Раскол

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Раскол

Шел 1666 год. Колокольные звоны в Москве переменились: «звонят к церковному пению дрянью, аки на пожар гонят или врасплох бьют», – писали современники… Что же случилось тогда в Москве? К чему это колокола вдруг изменили себе?

Только-только завершилось заседание Церковного собора, созванного царем Алексеем якобы для рассмотрения забот насущных, на самом же деле – для устранения ставшего всем ненавистным Никона. Низложить зарвавшегося патриарха, но увековечить его церковную реформу, решил Собор… В тревожном колокольном плаче звучал траур по старой вере, и под эти же самые звуки рождалась новая русская Церковь, потому что Собор интересовали и другие вопросы, более важные, – речь шла о глобальной политике, о лике Русского государства «во веки веков».

Патриарх Никон желал самостоятельно ваять лик России, заявляя: «Священство выше царства», но у царя было иное мнение. При тайном противоборстве царя и патриарха начался Собор. Он, надо сразу отметить, был неправомочным. О том хорошо известно. Вели его греки, патриарх Макарий Антиохийский и митрополит Паисий Александрийский.

Царь Алексей знал подноготную этих деятелей, и Никон тоже знал, что Паисий Лигарид за открытую симпатию к Риму низложен и проклят Собором иерархов Восточной церкви. Самозванец в рясе пользовался титулом митрополита незаконно, он не имел канонического права даже присутствовать в Москве и тем более вести ее церковные дела. Однако ж приехал, потому что русский царь Алексей Михайлович Романов выбрал и пригласил именно его…

К сожалению, россияне не знают историю старой веры на Руси, им абсолютно неведом тот – прежний! – духовный институт, который, собственно, и «раскололи» в 1666 году. А его митрополитами были отнюдь не славяне. И не христиане! Там чтили Бога Небесного, Творца мира сего, у Него искали защиту и покровительство. Тенгр, Ходай, Гозбоди – там называли Всевышнего. Так продолжалось до января 1589 года, до утверждения в Московии Борисом Годуновым Греко-российской церкви.

Тогда в Москве, по сути, стало две Церкви, новая и старая – царская и народная. Два оплота духа в одном Кремле не могли сосуществовать долго. Раскол народа был неминуем. Со злополучного 1589 года церковные дела на Московской Руси вели греки, их приглашали как дорогих гостей, хотя до этого запрещали входить в русские храмы.

Приезд Паисия Александрийского и Макария Антиохийского участники Собора восприняли как должно: никто не знал о грехах высоких гостей. Паисий Лигарид, тайный иезуит, выполнял особое поручение папы римского Александра VII, Рим всегда сил не жалел для борьбы со старой верой и утверждения вместо нее христианства. Открывая Собор, именно Паисий начал расправу над Никоном, прислушиваясь к тишайшим словам русского царя, за которым стоял все тот же папа.

Обвинение понеслось лавиною. Никон «должен быть проклят как еретик», – гвоздил оратор. С этой мысли он начал свою речь.

Бедный Никон, понимая, что идет борьба между духовной и светской властью, в тайне надеявшийся на помощь Лигарида, опешил, такого поворота событий он не ожидал. Патриарх даже потерял дар речи. Единственное, что нашел он в ответ, это – ругательства. В ярости обозвал оппонента «вором», «собакой», «мужиком»…

Так открылся знаменитый Собор 1666 года.

Однако прежде чем продолжить рассказ о нем, обратимся к событиям предшествующим, в конце концов, Собор лишь этап в жизни страны, звено в цепочке событий. Разве главным было то, как стали осенять себя верующие после Собора – двумя перстами или тремя? Не из-за этого горели страсти. За внешними переменами обряда стояли перемены куда более существенные, в них и была суть происходящего, но их всегда скрывали, замалчивали и старались не замечать исследователи истории Руси и Русской церкви.

А они, эти перемены, были! Как бы ни закрывали на них глаза.

Если в обратной хронологической последовательности пролистать иные страницы истории Руси и соседних с ней стран, откроется много прелюбопытного. Откроется тайна, которую в России прячут веками, тайна Церкви староверов, канувшей, будто бы в Лету, и в то же время реально существующей по сей день.

Какая же была она, старая вера? Вот вопрос, на который историки не дают ответа.

…Лишь в XVII веке, прекратив платить дань Орде, Москва реально обрела политическую независимость, по-прежнему, однако, оставаясь духовно зависимой от Степи. Дело в том, что единая Древлеправославная церковь связывала Русь и Степь – одна общая епархия. Не случайно же веками из Москвы ездили в Орду за ярлыком на правление и светские, и церковные лидеры. Московиты и ордынцы действительно были единоверцами.

К 1589 году их единство ослабло, в тот год волею греческого патриарха Иеремии (а вернее, Бориса Годунова!) Москва учредила свою собственную патриархию – новую Церковь, где греки стали главными персонами. Обращаясь к русскому царю Федору, константинопольский патриарх произнес слова, запавшие в царскую душу, их с той поры передавали в Кремле по наследству. В воспроизведении В. О. Ключевского слова звучали так: «Ветхий Рим пал от ересей; вторым Римом – Константинополем – завладели агарянские внуки, турки; твое же великое Российское царство – третий Рим – все превзошло благочестием».

Заметим, весь XVI век на Руси бурлила политическая жизнь, страна круто шла на подъем, ее и называли по-новому – Россией. А давняя соперница, Степь, наоборот, по-грязнув в междоусобицах, доживала бесславные времена… Так, если до Ивана Грозного территория Московской Руси на юге ограничивалась Окой (за Коломной начиналась Степь), то во время его царствования границы существенно изменились за счет соседей. И это вызвало законную реакцию духовенства.

Конфликт митрополита Филиппа с русским царем был реакцией Церкви на захват Москвой чужих земель, то есть на нарушение статус-кво в епархии… Мало того, тот конфликт и есть прелюдия 1666 года. Без одного не было бы другого!

Узаконив опричнину, царь принялся чистить русское общество, потому что высшее общество на Руси не было русским. Более половины боярских и дворянских родов – выходцы из Степи, половцы, бежавшие после утверждения там во власти Чингизидов. Хан Батый уничтожал половецкую знать, но Церковь не трогал. Духовный институт, куда по-прежнему входила и Московская Русь, оставался прежним.

Степная аристократия, спасаясь от произвола властей, устремилась в Европу, на Кавказ. Таланты и на Русь потекли рекой. Носители более трехсот (!) русских фамилий – тюрки по крови, никак не славяне, в чем убеждают родословные книги российского дворянства, а также геральдика… Так что у московских опричников работы было много.

Здесь вновь прервемся. Необходимо новое отступление: во времена, когда не было Руси, но уже была Степь, ее культура, плоды которой принесли с Алтая тюрки-кипчаки.

Об обитателях Степи укрепилось мнение, будто все они «дикие кочевники», что абсолютно не соответствует истине. Так же, как то, что в Степи проживало множество народов. Нет. Степь была самой сильной страной раннего Средневековья, и проживали там тюрки-кипчаки. Называлась она Дешт-и-Кипчак (Степь кипчаков). От Байкала до Атлантики простиралась страна кипчаков, ей платили дань Византия, Западная Римская империя и весь остальной мир. Больше того, Иордан (римский историк VI века) отмечал, что Аттила, царь тюрков, был христианином. Но слова эти нуждаются в уточнении.

Христианство тогда еще не сложилось в стройное религиозное учение, и правильнее бы сказать, Аттила был веротерпимым к нарождающемуся христианству. Два его предшественника – Донат и Харатон – с известными оговорками тоже были союзниками христиан, а это IV век!

В актах II Вселенского собора (381 г.) отмечено присутствие патриарха от степняков. Значит, в Степи уже был свой духовный институт.

По мнению известного французского исследователя религий Жан-Поля Ру, задолго до новой эры и до Великого переселения народов тюрки, жившие на Алтае, поклонялись «человеку-небу», «человеку-солнцу» – Тенгри. Китайские историки относят появление культа Тенгри к V веку до н. э., то есть минимум за пятьсот лет до Христа.

«Человек-небо», дух, божественное мужское начало, Тенгри распоряжался судьбами человека, народа, государства. Он – Творец мира, и Сам есть мир. Очень интересно исследование немецкого ученого Г. Дерфера, который пронаблюдал эволюцию понятия «Тенгри» от раннего, шаманского представления образа до одной из высших стадий в его религиозно-мифологическом развитии… По мнению ученых, речь идет о первой монотеистической религии человечества. Первой!

Тенгри – это имя Бога-Отца, Создателя мира, Ему адресовали молитвы, заговоры, плачи, благопожелания. «Тенгрианство» назвали ту древнюю религию, а ее сторонников – тюрками. Религия эта располагала собственной атрибутикой: иерархией небожителей, ранжированием священнослужителей, проповедниками. И конечно, письменно и устно закрепленным каноном. Эти документы и факты известны, сохранились носители той религии, их изучали зарубежные и отечественные ученые.

Именно вера с его каноном (обрядами, молитвами) привлекла в I веке к Тенгри буддистов (ламаистов), потом и христиан, которые тоже увидели его спасительную силу. В IV веке их проповедники познакомились с религией степняков, и она оказалась им близка по духу… Почему нет?

Но тогда уместен вопрос: что доказывает, будто христиане стали единоверцами с тюрками, а те в ответ признали сына Тенгри-хана – Христа? Доказательств более чем достаточно. Например, задумывался ли кто, почему в духовной жизни Европы IV века, точнее с 312 года (после разгрома тюрками римской армии у стен Рима), случились разительные перемены? После той битвы европейцы от победителей-всадников впервые услышали молитву во имя Бога Небесного. Молитву, наполнявшую тело духом и силой.

Или – почему в IV веке христианство вышло из катакомб и получило признание в Византии, а потом в остальной Римской империи? Чем и кому оно обязано внезапным своим возвышением? Религия угнетенных не могла же сама покорить умы властителей?

Значит, была серьезная причина, заставившая императора Константина признать христианство официальной религией Византии. Но какая это причина? И христианство ли признал он?.. Тут нельзя обойти такой факт: из всех стран Европы тюрки не тронули Византию, больше того, согласились составить костяк ее армии (они по приглашению греков переселялись на жительство, получив имя федератов и византийское гражданство).

Византия дружила со Степью, как могла. И Рим, сначала проиграв одно военное сражение за другим, тоже последовал ее примеру… Почему?

Новая религия – вот причина, позволившая прозорливым правителям сохранить свои страны, став единоверцами и союзниками тюрков. Византия и Рим сами вызвались платить дань. То была плата за учебу жизни по-новому… А не Аттила ли, образно говоря, сделал Европу христианской?! Неожиданный вопрос, не правда ли.

У древних тюрков была богиня Умай – женское земное начало, милосердное воплощение Тенгри, ее изображали с младенцем в руках. Младенца звали Умайдар (Спаситель)… Точно такой же позже стали изображать Богоматерь, правда, называя младенца не по-тюркски, а по-гречески Христос, что означало тоже Спаситель (Помазанник).

Иконы, иконостасы, лампады, парчовые одежды священников, ладан, молитвы с их земными поклонами и другие внешние атрибуты религии Алтая перешли и остались в византийской Церкви. Они и есть самое надежное доказательство союзничества тюрков с еще не оформившимися христианами. Достаточно вспомнить хотя бы хоругвь и крестный ход. «Хоруг» – по-тюркски знак «защиты», «покровительства». В мольбе о защите и есть смысл крестного хода с хоругвями.

Впоследствии внешние признаки обрели особую роль, они привели к разделению Единой церкви: соперничество Византии и Рима за лидерство в Европе было долгим.

Не только обряд, архитектуру храмов, иконы переняли христиане от Степи. И равносторонний крест взят из религии Алтая. Крест – это знак Тенгри… Европа под термином «крест» понимала «совокупность жизненных лишений, страданий, тяжелых обязанностей, мучительной борьбы нравственного долга с искушением греха и т. п. – все, что христианин обязан выносить мужественно и благодушно, не нарушая требований религии и внушений чистой совести».

О каком кресте идет речь? Ответ дан в священной книге Псалтыри. В «кратком изъявлении» к ней сказано: «о еже како православному христианину по древнему преданию святых Апостол и Св. Отец… подобает на себе знамение креста изображати», «Первое на челе нашем… второе на чреве… третье на правом раме (плече)… четвертое же на левом…». Легко заметить, рекомендуемое знамение меньше всего напоминает крест, который Христос нес на Голгофу. Перекрестившись, христианин осеняет себя равносторонним крестом Алтая!

Ныне различают много крестов: латинский, греческий, патриарший, андреевский и другие. Однако какой из них связан с именем Христа? В Евангелии о том – ни слова, потому что когда писали Евангелие, у христиан не было креста.

Крест как знак христианства появился в IV веке, это зафиксированный историей факт! Появился в Византии при императоре Константине, ставшим с 312 года союзником степняков. А в V веке он был уже на коронах императоров. Византийский крест – копия алтайского креста (тогда вошло в обиход христиан крестное знамение, и оно с Алтая). Латинский крест появился в V–VI веке, о чем тоже сообщают энциклопедии.

Это не удивительно. В Библии же нет и намека на то, чтобы кто-то из библейских персонажей осенял себя крестом: у иудеев в обряде нет крестного знамения и креста.

Два перста (большой и безымянный) христиане стали складывать, чтобы показать свою причастность к религии Алтая. Традиция двуперстия существовала у тюрков до новой эры, не забыта она ныне, ведь сохранились последователи старой веры – религии Тенгри, они живут в Сибири, в Казахстане, на Урале. Русские их зовут староверами (не путать со старообрядцами!). А еще их зовут «дырниками», за то, что молятся на восток, открытому Небу. «Дырниками» прозваны потому, что в избах с восточной стороны они прорубают форточки, чтобы молиться в ненастную погоду дома.

Но это не все… Обратите внимание на одежды православных митрополитов. Одежда – консервативный источник информации о Церкви, мода здесь не менялась веками. Первое, что увидим, – опять же равносторонние кресты, расшитые золотом. Кресты Алтая! И названия элементов одежды алтайские. Фасоны – тоже, о чем надо писать отдельную статью, которую можно начать с описания наскальных изображений священнослужителей (тенгричи) Древнего Алтая. Рисунки хорошо сохранились!

Еще деталь – архитектура храмов, тоже консервативный источник памяти. Даже внешне храмы «Степной» церкви отличались от тех, что строили потом в России. Никон запретил шатровые храмы. Почему? Староверы их называли «килиса», название идет от священной горы Кайласа, самой высокой на юге Тибета, она – обитель Бога Тенгри, сюда до сих пор ходят паломники.

А если так, то понятно, почему в Степи были именно такие храмы – шатрами, они копия той горы… У ранних христиан, как известно, вообще не было храмов.

Больше того, становится понятна суть слова «алтарь» и почему запрещается входить в алтарную часть храма. «Алтарь» с тюркского переводится буквально: «алт» – «низ», «ор» – «восходить», иначе говоря, «приподнятый». Алтарь приподнят на ступеньку-другую, там – святая святых, место отдыха Тенгри. Заходил в алтарную часть храма лишь священнослужитель – слуга Господний.

Важно подчеркнуть, что традиция храмовой архитектуры сложилась, судя по археологическим данным, до новой эры. Фундаменты древних храмов, как правило, имели форму креста. Равностороннего креста! Традиция Алтая в Степи сохранялась долго. Например, верхняя часть здания храма в плане была восьмигранной. Купола складывались из восьми лепестков. Откуда это? От куреня (аила), который степняки строили восьмигранным. И от формы юрты… В алтайских приметах храмовой архитектуры легко убедиться.

Также заметны отличия и в иконописи, но о них чуть позже. Здесь же отметим: слово «икона» означает предмет и действие над ним. «Айконе» по-тюркски – «открывай душу» (дословно – «говори истинно»). Иконы – это атрибут религии Древнего Алтая, первыми их заимствовали буддисты (северная ветвь), потом христиане.

Отсюда бросающееся в глаза сходство в убранстве храмов и в некоторых обрядах этих религий.

А разве не наводит на мысли библейское понятие Эдем, христианский символ рая земного? Почему на средневековых географических картах он помещен на Алтае? Почему считался землей прародителей? Не возникает ли ощущение близости и даже идентичности мифической земли с географически реальным Алтаем, откуда пришли тюрки в Европу? Вопросы, вопросы…

Например, такой. Как Христос обращался к Отцу своему? Вспомните его последнее слово: «Элои!» – воскликнул он на кресте. Точно так взывали к Тенгри тюрки две с половиной тысячи лет назад.

Есть, конечно, и немало других следов «старой веры», те же куличи, крашеные яйца, новогодние елки… Однако уже не о том речь. Отступлением в первое тысячелетие до новой эры нам важно было показать глубину той духовной культуры, на которую замахнулся московский царь Иван IV, видя угасание Степи. Опричнина, узаконенная им, как свищ, истощала староверскую Русь: таинственные смерти, казни, измены, отравления превратились в будни московской жизни. К ним привыкли.

Митрополит Филипп, выходец из боярского степного рода, не мог смотреть на бессмысленное уничтожение народа и потребовал, «чтобы царь и великий князь отставил опришнину». Но духовный диалог не получился. В Успенский собор Кремля, где владыка вел службу, однажды ворвался царь «со всем своим воиньством, вооружен весь, наго оружие неся», то есть с обнаженным оружием вошел в храм. Черные кафтаны, черные шапки опричников, как туча, усиливали тягость грядущего. В ответ на обличительные слова митрополита царь в ярости ударил в пол посохом и завопил: «Я был слишком мягок к тебе, митрополит, к твоим сообщникам и моей стране, но теперь вы у меня взвоете!»

Малюта Скуратов поставил в их споре точку – он задушил митрополита.

Царь думал, что избавился от влияния Степи. Но нет. Опричнина и даже убийство митрополита – это лишь попытки раскола старой Церкви. Однако еще не раскол. Щедро наградив иереев и монастыри, поддержавшие его в борьбе со свергнутым митрополитом, московский царь сильно переоценил себя, забыв, что сам смертный человек. Бог взыскал за невинную кровь – в муках умирал Иван Грозный, не оставив достойного наследника.

Поняв, что грубой силой в духовной жизни вряд ли что можно достичь (в конце концов, народ привыкает и к опричнине), Москва начала борьбу за церковную свободу, которая гарантировала Кремлю свободу политическую. Царь Алексей Романов первым из русских правителей отказался платить Орде дань, но вошел он в историю России не тем, что при нем кончилось татаро-монгольское иго, он вошел своими знаменитыми «приказами» и расколом Церкви. Отец российской бюрократии! Каких только контор-приказов не появилось при нем.

Чиновник с тех пор стал главным защитником престола и правой рукой царя.

Лишь Церковь не подчинялась ему, а только – Богу. Духовный «приказ» и решили создать, а кандидатуру для воеводы присмотрели вполне подходящую: в 1652 году патриархом стал Никон, человек своевольный, мечтавший о власти, а главное – низкого сословия и без образования. Через два года после избрания Никон объявил о церковной реформе. Велел исправить старые церковные книги, ввести новые обряды, чины. Иначе говоря, тихо, без крови и удушений, объявил старую веру как бы вне закона.

Наиболее важными его нововведениями были следующие:

1. Вместо двуперстного крестного знамения ввел троеперстное.

2. В старых книгах писалось и выговаривалось имя Исус, в новых книгах имя переделали на Иисус.

3. В старых книгах установлено во время крещения, венчания и освящения храма делать обхождение по солнцу. В новых книгах введено обхождение против солнца…

Всего же было шесть нововведений. Шесть! А много это или мало? В духовной жизни количественные оценки ничего не значат. Никон предложил новый канон, новые обычаи, значит, предложил новую Церковь, которую поставил во главу духовной жизни страны.

И тогда староверская Русь стала христианской Россией. Со Степью она разошлась, потому что начала молиться Сыну, а не Богу-Отцу.

Вот в чем был политический смысл церковного раскола. Москва, мечтавшая о лаврах «Третьего Рима», получала свободу действий, лишь став христианской. И пусть как угодно убеждают историки в том, что была церковная реформа, мол, исправляли ошибки, накопившиеся в священных книгах при их переписывании. Нет, нет и нет. Новый канон налицо, а в остальном убеждает уникальная работа Б. Кутузова (этот исследователь, имея доступ к книгам староверов, сравнил старые и новые тексты).

Получилось удивительное: «старые» тексты были точнее и глубже.

Кутузова можно обвинить в предвзятости, но известны работы других богословов, например, профессора Н. Д. Успенского, высказавшего то же мнение… Да, свои богослужебные книги староверы переписывали. Но как? Доверяя особым мастерам, чей дар считали священным. Любую описку, недосмотр, ошибку они приравнивали к греху.

В старинных книгах ошибок меньше, чем опечаток в типографских текстах, тогда о каких исправлениях шла речь на Соборе 1654 года? Приведем примеры из Псалтыри, обозначив старый текст буквой С, а новый – Н.

С: «Закон положит ему на пути».

Н: «Законоположит ему на пути».

С: «Ибо благословение даст закон даяй».

Н: «Законополагаяй».

С: «Избави мя… от рук сынов чужих».

Н: «Из рук сынов чужих».

Были ошибки серьезнее, и дело, конечно, не в стилистических погрешностях. Ошибки работали на раскол, они ускоряли его. А как иначе воспринять, скажем, такое исправление:

С: «Молимся тебе. Господи, ниже да снидет со крещающимся дух лукав».

Н: «Ниже да снидется с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый».

Прочитав подобное, народ ужаснулся: «Духу лукавому не желаем молиться». Или: «Что же, отцы наши не знали правильное имя Спасителя?» Возражений было много. А объяснение одно: исправители-греки (иностранцы!) плохо знали язык, на котором исправляли текст. Русский народ не принял новаций, провозглашенных Никоном. Однако царский приказ уже действовал, бюрократическая машина пришла в движение.

Никого не смущало, что новая «московская» Церковь как выразитель морали общества с первого дня своего потеряла смысл, ибо сказано: «Без свободы пастыря не свободна и паства». В новой Церкви (вернее, в новом царском приказе) первым несвободным стал патриарх, он находился во власти царя, чего у староверов не было.

Приказ начал государственно-принудительную христианизацию народа. Страна заполыхала, бунты поднимались один за другим. Тех староверов, чья душа не принимала новые обряды, загоняли в избы и сжигали заживо. В приказе Никона служили даже самые настоящие людоеды, их привезли с севера для острастки прихожан. Тысячи и тысячи безвинных людей, не желавших молиться «духу лукавому», гибли в адовых муках. Горели целые деревни… На кострищах поднималась Церковь, которая ныне зовется Русской церковью (РПЦ).

Первыми мучениками за старую веру стали протопопы Иоанн Неронов, Логгин, Даниил, Аввакум и епископ Павел Коломенский, который бросил всесильному Никону в лицо: «Мы новой веры не примем». Никон ответил старцу побоями прямо в храме, правда, освященном по-новому. Дальше ссылка, пытки, и, получив последнее «нет», московские христиане сожгли староверов-великомучеников.

Когда протопопа Аввакума вели на костер, ему было за шестьдесят. Земляные ямы, ржавые цепи, пытки, голод согнули старца вдвое, но твердости, силы в измученной душе не убавилось. Его глаза горели, хоть лицо и было превращено истязателями в огромную черную рану. И странно, Аввакум будто улыбался, у него всегда и во всем светилась улыбка. А когда от огня затлели веревки, он медленно освободил горящую руку и поднял ее вверх. Два перста взметнулись над костром. Говорить он не мог.

Руками греков, выходцев иезуитской (греческой) коллегии, царь подчинил себе Церковь. Никон, мечтавший единолично править русским миром, просчитался, его оппонент оказался хитрее, он и поручил утверждать в жизнь «никоновскую» же реформу приехавшим из-за границы братьям Лихудам, тоже воспитанникам иезуитской (но латинской) коллегии. Им доверил царь Московскую духовную академию (российскую коллегию!) – служителей христианской Церкви требовалось воспитывать по-новому. Неудивительно, что европейское пронизало с тех пор все поры Кремля, каждый его камень.

Даже в иконописи отошли от изящной старой школы, которой придерживался Андрей Рублев, ради новой, позже получившей название «московской». Памятны слова протопопа Аввакума о неподобном писании: «Пишут Спасов образа Еммануила: лицо одутловатое, уста червонные, руки и мышцы толстыя… Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо, руки и все чувства отончали».

…В муках умирала Русь, забывая старые свои корни и себя.

Чтобы заставить благочестивый народ Московии принять новую веру, Собор 1666 года постановил: «Подвергать ослушников соборных определений тягчайшим казням: заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать носы и уши, вырезать языки, отсекать руки…» Объявившие себя мудрецами безумствовали.

Тогда же, словно по чьей-то злой воле, начали «конфессиональную и этническую унификацию» населения, проще говоря, начали делить его на своих и чужих – на русских и татар (татлар – «чужие»). Староверы и стали «татларами», в стране появились люди первого и второго сорта.

…Лишившись сана, Никон изменил своим нововведениям, он понял, в какую страшную клетку его руками иезуиты заманили вольный русский народ. В монастыре до конца дней повергнутый патриарх отмаливал грехи, повторяя в полубезумии: «Старые служебники добрые». Только его не слушали, было уже не до Никона, отмаливавшего свои грехи.

Журнал «Знание – сила».

Апрель 1993 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.