Часть вторая. Побеждающий дракона сам становится…

Часть вторая. Побеждающий дракона сам становится…

«Бум! Бум! Бум!» С юго-востока, со стороны самых больших городских ворот, доносился нескончаемый грохот артиллерийской канонады. Осадные пушки стреляли часто и глухо, со стороны прикрывающего ворота форта им отвечали куда реже и тише. Испанский часовой, стоящий на стене, зябко поежился. И дело было вовсе не в осенней прохладе.

Осень года нынешнего, одна тысяча шестьсот двадцать девятого, выдалась теплой и сухой. В этих сырых болотистых краях такое нечасто случается. Болото, сплошное болото… Город, стоявший среди этих болот, носил красивое имя Герцогенбош. В переводе — «Герцогский лес». Только вот никаких лесов вокруг уже давно не было и в помине. Лесов не было, а город был. Важный город, богатый город.

Города богатеют по разному. Одни оттого, что приглашают и всячески привечают мастеров или купцов, как Утрехт или Харлем. Другие строятся в удобных гаванях или на полноводных реках, как Амстердам. А иные — просто стоят на перекрестке путей, да так, что ни объехать ни пройти, и «отщипывают» себе потихонечку налоги от каждого провезенного медяка. Вот так вот и Герцогенбош разбогател. Еще бы!

Стоит он аж на трех речках сразу, да еще одну — полноводный Маас, главную водную дорогу всего юга страны — полностью контролирует огнем орудий своих фортов и сторожевыми кораблями. Не проскочишь, не заплатив. Ну и все сухопутные дороги, само собой, тоже проходят исключительно через огромные городские ворота Герцогского Леса.

Ворота действительно огромны — это вам не калитка в заборе какая, а целые ряды арок, под которыми вполне разъедутся и два современных грузовика, не говоря уже о телегах с каретами. Такие ворота, конечно, опасно иметь: они как будто сами приглашают возможного врага «давай, заходи!». Ну действительно, не на пятиметровую же стену лезть. Поэтому каждые ворота прикрывают слаженным огнем так называемые «бастионы»: целая система фортов и редутов, этакие крепости в миниатюре. Впрочем, гарнизону в тысячу солдат и двум-трем десяткам пушек, которые размещены в каждой такой «миниатюрной» крепости, позавидуют многие крепости «настоящие».

Герцогенбош себе такое позволить может. Его укрепления новые, перестроены в полном соответствии с правилами современной военной науки на начало просвещенного семнадцатого века, пусть попробуют жалкие мятежники их взять! Денег у города хватает.

Соседи такие города, обычно, не любят и называют всяческими обидными прозвищами. Вроде «паука».

Было прозвище и у Герцогенбоша. Выдуманное как обидное, оно, вероятно из чувства противоречия, горожанам понравилось. И не только горожанам: этим неофициальным именем стал пользоваться даже Антоний Схец, граф Годенброк, губернатор провинции Брабант, чьим главным город и был Герцогенбош. Еще бы, город именовался «Драконом»! И не простым, а «Болотным драконом». Он и есть дракон. Могучий, богатый, готовый встретить героя, посягнувшего на драконье золото, жарким огнем многочисленных орудий. Важный город.

Очень важный, очень. Все дороги с юга, из испанского еще Брабанта, на север, в независимые уже Утрехт и Голландию, ведут через Герцогенбош. Кто владеет городом — тот держит своего противника… ну, не за горло, а за шиворот, так скажем. Вроде не смертельно, а сделать ничего особо не получается. Невозможно голландцам ни на западе, во Фландрии, наступать, ни на востоке, в Лимбурге — всегда есть опасность, что испанские войска через Брабант в спину ударят. С другой стороны, сам Брабант Республике нужен до зарезу: там железо, там ткацкие мастерские, там лен, и много-много плодородной земли и людей, на ней проживающей. Почти двести тысяч народу. Юг, все-таки.

И испанцам отдавать Герцогенбош нет, понятно, никакого резона. Лишившись Брабанта, они окончательно распрощаются с мечтой выиграть, все-таки, такую долгую войну. Не то, чтобы они всерьез уже надеялись сокрушить Республику Семи Соединенных Провинций окончательно, но вот подорвать ее могущество, перевести в разряд бесчисленных мелких германских стран — вполне могло бы получиться, почему нет.

Понятно, почему гремят осадные пушки и ежится на стене испанский солдат. Войска Республики ведут осаду Герцогенбоша. «Ничего, — успокаивает себя часовой. — Не в первый раз же!» И действительно. Осада далеко не первая. Взять город пытался еще Вильгельм Оранский, Молчаливый, вождь нидерландской Революции, приведший ее, Революцию, к победе. А вот с Герцогенбошем ему не повезло.

Принц Мориц Оранский, Великий Мориц, сын и наследник Вильгельма Молчаливого, три раза осаждал заветный город. Три раза! Величайший полководец эпохи, создатель армии нового типа, армии, которая била всех и вся… А вот Герцогенбош взять не смогла.

Понятно почему. Век семнадцатый — век крепостей. Это потом, через почти сто лет граф Борис Петрович Шереметьев, один из главных военачальников Петра Первого, первый фельдмаршал русской армии, осторожный до боязливости человек, скажет: «Противник, на стены надеющийся, улитке подобен — раздавишь каблуком раковину, и бери его за мягкое брюхо». Но это будет потом, через сто лет, в век мощных мортир, математических расчетов для многодневных бомбардировок, век гренадеров, ручных гранат и фашинной тактики. А у нас на дворе только тысяча шестьсот двадцать девятый год, у сидящего в крепости, согласно воззрениям военной науки, все преимущества. В самом деле. Тепло, удобно, пушки стоят на своих местах и их не надо перетаскивать по грязи на руках, еда готовится в нормальных кухнях, а не собирается где попало, солдаты спят на грубых, но на кроватях под крышей, а не завернувшись в дерюгу у потухшего костра…

«Еда собирается где попало? Спят, завернувшись в дерюгу? Это про армию или про шайку оборванцев?», — спросит наверняка кто-то. Да, про армию. Про самую типичную армию семнадцатого века. Ведь даже сам принцип построения армии был тогда другой.

Армия в представлении того времени получалась так. Сначала глава государства (пусть будет король) объявлял войну. И тут же, недели за две-три, назначал какого-нибудь вельможу рангом повыше (принца, маркиза, графа) главнокомандующим. Тот собирал, в меру своего разумения, себе штаб (в штаб в обязательном порядке входили друзья и собутыльники важной особы, а иногда и полководцы попадали) и получал от короля… нет, не пушки, танки, винтовки. Ну ладно, танков и винтовок не было. Но ружей, лошадей, походных пайков новосозданная «армия» тоже не получала. Только деньги.

Далее предполагалось, что на эти деньги все необходимое закупается частью сразу, частью уже там, на месте. Конечно, вместо тысячи нужных телег в наличии почти всегда оказывалась сотня — значит поход откладывался, пока доделают телеги. А потом пушки. И ружья в арсенале тоже, почему-то, испортились. Странно, их только лет пять тому назад смазывали…

Впрочем, телеги, лошади и даже пушки для армии, все-таки, не главное. А солдаты-то, их как, тоже предполагалась покупать? Да, именно! Не на рабском рынке, конечно (много бы они навоевали), а на специальной бирже, где предлагали свои услуги капитаны наемных отрядов.

Отряды были разные, от двух-трех десятков человек до пяти-шести сотен. Нанимались они «как есть» с выплатой аванса командиру такого отряда, а дальше уже он сам делил между своими. Командир такого наемного формирования назывался «капитаном», но к капитану армейскому современному отношение имеет весьма далекое — тоже переходный чин от старших офицеров к младшим, да и все. Скорее, уж на морского капитана похоже — главный над собственной командой.

Естественно, что заботиться от таких «мелочах», как пропитание или починка дырявых сапог солдата, никому маршалу и в голову не приходило. Выдали тебе жалованье — и крутись как хочешь. А кроме жалования у тебя же и ружье есть — так что солдат всегда был готов «сэкономить» денежки при добычи пропитания у местного населения. Как местное население такую армию любило — не передать. Ну а если в данной конкретной местности таких же бедолаг еще тысяч двадцать и они уже объели все, что можно — ну… Не повезло! Одна надежда на скорый штурм, чтобы у врага чего раздобыть.

Понятно, что с такой армии в крепости сидеть гораздо легче, чем те крепости брать.

Но одним сидением войну не выиграть, нужно наступать самим. Вот голландцы именно сейчас это и делают, наступают. Герцогенбош в осаде. Глухо рокочут пушки, медленно, но неотвратимо стирая с лица земли мощные и хорошо укрепленные форты «Бастиона Вюгт»: «Изабеллу» и «Святого Андрея». Ответный огонь совсем слабый. Голландцы осмелели настолько, что подтащили пушки почти вплотную к стенам. Ежится теплым сентябрьским деньком испанский часовой. Неуютно ему.

Какая-то неправильная это осада! В самом деле. Вокруг Герцогенбоша сплошные болота, сам он стоит на трех реках. Четыре раза уже пытались голландцы взять проклятый город, но как?! Как его возьмешь, если его ни окружить нельзя нормально — в болоте же не воюют! — ни прекратить подвоз пороха, ядер и еды по рекам… Так, постояли на сухом, постреляли друг в друга — да и разошлись до следующей кампании.

А тут… В голову испанского солдата начинают залезать нехорошие мысли. Могут ведь и взять, еретики проклятые!

Пятая осада Герцогенбоша началась совсем не так, как предыдущие.

Был май. Войска Республики под командованием самого штатгальтера капитан-генерала (таков был высший воинский чин Республики) Фредерика-Генриха Оранского, младшего сына Вильгельма Молчаливого и младшего брата Морица Оранского, к самому городу подходить вообще не стали. Войска были не так, чтобы очень уж и велики — всего-то двадцать четыре тысячи пехоты и четыре тысячи кавалерии. В городе только гарнизон девять тысяч насчитывал, а ведь есть еще и ополчение. Да и по рекам всегда могут подмогу подвезти, до испанских гарнизонов в Антверпене и Маастрихте не так уж далеко. На что надеются эти мятежники?!

А республиканские солдаты сняли свои мундиры, вооружились… лопатами и начали копать. Господин губернатор Герцогенбоша сам вышел на стену поглядеть. Копают. Далеко, даже из пушки не достать. Но видно прекрасно.

Копают. И — смотри-ка! — что-то строят.

— Что это они возводят там? — удивился господин губернатор.

— Какие-то башни… — свита тоже в недоумении.

Но какие еще башни?! Осадные? В самом деле, для осадных башен — далеко, да и какие осадные башни в век торжества артиллерии?! Их десять раз на куски разнесут, пока успеют подтащить.

— Разрешите доложить, — рапортует начальник гарнизона, уже успевший с утра пораньше отправить разведку. — Они строят мельницы!

— Что?! — багровеет от гнева губернатор. Он сам был храбрым солдатом и неплохим полководцем, но… но мельницы! Мельницы в качестве осадных орудий! Это уже кажется ему издевательством.

— Проклятые еретики! — кричит господин губернатор Антоний Схец, граф Годенброк. — Они и в аду построят свои чертовы мельницы!

А солдаты Республики дисциплинированно и неустанно копали. И копали. И строили мельницы. Испанским солдатам такое видеть было чудно. Действительно, что же это за армия такая, что — смотри, смотри! — копают с утра до вечера, а еда все равно вечером есть, добывать не надо! И палатки расставлены. И оружие те, что копают, с собой в грязи не таскают, а хранят где-то там. И не боятся ведь, что украдут. А охранение наоборот — всегда при ружьях и опять-таки, всегда на посту. Странная армия, они, небось, и приказы офицеров, даже не своих капитанов, слушают.

Армия принца Фредерика-Генриха была в самом деле необычна. Начало такой армии положил его старший брат, Мориц. Вообще говоря, реформы Морица и продолжение их Фредериком-Генрихом хотя и сделали армию Республики самой боеспособной и страшной силой в мире, так что термины «оранская пехота» и «Армия Принца» вошли в историю, но никаких тайных секретов и новинок они не изобретали. Кроме одного, пожалуй — они свели воедино нужды армии и нужды страны.

Конечно, многим умным людям в самых разных странах старая армейская система не нравилась. Были многочисленные попытки создания регулярных частей, в которых солдат не не нужно было бы в случае внезапной войны отлавливать по полям, лесам и кабакам, а ружей всегда было бы столько, сколько требуется, да и были бы они хотя бы прошлого, а не позапрошлого века производства. Но такие решения, даже принимаемые на самом высоком, королевском уровне, всегда оказывались половинчатыми, незавершенными. Вот д’Артаньяна помните? Он приезжает в Париж и поступает в мушкетерский королевский полк. Элитное, регулярное формирование. А что он делает там в первую очередь (не в смысле ухаживаний за Констанцией, а по службе)? За собственные деньги, в счет будущего жалования, заказывает сшить себе форму! И оружие, кроме положенного, но тяжелого и неудобного мушкета, ему надо покупать себе самому. (Кстати, к нашей истории это уже совсем не относится, но в реальной, а не книжной жизни, именно д’Артаньян, в бытность свою лейтенантом, превратил подчиненную ему первую роту королевских мушкетеров в настоящее регулярное боевое формирование!)

А почему? А потому что желание-то что-то с армией сделать у умных государственных людей есть, а возможностей нету. Денег нету, проще говоря. Ведь регулярная, снабженная запасами армия — очень разорительное для казны удовольствие.

Армия Морица и Фредерика-Генриха была очень похожа на все идеи умных людей из самых разных стран. Во-первых, она была регулярной. То есть существовала всегда, а не только на время войны. В военное время, то есть на время очередной кампании, набирались только рекруты, причем рекрутами «разбавляли» части ветеранов-регуляров, таким образом новички учились быстрее, а у ветеранов было потерь меньше.

Во-вторых, впервые была отделена от боевых частей служба тыла. Отряды по прежнему получали деньги на питание и тому подобное, но вот гоняться каждому солдату за крестьянином в надежде, что у того еще уцелела хоть коза, хоть цыпленок… да хоть кошка на продажу, было уже не нужно — продукты закупались на привале у маркитантов. Которым, само собой, осуществлять оптовые закупки заранее было куда легче. Такая система просуществовала аж целых двести лет!

Вот в самом последнем, в оптовых закупках, и крылось главное «ноу-хау» двух братьев-принцев. Они же были не только полководцами, но и штатгальтерами, фактически главами государства. Отсюда и родилась идея «государственного заказа», когда казна гарантированно, сразу за полновесное золото и серебро, закупает сто тысяч ружей, пятьдесят тысяч лошадей, а также — и вот это уж точно было впервые в мире — сто тысяч мундиров, сапог, шляп, ремней, медных котелков… всего. Вплоть до госзаказа на очки: впервые оптика была поставлена на поток, так что потом понявшие выгоду мастерские могли предлагать и обычным покупателям очки быстро и дешево — у них уже был запас разных стекол и проволоки, отшлифовать, померить — и готово! Все, как сейчас в магазинах. Ведь принц Мориц был немного близорук и заботился о своих офицерах, страдающих тем же.

Таким образом армия из разорительной обузы внезапно оборачивалась для местного гражданского населения очень выгодным делом! Ну а казна получала возросший налог и доходы от собственно войны. Неужели умные люди из других стран не видели такой возможности? Видели, конечно. Только… расходы-то миллионные — они сейчас, а доходы — они только после окончания кампании, а то и вообще в следующем году. А к тому времени, если такое дело затеешь, то кто его знает, как оно будет. В самом мягком случае главнокомандующий маркиз со штабными собутыльниками все себе заберут, а тебе медаль дадут. Медную. Ненадежное это дело, инвестиции.

А вот в Республике Соединенных Нидерландов, где на биржах сахара «на втором корню» (то есть даже не этого, а будущего урожая, который бы надо еще посадить, вырастить, собрать и привезти аж из Южной Америки!) продавали больше, чем его, сахара, вообще ели в Англии и Франции вместе взятых, такая политика себя оправдала. Тут привыкли к рискованным инвестициям, что возвращаются сторицей. Так, например, чтобы добыть средства на осаду Герцогенбоша принц Фредерик-Генрих не только потратил все, что причиталось государству от огромного богатства захваченного «Серебряного флота», но и сам, лично, залез в долги. Зато теперь почти тридцать тысяч человек неустанно воплощают в жизнь его грандиозный замысел.

Замысел победы над «Болотным драконом» и впрямь был грандиозен. Солдаты рыли и строили через болота, поля, перелески… Да что там болота — даже через все три реки! Через все вот это протянулись новые земляные стены. Герцогенбош окружили сразу два пояса укреплений. Внутренняя земляная насыпь, обращенная к городу, служила для защиты от вылазок испанцев. А вот внешняя, за полтора километра от городских стен, стала самой большой на тот момент — длина сорок пять километров, высота почти два метра — дамбой в истории. Дамбой, потому что реки — три реки сразу! — тоже были перекрыты. Вот это был размах — заставить сами реки течь по-другому! Город враз остался без подвоза продовольствия и боеприпасов.

А затем вступили в работу мельницы. Они откачивали воду из подходивших под самые стены болот. И вместо болот к стенам неотвратимо подходили пушки. Все, судьба Герцогенбоша была решена. Привыкший надеяться на регулярный подвоз, гарнизон пал духом. Нет, испанцы сражались храбро, но храбростью не заменишь ни пороха, ни ядер, ни пива с колбасой.

Двадцать девятого мая тысяча шестьсот двадцать девятого года был сделан первый выстрел по Герцогенбошу в кампанию принца Фредерика-Генриха. А четырнадцатого сентября «Болотный дракон» пал.

А что испанский часовой, с которого начался рассказ? Ему повезло. Он находился на западной стене, которая практически не пострадала. К счастью для жителей, господин губернатор Герцогенбоша Антоний Схец, граф Годенброк, не был упрямым солдафоном. При виде нескольких уже уничтоженных солдатами Республики бастионов и огромного пролома в самой стене города, он отдал приказ о капитуляции.

Умер господин граф в собственном поместье еще через двенадцать лет после памятной осады. Интересно, узнал ли он перед смертью, что новые республиканские власти переименовали самый новый и лично им выстроенный бастион из «Бастиона Годенброка» в «Мельничный бастион»? Никакой связи с теми самыми мельницами, так раздражавшими господина губернатора, конечно, не было, просто дорога через этот бастион вела на масляничные мельницы… Но история любит такие шутки.

«Болотный дракон» пал. Это была одна из самых выдающихся побед Республики Семи Соединенных Провинций в войне. Побед, одержанных в куда большей степени благодаря лопатам, централизованному подвозу зерна да избыткам строго стандартного пороха, чем благодаря какой-нибудь особенной храбрости или подвигам. Говорят, что некий видный французский полководец того времени так отозвался о победе и методах ее достижения: «Армия крестьян перемолола армию воинов так же, как эти их мельницы перемалывают некогда роскошные наряды на грубую бумагу для стряпчих. Я нахожу это отвратительным и сожалею, если таково будущее военной науки!»

Я, по правде сказать, не знаю, говорил ли важный француз эти слова или они были выдуманы бойким пером нидерландского историка для пущего прославления национальной победы. Не важно. А звучит правильно.

Принц же Фредерик-Генрих по возвращении в Гаагу был «волею Бога, народа Соединенных Нидерландов и Генеральных Штатов Провинций» именован титулом «Болотный дракон».

И именно тогда он, наверное, уже всерьез задумался над тем, что быть принцем и штатгальтером — это очень хорошо, а вот быть королем… Королем быть еще лучше.

Но это уже совсем другая история.