Денежное обращение в XII-ХIV вв.
Денежное обращение в XII-ХIV вв.
Прекращение притока серебра. Причины прекращения притока на Русь серебряной монеты из стран Западной Европы слабо исследованы. Определенную роль в перестройке денежного хозяйства и монетного экспорта Западной Европы, по-видимому, сыграли крестовые походы. Судя по усилению борьбы за «монетную регалию», т. е. за право производить чеканку монеты, заметно возрастала внутренняя потребность в ней на Западе. Разделить это право со светскими и духовными владетелями все больше стремились города. Происходило и несомненное усиление феодальной эксплуатации монетной регалии: знамением времени стало renovatio monetae — обновление монеты: периодически производилась принудительная переделка всего наличного в обращении серебра — с удержанием «за услуги».
Можно думать, что не эстетические потребности, как считали некоторые, вызвали появление и быстрое распространение в XII в. монет-брактеатов. Вместо более или менее плотных монетных кружков для двусторонней чеканки изготовлялись более широкие, но поразительно тонкие кружки, пригодные уже только для односторонней штамповки. Они, действительно, давали простор резчику штемпелей, но монету делали хрупкой, непригодной для сколько-нибудь длительного употребления и нуждающейся в частом возобновлении ее формы. «Обновление» в таких условиях выглядело как проявление заботы о благе подданных.
Рис. 35. Брактеаты. Саксония, Мейсен, Конрад I (1127–1156). Ландграфствоюрингия, около 1200 г.
Перестройка денежного хозяйства Западной Европы в XII в. не была единственной причиной, надолго нарушившей регулярный приток серебра на Русь с Запада. Поскольку уже существовали давно сложившиеся прочные экономические связи, они неизбежно породили бы какие-то новые, удовлетворяющие обе стороны формы обмена. Но вторжение в Прибалтику немецких завоевателей уже с конца XII в. создает тревожную обстановку на русских западных рубежах и затрудняет мирные торговые связи. В XIII в. западные русские земли делаются ареной длительной и ожесточенной борьбы русского народа с агрессорами. В то же время и для всей Руси складывается совершенно новая экономическая обстановка в связи с величайшим потрясением середины XIII в. — татаро-монгольским нашествием. Можно думать, что именно оно вызвало преимущественное, в ущерб другим, развитие одной из многих функций денег — функции накопления, способствовавшее катастрофически быстрому прекращению обращения старого запаса серебра.
После установления татаро-монгольского владычества особенно возросла роль не испытавшего ужасов нашествия Новгорода, как «ворот», через которые на Русь поступало серебро. Победа в 1242 г. на Чудском озере создала условия для восстановления регулярного обмена. В Новгороде привозное серебро принимает привычную и приемлемую для всей Руси форму новгородских гривен-слитков.
Безмонетный период. Так называемый «безмонетныйериод» XII, XIII и части XIV вв. в истории русского денежного обращения представляет очень странное, необычное явление. Уже обращение денария протекало на меньшей части страны, чем предшествовавшее обращение дирхема. На значительной части территории Руси для этого времени совершенно отсутствуют какие-либо находки монет.
После прекращения притока монет с Запада основной формой металлического обращения повсюду на Руси стало обращение крупных «неразменных» слитков. Оно, естественно, имело особый, ограниченный характер, находя применение лишь в очень крупных платежах. Вероятно, слитки гораздо чаще покоились в сокровищницах и в тайниках, чем находились в рыночном движении; поэтому и одиночные находки их редки, чего не скажешь о кладах. Эта форма денег сама по себе может свидетельствовать как о высокой степени концентрации богатства в ту пору в руках правящей верхушки, так и о возникновении в условиях феодальной организации общественного производства особых форм производственных отношений и общественного обмена.
Рис. 36. Киевские слитки XI–XIII вв.
Гривны-слитки. Характерные для обращения на юге домонгольской Руси, но заходившие и на север, так называемые киевские гривны XI–XIII вв. — шестиугольные литые бруски серебра — имеют устойчивый вес около 160 г. Известны клады, состоявшие только из таких слитков, и клады, в которых вместе с киевскими были и другие. Полуторапудовыйверской клад 1906 г. содержал различные украшения и гривны разного типа, в том числе более ста киевских. Одиночные гривны встречаются в составе сокровищ, включавших различные драгоценности. Из монет, датирующее значение которых особенно важно, вместе с киевскими слитками в кладах встречены только немногие византийские монеты от второй половины XI до середины XII в. Обращение слитков на юге как бы шло по пятам обращения дирхемов. Его пресекло татаро-монгольское нашествие.
На севере гривна получила форму бруска — палочки большего веса (новгородская гривна, около 200 г). Известны и другие разновидности гривен северного веса; таковы встречающиеся главным образом в кладах Приволжья так называемые «ладьеобразные» слитки того же веса. Особый вес и вид имеют «литовские» гривны-палочки более мягкого очертания, чем новгородские, и с поперечными или косыми широкими вмятинами.
Рис. 37. Новгородские гривны XIII–XIV вв. и половинный обрубок гривны с выцарапанной надписью «Ониськова». На целой гривне нарезки, выражающие потерю металла при плавке.
Новгородский слиток удерживался в обращении до XV в. Так же как киевские, новгородские гривны не встречены в кладах с куфическими дирхемами и даже с европейскими денариями: они приходят на смену монетам.
Помимо разного веса и различной формы, следует отметить очень существенное различие между киевским и новгородским слитками. Если эволюция и становление формы и веса второго прослеживаются довольно четко на обильном местном материале, то форма первого, уже связанная с вполне устойчивым весом, возникает как-то внезапно, ничем не подготовленная в предшествующем периоде. Название слитков «киевские» по всей вероятности соответствует основному центру их производства; однако некоторые разновидности формы (слитки плоские и горбатые) позволяют предполагать, что литье их могло производиться и в других центрах Южной Руси.
Рис. 38. Литовские гривны.
Летопись сохранила упоминание о Волынском князе Владимире Васильковиче, по приказу которого в 1288 г. были перелиты в слитки драгоценные сосуды его сокровищницы. Это могли быть датируемые второй половиной XIII в. слитки особой формы, которые по месту нескольких находок получили условное название «черниговских». Имея вес новгородских слитков, они по своей ромбической форме имеют нечто общее с киевскими и представляют как бы промежуточный, переходный тип. Непременным признаком этих слитков служит то, что оба конца у них всегда бываютскованы, что придает им порою неряшливый вид.
Рис. 39. «Черниговская» гривна.
Особенность новгородских слитков, вовсе не свойственная киевским, — присутствие на многих из них какого-либо выцарапанного имени. Эти одиночные надписи наносились на заказанные изделия в мастерских ливцов. Профессия ливца, который одновременно был и уполномоченным от государства весцомсеребра, что может указывать на определенные требования и в части грамотности, засвидетельствована летописями. Сам «притяжательный» характер этих надписей, называющий множество разных имен, позволяет объяснить их как деловые записи ливцов. Как и чеканка монеты в позднейший период, литье слитков производилось лишь время от времени, своего рода «сессиями», во время которых ливецв условиях определенного контроля со стороны государства встречался с заказчиками — владельцами «сырого» серебра. (Вероятно еще в то время возник производственный термин «передел» — от «делать», а не «делить», удержавшийся на русских монетных дворах до начала XX в.). Нужно было как-то отмечать принадлежность изготовленных слитков определенным заказчикам, что было, как мы увидим, необходимо.
Кроме надписей, встречаются на этих же гривнах ряды процарапанных поперечных черт, обычно кончающихся наклонной. Это тоже своеобразное письмо, имеющее сугубо деловой, производственный характер, но выражающее чисто арифметические понятия.
Гривны всегда отливали в открытые формы, именно поэтому у них только верхняя плоскость застывала более или менее гладко, тогда как боковые стороны, образовавшиеся внутри земляной формы, — всегда пористые. Следовательно, форма сама по себе не могла ограничивать количество, а тем самым и вес залитого в нее металла. При разливании его непосредственно из тигля внесколько формерелив и недолив сказались бы на весе слитков; последний же выравнендо такой меры, что делается несомненной определенного рода дозировка металла, выливавшегося в каждую форму. При этом на сотнях сохранившихся гривен нет никаких следов послеотливочноговыравнивания их веса путем удаления излишка или пополнения — доливки (на части новгородских слитков последняя наблюдается как наиболее поздний прием совсем иного назначения).
При раскопках в Новгороде были обнаружены так называемые «льячки», т. е. своего рода «разливательные ложки» для жидкого металла. Емкость некоторых из них точно соответствует массе одного новгородского слитка. При переработке более или менее крупной партии сырого серебра того или иного заказчика ливецмог произвести разливку в формы из одного и даже нескольких больших тиглей, а остаток серебра возвратить владельцу — до следующего передела.
Рис. 40. Плавильный тигель и льячка из раскопок последних лет в Новгороде и маленький тигель из раскопок 1951 г. в Саркеле- Белой Веже.
При выполнении малых заказов — на один-два слитка — дозировка металла, быть может, производилась и до плавки по весу серебра — сырья для каждого слитка, в маломерном тигле и с «походом» на угар, предугадываемый ливцом.
Упомянутые выше нарезки на слитках объясняются как обозначения потери веса — разницы в весе «сырого» серебра до плавки и отлитого из него слитка, выраженной как часть веса сырья (седьмая, восьмая, двенадцатая и т. п.). Для более позднего времени известно, что вопросы потерь металла при его плавке постоянно занимали денежные дворы и «падеж» серебра после его плавки тщательно фиксировался. Слиток с его определенным числом нарезок как бы представлял именно то серебро, которое было принесено заказчиком; к последнему он и должен был вернуться.
Поскольку для Руси первичной и наиболее обычной формой серебра были монеты, то определенные количества одинаковых монет могли служить мерой веса и ценности ранней гривны-слитка, а слиток в свою очередь становился мерой ценности определенного числа монет и мерой количества их. По-видимому, именно таким образом складывался сложный комплекс понятий, связанных с гривной: гривна — вес, гривна серебра, гривна кун, хотя, как отмечалось выше, сколько-нибудь длительное обращение гривен-слитков одновременно с кунами-монетами не установлено. Процесс превращения накопленного запаса серебра в гривны, вероятно, имел весьма интенсивный характеркак в южной, так и в северной Руси.
Мелкие платежи. Для времени от середины XII до XIV вв. ни в многочисленных кладах слитков, ни вне их какие бы то ни было монеты на Руси не известны. Место металлических малых платежных единиц во внутреннем обращении ограниченно, и только до известной меры могли занять некоторые виды наиболее единообразных по своей природе товаров, как это хорошо известно в отношении шкурок пушного зверя. В областях охотничьего промысла ими выплачивались подати и различные поборы — {главным образом белкой).
Изучение денежного обращения безмонетногоериода представляет особые трудности. В памятниках письменности этого времени сохраняется терминология, сложившаяся ранее на основе обращения и смены различных иноземных монет, и наблюдается развитие гривенно-кунной системы в сторону обособления местных особенностей счета. Происходило увеличение количества гривен кун в гривне серебра — по крайней мереместами. Появляются и новые платежные понятия, например мортки. Прекратившие свое физическое существование малые платежные единицы прошлого упоминаются по-прежнему, как будто они стали арифметическими величинами, своего рода платежными коэффициентами. В отношении одного из видов реальных платежных ценностей — пушнины — это известно совершенно достоверно и засвидетельствовано документами (правда, несколько более поздними): платеж, выраженный в рублях, фактически производился шкурками белки, почему и указывалось иногда их количество, приравнивавшееся к рублю. Но куны, резаны и другие платежные единицы XII–XIII вв. все еще остаются для нас загадкой. Как и прежде, куны не перестают быть деньгами, но они не монеты, сделанные из металла.
Учение о «кожаных деньгах», которое смелоодставляло под платежные термины любых древних летописей и актов защищаемые им лоскуты меха и кожи, в применении к этому трудному периоду долго выглядело наиболее убедительным [1]. Когда за несколько лет до начала чеканки собственной монеты в Новгороде летопись сообщает, что в 1410 г. новгородцы «начашаторговать промежисебе лобцигроши литовскими и артугынемецкими, а куны отложиша», как не сравнить это с воспоминаниями Г. де Ланнуа о его пребывании зимой 1412–1413 гг. в Новгороде, где, по его словам, мелкими деньгами служили «головы» белок и куниц? (Небольшой хронологической неувязке придавать значение не приходится: мемуарист мог отобразить то, что ему рассказывали о сравнительно недавнем прошлом Новгорода).
Рис. 41. Раковины каури. Из раскопок в Псковской области. Бескурганный могильник XI–XII вв. близ дер. Осминенка Печерского района.
[1] Сами сторонники теории кожаных денег на такое ограничительное применение их теории не согласны, они настаивают на древнем, исконном характере «кредитного» обращения Древней Руси.
Сообщения разных летописей о начале обращения монеты в Новгороде и в Пскове не говорят о том, что вместе с кунами были «отложены» и векши (или белки). Последние, действительно, и позже служили платежным средством. Монетами были заменены куны. В то же время эти сообщения и некоторые другие документы позволяют до какой-то меры уравнять между собою куну и мортку. В одном случае после упоминания куны имеется разъяснение «еже есть морд куней», «еще есть мордки куные», в другом — «оставиша торговати кунами мордьками куньими»; а о псковичах в аналогичном случае сообщается, что, заведя серебряные деньги, — они «мортки оставиша».
Следует еще отметить, что многочисленные сообщения летописей XII–XIII вв. о рыночных ценах и различных платежах постоянно упоминают в неразрывном единении слиточное серебро и малые единицы — куны и векши (белки), присоединяя иногда и мордки, но не содержат никаких намеков на сколько-нибудь условный характер ценности малых единиц. Даже в тех случаях, когда из-за неурожая или по другим причинам цены катастрофически возрастали, это единство платежной системы заметным образом не нарушается — так, как можно было бы ожидать при наличии в ней знаков денег, не имевших никакой внутренней стоимости.
Обогатившие нашу науку замечательными открытиями планомерные и грандиозные по масштабам раскопки последних лет в Новгороде, который всегда считался главнейшим центром «кожаного» обращения, обнаружили больше ста тысяч превосходно сохранившихся изделий из кожи — целых, частей и обрезков, но не дали решительно ничего хотя бы сколько-нибудь напоминающего кожаные деньги в любом из их предполагаемых видов. А ведь считается, что кожаные деньги составляли платежные знаки самого низкого достоинства. Таковы же итоги раскопок, ведущихся в Пскове, Старой Ладоге и на Белоозере. Уже только это побуждает обратить особое внимание на изучение всех особенностей товарно-денежного обращения и реального денежного хозяйства Древней Руси XII–XIV вв. в части малых платежных единиц
Недавно в публикациях одного из участников новгородских раскопок В. Л. Янина были высказаны интересные соображения о платежной роли некоторых весьма массовых и притом предельно «стандартизованных» изделий древнерусской промышленности, распространение которых как бы идет по стопам монетного обращения предшествующей поры. Янин имеет в виду волынские шиферные пряслица, неоднократно встречавшиеся даже в кладах вместе со слитками, а также хорошо известные стеклянные браслеты и бусы. Но возможен, помимо этого, и еще один путь поиска и предположений — хотя бы в области уяснения сущности некоторых платежных единиц северозападнойРуси.
Выше упоминались capita martarorum — «головки куниц», платежи в которых засвидетельствованы строго деловым документом — договором 1269–1270 гг. Более чем через сто лет в Новгороде, по словам де Ланнуа, деньгами все еще служили testes des gris et des martres, т. е. «головки белок и куниц». Если воздержаться от «прямолинейного» понимания и считаться с исконной образностью русской речи, легко согласиться, что к этим понятиям, выраженным на латинском и французском языках, ближе всего русская мордка, «мордкуней». Понятие caput — «головка» — в нем вполне выражено.
Рис. 42. Волжская «ладьеобразная» гривна XIV в.
В археологических комплексах северо-западной Руси XII–XIII вв., включая новгородские и псковские раскопки, как и в более ранних археологических находках, неоднократно были встречены раковины Cypraea moneta (каури). В погребальных комплексах Псковской земли они занимают место кун-монет; в некоторых случаях они были обнаружены даже в виде своего рода кладов. В северо-восточной Европе и на Руси отдельные экземпляры их были отмечены даже в кладах куфических и западноевропейских монет. Эти изящные маленькие раковины размером в небольшую сливу с незапамятной древности в течение тысячелетий транспортировались на огромные расстояния с островов Индийского океана, где имеются их месторождения, проникая в Африку, Азию и Европу; знали их Античный мир и Северное Причерноморье. Известно, что в Африке и в Азии они тысячелетиями служили платежным средством. Археологи и этнографы знают их в Сибири и среднем и верхнем Поволжьи. В России свое товарное значение они дольше всего сохраняли в сибирской торговле — до начала XIX в., но трудно сказать, как рано русские купцы взяли в свои руки снабжение народов Сибири этим традиционным для нее товаром.
Русский народ хорошо знал эти миниатюрные раковины; иначе он не создал бы для них столько областных названий — ужовка, жуковина, жерновок (жерновка) и одно из наиболее употребительных — змеиная головка. Легко заметить, что все приведенные названия являются образными и определяют предмет лишь ассоциативно. Есть основания усматривать такую же образную природу интересующих нас древнерусских терминов, дошедших до нас в русских словах, по-латыни и по-французски, и поставить вопрос о платежной роли каури в безмонетный период денежного обращения северо-западной Руси.
Татарский дирхем. Татаро-монгольское нашествие с середины XIII в. катастрофически нарушило хозяйственную жизнь страны и затормозило неизбежное возвращение Руси к чеканке собственной монеты. Нашествие опустошило южную Русь, а на севере оборвало или ослабило древние экономические связи — как внешние, так и внутренние, и на время сильно сократило приток серебра. Много серебра было спрятано в землю в виде кладов. В результате прямого грабежа и установления даннических отношений драгоценный металл интенсивно утекал за пределы страны.
Так называемые «ладьеобразные» слитки в форме корытца, встречаемые в наибольшем количестве по берегам средней и нижней Волги, вероятно, являются продуктом переработки собранного татарами на Руси серебра. По особенностям приемов отливки они имеют нечто общее со знакомыми татарам китайскими слитками: можно подумать, что в момент заполнения формы расплавленным металлом она наклонялась в разные стороны для того, чтобы на открытой поверхности образовался характерный для этих слитков глубокий желобок. Один китайский слиток найден в 1894 г. в Вятской губ., другой был даже в кладе дирхемов, открытом в 1914 г. в Пермской губернии. Датируемые XIV в. «татарские» слитки имеют вес русского северного (новгородского) слитка; они назывались «сум» (саум). Впоследствии это название в татарском языке означало «рубль».
Рис. 43. Серебряные монеты Золотой Орды. 1 — Тохтамыш, г. Сарай, 782 г. х. (1380/81 г. н. э.). 2 — Узбек, г. Хорезм, 730 г. х. (1329/30 г. н. э.).
Во времена татаро-монгольского ига, около середины XIV в., в восточной части центральной Руси началось довольно ограниченное обращение монет Золотой Орды, так называемых джучидскихмонет. Оно засвидетельствовано рядом находок кладов татарских дирхемов, иногда вместе с новгородскими слитками. В ряде более поздних находок конца XIV и начала XV в. татарский дирхем встречается с первыми русскими монетами. Далее всего на запад и юго-запад находки кладов джучидских серебряных монет конца XIV и XV вв. распространяются на Курщине, и на севере Украины, встречаясь в Подесеньи и Поднепровьи. В этих кладах татарские монеты иногда соседствуют с пражскими грошами, приходившими с Запада.
Небольшие серебряные монеты ханов Золотой Орды покрыты арабскими надписями, среди которых встречаются и некоторые украшения — орнаментальные рамки, плетенки и т. д. Наиболее полные надписи содержат имена ханов, осуществлявших выпуск монеты, а также обозначение времени и места чеканки. Изображения людей, животных и предметов не свойственны этим монетам [2].
[2] медных джучидских монетах, которые служили преимущественно для целей местного, ограниченного обращения, некоторые изображения все же встречаются, вопреки религиозному запрету. Кроме тамги — родовых знаков различного вида, можно увидеть на них изображение цветка, некоторых животных; известен, в частности, и двуглавый орел.
Рис. 44. Пражский грош. Чехия, король Вацлав II (1278–1305).
Пражские гроши. Почти одновременно с джучидскимимонетами к западу и юго-западу от Москвы, на территории, ограниченной городами Полоцк — Калинин — Рязань — Переяславль-Хмельницкий, возникает обращение пражских грошей — довольно крупных серебряных чешских монет, на которых бросается в глаза изображение короны о трех зубцах в двойном кольце надписей. Название «грош» восходит к латинскому grossus — большой. В монетном деле Западной Европы оно привилось в период разложения системы средневекового серебряного денария, когда на смену последнему появились более крупные серебряные монеты, которые и стали называться «большими» — гро, гроссо, грот, грошен. По-видимому, в XVII в. черезкраину и Польшу это слово попадает в Москву, чтобы со временем стать там названием монеты. Пражские гроши также встречаются в кладах со слитками. Они попадали в XIV и XV вв. на Русь главным образом через Литву.
Рубль и его производные. С начала XIV в. в памятниках письменности начинает упоминаться новое название крупной «монолитной» платежной единицы — рубль, явно относящееся к области обращения серебра. Берестяная грамота с упоминанием рубля недавно была найдена в Новгороде при раскопках в слое XIII в. Рождение этого понятия имеет особенно большое значение для всего дальнейшего развития русских денежных систем, так как после возобновления во второй половине XIV в. чеканки русских монет рубль превратился в меру определенного числа монет, т. е. стал счетным понятием; в качестве денежной и счетной единицы он сохранился до наших дней.
Рис. 45. Берестяная грамота XIII в. из раскопок 1952 г. в Новгороде. «Поклно от Матвия ко Есифу ко Давидову. Вывези ми 2 медведна да веретищ ада попонь. А к… ажь водя по 3 рубля продай, али не водя не продай».
В Новгороде появившееся в XIII в. слово рубль сменило прежнее название новгородского слитка — гривна (серебра). Новгородский рубль с XIII по первую половину XV в. — это все тот же серебряный брусок весом около 200 г. Вес серебряной гривны-рубля был особенно «прочным»: он соответствовал общепринятой весовой единице — гривне или гривенке. Гривенка (около 204 г) делилась на 48 золотников, а золотник на 25 почек (приблизительно 0,17 г).
Представления о древнем серебряном рубле и о его половине — полтине — сложились у русских историков и нумизматов XVIII в. исключительно на основании памятников письменности. Самый древний рубль, какой они знали, был круглой монетой царя Алексея Михайловича 1654 г. Поэтому настоящей сенсацией стало появление в 70-х гг. XVIII в. первого — и в течение многих десятилетий единственного — «рубля» у А. И. Мусина-Пушкина, который передал его Академии наук. Увидеть и подержать эту редкость в руках былосчастьем для коллекционеров, и даже Екатерина II пожелала взглянуть на нее.
Рис. 46. Клейменые половины новгородских рублей — полтины.
Это был продолговатый кусок литого серебра с выбитыми на нем клеймами, гладко обрубленный только с одного конца; другой оставался таким, каким вышел из литейной формы. Легко представить себе, какое давление оказывала на осмысление этой формы этимология давно знакомого слова «рубль». Было «совершенно очевидно», что это и есть рубль, и что рубли попросту отсекали от литого серебряного прута, а данный экземпляр лишь случайно был концевым, почему и имел только один рубленый край. Точно так же подошли и к решению вопроса о предполагаемой форме полтины; исходя из «полоти» — половины туши животного, которая рассекалась на-двое по длине, решили, что для получения полтин подобный «рубль» рассекался по длине на две «полоти».
Было достаточно времени, чтобы эти предположения превратились в полную уверенность, так как до 20-х гг. XIX в. новые находки не появлялись; зато после того они посыпались как из рога изобилия, и теперь уже по-настоящему стало очевидным, что все «рубли» представляют собою только половинки вдвое больших литых брусков — последних в кладах было не меньше, чем «рублей». В целых слитках правильно угадали новгородские гривны; это название и закрепилось за ними (тогда же появились и гривны особой формы — «киевские»), но рассеченных по длине «полтин» так и не нашлось… Еще тогда кое у кого мелькала догадка: уж не полтины ли рубленые слитки? Но этимология продолжала давить на сознание, да и наличие двух терминов — гривна и рубль — очень долго оказывало свое воздействие, даже после того, как стали известны подкрепляющие друг друга памятники письменности, которые непреложно доказывали, что новгородская гривна (т. е. целый слиток весом около 200 г.) и стала к середине XIII в. называться рублем. Отсюда следовало, что рубленые слитки — не «рубли», а полтины. Равенство слитка рублю засвидетельствовано новгородскими документами.
Литье слитков из поступавшего с Запада серебра в Новгороде имело организованный характер. Оно давало определенный доход в виде пошлины; производили его облеченные доверием города ливцы, отвечавшие за соблюдение законных веса и качества слитков. В виде рублей серебро уходило из Новгорода дальше на восток — в русские княжества. Новгород стал для всей Руси посредником в поставке западного серебра.
Рис. 47. Приписка в богослужебной книге (Минее) 1494 г. «Паметь как торговали доселе новгородци» с упоминанием равенства гривны серебра рублю. Гос. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Отдел рукописей, Сол., 587/518.
Рядом с рублем возникают произвольные и зависимые от него понятия полтина и четверть, соответствовавшие половине и четверти ценности рубля. Как реальную платежную единицу Новгород знал полтину; она упоминается летописями. Разрубленный зубилом на две равные части, рубль давал две полтины. Четверть оставалась счетным понятием. Наиболее широкие размеры рубка слитков приняла в позднейший период их существования, вероятно уже в XV в.
Замечательной особенностью наиболее поздних рубленых полтин является присутствие на многих из них одного или нескольких различных клейм, причем некоторые из них соответствуют даже изображениям на русских монетах, чеканка которых возобновилась во второй половине XIV в. Маленькое клеймо определенного вида часто «закрывает» обруб, защищая его от злоумышленного срезывания части серебра. Повторное же клеймение полтин, по-видимому, удостоверяло правильность деления целого слитка пополам, а судя по разнообразию таких клейм, они в большинстве своем выбивались разновременно и уже вне Новгорода, во множестве мест.
Насколько ясна история рубля новгородского, настолько же запутан вопрос о том, каков был рубль, упоминаемый в ранних памятниках письменности, составленных вне Новгорода и, в частности, в московских. Неопределенность этих упоминаний открывает широкое поле для разных догадок. В настоящее время наибольшее распространение получило представление, что рубленые слитки (т. е. новгородские полтины весом около 100 г) и были первыми московскими рублями. В основе этого мнения лежит все то же слишком прямолинейное и элементарное этимологическое толкование слова «рубль» (от глагола «рубить»), с одной стороны, и хорошо известные различия между рублями новгородским и московским в позднейшее время, когда рубль стал уже только мерой того или иного числа монет и его ценностное выражение целиком управлялось весом самих монет.
Учитывая главенствующую роль Новгорода в снабжении всех княжеств центральной Руси серебром в виде рублей в XIV в., очень трудно объяснить такое странное раздвоение одного понятия, связанного не только с конкретными предметами, но еще и с общепринятой весовой единицей. Гораздо более вероятным представляется, что до конца XIV в. рубль был единым для всей Руси понятием, а возникновение различных местных рублей — явление более позднее и целиком зависящее от местных особенностей чеканки и метрологии.
Рис. 48. Денежные штемпели для ручной чеканки. Конец XVII в.