Последний поход

Последний поход

Армия, тянувшаяся по ущелью Хайбер в суровые декабрьские дни 1525 года, всецело полагалась на своего предводителя. Людей сплачивала только его воля, подстегиваемая решимостью и надеждой на то, что удача, так или иначе, окажется на его стороне.

Бабур, снова страдавший от дизентерии и кровохарканья, не тешил себя пустыми иллюзиями. Год назад судьба – или его собственная неспособность к дипломатии – уже заставила его отвести войска от Лахора, когда союзники, убедившие его идти на Пенджаб, сами подняли на него оружие и оставили один на один с султаном Дели – слишком сильным противником, чтобы противостоять ему в одиночку. Часть кабульского гарнизона под командованием опытных военачальников до сих пор оставалась в восточных землях. Теперь Бабур должен был прийти к ним на выручку и вывести оттуда. Что же касалось его лихорадки и кровохарканья, то он не сомневался, что причина этого в греховном нарушении обетов, данных Всевышнему, – ведь в Коране записано: «Кто преступил клятву, тот сделал это во вред самому себе, а кто выполнил обет, данный Аллаху, тому дарует он награду великую».

«И я снова начал просить у Бога прощения и извинения и, дав сердцу отдых от таких суетных мыслей и столь неподобающих дел, сломал свой калам…

Вечером мы выступили в поход и остановились в Али-Масджиде [крепость на выходе из Хайбера]. На этой стоянке было тесно, и я, как всегда, вновь поставил шатер на одном из холмов, а все войско расположилось в низине; холм, на котором я стоял, господствовал над всем лагерем. Ночью лагерные костры горели удивительно красиво. Останавливаясь в этом месте, мы каждый раз по этой причине обязательно пили; и теперь, остановившись там, тоже выпили…

На следующий день, еще до рассвета, я съел маджун и выехал; в тот день мы держали пост. На другое утро мы решили задержаться в этом месте и поехали поохотиться на носорогов. Перейдя реку Сиях-Аб, протекающую перед Бикрамом [Пешавар], мы построились в круг и двинулись по течению. Когда мы прошли некоторое расстояние, нас догнал какой-то человек и сказал: «В небольшой лесок, неподалеку от Бикрама, зашел носорог. Воины окружили этот лесок и стоят там». Мы во весь опор помчались к лесу. Когда люди, окружавшие лесок, подняли шум, носорог выскочил и побежал в степь. Хумаюн и люди, которые пришли с той стороны, никогда не видели носорога; теперь все вдоволь нагляделись на него. Носорога гнали около куруха и выпустили в него много стрел; в конце концов, его свалили. Этот носорог ни разу не бросился как следует на человека или на лошадь. Потом убили еще двух носорогов.

Мне постоянно приходила мысль: «Что, если свести слона с носорогом? Как они будут себя держать?» Теперь, как раз когда погонщики привели слонов, из чащи выбежал носорог и стал напротив них. Погонщики погнали слона вперед, но носорог не побежал им навстречу и бросился в другую сторону.

В тот день, когда мы остановились в Бикраме, я призвал некоторых беков и приближенных вместе с писцами и казначеями и, назначив шесть или семь надсмотрщиков, послал их к лодкам у переправы Нил-Аба, чтобы поименно переписать и сосчитать воинов.

Вечером я простудился и меня лихорадило. Простуда вызвала кашель, при кашле я плевал кровью. Я очень испугался, но, слава Аллаху, через два-три дня все прошло.

Выступив из Бикрама при сильном дожде, мы остановились на берегу реки Кабул.

Из Хиндустана пришли вести, что Даулат-хан и Гази-хан, собрав двадцать или тридцать тысяч войска, взяли Каланур и намереваются идти на Лахор. Я поспешно отправил к ним Мумина Али-таваджи с извещением, что мы идем быстрым ходом и что, пока мы не явимся, не следует начинать сражения.

В субботу, в первый день месяца раби первого, мы переправились через реку Синд[45], перешли реку Каче-Кут и остановились на берегу. Беки и казначеи, посланные к лодкам, доложили о численности людей, пришедших в войско. Больших и малых, хороших и плохих, нукеров и не нукеров было переписано двенадцать тысяч человек.

В этом году в долинах выпало мало дождей; в местностях, расположенных на склонах гор, дожди были хорошие. Для пополнения съестных припасов мы направились по склонам гор через Сиалкот. Достигнув владений Хати Каккара, у реки, мы повсюду видели много стоячей воды; эта вода вся покрылась льдом, и лед был очень толстый. В хиндустанских землях такой лед редкость; мы видели его только в этом месте. За все время, что я пробыл в Хиндустане, я не видел больше ни следов, ни признаков снега.

Совершив пять переходов от Синда, мы после шестого перехода пришли к подножию горы Бали-нат-Джуги, примыкающей к горе Джуд, и остановились на стоянке Бакиали, у реки. Следующий день мы провели на этой стоянке, чтобы воины могли набрать припасов. В этот день мы пили арак; мулла

Мухаммед Паргари рассказывал множество разных историй и даже чересчур разболтался. Мулла Шаме тоже был докучливый рассказчик; начав какую-нибудь историю, он до самого вечера не мог ее кончить. Рабы, слуги и всякие люди, плохие и хорошие, которые уехали за съестными припасами, миновав поля, бестолково и бессмысленно бродили по зарослям и горам, кручам и труднопроходимым местам и потеряли несколько воинов.

Выступив оттуда, мы перешли вброд реку ниже Джилама и стали лагерем. Вали Кизил, владетель уделов Бимруки и Акриада, оставленный для подкрепления в Сиалкоте, прибыл и повидался со мной на этой стоянке. Я упрекал и укорял его за то, что он не остался охранять Сиалкот, и Вали Кизил доложил: «Я отправился в свой удел: Хосров Кукулдаш, уходя из Сиалкота, даже не уведомил меня». Оправдания Вали Кизила были приняты, и я сказал: «Если вы не остались, чтобы охранять Сиалкот, то почему вы не пошли в Лахор и не присоединились к бекам?» Вали Кизил смутился, но так как война была близко, я не обратил внимания на его проступок. С этой стоянки я послал Саид Туфана и Саид Лачина с запасными конями к лахорским бекам, приказывая: «Не начинайте боя и соединитесь с нами в Сиалкоте или в Парсруре».

Все говорили: «Гази-хан собрал тридцать – сорок тысяч человек, и Даулат-хан, хоть он и старик, подвязал к поясу две сабли. Они, наверное, начнут воевать». Я подумал: «Есть поговорка: десять друзей лучше, чем девять. Чтобы дело не ушло из рук, пусть лахорцы присоединятся к нам и будем воевать».

Я послал к лахорским бекам человека и, сделав один переход с ночевкой, разбил лагерь на берегу реки Чин-Аб. Свернув с дороги, мы проехали в Бахлулпур. Крепость Бахлулпур стоит на берегу Чин-Аба, на высоком яру. Это место мне очень понравилось, и я задумал перевести туда жителей Сиалкота [по причине плохой питьевой воды в этом городе]. Если пожелает Аллах, когда будет время, я их переселю. Из Бахлулпура мы вернулись в лагерь на лодке. Состоялась пирушка. Некоторые пили арак, иные – бузу, а другие ели маджун. Из лодки мы вышли позже молитвы перед сном и в шатре тоже немного выпили. Из-за лошадей мы провели один день на берегу реки и дали коням отдохнуть.

В пятницу, четырнадцатого числа того же месяца [29 декабря], мы стали лагерем в Сиалкоте. Всякий раз, как мы ходили в Хиндустан, джаты и гуджары в несметном, бесчисленном множестве приходили с гор и равнин угонять быков и буйволов. Эти несчастные творили всевозможные бесчинства и злодейства. Раньше это были чужие земли и мы не особенно прижимали и притесняли их, но теперь, когда все эти области стали нашими, их обитатели снова принялись за прежние дела. У Сиалкота они вдруг с криками напали на голых, раздетых, бедных, несчастных людей, которые направлялись в лагерь, и ограбили их. Бесчинствующих усмирили, и я велел разрубить двоих или троих из них на куски.

Из Сиалкота я послал Шахим-и-Нур-бека к лахорским бекам с приказанием точно выяснить, где находится враг, узнать от сведущих людей, в каком месте они могли бы с нами столкнуться, и сообщить нам.

На этой стоянке в лагерь явился один купец и доложил, что султан Ибрахим разбил Алам-хана».