем их труд тоже был героическим.

Тылом Военно-Морского Флота всю войну командовал генерал-полковник С.И. Воробьев (он был моим заместителем по тылу). Я всегда вспоминаю его с большим уважением.

До назначения на эту должность Сергей Ильич много лет прослужил в береговой обороне и был выдвинут на должность начальника тыла еще перед войной, когда мы осознали исключительно важную роль тыловых органов в современной войне. С.И. Воробьев был на редкость рачительным хозяином, прекрасно знавшим все нужды флота. Мне кажется, он поставил перед собой основную цель: сделать побольше всевозможных запасов для флота, рассредоточив их по базам и складам.

Отличался Воробьев необычайной добротой и мягкостью и одновременно большой требовательностью. Я порой удивлялся, как в нем уживаются такие противоположные качества. Он не щадил ни себя, ни сослуживцев, требуя от них точного выполнения задания. Это был человек, безгранично преданный своей работе.

У него была внушительная внешность: высокий, широкоплечий, с окладистой бородой. Подчиненные уже знали: если Сергей Ильич доволен, он поглаживает свою бороду «по шерсти». Если же он теребит бороду «против шерсти» – жди грозы.

Я не припомню ни одного случая, чтобы у Воробьева были срывы в обеспечении флотов. Когда возникали уж чересчур сложные проблемы, он заявлял:

– Еду к Анастасу Ивановичу.

От А.И. Микояна он возвращался успокоенным, поглаживая бороду «по шерсти», и все догадывались: значит, все в порядке.

На тыл кроме прочих забот возлагалось топливное, продовольственное и обозно-вещевое снабжение. Его работники доставляли топливо кораблям, горючее для самолетов, кормили, одевали и обували моряков. Когда я пишу, скажем, о геройстве и доблести экипажа подводной лодки, надводного корабля или людей флотского авиационного соединения, то думаю, что их успехи разделяют и те, кто сумел вовремя доставить к самолетам бензин и бомбы, к кораблям – мазут и торпеды, к артиллерийским позициям – снаряды. Даже в самые трудные дни блокады Ленинграда, обороны Севастополя, Одессы, Таллинна, Ханко все рода Военно-морского Флота получали и топливо, и боеприпасы, и продовольствие. А ведь в ту пору мы оставили часть территории, где находились склады, предприятия. И все же тыловые работники с честью выходили из самых затруднительных положений. Они подчас подвергались опасности не меньшей, чем участники боев. Я мог бы привести немало таких примеров. Скажем, начальник тыла Балтийского флота генерал М.И. Москаленко одним из последних оставил Таллинн, когда эскадра покинула базу, – он сделал все, чтобы ничего не осталось врагу.

Управлением топливного снабжения ведал генерал Я.Я. Яковлев. На сделанных им в мирное время запасах топлива корабли проплавали почти всю войну. Им никогда не приходилось стоять в базах из-за отсутствия мазута.

Снабжение продовольствием сосредоточилось в руках А.И. Вилесова. После проверки хозяйства А.И. Вилесова органами Госконтроля они отметили отличную постановку дела.

Я хорошо помню и генерала С.П. Языкова, ведавшего вещевым снабжением. Он отличался редкостной работоспособностью и инициативой. Вспоминается небольшой курьез. Когда были введены погоны, для их изготовления потребовалась золотая лента. Мне доложили, что вряд ли мы ее достанем. Время было военное, и просить об этом какую-либо фабрику, у которой было достаточно фронтовых заказов, нам не хотелось.

– А может, припомним, кто занимался изготовлением золотой ленты в старые времена? – спросил я пришедшего ко мне на прием С.П. Языкова.

– Хорошо, узнаю, – коротко ответил он. И действительно, несколько дней спустя генерал С.П. Языков доложил, что под Москвой есть села, жители которых еще в царские времена ткали для погон золотую ленту. Мы послали в эти села своего человека, но ему ничего выяснить не удалось: все категорически отрицали свою причастность к этому делу и встретили его в штыки. Тогда С.П. Языков сам отправился в подмосковные села. Встретившись с их жителями, он разъяснил им, что состоялось решение правительства: офицеры нашей армии и флота будут теперь носить погоны. Только после того как он показал этот документ, люди поверили. Сразу же были извлечены с чердаков и из чуланов станки, даже нашлось изрядное количество уже готовой золотой ленты. Проблема была решена.

Из начальников тыла Черноморского флота мне больше всех запомнились контр-адмирал Н.Ф. Заяц и генерал-лейтенант М.Ф. Куманин. Как известно, в первый период войны на Черноморский флот выпали весьма сложные задачи – оборонять Одессу и Севастополь до последней возможности. Оторванные от Большой земли, работники флотского тыла проявляли особую изворотливость и находчивость, чтобы и в этих условиях снабжать моряков всем необходимым.

На Северном флоте начальником тыла был инженер-контр-адмирал Н.П. Дубровин. Хотя этому флоту и не пришлось так часто, как другим флотам, менять места базирования, но и там были свои трудности. Огромный морской театр, выходивший в океан, простирался на многие сотни километров. И на всем протяжении сновали вражеские подводные лодки, летала авиация.

А базы требовали и боеприпасов, и топлива, и продовольствия. И оценивая боевые дела североморцев, мы не можем обходить вниманием самоотверженных тружеников тыла.