37. Как Русь исцелялась от слепоты

37. Как Русь исцелялась от слепоты

Всего лишь полугодичного владычества Шемяки оказалось достаточно, чтобы русские люди одумались. Те, кто совсем недавно равнодушно воспринимал известия о перевороте, о расправе над великим князем, соблазнялся надеждами на лучшее, сейчас сочувствовали Василию. Нашлись и такие, кто готов был выручать его. Софья Витовтовна даже из далекого заточения ухитрялась связаться с преданными помощниками. А главным организатором побега государя стал… святитель Иона. Он оценил узурпатора как врага – не только для свергнутого государя, но и для всей Руси. Не выступал против него открыто лишь из-за того, что считал своим долгом уберечь Василия и его близких. В распоряжении нареченного митрополита имелись нити, недоступные Шемяке. Священники, игумены, монахи общались с боярами, воинами. Узнавали, на кого можно положиться.

Иона не зря так настойчиво добивался освобождения Василия Темного. 15 сентября 1446 г. государь покинул Углич. Его семья увеличилась, супруга в темнице родила третьего сына, Андрея. А пока они добирались до Вологды, уже началась операция по их спасению. В ней были задействованы тысячи людей – маленьких, безымянных, не попавших на страницы летописей. Но они существовали, отдавали великому князю силы, а если понадобится, то и жизни. Кто-то пробирался в Литву, вез письма в Тверь, в северные монастыри. Кто-то сговаривался с друзьями: седлали коней, точили сабли, готовили запасы на дорогу.

Обманули и Шемякиных стражей, проникли к государю. В Вологду ему переслали записку матери, она настаивала – не сдавайся, борись. С ним сумели перешепнуться вологодские священники, пояснили, что от него требуется. Василий сохранил подсказанный ему план в тайне, не раскрыл даже жене. Покорно обратился к Шемяке, просился съездить в Кирилло-Белозерский монастырь. Дескать, дал обет, если выйдет из тюрьмы, совершить паломничество. Монастырь был знаменитым, считался вторым по рангу после Троице-Сергиева. Что ж, великий князь не возражал. Почему же ссыльному не прогуляться по святым обителям? Меньше будет думать о своем реальном положении.

Но ехать-то требовалось спешно, пока не замерзли реки. Пробыв в Вологде всего пару недель, Темный с семьей погрузился на ладьи. Отчалили по Сухоне, и словно оторвались от мирской суеты. А заодно и от городов, от связи с Москвой. Путешественников окружили тишина и благодать северной природы, разве что выколотые глаза не видели великолепия осенних лесных пейзажей. Заглянули в Ферапонтов монастырь, и его настоятель, преподобный Мартиниан, вызвался сопровождать паломников. Он настолько душевно беседовал с Василием, что тот попросил его быть своим духовником. А при этом как раз через св. Мартиниана установились контакты свергнутого государя с внешним миром.

Между тем, операция по его освобождению развернулась в полную силу. Дорожную грязь месили отряды, к Кирилловой обители спешило «множество людей со всех сторон, князи и бояре, и дети боярские, и молодые люди, кто ему служивал, и паки кто не служивал». Шемяка так и не уследил, куда же подевались сотни воинов… Одни, вроде бы, отправились на зиму по своим вотчинам, другие отлучились по семейным делам, третьих вдруг тоже потянуло в паломничество. Кирилло-белозерские монахи были в курсе дела, принимали и размещали стекающихся всадников. Все было укрыто, замаскировано. Охранники, приставленные к Василию, ничего не заподозрили. Ладьи спокойно подошли к монастырской пристани, а дальше стража предпринять ничего не успела. Как с ней обошлись, история умалчивает. Темного окружила уже иная охрана, своя [10].

Об этом не узнали ни в Вологде, ни в Москве. Пути-дороги в обитель были надежно перекрыты, через кордоны проникали только верные слуги. Они привезли ответ от Бориса Тверского. Князь был зол на Шемяку: обманул ожидания насчет Новгорода и взамен ничего не дал. А новый виток усобиц у соседей его устраивал. Борис прикидывал, что инвалид на престоле будет для Твери предпочтительнее, чем непредсказуемый разбойник. Приглашал Василия к себе, обещал помощь. Настоятель монастыря Трифон и святой старец Симон со всей братией совершили очень важный обряд, разрешили государя от подневольной клятвы врагу и благословили «поити на великое княжение на Москву». В конце октября Темный с кавалькадой соратников покинул обитель.

Борис Тверской встретил его куда более радушно, чем раньше. Готов был поддержать, хотя и не безвозмездно. Впрочем, Новгорода не запрашивал, понимал: слишком жирно. Да и новгородцы как отреагируют, как с ними сладить? Потребовал Ржев. Город входил в удел Шемяки, а Борис вызывался сам отобрать его. Выставил и второе условие: со времен Дмитрия Донского тверской великий князь считался «младшим братом» московского. Борис хотел, чтобы его признали равным. А третьим условием было обручение княжича Ивана с тверской княжной Машей. Жениху исполнилось 7 лет, а невесте того меньше, но для политических альянсов возраст не играл роли. Тверской князь взвешивал: долго ли проживет искалеченный Василий? Державу унаследует сын, а тесть через дочку сможет влиять на него…

Темному выбирать не приходилось, договор он подписал, детишек обручили. За это Борис выставил войско, собственные пушки с непревзойденным мастером-артиллеристом Микулой Кречетниковым [94]. Поскакали гонцы в Литву, везли команду – пора! Василий Боровский и его воеводы подняли ратников, сосредотачивали в приграничных городках. У них обнаружилась и совершенно неожиданная подмога. Дозорные доложили: приближаются татары. Изготовились к бою, но выяснилось – идут союзники. Улу-Мухаммед все еще не терял надежды получить с Василия долг и дань, а чтобы уплатить их, государю надо было вернуться на престол. Хан услышал, что Темный на свободе, и решил подсобить, направил к нему сыновей Касима и Якупа с конницей.

А в Москве известия о вчерашнем узнике грянули, как гром средь ясного неба. Уезжал на богомолье, и на тебе – очутился в Твери! Шемяка переполошился, скликал войска. Но он уже никому не доверял. Имел для этого слишком весомые основания, набедокурил немало, и соглядатаи доносили: люди с нетерпением ожидают законного государя. Обороняться в столице казалось слишком рискованно, как бы в спину не ударили. Великий князь Дмитрий подумал-подумал и повел армию в поле, расположился лагерем под Волоколамском. Восстание он считал настолько вероятным, что отослал семью из Москвы в Галич. Туда же распорядился вывезти казну, ценные документы, даже святыни из храмов. Мало того, велел снимать пушки со столичных стен, их увезли следом за казной и святынями.

А его противники учитывали, насколько он допек народ. Вступать в сражение не спешили. Рать Темного и Бориса оставалась в Твери, Василия Боровского под Калугой, а армия Шемяки и Ивана Можайского стала таять без всяких боев. Бояре, воеводы, рядовые воины растекались поодиночке и целыми отрядами, переходили на сторону Василия II. Простояли сорок дней, и положение недавних победителей оказывалось все более плачевным. Князь Борис выступил посредником, от него прибыл парламентер. Предъявил ультиматум: в течение недели покориться великому князю Василию Васильевичу. Шемяка взбеленился, заковал посла в кандалы.

Тогда Темный и его воеводы сделали мастерский ход. Выслали из Твери Михаила Плещеева с сотней конников. Эта горстка проскользнула через вражеские заставы и в ночь под Рождество вынырнула у стен Кремля. Зазвонили праздничные колокола, открылись ворота, впуская кого-то из бояр. А Плещееву больше ничего не требовалось. Сотня отшвырнула ошалевшую стражу, влетела в город. Наместнику Шемяки Федору Галицкому прямо в храме сообщили – конница Темного в Москве. Он в последний момент удрал, его подручных повязали. Как выяснилось, нареченный митрополит Иона знал о приближении отряда, знал и его клир, успели подготовить часть прихожан. Поднялось бурное ликование. Люди поздравляли друг друга с Рождеством Христовым и с победой законной власти. Тут же в храмах началась церемония присяги Василию II.

А Шемяку совсем припекло. Его зажали с трех сторон – Москва, Тверь и дружины эмигрантов. С поредевшим воинством он снялся из-под Волоколамска и бросился в четвертую, еще открытую сторону, к Угличу. Но сразу пришли в движение его противники, устремились за ним. Шемяка и Можайский сообразили – Углич превратится в ловушку для них. Оставили там часть рати, хотя бы задержать государя, а сами подались в Галич. Исчезли они своевременно. Едва в морозном воздухе стих топот копыт и скрип полозьев, показались полки Василия Темного и тверичей. Вскоре на соединение с ними подошли Василий Боровский, Федор Басенок, Оболенские, Ряполовские.

Город окружили. Угличские бояре отличились в роли тюремщиков, вдоволь понасмехались и поиздевались над беспомощным и обреченным, над его близкими. Расплачиваться было страшно. Вооружили кого смогли, упорно отбивались. Но Микула Кречетников точно наводил пушки, ядра крушили деревянные стены. После недельной бомбардировки последовал штурм. В жестокой сече пал один из лучших воевод Темного, Юшка Драница. Но Углич взяли, защитников перебили или пленили.

После этого Василию Васильевичу пришлось отпустить тверскую артиллерию, князь Борис затеял отдельный поход, на Ржев. Там тоже засели сторонники Шемяки, крепко оборонялись. Тверичи осаждали крепость три недели. Борис считал победу настолько важной, что велел строить церковь в честь св. Федора Тирона – в день его памяти князь овладел Ржевом. А рать Темного от Углича двинулась по льду Волги на Ярославль. Здесь обошлось без боев, город встретил государя хлебом-солью и святыми иконами. Но до великого князя дошли сведения, что Шемяка с Иваном Можайским даже в Галиче решили не засиживаться. Бежали в Чухлому, прихватили там заложницу, 70-летнюю Софью Витовтовну и подались невесть куда, в Каргополь.

Гоняться за ними по лесной глухомани значило только погубить войско. Василий II отправил к врагам боярина Кутузова, написал Шемяке: «Какая тебе честь или хвала, что держишь у себя матерь мою в плену, а свою тетку? Чем сим хочешь мне мститься? А я уже на своем столе, на великом княжении». Из Ярославля государь повернул в Москву. Въехал в нее 17 февраля. Миновал ровно год со дня его ослепления.

Всего год. Или целый год? За год он побывал в такой ситуации, что хуже и придумать трудно – и чудесным образом все восстановилось. Он снова был повелителем Руси, его опять славили и величали. Только сам он не видел торжественных процессий, хоругвей, икон. Не видел людей, славивших и величавших его…

Шемяка и Можайский все-таки откликнулись на обращение. Открывалась возможность забросить удочки к переговорам, а таскать с собой старуху было бесполезно и хлопотно. Софью Витовтовну отправили домой с боярином Сабуровым, поручили ему прощупать, нельзя ли как-нибудь примириться. Василий II выехал навстречу матери, обнял ее в Троице-Сергиевом монастыре. Обнимались там, где начиналась катастрофа, где его предали, загнали, схватили. Но ведь и это осталось в прошлом. А черную память постарались сгладить, очистить от нее святое место. Иона сместил изменившего игумена Досифея, настоятелем Троице-Сергиевой обители стал духовник государя св. Мартиниан Белозерский. Приблизили и другого участника спасения Василия, игумена Кириллово-Белозерской обители Трифона. Он был назначен архимандритом придворного Спасского монастыря.

Но менялись не только должностные лица. Резко менялась сама атмосфера, словно на Руси наступало какое-то новое время. Люди наказались Шемякой и его подручными, на себе почувствовали – без государя они ничто, добыча для воров и хищников. Как обычно, на сторону победителя потянулись и обычные карьеристы. Даже Сабуров, доверенный Шемяки, вместо переговоров с Темным перекинулся к нему на службу. Но теперь окружение великого князя составили не родовитые бездельники и казнокрады. Выдвинулись те, кто в трудный час на деле проявил свои преданность и талант. Рядом с Василием II появились новые советники, военачальники, дружины укрепились отличившимися бойцами. Происходило невероятное! В результате страшных потрясений Русь не ослабела, а усиливалась!

Даже приезд татар обернулся вдруг в пользу русских. Улу-Мухаммед прислал их из собственных корыстных соображений, но пока они воевали за Темного, в Казани разыгралась драма. Старший сын хана Мамутек убил отца и завладел троном. Умертвил и нескольких братьев, а царевичи Касим и Якуп со своим отрядом нежданно-негаданно превратились в беженцев. Что оставалось делать? Попросились служить Василию II. Государь определил им в удел Мещерский Городок на Оке. Отныне татары становились защитниками русских, а по имени царевича Мещерский Городок получил название Касимова.

Но и великий князь сделал из горьких уроков должные выводы. Он взялся подтягивать свою державу. Осуществлялось это далеко не сразу, постепенно. Началась серия переговоров с удельными князьями, и летом 1447 г. был подписан ряд договоров. Князья подтвердили, что почитают Темного «господином», клялись быть «везде заодин». Василий II пытался избежать возобновления усобиц, по-христиански соглашался простить даже своих палачей. Посредничество взяли на себя Василий Боровский и Михаил Верейский. Заключили мир. Шемяка лишился Углича и Ржева, Иван Можайский – Козельска. Они целовали крест вернуть похищенную казну, государственный архив, церковные святыни и ценности, не замышлять зла на великого князя, подчиняться ему. Но оба крамольника заявили, что в Москве могут появиться лишь после того, как получат гарантии безопасности от митрополита. Подразумевая, что митрополита на Руси нет. Что ж, Василий не возражал, обещал не вызывать их, пока Церковь не обретет предстоятеля.

Серьезные уступки государь был вынужден сделать Новгороду. Он опасался отменять «древние права», дарованные Шемякой – как бы своевольная республика не передалась к литовцам, да и «друг» Борис Тверской мог половить рыбку в мутной воде Волхова. Темный предпочел сохранить эти права, отказаться от дани и довольствоваться лишь пошлинами, которые полагались князю или наместнику. Со стороны суздальско-нижегородских Кирдяпичей серьезной угрозы не просматривалось, но и им был предложен компромисс: наследственные земли остаются под их управлением, однако их самостоятельность ликвидируется. Князья должны были сдать ханские ярлыки на удел и никогда не добиваться новых. Служить государю, по сути – стать пожизненными наместниками в своих городах. Перед лицом объединившейся Руси Кирдяпичи и их родственники не спорили. Только один из князей, Василий Гребенка Шуйский, отверг подобные условия и служить Москве отказался, уехал в Новгород.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.