Глава 30 Похороны и глумление
Глава 30
Похороны и глумление
Что ж, православные, жгите
Труп мой на темном мосту,
Пепел по ветру пустите…
Кто защитит сироту?
Николай Гумилев, от имени убиенного Григория, по случаю сожжения тела старца
Тело убитого хотели сначала похоронить на его родине, в селе Покровском, но, опасаясь возможных волнений, приготовили место для погребения в Царском Селе.
«Это место находилось к северо-востоку от так называемой Елевой дороги Царскосельского Александровского парка, между парком и деревней Александровкой, у опушки леса. Оно было куплено А. А. Вырубовой для постройки на ней подворья. Там уже была приготовлена могила, куда гроб и опустили в присутствии священника Федоровского собора о. Александра Васильева.
Приехали порознь А. А. Вырубова и г-жа Ден. Было серое, морозное утро»[309], вспоминал Спиридович.
Напомню, что именно на закладке этой церквушки, в которой, еще недостроенной, он будет похоронен, и была сделана та знаменитая «компрометирующая» Распутина фотография с друзьями и сестрами милосердия. Фотографию, которую почему-то пытались выдать за доказательство «оргий» Распутина.
«21 дек. В 9 час. <…> присутствовали при грустной картине: гроб (простой, цинковый. — О.Ж.) с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, стоял уже опущенным в могилу. О. А. Васильев отслужил литию»[310], — записал в дневнике император.
А спустя несколько недель, 2-го марта, на станции Дно Николай II, как считается, отрекся от престола. Царская семья находилась под домашним арестом в своем дворце, ожидая решения своей участи. В Петропавловскую крепость были помещены многие царские министры, особенно те, кто сочувственно относился к Распутину. Впрочем, враги Распутина теперь уже сами начали пугаться того, что они сделали: «Проклятый мужик!.. Говорил Пуришкевичу — не убивайте, вот он теперь мертвый — хуже живого»[311], — писал Шульгин в «Днях».
Но похоронами путь Григория Ефимовича не закончился. Вот что вспоминал в советском журнале «Огонек» спустя десять лет после убийства журналист Е. Лаганский: «По деревянным доскам и балкам мы карабкаемся наверх, чтобы лучше разглядеть разрытую под самым срубом могилу старца. Но уже опять смеркалось, и в черной зияющей под нами дыре ничего не видно. Я спускаюсь вниз, снимаю пальто и шляпу, чтобы удобнее пролезть в узкое отверстие, проделанное солдатами в основании сруба, откуда можно заглянуть в самую могилу. Однако несколько солдат уже опередили меня. Здесь темно, и только спички в руках солдат и зажженная лучина мерцающими огоньками освещают белесоватую массу на самом дне дыры. Глаз привыкает к темноте, и я несколько отчетливее различаю обстановку.
На небольшой глубине, аршина в полтора [105 см], в земле вырыто отверстие, шириною не более аршина [70 см], откуда виднеется развороченная свинцовая крышка гроба, открывающая покойника до груди. Лицо трупа совершенно почернело. В темной длинной бороде и волосах куски мерзлой земли, на лбу черное отверстие от пулевой раны.
Со всех сторон из гроба торчат куски пакли и распоротого полотняного савана. Голова покоится на шелковой кружевной подушке. Остальная часть туловища вместе с гробом еще покрыта землею: кап. Климову нужно было только убедиться в том, что найденный в гробу покойник есть именно Григорий Распутин»[312].
А вот что вспоминает С. В. Фомин: «С помощью студентов-милиционеров и конюхов, привезенных мною, мы стали рубить березки для костра и обливать бензином, натащили привезенной бумаги. Из-под снега тем временем был вырыт гроб. Плотная массивная цинковая крышка была открыта и, несмотря на мороз, смрад разложения неприятно ударил в нос. В лучах огня занимавшегося костра я увидел теперь совершенно открытым и ясным сохранившееся лицо Григория Распутина. Выхоленная жиденькая борода, выбитый глаз, проломленная у затылка голова. Все остальное сохранилось. Руки, как у живого. Шелковая рубашка в тканных цветах казалась совсем свежей…
Запылал костер. Металлический гроб был при помощи кирок разбит. При свете луны и отблеске пламени показалось завернутое в кисею тело Распутина. Руки были сложены крестообразно.<…>
Труп Распутина вынули из гроба. Он оказался набальзамированным и, по уверению одного из очевидцев, лицо Распутина было нарумянено. Труп и костер были обильно политы бензином и подожжены. Это было часов в 5 утра, и только через несколько часов сожжение было окончено»[313].
В книге В. А. Возчиков а, Ю. Я. Козлова и К. Г. Колтакова «Костер для „святого черта“» авторы пересказывают свидетельство одного из участников тех событий — Михаила Николаевича Шабалина: «Установили гроб на штабель, отошли… На сердце — беспокойно: он хоть и мужик, Распутин, но все ж православный, христианин…
И опять не вспомнить: Купчинский ли Филипп Петрович или Кочадеев Владимир Павлович спичкой чиркнул… Оба они колдовали у основания штабеля дров, оба одновременно — в два факела — стали поджигать со всех сторон. Вспыхнули соломкой гладкие досточки, воспламенили мелкий сушняк. Пронеси и спаси!..
Выше, выше языки пламени… Освещенный дым густыми клубами потянулся в небо. Послышался утробный треск — это огонь проник в глубь штабеля, расправляет плечи. И уже высветился уголок леса — угрюмый, настороженный. И гроб высветился, неестественно засверкал в огне полированными боками…
Неужели бессильно пламя?.. Тогда и впрямь поверишь в Гришкино могущество, неземную мощь его влияния.
— Михаил! — кто-то из студентов дернул Шабалина за рукав, разогнал оторопь. — Катись оно, это зрелище. Айда за сушняком!..
— Как? Еще?.. — и увидел, что черный силуэт гроба уже объят легким невесомым пламенем и накренился, как тонущий корабль. Еще миг — и из него вывалится…
Теперь пришлось отходить от костра дальше. Высушенные морозом березы и елки кучей легли на гроб…
Шабалин опять побрел за сушняком, потом еще, еще. Вспомнилась сердобольная старушка, по простоте душевной подбросившая в костер инквизиции свою хворостинку.
Стало светать. Часы Купчинского показывали шесть. Измученные студенты валились с ног, а огромная грудь старца не хотела гореть. Вот уже и семь утра наступило…
Ротмистр решительно приблизился к костру, с силой ударил штыковой лопатой в ком, оставшийся от груди. Еще, еще… Ком стал разваливаться. Смрад паленого шибанул по ноздрям… Кто-то из студентов взял вторую лопату: — Прости, Григорий Ефимович!..
Около восьми утра они разрубили останки того, кто недавно был всемогущим Распутиным.
Потом таскали снег, „заливали“ костер, откидывали чадящие головни. Около девяти перекопали оттаявшую на штык землю, в девять пятнадцать уже ехали в город. А в десять родился документ, короткая записка, унизительная для человека, каким бы он ни был, как бы ни грешил в жизни: „Мы, нижеподписавшиеся, между 7 и 9 часами утра совместными силами сожгли тело убитого Григория Распутина, перевезенное на автомобиле уполномоченным временного комитета Государственной думы Филиппом Петровичем Купчинским в присутствии представителя Петроградского общественного градоначальника ротмистра 16 уланского Новоархангельского полка Владимира Павловича Кочадеева. Самое сожжение имело место около большой дороги от Лесного в Пескаревку, в лесу при абсолютном отсутствии посторонних лиц, кроме нас, ниже руки приложивших:
Кочадеев, Купчинский.
Студенты Петроградского политехнического института: С. Богачев, Р. Яшин, С. Пиро… Н. Моклович, М. Шабалин, В. Вакулов.
Печать круглая: Петроградский политехнический институт, начальник охраны. Приписка ниже: акт был составлен в моем присутствии и подписи расписавшихся удостоверяю. Прапорщик Парвов“»[314].
«Пепел рассеян по полю и засыпан снегом, — ликовали в „Биржевых ведомостях“. — Когда придет настоящая весна — вешние воды смоют и пепел, и грязь, и, может быть, буйные всходы новой жизни вытеснят из нашей памяти и самое имя Распутина»[315].
Варламов подчеркивает: «Глумление над останками Распутина открыло дорогу кощунству в куда более страшных масштабах. Может быть, именно поэтому никакие вешние воды и свежие всходы имя сибирского странника из нашего сознания не вытеснили. Напротив, чем дальше отстояла от потомков его смерть, тем чаще они к ней возвращались, стремясь постичь ее подспудный смысл и находя ему самые разные объяснения»[316].
«Но как же похожа эта смерть-предсказание на блаженную кончину царственных мучеников, в точности повторивших таинственный смертный путь своего друга! — написал уже в наше время А. Щедрин (Николай Козлов). — То же нисхождение в зловещий подвал, тот же труп убитой собаки, подбрасываемый рядом с Их Честными Телами, то же сожжение окровавленных одежд, перезахоронение и сожжение тел. И те же попытки изуверов вот уже на протяжении 70 лет всеми способами и средствами скрыть, затемнить картину происшедшего на месте убиения, несмотря на, казалось бы, достаточное количество свидетельских показаний и улик, продолжающую оставаться неясной»[317].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.