Фаина Раневская Елена Князева
Фаина Раневская
Елена Князева
Однажды ее попросили написать автобиографию. Фаина Георгиевна начала так: «Я – дочь небогатого нефтепромышленника…» На этом автобиография благополучно завершилась. Она не могла, не хотела писать о себе.
Ее семья была очень обеспеченной. Отец владел фабрикой сухих красок, магазином, пароходом «Святой Николай» и несколькими домами. У Фани, девочки с печальными глазами, были два брата, старшая сестра и, конечно, горячо любимые родители. Но несмотря на все это в родительском доме Фаня не была счастлива…
«Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве», – говорила Раневская. Она была очень ранимой девочкой, скорее всего, из-за легкого заикания, которым страдала от рождения.
Потом, уже много лет спустя, у нее выработается «иммунитет к проблемам». Фаина Георгиевна просто перестанет видеть их, научится обращать в шутку любую неприятность. Но тогда, в детстве, она этого не умела…
Фаня не любила учиться, не имела подруг – очень боялась насмешек. Младшие классы таганрогской Мариинской гимназии дались ей с трудом; в конце концов она упросила родителей забрать ее оттуда. Экзамены за курс гимназии пришлось сдавать экстерном. А потом Фаина стала посещать занятия в частной театральной студии, где училась элегантным движениям и правильной речи. Говорила по-особому, растягивая слова, чтобы скрыть заикание, которое так ее стесняло.
Фаина Раневская
Раневская в роли мачехи из к/ф «Золушка»
Отец философски относился к увлечению дочери театром, но лишь до той поры, пока она не заявила, что станет профессиональной актрисой. В семье произошел скандал, из-за которого Фаина покинула семью и отправилась в Москву. Был 1915 год.
Москва встретила Раневскую – вернее, тогда еще Фаину Фельдман – неласково. В театральные школы ее не приняли, а на частную средств отчаянно не хватало. Актриса Екатерина Васильевна Гельцер порекомендовала Раневскую в Малаховский летний театр под Москвой. Юная актриса хотя и играла в массовке, считала самым настоящим счастьем находиться рядом со знаменитыми артистами. Фаина сначала робко знакомилась с ними, а потом смешила их до слез, так, как умела делать только она.
После сезона в Малаховском театре Фаина подписала договор с одной из московских антреприз и уехала с труппой в Керчь. Работа не задалась, залы были пустыми. Но именно здесь, в Керчи, будущая великая актриса получила свой псевдоним. Однажды во время прогулки порыв ветра вырвал у нее из рук купюры – довольно крупную сумму денег, все, что тайком от отца прислала ей мать. «Я остановилась и, следя за улетающими банкнотами, сказала: „Как грустно, когда они улетают!“» – рассказывала позже Фаина Георгиевна. «Да ведь вы Раневская! Только она могла так сказать!» – воскликнул актер, сопровождавший ее на прогулке. Он имел в виду, конечно, чеховскую героиню. Фаине Георгиевне это понравилось, и позже, когда нужно было выбрать себе актерский псевдоним, она взяла именно этот – яркий и очень «театральный».
После антрепризы начались скитания по небольшим провинциальным театрам. В Ростове-на-Дону Фаина Георгиевна познакомилась с актрисой Павлой Леонтьевной Вульф, с которой ее на долгие годы связала настоящая дружба. К тому времени семья Раневской эмигрировала в Париж, и она осталась в России совсем одна. «Ей Россия, где был похоронен Пушкин, была дороже». Павла Леонтьевна приютила у себя молодую актрису на время кровопролитной Гражданской войны.
Потом, после недолгой службы в Московском театре, скитания по провинции продолжились, но мысль о столице не покидала Фаину Георгиевну. Ее снова тянуло в Москву. В 1930 году она написала письмо в Московский Камерный театр, и, несмотря на первоначальный отказ режиссера, в 1931 году ее приняли в труппу. Московским (и очень удачным!) дебютом стала роль в спектакле «Патетическая соната», но вскоре его сняли с репертуара. Снова неудача. Снова вираж судьбы…
1934 год стал годом первой работы в кино. Михаил Ромм, однажды увидев Раневскую на сцене, пригласил ее на роль госпожи Луазо в фильме «Пышка». Съемки в мопассановской новелле оказались настоящим адом: съемочные павильоны были холодными, мучительно долго происходила настройка света, кругом царила чудовищная неразбериха. Однако картина удалась. Французский писатель Ромен Роллан, приезжавший в Москву через год после выхода «Пышки», высоко оценил работу Раневской. По его просьбе картину показали во Франции, где она имела шумный успех.
Но Фаине Георгиевне было тяжело без работы на сцене. В 1935 году она уходит из Камерного в Центральный театр Красной Армии, а в 1939-м ее приглашают в Малый. Но из театра Красной Армии ее отпускать не хотели, и Раневской пришлось уходить оттуда со скандалом. Впрочем, и Малый преподнес «сюрприз»: «патриархи» театра оказались против ее перехода в труппу. Фаина Георгиевна снова осталась без работы.
В том же 1939 году ее пригласили сниматься сразу в трех кинокартинах. И она приняла все три предложения, несмотря на то что после «Пышки» твердо решила больше не появляться на экране. «Деньги съедены, а позор остался», – твердила Раневская о своих работах в кино. Но съемки ее захватили. «Ошибка инженера Кочина», «Человек в футляре» и конечно же знаменитый «Подкидыш» режиссера Татьяны Лукашевич. Крупная самоуверенная особа с «толстым» голосом и властным характером – такой предстала Раневская в картине, принесшей ей настоящую известность. Через много лет Брежнев, вручая Фаине Георгиевне орден Ленина, не смог удержаться и выпалил уже надоевшее ей «Муля, не нервируй меня». Она ответила с презрением (только она могла позволить себе такое!): «Леонид Ильич, ко мне так обращаются только невоспитанные уличные мальчишки!» Страшно смутившийся и отчаянно краснеющий Брежнев тихо сказал: «Извините, просто я вас очень люблю…»
Работы в кино продолжились. Любимый режиссер Раневской Ромм в 1940 году пригласил ее сниматься в социально-психологической драме «Мечта», где со всей потрясающей силой раскрылся талант Раневской как трагической актрисы.
Талант Фаины Георгиевны заключался в том, что, даже не играя главных ролей (которых, в общем-то, за всю жизнь у нее было очень мало), она становилась самым ярким и запоминающимся персонажем, будь то фильм или спектакль. В том же 1947 году Раневская сыграла мачеху в трогательной сказке «Золушка». А может быть, не сыграла – прожила, как и все остальные роли. Раневская была диктатором: она безраздельно владела ролью, сама придумывала реплики и сцены. Автор сценария сказки Евгений Шварц только благословлял актрису на подобную самостоятельность, хотя всегда трепетно относился к сценарию и другим актерам такого своеволия не простил бы никогда.
Сцену Раневская тоже не оставляла, и в 1949 году перешла из Театра Драмы в Театр им. Моссовета. Здесь, правда, у нее начались непрекращающиеся споры с режиссером Юрием Завадским. «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!» – напускался на актрису режиссер. «Вон из искусства!» – кричала ему Раневская. Называла Завадского Гертрудой за присвоение ему звания Героя Социалистического Труда, говорила о нем, делая скорбное лицо, что «в семье не без режиссера». Раневская позволяла себе такие фразы, какие не позволил бы себе ни один актер в театре. И все смешило до слез, и все ей прощалось.
В 1955 году Завадский лишил Раневскую роли, и она перешла в Театр им. Пушкина. А в 1966 году был снят фильм «Сегодня – новый аттракцион». Роль директора цирка стала для Раневской последней ролью в кино. В середине шестидесятых она вернулась в театр к Завадскому, где проработала до конца своей жизни.
Шли годы. Раневская была уже немолодой женщиной, но замуж так и не вышла, «смотреть не могла на мужчин» после своей несчастной девической любви к одному актеру. Так получилось, что она постоянно чувствовала себя космически одинокой. Это чувство появилось еще в родительском доме и не покидало ее всю жизнь.
Однако у Фаины Раневской, несмотря на ее сложный характер, были преданные друзья. Павла Вульф, ее очаровательный внук Алеша, «эрзац-внук», как называла его Раневская, Любовь Орлова, конечно Анна Ахматова, с которой они познакомились в Ташкенте во время эвакуации 1943 года. Ахматова была очень больна, и Раневская выхаживала ее. В Москве их дружба стала еще крепче. Иногда Раневская звонила Ахматовой и говорила: «Сегодня мне приснился Пушкин!», на что поэтесса кричала: «Еду!» – и мчалась в гости послушать сон про Пушкина. К Пушкину у них обеих было особое отношение. Фаина Георгиевна даже писала в одном из своих дневников: «Я в последнее время ничего не читаю. Я перечитываю. И все Пушкина, Пушкина, Пушкина. Мне даже приснилось, что он входит и говорит: как ты мне, старая дура, надоела!..» Она не стеснялась крепких фраз даже по отношению к себе. Без них она была бы не Раневской.
А еще ее постоянно окружали домработницы, становившиеся настоящим кошмаром. Они воровали вещи Раневской, а взамен приносили в ее жизнь что-то чужое, неприятное. Самой колоритной из них, пожалуй, была деловитая Лиза. Рассказывают, что однажды, придя домой, Фаина Георгиевна услышала требовательный украинский голосок Лизы, разговаривавший по телефону: «Это дезинхфекция? С вами ховорить народная артистка Раневская. У чем дело? Меня заели клопи!»
Конечно, Фаине Георгиевне докучали многочисленные поклонники. Писали ей письма с признаниями в любви и просьбами «помочь стать артистом». «Бог поможет», – отвечала Раневская. Она понимала, что это все не то, что любят не ее, а ее героинь. После спектакля она часто смотрела на цветы и корзину с письмами и грустно замечала: «Как много любви, а в аптеку сходить некому».
Она не раз повторяла, что не была счастлива в любви, говорила, что ее внешность испортила ей личную жизнь. Не любила свое лицо, называла его «старушечьим». В какой-то момент перестала ждать взаимности от тех, кто ей нравился, а ждала только, когда успокоится сердце, когда закончится его бесполезный бунт. Глубоко переживала свое одиночество: «Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной!»
Ее спасение было в самоиронии. Она не просто критиковала себя, она удивительно точно и дерзко замечала в себе и в других самые яркие черты. Шутила как дышала…
В фильме «Подкидыш» 1939 г.
В те же шестидесятые, когда Раневской уже присвоили звание народной артистки СССР, ею заинтересовался КГБ. К Фаине Георгиевне направили сотрудника, который говорил про «проклятый империализм» и «долг советского гражданина оказать посильную помощь по защите завоеваний социализма». Раневская, куря папиросу, слушала молодого сотрудника и в конце его речи сказала, что «давно ждала этого момента» и что «лично готова разоблачать происки ненавистных империалистических выползней». Но боится, что ничего у нее не получится, потому что живет она в коммунальной квартире и… громко разговаривает во сне: «…вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания… а вокруг меня соседи, которые неотступно следят за мной вот уже на протяжении многих лет…» Сотрудника убедила: Раневской дали отдельную квартиру, но работать с КГБ она все равно отказалась.
Когда переезжала на новую квартиру, была очень взволнована, металась по всему дому в поисках своих «похоронных принадлежностей». Потом отыскала их – это оказалась коробочка со всеми ее орденами и медалями…
Фаина Георгиевна непросто переживала старческие годы. «Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!» Шутила над своим возрастом: «Молодой человек! Я ведь еще помню порядочных людей… Боже, какая я старая!»
Она ушла со сцены в 1982 году, когда ей было 87. За десять лет до этого она блестяще играла миссис Сэвидж, дорогую для нее роль, с которой не расставалась долгие годы. За десятилетие было еще много ярких работ. Но самые последние спектакли: «Дальше – тишина», «Правда хорошо, а счастье лучше» – давались все тяжелее и тяжелее. Раневская металась по сцене, что-то забывала… После спектаклей заявляла, что ей сто пятнадцать лет, брала на спектакли своего пса Мальчика, потому что «боялась оставить его одного», – до последних минут театральной жизни оставалась верной себе, эксцентричной и доброй.
…Кто же она, Фаина Раневская? «Театральная эгоистка», человек с непростой судьбой и не покидающим ни на минуту чувством одиночества? Философ с сигаретой, язвительная особа, ранимая душа? Я не могу ответить. Но почему-то, когда я задаю себе этот вопрос, то внутренне улыбаюсь – должно быть, оттого, что догадываюсь, как бы ответила сама Раневская, хитро прищурившись и доставая из пачки очередную сигарету.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.