Глава 6 Время дипломатических игр
Глава 6
Время дипломатических игр
Румянцев проснулся и потянулся, пораженный мгновенно наступившей тишиной. Только что он явственно слышал ржание коней, топот ног, выстрелы и крики, ощущал горьковатый дым лагерных костров и запахи немудреной солдатской пищи…
И все это исчезло так же внезапно, как и возникло… Значит, это ему приснилось?
Что ж, не так уж плохо оказаться после стольких дней лагерной жизни снова в мягкой постели, под роскошным шелковым одеялом. Вот стоит ему сейчас дернуть за шнурок, как в дверях появится камердинер с готовой одеждой… Но рука, уже готовая дернуть этот волшебный шнурок, замедлила свое движение и упала на одеяло. К чему спешить с утренним туалетом, кажется, ему некуда торопиться? Дела все сделаны еще вчера, отправлены письма, отданы распоряжения по управлению Молдавией и Валахией… Но разве можно сказать, что все дела сделаны? Нет! Постоянно возникают новые и новые, столь же неотложные и важные.
Вот сколько уже дней он ждет ответа визиря на предложение о перемирии… А его все нет и нет. Сколько ж можно проливать кровь народов! Еще в декабре прошлого года казалось, что мир близок. Только начать переговоры, как тут же мирный договор можно подписывать, настолько казалось все ясным и простым: Россия не может больше терпеть такого соседа на южных своих границах, как крымские татары, принесшие своими разбойными набегами столько горя русскому да и кавказским народам. Как не может Россия больше жить и торговать без Черного моря. Два важнейших вопроса должны быть наконец-то решены раз и навсегда. Сама жизнь уже решила их, нужно только утвердить их в договорах между державами… Так думал не только он, фельдмаршал Румянцев, но и российская императрица. Правда, кажется, и она излишне поторопилась, посчитав, что стоит ей высказать прусскому королю свои заветные желания, как тут же они будут исполнены. Пока король передал своему министру Цегелину в Константинополь, пока тот согласовывал свои действия с австрийским министром Тугутом, пока вместе они не обратились к визирю, пока…
С октября прошлого года ведется эта дипломатическая игра, но так ничего определенного и не достигнуто. А Екатерина уже в конце декабря отправила из Петербурга всякую провизию для полномочных министров. Ее люди ждут в Василькове приказаний, куда далее им ехать, а что он может им сказать, если до сих пор сам ничего не знает… Где будет проходить конгресс? От Измаила турки сразу же отказались. В Журже? Бухаресте? Никто не может сейчас этого сказать определенно.
Как хотелось бы хоть одно утро не думать о делах, таких сложных, запутанных, порой необъяснимых…
Но… только он встал, открыл окно, тут же в дверях появился камердинер и сообщил, что его ждет курьер из Константинополя. «Ну вот наконец-то лед тронулся. Да и в самом деле, уж март на дворе, пора. Через каких-то недели две и в России начнется ледоход», – подумал фельдмаршал. И жестко сказал:
– Пусть подождет! Я его дольше ждал… Видите, я еще не одет, – добавил Румянцев, пытаясь смягчить свое раздражение против тех, кто так не вовремя нарушил его покойное уединение. «И вот так всегда, только чуть-чуть увлечешься собственными мыслями, как тут же тебя спустят на землю очередными делами. Ах, курьер из Константинополя… Ведь я его уже несколько месяцев жду…»
Румянцев быстро оделся, привел себя в порядок, и жизнь его снова закрутилась, подчиняясь крутому распорядку дня главнокомандующего русской армией.
В канцелярии, куда пришел Румянцев, курьер вручил ему пакет, в котором содержались письма от министров их императорских величеств Тугута и его королевского прусского величества Цегелина. Не успел Румянцев прочитать и первые строчки письма Цегелина, как ему доложили, что прибыл чегодарь верховного визиря Мегмета Муссун-оглы. «Вот и дождались важных событий, – мелькнуло в голове фельдмаршала, – а то что-то скучно было».
С восточной церемонностью вошел турецкий курьер и вручил Румянцеву письмо визиря.
Ласково принял Румянцев столь долгожданных курьеров. Теперь все зависело от него и его канцелярии. Нужно было тщательно изучить письма, чтобы не попасть впросак в будущем, когда начнутся переговоры. Тут каждая строчка что-то должна обозначать, и без опытного дипломата не обойтись. Хорошо, что в Яссы прибыл Симолин, много лет прослуживший резидентом в Дании, Австрии, при имперском сейме Священной Римской империи, так что подобный опыт у него должен быть. А то пришлось бы писать Никите Ивановичу, чтоб прислал он образцы, по коим можно сочинять свои ответы на письма визиря.
Румянцев вопросительно посмотрел на вошедшего дежурного адъютанта.
– Иван Матвеевич Симолин просит принять его, – бесстрастно доложил адъютант, догадавшийся, что этому посетителю фельдмаршал будет рад.
– Легок на помине. Просите! – оживился Румянцев.
Иван Матвеевич уже знал о прибытии курьеров и посчитал необходимым присутствовать при разборе писем визиря и министров дружественных стран. После обычных в таких случаях приветствий Румянцев вручил ему письма из Константинополя и попросил тут же с ними ознакомиться и высказать свои суждения.
Симолину, как и Румянцеву, не понадобился переводчик: и верховный визирь, и прусский, и австрийский министры великолепно владели французским языком, широко употребительным в дипломатической переписке. Нужно лишь некоторое время, чтобы вникнуть в сущность писем.
Фельдмаршала удивляло то, что венский и берлинский дворы вмешиваются столь беззастенчиво в отношения России с турками, диктуют, в сущности, условия перемирия и мира. «Мы проливаем кровь на полях сражений, выигрываем битвы, а они потирают от удовольствия руки и загребают себе выгоды от наших сражений, – с возмущением думал он. – И самое страшное, если Молдавия и Валахия снова отойдут к Турции. Слух об этом уже широко распространился среди местного населения. Надо же додуматься до того, чтобы играть двумя большими, самостоятельными княжествами, как в карты: отдайте Валахию и Молдавию Австрии, которая вернет их туркам, а турки отдадут ей Белград. Если дворы добиваются равновесия в Европе, которое якобы нарушено Россией, то нужно просто предоставить этим княжествам самостоятельность. Можно подумать, что мы начали войну, а не турки, подогреваемые Францией и Австрией. Все боятся усиления России – вот основная причина затянувшихся переговоров с турками. Все европейские дворы хотят новых приобретений, вот и выгадывают, чтобы никто не взял больше другого. Ведь дело склонялось к тому, что венцы стали готовить армию против России и якобы ждали момента, чтобы напасть на нас. Пришлось ведь предупредить генерала Эссена не нарушать ни под каким видом границ земель ее величества императрицы, не подавать ни малейшего повода к каким-либо неприязненным действиям…»
Румянцев все эти дни и месяцы мысленно часто возвращался к прошлой кампании, блистательному ее завершению в конце октября, когда вся турецкая армия повсеместно была разгромлена и огромные трофеи перевезены на левый берег Дуная. А потом все больше его захватывала политическая игра, которая развернулась вокруг переговоров о мире… «Удастся ли России воспользоваться победами над неприятелем и обеспечить наконец-то безопасность своих хотя бы южных границ, отделив Крым от Турции и поставив вечных беспокойников наших в зависимость от Петербурга?..» Этот вопрос давно волновал Румянцева и все время стоял перед ним, как только он прибыл в Глухов и познакомился с положением на юге России. А теперь ему предстоит воплотить в жизнь свои давние замыслы и мечтания. Пусть он лишь выполняет чужую волю, но он исполняет то, к чему давно уже душа его была подготовлена самостоятельными размышлениями.
Симолин закончил наконец чтение писем. Некоторое время задумчиво молчал.
– Ну что, Иван Матвеевич? – нетерпеливо спросил фельдмаршал.
Как не похожи были эти два человека, которым предстояло решить сообща столь важное дело!.. Огромный Румянцев казался еще выше и массивнее рядом с невысоким и худощавым Симолиным. Маленькие глаза и продолговатый, острый нос Симолина резко выделялись на лице, сразу приковывая к себе внимание. И – курносый, с округлым овалом лица, излучавший добродушие и силу Румянцев, уверенный в себе, быстрый на решения.
– Прочитать-то прочитал, – осторожно начал Симолин, – но как бы тут не ошибиться. Блистательная Порта не любит проигрывать, тем более что она опирается на поддержку австрийского двора.
– Хорошо, что положено хоть начало переговоров. Они знают основные условия соглашения между нами, а значит, на них пойдут.
– О, ваше сиятельство, это только внешняя сторона дела. Турки хитры и коварны, долго будут стоять на своем, пока не добьются немалых выгод.
– А что вы думаете о месте встречи наших уполномоченных? Что обычно предлагается в этих случаях? Где возможен конгресс? – размышлял Румянцев вслух.
Симолин вовсе и не собирался отвечать на эти вопросы, которые фельдмаршал явно ставил самому себе и не нуждался в совете, потому что знал местные условия лучше, чем только что прибывший сюда Симолин.
– Если бы согласились на Бухарест, то лучше этого места ничего нельзя придумать. Только здесь уполномоченные комиссары могут пребывать с удобствами, – говорил Румянцев, внимательно разглядывая Симолина. – Да, пожалуй, так, поелику нет другого удобного на сей стороне Дуная селения, в котором бы мог поместиться комиссар со своей свитой… Так что, Иван Матвеевич, заготовьте письмо визирю и пашпорт для его уполномоченного. И не забудьте отдать повеление о принятии и препровождении оного с пристойными его чину почестями.
– Ваше сиятельство, в Бухаресте уж слишком много наших войск. Согласятся ли турки пребывать в оном, когда каждый день они будут зреть своих неприятелей, гордо разгуливающих по их городу?..
– Ну, если турки не согласны будут на Бухарест, то можно предложить им Журжу. Я согласен и на Журжу. Нельзя больше медлить с определением сего дела, которое положит основание к заключению мира.
– Да все равно, как мы ни торопимся, времени пройдет много. Пока курьер в Шумлу прибудет, потом в Константинополь, потом снова к нам… Месяца два пройдет, не меньше. Турки и будут тянуть с открытием переговоров. – Симолин за свою более чем тридцатилетнюю дипломатическую деятельность всякого насмотрелся и не питал никаких иллюзий на быстрый успех.
– Нам тоже нужна передышка, а потому перемирие до 1 июня – удобное время и для нас. После зимы нужно время, чтобы привести армию в боевое состояние.
– А что вы скажете, ваше сиятельство, на их предложение продолжить перемирие на три месяца, если мирные договоры будут прерваны? – спросил Симолин.
– Нет, вот с этим мы никак не можем согласиться. Если мирные переговоры будут прерваны, то отсрочить возобновление военных действий еще на три месяца можно только с согласия наших повелителей. А пока положение армий с обеих сторон на все время перемирия должно быть то же самое, что и ныне. Главное течение Дуная должно быть признано линией разделения между армиями. Я считаю, что на обоих берегах сей реки нельзя вновь производить никаких укреплений и возобновлять разоренные в конце минувшей кампании такие города и крепости, как Бабадаг, Тульча, Исакча, Мачин и Гирсов…
– Думаю, что они должны с этим согласиться, как и с тем, что и военные действия в Азии должны быть прекращены. Дабы, по получении взаимных уведомлений о перемирии, все земли, крепости и другие места остались в тех руках, в которых они тогда находились. Но вот о судоходстве в Черном море…
– А что о судоходстве? Перемирие простирается до всего Крыма и до Черного моря, так что никакое вооруженное судно не может выйти из Черного моря в устье Дуная и ниже ходить, вдоль по Бессарабии, к устью Днестра. Равным образом да не показываются суда турецкие при берегах и пристанях крымских.
– С этим они вряд ли согласятся… Сколько тут, на Дунае, у них судов! Да и Черное море для них – это внутреннее море, и никто не вправе им указывать…
– Ну уж теперь-то мы вправе указывать. Наши корабли уже показались в Черном море. А с прибытием адмирала Нольса к нашей армии и успешным строительством Азовской флотилии под руководством вице-адмирала Сенявина морские дела наши пойдут еще успешнее. Скоро наступит такое время, когда из Крыма будут ходить наши корабли по Дунаю и Днестру. Только опять вот плохо – нет карт у нас… А Дунай капризен: то глубок, то мелководен, пора бы нам изучить берега его, движение ветров в разное время года, описать положение и высоту воды в устье и послать все эти данные в коллегию Адмиралтейства. А уж оттудова переслать адмиралу Сенявину для дачи наставлений при отправлении сюда судов от крымских берегов. Пора налаживать такую связь между нашими армиями, и флот должен содействовать тому. А по Дунаю пусть их суда ходят, только мало таковых найдется. В прошлую кампанию мы много у них пожгли или к себе забрали. Так что вряд ли турки много судов наберут. Готовьте письмо верховному визирю и дружественным послам в Константинополь.
Румянцев и Симолин долго еще говорили о возможных осложнениях во время переговоров, о тех хитростях, которыми турки обычно пользуются в общении с европейцами, объясняя все разногласия восточными постулатами веры и обычаями старого Востока.
– А пожалуй, мне пришла благотворная мысль, – вдруг прервал плавный разговор Румянцев. Симолин удивленно посмотрел на него: что ж, дескать, тут удивительного, немало уж высказано… – Нет, чисто военная мысль. Вот ведь как бывает, говоришь об одном, а мысли крутятся-вертятся возле другого. Уже сейчас нужно отдать распоряжение генерал-майору Энгельгардту… Сейчас, с наступлением весны, может быть, неприятель вознамерится вводить свои суда из Черного моря в Дунай. Пока пойдут переговоры о перемирии, мы должны перекрыть реку имеющимися судами. А также учредить сухопутную стражу на острове Шулине, наладив между этими двумя постами непрерывную связь и взаимную помощь для того, чтобы как можно надежнее отражать неприятельские попытки прорваться чрез устье Дунайское. Потребным считаю и на супротивный берег распространить свою стражу.
– А если неприятель бросит туда большие войска? – поддержал разговор Симолин.
– Ну, в этом случае всегда нужно иметь столько судов, чтобы всякий раз можно быстро убраться оттуда. Разумеется, начальник поста должен быть такой, что никогда не растеряется, никогда не утратит бдительность.
– Ваше сиятельство! Раз уж вы заговорили о военных действиях, хотя и только что думали о мире…
– Никогда не должно забывать о военных приготовлениях, если хочешь выиграть мир…
– Это верно. Но у нас-то есть план будущей кампании, которая вполне может начаться, если мы ни о чем не договоримся. – Симолин должен был знать, начиная свои приготовления к переговорам, о том, что мы могли предъявить туркам.
– Вы видите, как рано наступила теперешняя весна. Нет никаких известий о приготовлениях неприятеля к полевым действиям. Но я посчитал необходимым отдать некоторые распоряжения генералу Потемкину, который командует войсками, находящимися ближе всех к неприятелю. И чтобы предупредить неприятельские покушения на наш берег, я приказал ему избрать для своего корпуса удобнейшее место. Потемкину, как только он выступит с зимних квартир, предстоит так расположить свой корпус, чтобы отделенные от него посты могли вести самостоятельные действия против неприятеля и быть всегда связанными между собою… – На секунду Румянцев умолк.
– Но мы так и не знаем, что происходит на том берегу, – воспользовался паузой Симолин.
– Каждому начальнику приказано посылать шпионов в расположение неприятельских войск. Используем любые средства, чтобы узнавать о положении неприятеля. Меня снабжает сведениями полковник Борзов, комендант Браилова, – он часто посылал разъезды на тот берег. Две недели назад сообщил через капитана Дарабана, что неприятель попытался переправиться на наш берег против Каралаша. Турки, может быть, надеялись, что мы потеряли осторожность, и вздумали нанести удар. Но просчитались и были отброшены нашими пикетами. Так что готовимся к новой кампании, хотя и говорим о перемирии.
– Нам во время переговоров нужно точно знать, что мы не опасаемся военных столкновений, как бы они нам ни угрожали.
– А вы и не опасайтесь. Все три предыдущие кампании мы их били и бить будем, если они откажутся от наших условий заключения мира. – И столько было уверенности и силы в словах Румянцева, что Симолин, обычно осторожный и терпеливый, обрадованно вскочил со своего места и крепко пожал руку фельдмаршалу.
– Ваше сиятельство! Как мне повезло, что вы здесь командуете армией! Теперь мы своего добьемся, где бы ни собрались: в Бухаресте, Журже, Измаиле, Фокшанах…
– Я то же самое могу сказать и про вас. Я уж писал Никите Ивановичу Панину, что нуждаюсь в помощнике на дипломатическом поприще. Я человек военный, канцелярские дела превосходят собственные мои ресурсы, и без вас, Иван Матвеевич, в подобных изворотах я довольно надсадил бы свою и без того слабую уже голову…
– Ну уж, ваше сиятельство, не прибедняйтесь, вы все правильно делали. А с формулярами разбираться предоставьте действительно мне, за десятки лет я научился составлять всяческие бумаги, как положено, со всеми изворотами, как вы изволите выражаться. У нас действительно есть время, чтобы тщательно подготовиться к переговорам о перемирии. Да и Никита Иванович не оставит вас без своих наставлений.
– Пока прибудут эти наставления, я не могу уже сейчас согласиться с желанием Порты произвесть с нами перемирие под гарантией цесарского и прусского министров в Константинополе. Мне это не по душе. Почему третьи страны вмешиваются в наши отношения? Как трактовать сие, Иван Матвеевич? Мы ж отказались от их посредничества, а они опять нам навязывают свою волю.
– Раньше посредничество было весьма распространено.
– Ну, то было раньше, а теперь, когда Турция разваливается на глазах, мы можем обойтись и без посредников.
Давно волновали эти мысли Румянцева, и так захотелось высказать их знающему человеку, к которому почувствовал доверенность.
– Нет, ваше сиятельство, Порта еще не скоро развалится, как вы выразились, она еще сильна. И сколько лет она еще будет нас терзать своими неутолимыми притязаниями… Хоть Крым бы нам отвоевать пока! – И столько надежды послышалось в голосе Симолина, что фельдмаршал еще больше проникся симпатией к этому невзрачному дипломату, сыну шведского проповедника в Ревеле, столь много уже сделавшему для упрочения авторитета России при европейских дворах.
– Неужто только за Крым будем биться? А Молдавия и Валахия? – И неподдельная горечь послышалась в голосе бесстрашного фельдмаршала. – Столько русской крови пролито за то, чтобы освободить наших братьев по Христовой вере от османского ига!
– Австрия только тогда и согласилась на мирные переговоры, если мы пойдем на уступку завоеванных княжеств. Лишь 1 февраля прибыл из Вены в Петербург курьер с письмом нашего полномочного министра там князя Голицына. В оном подробно передан его разговор с князем Кауницем. И как только Кауниц уведомился о согласии ее императорского величества на возвращение Молдавии и Валахии, он тут же с удовольствием повелел своему министру в Константинополе объединиться с прусским министром и склонять Порту к скорому отправлению полномочных на конгресс для заключения перемирия. Так вот обстоят дела… К тому же о татарах венский двор предпочитает с Портой пока не изъясняться. Лучше, говорят в Вене, трактовать о том на конгрессе.
– Это опять какой-нибудь изворот. В Петербурге не сомневаются, что между Австрией и Турцией заключен секретный трактат о взаимной помощи, уж больно венский двор склоняется за Турцию… – Румянцев помрачнел. Не любил он дипломатические хитрости.
– Турки, говорят, дали много золота за эту помощь, а мы пообещали Австрии долю польских земель при разделе ее по секретному договору с прусским королем… Вот венцы и склонились в нашу сторону.
Румянцев хорошо понимал, что приехавший только что Симолин получил в Петербурге подробную инструкцию о соглашении с уполномоченными Константинополя о перемирии… Так что кому же знать о положении в мире, как не статскому советнику, давнему приятелю Панина, наделившего его всяческими полномочиями. Но он также отчетливо сознавал, что миру скорому не быть.
– Почему-то думается мне, что нам надо готовиться к новой кампании. Столько запутанного открывается накануне переговоров, что не скоро разберешься во всем этом. Пора всерьез готовить войска к новым битвам, тем более столько прорех, что не залатаешь многие месяцы.
– Граф Орлов не раз на императорском совете поднимал вопрос об экспедиции на Константинополь в сем году. И все решили, ваше сиятельство, что вам надлежит распоряжаться ею.
Симолин надеялся порадовать фельдмаршала оказанным ему доверием, но получилось совсем наоборот: Румянцев вскочил и зашагал широкими шагами по приемной дворца. И, лишь немного отойдя от ярости, которая клокотала в нем, почти мирно сказал:
– Как все-таки легко и просто воевать, находясь за тысячи верст от полей сражений! Это ж надо – сказать, что экспедиция может состояться уже в этом году! Да что они там, не читают, что ли, моих реляций? Разве они не знают, что армия намного уменьшилась по сравнению с прошлым годом? Сколько убитых, больных, пополнения почти нет…
Румянцев снова подошел к столу, порылся в бумагах, но ясно было, что он не может так скоро найти то, что пытался найти.
– Мне довелось узнать кое-что о заседании этого совета, ваше сиятельство, – тихо заговорил Симолин. – Так вот, в присутствии ее императорского величества граф Чернышев, отвечая на ее вопросы, заверил, что действия войск вполне обеспечены пополнением. Рекрутов собрано двадцать тысяч с небольшим. Были, конечно, затруднения в том, но можно, по его словам, укомплектовать армию к июню. В этом же месяце он и предлагает послать экспедицию в Константинополь, дабы можно было к тому приготовиться…
Симолин умолк, видя, как Румянцев меняется в лице. От недавней ярости уже почти ничего не осталось. Брови его взлетели вверх от удивления, а потом он расхохотался. Столь неподделен был его смех, что и Симолин осторожно улыбнулся.
– Неужто так и говорил: через три месяца можно будет отправляться в Константинополь? – заговорил наконец Румянцев.
– Более того, граф Чернышев сообщил государыне и членам совета, что расстояние от Дуная до Константинополя всего лишь триста пятьдесят верст, а потому на всю экспедицию нужно не более трех месяцев. Надо взять с собою пропитание и все, нужное в походе. Переправа чрез Балканы не так уж трудна. Турок не стоит опасаться из-за их неустройства, так что, где бы они ни встретились, их опрокинуть можно будет…
– А что же государыня, неужто согласилась со всем этим бредом? – Румянцев перебил Симолина.
– Государыня изволила спрашивать членов совета, может ли посылка корпуса к Константинополю способствовать заключению мира. И все выступавшие рассуждали, что вполне может. Граф Орлов твердо заверял, что экспедиционный корпус лучше всего направить к Варне, а часть его посадить на суда. Для того и прислали вам Нольса, чтобы он строил суда, потребные для экспедиции. Часть Азовской флотилии тоже можно употребить для этой цели. А два фрегата уже готовы выйти с Дона для прикрытия транспорта и очищения Черного моря от неприятельских судов.
– Подумать только, уже все решили и даже назначили меня на должность главного начальника! – Румянцев давно посерьезнел. Симолин говорил о делах далеко не шуточных, экспедиция, которая сначала представилась ему бредом сумасшедшего, становилась реальным фактом. – Поразительные дела Твои, Господи! Я-то думал, что в Петербурге откажутся от губительной экспедиции в этом году…
– А я ж не случайно спросил вас о планах нынешней кампании. Я надеялся, что до вас уже дошли эти разговоры на совете, – говорил Симолин, а сам сожалел, глядя на Румянцева, что рассказал ему о слухах, которые ходили по Петербургу.
– Пока в Петербурге готовятся через три месяца пойти на Константинополь, я выскажу им правду о состоянии нашей армии. Соглашение с Портой, чувствую, пойдет медленно, могут и вообще прерваться мирные переговоры, в то же время приближается открытие нынешней кампании, а высочайших повелений, по коим бы я мог определить действия войск в наступающую весну, до сих пор нет. Неужто они хотят с такой армией идти на Царьград? А приехавший ко мне курьер из Царьграда говорил, что везде видел за Дунаем, как турецкие войска собираются в великом количестве. Как же нам распространять вдаль свои военные действия с таким числом вверенного мне войска, которое вряд ли способно удержать завоеванные земли и крепости на таком грандиозном пространстве?.. Конечно, рано еще говорить о нынешней кампании в сторону Царьграда, тем более что до тех пор всякое может произойти… Может, не понадобится столько нашего войска в Польше, раз венцы и берлинцы вводят свои войска. Кто знает… Кто знает! Вообще мало извещают меня о своих намерениях, чуть ли не последний узнаю о замыслах Петербурга. Ну да ладно, будем заниматься своими делами.
Иван Матвеевич понял, что пора уходить, тихо откланялся. А Румянцев вызвал секретаря и продиктовал ему очередной циркулярный ордер, в котором предписывал всем генералам продолжать обучение рядовых: кавалерийские полки должны проходить обучение согласно «сделанному мною в 1770 году обряду непременно, а пехотные – по приложенной «Записке». Она называлась так: «Записка в облегчение людей на настоящее время, чему, отложа все прочее, прилежно обучать и при экзерцициях и смотрах делать».
И дела в главной квартире в Яссах пошли своим чередом. Связи Румянцева с корпусами были многогранными и чуть ли не ежечасными. То и дело по улицам города мчались нарочные, курьеры, ординарцы, адъютанты, в колясках катили генералы, спешащие по вызову фельдмаршала.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.