НА БЕРЛИНСКОМ НАПРАВЛЕНИИ

НА БЕРЛИНСКОМ НАПРАВЛЕНИИ

Март 1945 года. Последняя военная весна. Весна тревог и больших надежд.

Катуков снова привел свою армию на Одер. Совершив 400–километровый марш (автотранспорт шел своим ходом, танки и самоходно—артиллерийские установки — железной дорогой), она сосредоточилась в лесах южнее Ландсберга, где в январе—феврале шли кровопролитные бои.

Началась подготовка к решающей наступательной операции — берлинской. В войсках армии — небывалый политический и боевой подъем. Война тяжелая, изнурительная близилась к концу, но каждый понимал, что путь на Родину лежит через Берлин.

К этому времени советские войска одержали ряд крупных военных побед. Они стояли на линии Одер, Нейсе от Балтики до чехословацкой границы, находясь недалеко от Берлина. Уже завершилось освобождение Венгрии, значительной части Чехословакии, советские танки подходили к Вене — столице Австрии. На западе войска союзников были у Эльбы.

Ставка разработала план взятия Берлина. Основной удар с Кюстринского плацдарма наносили войска 1–го Белорусского фронта — пять общевойсковых и две танковые армии — 1–я и 2–я гвардейские. Общевойсковые армии прорывали тактическую зону обороны противника, создавали благоприятные условия для ввода в действие танковых армий. Танки обходили Берлин с севера и юга и совместно с войсками 1–го Украинского фронта замыкали кольцо окружения.

В конце марта и начале апреля в 1–ю гвардейскую танковую армию начала поступать новая техника — танки. Вот они — двести красавиц «тридцатьчетверок» с 85–миллиметровой пушкой! Давно ждал их Катуков. Проходя вдоль строя боевых машин, весело подмигнул Дынеру:

— Это тебе не фунт изюма — техника. Живем теперь, Павел Григорьевич. Надеюсь, не придется моторы чинить на каждом шагу, как было в Померании.

Дынеру в марте было присвоено звание генерал—майора. Еще не привыкший к новому своему положению, он продолжал носить старую полковничью шинель, либо облачался в темный комбинезон. На реплику командарма ответил с улыбкой:

— Слава богу, до Берлина километров семьдесят. Доскачем, думаю, что больше не будем доливать масла в моторы.

Кроме новых «тридцатьчетверок», армия получила 43 тяжелых танка «ИС–2», 20 самоходно—артиллерийских установок «ИСУ»–122, 48 самоходно—артиллерийских установок «СУ–100» и «СУ–76».[373]

Исходя из того, что 1–й гвардейской танковой армии предстояло наступать на главном направлении, командующий фронтом Г.К. Жуков подчинил Катукову 11–й танковый корпус И.И. Ющука и 4–ю гвардейскую зенитную дивизию И.Г. Каменского, что значительно усиливало огневую мощь армии. Так что было кому воевать и чем воевать.

Фронтовая обстановка настораживала. Ходили настойчивые слухи о том, что гитлеровское командование ищет возможности для заключения сепаратного мира с англоамериканцами, и уж не по слухам, а по донесениям разведки стало известно, что с Западного фронта на Восточный перебрасывается часть дивизий.

Стало быть, Гитлер и его клика на карту ставят все, чтобы оттянуть конец своей гибели, будут лезть вон из кожи, чтобы не допустить наши войска не только к Берлину, но и за Одер. Пока 2–й Белорусский фронт и часть сил 1–го Белорусского фронта заняты были ликвидацией группы армий «Висла» в Померании, немцы использовали относительное затишье на берлинском направлении для создания глубоко эшелонированной обороны на подступах к столице. Строительство оборонительных сооружений противник начал в феврале 1945 года в условиях боевого соприкосновения с нашими войсками. У Одера круглосуточно работали пехотные, саперные и строительные части. Рубежи в глубине оборудовались преимущественно силами мобилизованного населения и организации «Тодт».[374]

Воздушная и наземная разведка установила, что перед фронтом 1–й гвардейской танковой армии противник создал главную полосу обороны на Зеловских (Зееловских) высотах с наличием в ней трех позиций с общей глубиной до 15 километров и ряд промежуточных тыловых рубежей на подступах к Берлину.

Прорыв обороны противника, рейды по его тылам и удары по коммуникациям — главная задача армии. Но воображение Катукова занимали предстоящие бои в самом Берлине, где танки будут лишены оперативного простора. Порадовал штаб фронта. 2 апреля помощник начальника штаба генерал—лейтенант Бойков прислал офицеров связи с двумя макетами города Берлина и его пригородов в масштабе 1:15 000 и 1:25 000. Макеты позволяли всем командирам, включая комбригов, детально изучить улицы и площади города, расположение правительственных зданий рейхстага, имперской канцелярии, Министерства внутренних дел и других.[375]

На прошедших затем тактических играх прорабатывались детали будущей операции, все стороны взаимодействия различных родов войск с упором на артиллерию и танки.

«У себя в армии, — отмечал Катуков, — на ящиках с песком, планах и макете, присланном Маршалом Советского Союза т. Жуковым, тщательно прорабатывали все географические особенности будущего театра боевых действий.

Исходя из учета вероятной обороны врага в самом Берлине, мы готовили людей по специально разработанной штабом армии и полученной из штаба фронта инструкции о боях в крупном населенном пункте. Вся подготовка к наступательным боям велась в расчете на то, что танкистам придется не рейдировать по тылам врага, а пробивать его оборону упорными боями, километр за километром».[376]

5 апреля командующий фронтом вызвал в штаб, расположенный в небольшом городке Бирнбаум, командующих армиями, членов Военных советов, командиров корпусов и начальников штабов. Все ожидали, что на совещании речь пойдет о предстоящем наступлении. И не ошиблись.

Г.К. Жуков сообщил, что находился в Ставке Верховного Главнокомандования. Ставка торопит с началом наступления. Наши союзники тоже спешат, особенно англичане. Им не терпится первыми быть в Берлине. Маршал напомнил о Ялтинской конференции, согласно которой советская зона оккупации Германии должна проходить западнее Берлина.

Более подробно Георгий Константинович остановился на задаче, которую предстояло выполнить войскам фронта. Сначала на карте, затем на макете он показал основные линии обороны немцев, дал характеристику противостоящим силам противника на берлинском направлении. Берлин и подступы к нему обороняли две группы армий — «Висла» и «Центр». Кроме пехотных, моторизованных и танковых дивизий гитлеровское командование создало большое число бригад, отдельных полков, батальонов и других подразделений. А это — около миллиона солдат и офицеров.

Начальник штаба Калинин уделил внимание другой, не менее важной проблеме — боям в самом Берлине, заметив при этом, что Гитлер объявил тотальную мобилизацию, поставил под ружье все население города — от безусых юнцов до стариков. Фольксштурм и гитлерюгенд — надежда и опора фюрера и его клики. Советским войскам предстояло пройти три укрепленных обвода, разгромить цепи дотов и дзотов, захватить 30 вокзалов и 120 железнодорожных станций, метро, форсировать каналы на реке Шпрее, словом, преодолеть весь сложный комплекс оборонительных сооружений, за которыми немцы рассчитывали отсидеться в трудные для них дни.

Общая задача была ясна. До ее реализации оставалось чуть более недели.

Возвратившись в армию, Катуков вплотную занялся разработкой планов предстоящей операции. Засиживаться за бумагами он не любил. Его идеи и замыслы воплощали в документацию Шалин и Никитин. Просмотрев график переброски войск на левый берег Одера, составленный начальником штаба, Михаил Ефимович одобрительно заметил:

— Ну что ж, если выдержим его, на Кюстринском плацдарме будем в срок.

— Обязательно будем, — с уверенностью произнес Шалин. — Уже создаются две переправы и возводятся 16– и 60–тонные мосты. Скоро они будут готовы.

Постоянно, изо дня в день звонил Калинин, интересовался состоянием частей, танкового и автомобильного парка. Однажды предупредил:

— Михаил Ефимович, в ближайшее время вас будет проверять представитель Генштаба Красной Армии.

Проверка — это уже серьезно. Но Катуков не беспокоился. Из Померании к месту сосредоточения подошли последние части. Оставалось провести осмотр техники, возможно, потребуется мелкий ремонт.

Дынер, надо полагать, уже занимается этим. И все же командарм и член Военного совета решили побывать в ремонтно—восстановительном батальоне.

— Показывай свое хозяйство, Павел Григорьевич, — попросил Катуков, вылезая из бронетранспортера вместе с Попелем.

Хозяйство у «танкового доктора» большое, что и говорить. На железнодорожной ветке стоял целый ремонтно—восстановительный завод. Тут делали средний и даже капитальный ремонт танков, автомашин. Последнее время наладили выпуск дефицитных пальцев — специальных болтов для соединения траков в гусеницы.

Дынер обещал, что к началу наступления все танки будут в строю. И он не подвел. Проверяющий — представитель Генштаба — записал в акте: «Материальная часть — боевые машины, автотранспорт и оружие, находящиеся в подразделениях, — приведена в полный порядок, отремонтирована, содержится в чистом состоянии. Общее состояние дисциплины в частях вполне удовлетворительное…»[377]

Штаб армии, штабы соединений и частей много работали над тем, чтобы хорошо изучить местность в восточной части Бранденбургской равнины, где предстояло наступать. Она неоднородная — реки, речные долины, масса озер, отдельные плато, Зеловские высоты. Кроме Одера, предстояло преодолеть реки Флисс и Шпрее. Шпрее — достаточно широкая и глубоководная река, на участке Штралау, Кепеник она достигает 150–200 метров, в пределах Берлина до 100 метров. Мосты немцы наверняка взорвут при приближении наших войск, так что рассчитывать придется на свои силы.

Внимательно изучалась также представленная Соболевым информация о противостоящих 1–й гвардейской танковой армии немецких дивизиях. Две из них — 20–я моторизованная и 169–я народно—гренадерская — были уже знакомы по последним боям. Моторизованные дивизии «Мюнхеберп» и 18–я были сформированы лишь в марте 1945 года из охранных полков и остатков других ранее разгромленных частей. Опыта боевых действий не имели. Такова же история и 303–й пехотной дивизии, сформированной в январе 1945 года, но уже побывавшей в боях под Кюстрином.[378]

Соотношение сил складывалось в пользу 1–й гвардейской танковой армии. Противник имел 33 800 солдат и офицеров, 1600 пулеметов, 164 миномета, 334 орудия, 170 зенитных орудий, 170 танков и 106 штурмовых орудий.[379]

Армия Катукова насчитывала 45 794 человека, 497 танков, 212 самоходно—артиллерийских установок, 405 орудий разных калибров, 286 минометов и 44 реактивных установки «М–13».[380]

12 апреля штаб 1–й гвардейской танковой армии получил директиву Военного совета фронта, которая предписывала вывести корпуса за Одер на Кюстринский плацдарм, чтобы они были готовы войти в прорыв в полосе наступления 8–й гвардейской армии В.И. Чуйкова на участке Гузов, Дольтелин и развить наступление в общем направлении на Белов, Оберстдорф, Гарцин, Альт—Лансберг, Карлхорст, на второй день прорыва овладеть районом Марцан, Карлхорст, Шеневейде, Капеник, Фридрихсхатен, Ноенхаген.

В дальнейшем ударом на юго—запад во взаимодействии с 2–й гвардейской танковой армией овладеть районом Шарлоттенбург, Вильмерсдорф, Целлендорф, Лихтенраде, Рудов, пригородом Трептов, Нейкельн.

Артиллерийское обеспечение возлагалось на 8–ю гвардейскую армию, авиационное — на 16–ю воздушную.[381]

Готовность к наступлению — к исходу 15 апреля. Последние приготовления, последние рекогносцировки. Кстати, каждую рекогносцировку, которую проводил Катуков с офицерами штаба, приходилось тщательно маскировать. «Чтобы не настораживать немцев, — писал в одном из отчетных документов командарм, — всю разведывательную и рекогносцировочную работу на направлениях предстоящего наступления нам приходилось вести с исключительной предосторожностью. Отправляясь на рекогносцировку к переднему краю, мы с командирами частей и соединений переодевались в красноармейскую форму, брали с собой катушки провода, так что о подлинных целях нашей работы не догадывались ни немцы, ни пехотинцы, занимавшие оборону в районе рекогносцировки».[382]

Армейская суета постепенно спадала: части и соединения подготовлены к наступлению, все расписано, отрегулировано, нацелено. Как говорится, оружие заряжено, остается только нажать на спусковой крючок. Казалось бы, можно было и отдохнуть. Но Катуков еще и еще раз обращался к штабной документации, выверяя расчеты Шалина, советуясь с Никитиным, Соболевым, Фроловым, Харчевиным, Коньковым, Журавлевым — с теми, от кого нередко зависели результаты боевой операции.

Днем свободного времени у командарма не было, оставалась только ночь. В ночной тиши он умудрялся почитать книжку, отвечал на письма многочисленных корреспондентов. Вот так же пришлось отвечать на письмо Юрия Жукова, с которым Михаил Ефимович поддерживал отношения с 1941 года. Хотелось поделиться радостью перед началом наступления:

«Вчера маршал Жуков вручил мне вторую Золотую Звезду, сказал — надо отработать в ближайшей операции.

Будем стараться на благо нашей Родины — дадим Гитлеру последний пинок высокой квалификации и в указанном темпе.

Сейчас три часа ночи, кончаю писать — много работы. Сидим с мудрым Шалиным и талантливым Никитком и продумываем кое—какие хитрости.

Жму руки. С приветом Катуков».[383]

Утром 14 апреля получен приказ командования фронта о вводе армии в прорыв. Катуков решил вести ее по шести маршрутам. На правом фланге поставил 11–й танковый корпус, в центре — 11–й гвардейский танковый корпус, на левом — 8–й гвардейский механизированный корпус. Каждый корпус продвигался двумя эшелонами. В резерве у командарма оставались 64–я гвардейская танковая бригада, 11–й гвардейский танковый полк, армейская артиллерийская группа в составе 197–й легкой артиллерийской бригады, 316–го отдельного гвардейского минометного полка, а также подвижная группа — 19–я самоходно—артиллерийская бригада.[384]

По приказу Военного совета фронта 8–й гвардейский механизированный корпус должен был в этот день начать разведку боем. Преследовалась простая цель: заставить немцев оттянуть на передний край побольше войск и техники.

Катуков позвонил Дремову:

— Готов, Иван Федорович?

— Всегда готов!

— Тогда можно начинать.

Два дня — 14 и 15 апреля — части корпуса завязывали бои то в одном, то в другом месте, активно «давили» на первую линию обороны противника. Немцы, видимо, приняли огневой налет артиллерии и танковые атаки за начало большого наступления. Дремов никак не ожидал, что германское командование сразу же начнет отвод своих войск на второй рубеж обороны, к Зеловским высотам. Удивлен был и Катуков, когда комкор доложил, что части 20–й моторизованной и 303–й пехотной дивизий отошли на рубеж Ортвиг, Золиканте, Лечин, Бушдорф, Гольцов. Мотодивизии «Мюнхеберг» и «Курмарк» по тревоге выведены на линию Гузов, Вербиг, Зелов, Либенихен.

— Иван Федорович, ничего не путаешь? — переспросил командарм.

— Упаси бог, передо мной карта, на которой мои помощники все аккуратно обозначили. А им я доверяю. — Дремов имел в виду начальника штаба генерала Шарова, начальника оперативного отдела майора Бондаря и начальника разведывательного отдела подполковника Андрияко.

«Неужели немцы поверили в то, что мы начали общее наступление? — задавал себе вопрос командарм. — Тем хуже для них».

На исходе дня 15 апреля армия начала выдвигаться к Одеру. Первыми устремились вперед бригады Гусаковского и Темника, составлявшие передовые отряды. На переправах строгий порядок. По заранее наведенным мостам, выдерживая жесткий график, следуют колонны танков, артиллерии. Между ними вклинивается мотопехота. Переправившись на левый берег Одера, части занимают исходные позиции на участке Альт—Малиш, Дольгелин, Зелов, где в это время находилась 8–я гвардейская армия В.И. Чуйкова.

На Кюстринский плацдарм прибыл командующий фронтом. Г.К. Жуков побывал у Чуйкова, затем заглянул к танкистам.

— Не спится, командарм? — обратился он к Катукову.

— Разве уснешь в такую ночь, товарищ маршал.

— Коротко доложите, где находятся ваши войска, — потребовал командующий.

Михаил Ефимович показал на карте переправы, маршруты выхода корпусов на исходные позиции, сообщил, что ждет докладов от своих командиров, которые занимаются вопросами увязки взаимодействия со стрелковыми корпусами армии Чуйкова.

Жуков остался доволен ходом событий на плацдарме, в частности, развертыванием войск 1–й гвардейской танковой армии. Позже написал: «Меня обрадовала предусмотрительность генералов М.Е. Катукова и М.А. Шалина. Оказывается, они еще со вчерашнего утра послали своих командиров соединений, назначенных к действию в первом эшелоне танковой армии, на наблюдательные пункты командиров корпусов 8–й гвардейской армии, чтобы согласовать подробности взаимодействия и условия ввода в прорыв, а в случае необходимости и для допрорыва обороны противника».[385]

В 5.00 16 апреля тысячи залпов взорвали предрассветную тишину: началась 30–минутная артиллерийская подготовка. Волна за волной пошли на запад краснозвездные бомбардировщики. За Одером стоял страшный грохот. И вдруг — тишина, она длилась недолго. Сразу же вспыхнуло 140 зенитных прожекторов, ослепляя противника, которого атаковали пехотные части 8–й гвардейской армии.

Все, кто находился на наблюдательном пункте командующего 1–й гвардейской танковой армии, были заворожены невиданным зрелищем.

— Вот он, наш последний и решительный бой! — проговорил Катуков, радостно сверкая глазами. — Мы его ждали с июньских дней 1941 года.

В грохоте и дыму прорывалась вперед пехота. Пройдена ничейная земля, начались бои на первой и второй позициях противника. Немцы не выдержали натиска и отошли к Зеловским высотам. Здесь наши войска были встречены мощным артиллерийским огнем. Одновременно в боевых порядках 303–й пехотной дивизии и мотодивизии «Мюнхеберг» появилось до 40 танков и штурмовых орудий, 20–я мотодивизия, понесшая большие потери в первые часы боя, отошла в полосу действия дивизии «Мюнхеберг».

В это время на исходных позициях стояли в готовности корпуса 1–й гвардейской танковой армии. Им только что было зачитано обращение Военного совета 1–го Белорусского фронта, в котором говорилось о необходимости нанести удар по гитлеровским войскам на подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии и водрузить над нею Знамя Победы.[386]

Стрелковые корпуса армии Чуйкова замедлили движение вперед, потом совсем остановились. Повторная артиллерийская подготовка позволила продвинуться на незначительное расстояние. Успех обозначился только в направлении Дольгелина. Чистого прорыва не получалось.

Тем не менее командующий фронтом решил ввести в действие 1–ю гвардейскую танковую армию, позвонил по ВЧ, поставил задачу: совместно с частями 8–й гвардейской армии завершить прорыв тактической зоны обороны противника.

Бросать танки на артиллерию врага было рискованно, но другого выхода не было. Бой идет уже около шести часов, а успехи пока незначительные. Под угрозой может оказаться вся наступательная операция.

В 13.00 Катуков приказал передовым отрядам — 65–й и 36–й танковым бригадам (11–й танковый корпус), 44–й и 40–й гвардейским танковым бригадам (11–й гвардейский танковый корпус), 1–й гвардейской танковой и 20–й гвардейской механизированной бригадам (8–й гвардейский механизированный корпус) — обогнать пехоту армии Чуйкова, выйти на свои маршруты и развить наступление в общем направлении на Берлин.[387]

Танкисты буквально вгрызались в Зеловские высоты, и все же не смогли к концу дня их преодолеть, прорвать оборону на всю ее глубину. С выступов била артиллерия, в атаки бросались «тигры», «пантеры», штурмовые орудия, на каждой тропинке стояли фугасы и мины. Враг отразил удар.

Оборона Зеловских высот не шла ни в какое сравнение даже с Мезеритцким укрепленным районом. Тут и техники побольше и солдат достаточно. Проанализировав еще раз с Шалиным результаты боя, Катуков решил подтянуть всю артиллерию к переднему краю, бросить штурмовую и истребительную авиацию для расчистки путей танковым бригадам, — только так можно было рассчитывать на определенный успех.

Генерал—майор Фролов быстро начал перемещать к Зеловским высотам мощные артиллерийские силы, оперативно был решен вопрос и с авиаторами. Командиры авиационных корпусов, обеспечивающие 1–ю гвардейскую танковую армию, генерал—майоры Крупский и Сиднев с оперативными группами прибыли на КП Катукова и в дальнейшем руководили действиями своих подразделений по указанию командарма. Командиры авиационных дивизий соответственно находились на НП командиров корпусов и совместно с ними решали все вопросы наступления.[388]

Всю ночь с 16 на 17 апреля готовились армии Чуйкова и Катукова к штурму второй линии обороны противника Зеловских высот. В 10 часов утра началась артиллерийская и авиационная подготовка. Она длилась ровно полчаса. Над высотами еще не успели рассеяться клубы пыли и дыма, как пехота снова пошла в атаку.

Наблюдая за ходом боя, Катуков с тревогой думал о новой танковой атаке. Артиллерия и авиация наверняка разрушили значительную часть укреплений противника и уничтожили технику. Но практика показывает, что подавить все огневые средства не всегда удается. Значит, танки снова попадут под губительный огонь противотанковой артиллерии в тот момент, когда будут преодолевать восточные скаты Зеловских высот, крутизна которых достигает 30–40 градусов.

К счастью, атака удалась — и у пехотинцев и у танкистов. Вражеская оборона полыхала огнем. Преодолевая различные укрепления, стрелковые корпуса 8–й гвардейской армии значительно продвинулась вперед. К 12 часам корпуса Дремова и Бабаджаняна овладели Фридерсдорфом, Дольгелином и Либбенихеном. К 14 часам корпус Ющука во взаимодействии с 4–м гвардейским стрелковым корпусом разгромили противника у Зелова, прорвали вторую полосу обороны немцев, форсировали реку Флисс и захватили Вульков.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Катуков решил воспользоваться успехами Ющука и направил корпус Бабаджаняна к реке Флисс, приказав ему переправиться в районе Герльсдорфа и захватить плацдарм на левом берегу. Отбив атаку немецких танков и пехоты у Фридерсдорфа, 11–й гвардейский танковый корпус вышел к Герльсдорфу. Но противник успел взорвать там мосты. Пришлось под огнем наводить переправу. Первой перешла на левый берег 27–я гвардейская механизированная бригада, обеспечившая захват плацдарма для остальных частей.[389]

16 апреля Катуков повернул и 8–й гвардейский механизированный корпус следом за 11–м гвардейским танковым, чтобы он, обойдя узлы сопротивления противника, снова вышел на свой прежний маршрут. Маневр вполне удался.

Спохватившись, немецкое командование решило любой ценой ликвидировать прорыв советской пехоты и танковых частей, введя в бой в полосе 1–й гвардейской танковой армии до 100 танков и самоходно—артиллерийских установок, бросив большое количество самолетов.[390]

Весь день шли жаркие бои. Немцы контратаковали наши войска, стараясь ударом во фланг ликвидировать прорыв в направлении Мюнхеберга. Кроме 20–й мотодивизии, мотодивизий «Мюнхеберг», «Курмарк» германское командование ввело в действие 23–ю моторизованную дивизию СС «Нидерланды» и другие части, надеясь решить главную задачу — задержать советские войска на берлинском направлении.

1–я гвардейская танковая армия оказалась в довольно сложном положении. Помимо немецких сил, действующих с фронта, на ее левый фланг, на корпус Дремова, начала напирать крупная франкфуртская группировка противника. Предполагалось, что она будет разгромлена войсками 1–го Украинского фронта, но они отстали, а теперь 8–му гвардейскому механизированному корпусу пришлось распылять свои силы.

И все же армия Катукова продолжала наступать. Совместно с войсками Чуйкова она захватила Хайнерсдорф, Требниц, Дидерсдорф, Янсфельде, Марксдорф, важные опорные пункты на подступах к Мюнхебергу.[391]

Потеряв Зеловские высоты, германское командование не могло уже сдерживать наступление советских войск, хотя и ввело в бой новые резервы — танкоистребительную бригаду «Дора», 404–й арткорпус, 18–ю моторизованную дивизию и другие части.[392]

На пути лежал Мюнхеберг. Немцы здесь прочно держали оборону, и Катуков решил не тратить попусту на него свои силы. Он приказал Дремову и Бабаджаняну обойти его, совместно с 4–м и 29–м стрелковыми корпусами 8–й гвардейской армии развить наступление на берлинском направлении, форсировать Шпрее и выйти на юго—восточные окраины Берлина.[393]

Шел четвертый день наступления. Все эти дни командарм не покидал наблюдательный пункт. Ему сюда привозили завтрак, обед и ужин. Его адъютант А.Ф. Кондратенко писал: «Он (Катуков. — В.П.) относительно здоров, — эти две недели его держали на диете, но в боях опять все нарушится. У него ведь такая привычка — когда воюет, почти ничего не ест, только схватит иногда ломоть хлеба с солью и с луком, и все…»[394]

Напряжение боев не спадало ни днем, ни ночью. Они шли на рубеже Нойе—Мюле, Кинбаум, Эгерсдорф, Темпельсберг. Утром 20 апреля Катуков наносит удар главными силами армии в направлении на Мюнхеберг. Пробив в обороне 20–й моторизованной дивизии солидную брешь, он вводит в нее корпуса Дремова и Бабаджаняна, а получив оперативный простор, громит в лесах под Мюнхебергом 303–ю пехотную дивизию и дивизию «Мюнхеберг».[395]

С выходом войск 8–й гвардейской и 1–й гвардейской танковой армий в район Нойе—Мюле, Кинбаум, Хангельсберг создавалась угроза коммуникациям франкфуртской группировки противника. Для обеспечения левого фланга этой группировки немецкое командование перебросило часть сил мотодивизии «Курмарк» из района Ней—Малиш к Фюрстенвальде. К 16.30 противник, сбив наши заслоны, овладел Буххольцем, затем предпринял попытку продвинуться на север. И это все, что ему удалось сделать.

С каждым днем 1–я танковая гвардейская армия все ближе подходила к цели. Корпуса Ющука, Бабаджаняна и Дремова уже вели бои на правом берегу Шпрее.

Следует признать, что темпы наступления были невелики, но танки нередко отрывались от стрелковых частей на 6–10 километров. Командующий фронтом Г.К. Жуков сердился, требовал от Катукова ускорить продвижение к Берлину.

Но как ускоришь, если немцы в каждом населенном пункте, в каждом городе организовывали жесткую оборону, превратив каменные здания в опорные пункты с автоматчиками и «фаустниками». В отличие от прошлых боев немцы теперь вели залповый огонь фаустпатронами по нашим танкам с верхних этажей зданий. Потери техники значительно возросли.

Война для фашистской Германии была уже давно проиграна, но Гитлер еще верил: Запад придет ему на помощь. Ведь не могут англичане и американцы согласиться с тем, чтобы Красная Армия взяла Берлин. 17 апреля фюрер обратился к населению по радио: «Мы имеем достаточно сил, чтобы расправиться с большевиками перед Берлином. Требуется применение всех сил и самопожертвования — в этом спасение Германии. В эти дни решается все. Если перед Берлином большевики получат кровавую баню, то это будет означать поворот в войне. В настоящее время — решительная битва против большевизма».[396]

Поздно вечером штаб 1–й гвардейской танковой армии получил телеграмму маршала Г.К. Жукова: «Катукову, Попелю. 1–й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой прорваться в Берлин и водрузить Знамя Победы… Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин…»

Военный совет армии текст этой телеграммы передал корпусам со следующим указанием: «Выделить усиленные бригады и выполнить поставленную задачу… О выходе к Берлину доложить».[397]

Телеграмма командующего фронтом заставила Катукова пересмотреть планы дальнейших военных действий. Части 8–го гвардейского механизированного корпуса, подошедшие к Шпрее, уже навели 60–тонный мост в районе Фюрстенвальде и готовились начать переправу. Дремов вдруг получает приказ командарма: переправу через Шпрее прекратить, понтонный парк с переправы снять.[398]

Катуков решил не втягивать в бои на берегах Шпрее корпус Дремова с франкфуртской группировкой, полагая, что это значительно ослабит силу удара на Берлин, тем более что Г.К. Жуков выдвигал в район Фюрстенвальде новые части. Приказал Дремову оставить в районе Фюрстенвальде, Буххольц сильный заслон из одной танковой бригады, двух истребительно—противотанковых полков, дивизиона PC и 48–го тяжелого танкового полка, чтобы не допустить прорыва немцев на запад и северо—запад, а главными силами нанести стремительный удар в направлении Хангельсберг, Эркнер, Карлхорст и к утру 21 апреля выйти на юго—восточную окраину Берлина.[399]

Выполнить приказ командующего фронтом поручено было лучшим танковым бригадам армии — 1–й гвардейской полковника Темника и 44–й гвардейской полковника Гусаковского. Впереди танков шли мотострелки, уничтожая засады противника, в первую очередь «фаустников». Такое построение войск позволяло поддерживать довольно высокие темпы движения.

Следом за 1–й и 44–й гвардейскими танковыми бригадами двигались в таком же темпе основные силы армии, громя на своем пути разрозненные части противника. Катуков нацеливал войска в те места, где обнаруживалось слабое звено во вражеской обороне. Ход тут всегда подсказывала разведка. Но известно, что и она не всесильна. Только бой на широком участке фронта позволял судить, насколько прочно противник держит оборону в том или ином районе. А задача командарма состояла в том, чтобы вовремя заметить признаки успеха своих частей и без промедления их использовать.

В последующих боях 1–я гвардейская танковая армия, форсировав Шпрее, захватив города Эггерсдорф, Рюдерсдорф, Эркнер, Вильгельмсхаген, вышла к пригородам Берлина. Части корпуса Бабаджаняна выбили немцев из Уленхорста, восточной окраины города, подняли Государственный флаг СССР над зданием штаба фольксштурма.[400]

23 апреля 1945 года Катуков, Попель и Шалин докладывали Военному совету 1–го Белорусского фронта: «1–я гвардейская танковая армия, взаимодействуя с 8–й гвардейской армией, в результате ожесточенных пятидневных боев с танковыми и механизированными соединениями противника, последовательными ударами с широко применяемым маневром на поле боя, прорвала глубоко эшелонированную, заранее подготовленную оборону противника на ближних подступах к Берлину и завязала бои в предместьях города».[401]

В этот же день радио донесло приятную весть — приказ Верховного Главнокомандующего, в котором отмечались боевые успехи войск 1–го Белорусского фронта, в том числе и 1–й гвардейской танковой армии, на берлинском направлении.

В приказе, в частности, назывались имена отличившихся танкистов—первогвардейцев в боях при прорыве обороны немцев и наступлении на Берлин начальника штаба генерал—лейтенанта Шалина, командиров корпусов генерал—майора Дремова и полковника Бабаджаняна.[402]

Москва салютовала доблестным войскам 1–го Белорусского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из 220 орудий.

Тем временем к южным окраинам Берлина вышла и 3–я гвардейская танковая армия П.С. Рыбалко. В результате этого маневра завершилось окружение 4–й и 9–й танковых армий, основных сил франкфуртской группировки немцев. Она была отсечена от столицы.

Катуков с оперативной группой прибыл на командный пункт генерала Дремова, расположенный на окраине горящего города Кепеника. Комкор поспешно доложил:

— Войска готовятся форсировать Шпрее. Мешает немецкая авиация и артиллерия.

— Ничего, Иван Федорович, попробуем угомонить их.

С командного пункта Катуков связывается с генералами Фроловым и Крупским, приказывает им подавить огневые точки противника на левом берегу Шпрее.

Уже через несколько минут на противоположный берег обрушивается целая серия артиллерийских и авиационных ударов. Немцы на время притихли.

Разобравшись в обстановке, командарм отдал приказ войскам: 11–му гвардейскому танковому корпусу форсировать Шпрее юго—западнее Карлхорста и к исходу дня 24 апреля овладеть рубежом Силезского и Герлицкого вокзалов; 8–му гвардейскому механизированному корпусу нанести удар на Иоганнисталь, Нейкельн, к исходу дня выйти на рубеж Герлицкого вокзала и аэропорта Темпельсхоф.[403]

Армия за восемь дней боев потеряла немало людей и техники, но ее боевой дух был довольно высоким. Катуков весьма сожалел, что с некоторыми частями пришлось расстаться. По приказу командующего фронтом корпус Ющука с утра 23 апреля переходил в оперативное подчинение 5–й ударной армии генерала Н.Э. Берзарина. Чуйкову для непосредственной поддержки пехоты передавались 64–я гвардейская танковая бригада, 11–й гвардейский тяжелый танковый и 399–й гвардейский тяжелый самоходно—артиллерийский полки.[404]

И тем не менее корпуса Дремова и Бабаджаняна продолжали штурмовать пригороды Берлина. Успешно переправившись через Шпрее, они заняли выгодные позиции от Шеневейде до Бонсдорфа, что давало возможность наступать к центру города с юго—востока.

Бои не прекращались даже ночью. В адском грохоте, занимая квартал за кварталом, продвигалась пехота, поддерживая ее, шли танки и самоходно—артиллерийские установки. Батареи орудий разных калибров и минометов вели огонь по зданиям, площадям и садам, где затаился противник.

«Перед нами лежал огромный город, — писал Катуков, — изрезанный сетью каналов, с узкими коридорами улиц, перерезанных многочисленными завалами у перекрестков, укрепленных вкопанными в землю танками, где в каждом доме засели автоматчики и фаустпатронщики.

Враг, чувствуя приближение конца, сопротивлялся с исключительным упорством и яростью. Каждый метр пространства на пути продвижения к центру города приходилось преодолевать с предельным напряжением, каждый дом на нашем пути вставал как крепость, которую надо было брать штурмом. Узкие улицы мешали маневру, пехота, осыпаемая градом пуль и осколков, медленно продвигалась вперед по подвалам и чердакам. Танки, самоходная артиллерия, полевая артиллерия и минометчики были зажаты в узких коридорах улиц, мешавших введению в бой всех огневых средств одновременно. В кварталах, еще не прочесанных пехотой, фаустпатронщики дерзкими, внезапными налетами зажигали танки и самоходные орудия. Все ожесточение четырехлетней войны достигло предела на этом последнем этапе».[405]

Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Геббельс, возглавивший оборону Берлина, считал, что город может продержаться 10–12 недель. Против наступающих советских войск были брошены последние резервы: специальные подразделения, несшие охрану правительственных зданий, батальоны фольксштурма и полиции, боевые группы 9–й авиадесантной дивизии, 20–й моторизованной дивизии и дивизии «Мюнхеберг», 18–й танковой дивизии.[406]

Но и советские войска наращивали удары. Части, переправившиеся через Шпрее, Катуков сразу же вводил в бой. Оборона гитлеровцев в самом Берлине трещала по всем швам. Не спасали здания—крепости. В городе их было 600 тысяч. На многих намалевано: «Берлин останется немецким». Правда, кто—то из наших бойцов уже постарался, добавил: «Только без фашистов».

25 апреля штурмовые группы форсировали канал Тельтов. Бои шли на улицах Бергштрассе и Рихардштрассе. Грохот артиллерийской канонады сливался с ревом танковых и авиационных моторов.

Части корпуса Бабаджаняна, сломив сопротивление противника, вышли к каналу Ландвер. Впереди двигалась разведгруппа старшего лейтенанта Е.К. Мирошникова. Мотострелки корпуса Дремова достигли южной части Нейкельна и завязали бои на перекрестке улиц Донауштрассе и Инштрассе.

Разведгруппа майора B.C. Графова донесла на КП Катукова: захвачены берлинские аэропорты Адлерсхоф и Темпельсхоф. На летном поле Адлерсхофа было уничтожено до 70 самолетов. Кроме бомбардировщиков и истребителей, здесь находились и личные самолеты главарей фашистского рейха.

Сражение за Берлин достигало кульминации. Чтобы протолкнуть вперед танки, всегда приходилось пускать вперед автоматчиков, которые «выкуривали» из щелей и подвалов «фаустников». И все же машины горели. С канала Ландвер Бабаджанян донес:

— Потерял несколько «тридцатьчетверок». Боюсь, не дотяну до рейхстага!

— Спокойно, Армо. — Катуков подождал с минуту, пока в микрофоне не прекратились шумы, затем продолжал: — Меняй тактику ведения боя. Пускай танки по обеим сторонам улицы. Имей в виду следующее: машины с левой стороны должны вести огонь по домам правого порядка, машины с правой стороны пусть стреляют по домам левого порядка. Понял?

— Спасибо, товарищ генерал—полковник! Все понял!

К условиям городского боя пришлось подстраивать не только танки, но и артиллерию. Применить массированный огонь не всегда удавалось: мешали здания. Орудия часто ставили на прямую наводку, огневую позицию выбирали ближе к цели — на площадках, в парках, а то и просто на улице. Минометы затаскивали на балконы, чердаки, крыши, откуда было удобно вести огонь. Использовали, конечно, и реактивные установки «БМ–13».

Двигаясь самостоятельно, а в некоторых случаях за стрелковыми частями 8–й гвардейской армии, танкисты к 27 апреля выбили противника из 80 кварталов и вышли к Ангальтскому и Потсдамскому вокзалам.

Шалин уточнил задачу командирам корпусов: Бабаджанян должен был форсировать канал Ландвер западнее Потсдамского вокзала и нанести удар по рейхстагу, затем — по парку Тиргартен. Дремову предписывалось продолжать наступление вдоль южного берега канала, очищая его берега от противника.

События в Берлине развивались с неимоверной быстротой. До разгрома берлинской группировки оставались считаные дни, но бои становились все яростнее и ожесточеннее. К утру 28 апреля были заняты Ангальтский и Потсдамский железнодорожные вокзалы. Они достались ценой больших потерь. В боях погибли командиры 19–й и 21–й гвардейских механизированных бригад полковники И.В. Гаврилов и П.Е. Лактионов, ранены И.И. Гусаковский и А.М. Темник.

На командном пункте 8–го гвардейского механизированного корпуса Катуков узнал, что Абрам Матвеевич Темник скончался в госпитале. Это известие словно взрывом снаряда оглушило командарма. Сколько потерь было во время войны! А вот новые — на завершающем ее этапе. Каждую потерю Михаил Ефимович переживал тяжело, страдал молча. Себя же не щадил. Адъютант Кондратенко вспоминал: «Бои очень тяжелые. Столько огня и дыма, что нечем дышать. За все эти дни спали только несколько часов. Мы все время под артиллерийским обстрелом. Падают снаряды. Очень волнуюсь за Михаила Ефимовича, — все дни и ночи он в войсках, и как его уберечь, прямо не знаю…»

Бои уже шли за центр Берлина. Атаки шли волной — одна за другой. С юга наступали 28–я, 8–я гвардейская армии, 1–я и 3–я гвардейские танковые армии, с востока — 5–я ударная армия, с севера — 3–я ударная армия, с северо—запада — 2–я гвардейская танковая армия и 1–я армия Войска Польского.

Вечером самолет из Москвы доставил газеты, письма, телеграммы. В газетах были опубликованы призывы ЦК ВКП (б) к празднику 1 Мая. Получил и командарм Катуков поздравление от редакции «Комсомольской правды». В период затишья между боями ответил: «Телеграмму получил. Благодарю за поздравление, заканчиваем бои на улицах Берлина. Фашистам скоро полный конец. Поздравляю весь коллектив «Комсомольской правды» с майским праздником. Генерал—полковник Катуков».[407]

На 29 апреля назначен был общий штурм берлинской группировки противника. Он начинался в 12.00 после тридцатиминутной артподготовки.

В штабе 1–й гвардейской танковой армии собрался весь командный состав — Шалин, Никитин, Фролов, Попель, Соболев. Командарм Катуков ставил корпусам последнюю боевую задачу: во взаимодействии с частями 8–й гвардейской армии овладеть имперской канцелярией, парком Тиргартен, Зоологическим садом и соединиться с 3–й ударной и 2–й гвардейской танковой армиями, наступавшими с севера и северо—запада.[408]

Бои на улицах то затихали на время, то возобновлялись с новой силой. Чувствовалось: противник вот—вот выдохнется. Немецкий гарнизон испытывал недостаток боеприпасов и продовольствия. Попытка наладить снабжение по воздуху ничего практически не дала. К тому же выход 1–й гвардейской танковой армии в район Зоологического сада, а 1–й Польской армии — к Спортплощадке фактически отрезал юго—западную группировку противника от северо—восточной.

Войска облетела радостная весть: вечером 30 апреля над Рейхстагом водружено Знамя Победы. Это сделали бойцы из 3–й ударной армии генерала В.И. Кузнецова, а не танкисты 1–й гвардейской танковой армии, как предполагалось ранее, — не беда. Они были рядом, помогали пехоте, как могли.

Немцы по—прежнему сопротивлялись в Зоологическом саду и парке Тиргартен. Здесь было построено много железобетонных бункеров, каждое каменное здание стало опорным пунктом. Чтобы разбить эти очаги сопротивления, Катуков направил сюда 152–миллиметровые орудия и бросил авиацию. Причина столь упорного сопротивления немцев выяснилась позже. Оказалось, что в подземелье находился командный пункт и узел связи командующего обороной Берлина. Генералу пришлось покинуть этот КП и перейти на запасной по улице Фоссштрассе.

Немецкому командованию неоднократно предлагалось прекратить бессмысленное сопротивление. Было известно: гарнизон обречен. Но лишь в ночь на 1 мая на КП генерала Чуйкова прибыл начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Кребс. Он сообщил, что Гитлер покончил с собой, а новое правительство прислало его для переговоров с советским командованием о перемирии. Ему ответили, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции.

Геббельс и Борман отвергли требование советского Верховного Главнокомандования. В ответ на это наши войска обрушили новый шквал огня на последние очаги сопротивления гитлеровцев. Пылал Рейхстаг, горели здания вокруг него, бои шли в воздухе и на земле, в подвалах зданий и на лестничных пролетах.

Танкисты 44–й гвардейской танковой бригады при поддержке двух батальонов мотопехоты 27–й гвардейской бригады разгромили противника в районе Зоологического сада, оттеснив его к Лихтеналлее. С рассветом предполагалось нанести последний удар. Но он не потребовался.

Было два часа ночи. Радиостанции штаба берлинской обороны объявили о прекращении военных действий: «Каждый час дальнейшей вашей борьбы увеличивает невыносимые страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. По соглашению с Верховным командованием советских войск я приказываю вам немедленно прекратить сопротивление».[409]

Неужели долгожданная Победа? Катуков схватил трубку телефона и стал звонить командирам корпусов. Дремов вспоминал:

«Телефонный звонок командарма был для меня неожиданным. Я плотно прижал к уху трубку и сквозь грохот разрывов едва расслышал охрипший голос Катукова:

— Иван Федорович, — кричал он, — немедленно прекрати огонь! Немцы капитулировали».[410]

Днем 2 мая Катуков с группой офицеров штаба проезжал по горящему, но уже притихшему Берлину. На перекрестке по пути к имперской канцелярии стоял подбитый танк с ромбом на башне — «тридцатьчетверка» из 1–й гвардейской танковой бригады. Командарм с гордостью посмотрел на ее обожженные борта, на вмятины на броне и подумал: «Где она начала свой боевой путь? Скорее всего, на Одере».

У Рейхстага Никитин попросил остановиться: соблазн посмотреть на здание со стороны был велик.

— Товарищ командарм, — обратился он к Катукову, — в имперской канцелярии мы побывали, нанесли, так сказать, визит вежливости. Правда, удовольствия он не доставил. Может быть, вид Рейхстага компенсирует недостаток положительных эмоций.

Кругом — людские толпы, не протолкнуться, ликуют пехотинцы, танкисты, летчики, рядом артиллеристы зачехляют пушки, из которых недавно вели огонь. На стенах Рейхстага появились первые надписи. Писали кто чем мог — мелом, углем, краской, писали, не стесняясь, оставляя свой памятный адрес.

9 мая 1945 года Левитан прочитал по радио приказ Верховного Главнокомандования войскам Красной Армии и Военно—морскому флоту. Много приказов было во время войны, но этого ждали давно. Ждали с нетерпением. В нем, в частности, говорилось: «Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко—фашистских захватчиков, победоносно завершена. Германия полностью разгромлена».

В Берлине завершилась и боевая деятельность гвардии генерал—полковника М.Е. Катукова. Свой долг он тоже выполнил, о чем писал:

«Я брал на себя суровую ответственность в тяжелые годы войны и честно выполнил свой долг, закончив войну в Берлине. И самой высшей для меня наградой было сознание, что и присягу, и данные слова товарищу Сталину я выполнил».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.