ВПЕРЕД, К КАТАСТРОФЕ!

ВПЕРЕД, К КАТАСТРОФЕ!

Проба сил на Западе прошла для Гудериана вполне успешно. Он приобрел опыт командования танковыми и моторизованными соединениями, научился с ходу форсировать водные преграды, брать города и крепости. Перемирием с Францией остался недоволен, считал, что Германия имела полное право заключить другой мирный договор, потребовать полной оккупации страны и разоружения армии, отказа от военного флота и колоний.

Его уже называли «отцом блицкрига», а это не только льстило, но и постоянно щекотало самолюбие. Он понимал, что Гитлер не остановится на достигнутом, будет продолжать завоевательную политику не только на Западе, но и на Востоке, непременно ринется на Балканы — в Румынию, Грецию, Югославию, возможно, даже очень скоро, обратит свой взор к Советскому Союзу.

Автором разработки планов нападения на Советский Союз считают способного генштабиста, по иронии судьбы носившего фамилию Маркс, Эриха Маркса, начальника штаба 18–й армии, который начал работу в конце июля 1940 года и вскоре представил ее в генштаб. Идея его плана была такова: германские войска наносят главный удар из Румынии, Галиции и Южной Польши в направлении на Донбасс, разбивают находящиеся на Украине советские армии и маршируют через Киев на Москву.

Прежде чем появилась директива № 21 «плана Барбароссы», подписанная Гитлером в декабре 1940 года, в нее вносилось много корректив. Но, пожалуй, наиболее полное представление о замыслах Гитлера говорит «Директива по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск» главного командования сухопутных войск от 31 января 1941 года. Основной замысел «плана Барбароссы» заключался в том, чтобы быстрыми и глубокими ударами подвижных армейских группировок уничтожить основные силы Красной Армии западнее линии Днепр — Западная Двина, не допустить их отхода в глубь страны, овладеть важнейшими стратегическими центрами Советской России — Москвой, Ленинградом, центральным районом, Донбассом с тем, чтобы выйти на линию Волга — Архангельск. Сроки предельно сжатые. Кампания должна быть закончена до начала зимы, если быть более точным, то до «осеннего листопада».

14 июня 1941 года Гитлер собрал в Берлине командующих группами армий, армиями и танковыми группами, чтобы поставить их перед фактом окончательного принятия им решения о нападении на Советский Союз, а также для того, чтобы выслушать доклады о подготовке войск. Он заявил, что не может разгромить Англию, прежде чем не разгромит Россию.

Итак, жребий брошен, война неизбежна. Гитлер подтянул к советской границе три крупные группы армий — «Север» (командующий фельдмаршал фон Лееб), «Центр» (командующий фельдмаршал фон Бок) и «Юг» (командующий фельдмаршал фон Рунштедт). В составе групп армий должны были действовать четыре танковые группы войск — Клейста, Гудериана, Готта и Гепнера.

Нас безусловно будет интересовать Гудериан и его танковая группа. Что она представляла собой перед наступлением? Сила довольно—таки внушительная: 5 танковых, 5 моторизованных дивизий, 1 кавалерийская дивизия и пехотный полк «Великая Германия». Кроме того, ее обеспечивала авиагруппа бомбардировщиков ближнего действия и истребители прикрытия, зенитный артиллерийский полк «Герман Геринг», артиллерийские полки, полк связи, разведывательная авиация и инженерные войска.

Какие силы Красной Армии противостояли Гудериану в первые дни войны, установить сложно. Большинство частей и соединений, оказавшихся на границе, были разбиты, штабные документы либо уничтожены, либо попали в руки противника.

Однако, если судить по темпам продвижения танковых колонн Гудериана, можно сказать, что оборона наша была поставлена куда как скверно, а если принять во внимание предположение Виктора Суворова (Владимира Богдановича Резуна), бывшего советского дипломата и разведчика ГРУ, о том, что Сталин готовил свои войска не для обороны, а для наступления, то можно сказать с немалой долей уверенности: при такой подготовке оно закончилось бы так же трагически, как и оборона.

Перед Гудерианом поставлена задача: в первый день наступления форсировать реку Западный Буг по обе стороны Бреста, прорвать фронт советских войск, используя первоначальный успех, быстро выйти в район Рославля, Ельни, Смоленска. Он должен был помешать советскому командованию создать новый фронт обороны, тем самым обеспечить предпосылки для решающего успеха военной кампании уже в 1941 году.

Штаб 2–й танковой группы находился в Варшаве, но командующего вряд ли можно было застать на месте, он — на исходных позициях, проводит рекогносцировку местности, проверяет готовность войск, согласовывает вопросы взаимодействия.

Раннее утро 22 июня 1941 года. На границе с советской стороны — полная тишина. В 3 часа 15 минут эту тишину разрывают первые артиллерийские залпы, через 25 минут на Брест обрушивают удары пикирующие бомбардировщики. Буквально через час танки Гудериана форсировали Буг: советское командование преподнесло ему на блюдечке с голубой каемочкой целехонькие мосты через реку.

Как бы отчаянно ни сопротивлялись остатки гарнизона крепости, судьба его была решена. А танковая группа Гудериана широкой рекой катилась к намеченной цели — Смоленску, правда, 26 июня генералу было приказано повернуть 47–й танковый корпус на Минск, через Барановичи, а 24–й танковый корпус — на Бобруйск, чтобы помочь группе Готта быстрее овладеть столицей Белоруссии. Минск пал через день.

Еще на совещании генералитета 14 июня 1941 года Гитлер спросил Гудериана — сколько дней ему понадобится, чтобы достичь Минска. Он ответил: «5–6 дней». На практике эти сроки выдерживались, даже были перекрыты.

Нельзя сказать, что советские войска не оказывали немцам сопротивления. Оно росло с каждым днем, особенно усилилось у Днепра, когда враг стал захватывать переправы у Рогачева, Могилева и Орши, а также на Березине у Витебска и Полоцка. Недаром Гальдер записывает в своем дневнике: «Противник еще вчера подтянул с юга пехоту и сосредоточил ее на широком фронте против 11–й танковой дивизии. Создается впечатление, что противник подтягивает свежие силы с запада и с юга против продвигающихся с тяжелыми боями на восток 4–го армейского корпуса и против корпуса Бризена (52–й ак), видимо, с целью поддержки своих разбитых соединений и создания нового фронта…»[24]

Эта запись была сделана на четвертый день войны. А на девятый день войны в его дневнике уже сквозят тревожные нотки: «Фюрер считает, что в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения могут взять Москву только в августе. Одних танковых соединений для этого недостаточно».[25]

На полных парах гнал Гудериан свои танковые и моторизованные дивизии к Днепру, стремясь как можно быстрее форсировать реку, однако еще на Березине одна из его дивизий впервые столкнулась с русскими танками «Т–34», против которых, отмечал генерал, «наши пушки в то время были слишком слабы». Но он знал, что советские войска еще не успели закрепиться на водных рубежах и их легко можно было разгромить. Предстояло принять ответственное решение — двигаться ли дальше к намеченной оперативной цели или приостановить наступление до подхода полевых армий.

В пользу продолжения наступления говорила его уверенность в своих силах: войска боеспособны, со снабжением горючим и боеприпасами пока все обстояло нормально. Учитывал он и то, что после форсирования Днепра и дальнейшего продвижения фланги будут практически открыты для нанесения по ним ударов противником. Тут уж, как говорится, только поворачивайся. И он решился на форсирование Днепра.

Участок был выбран между Могилевом и Оршей, туда в ночное время, в целях маскировки, подходили его войска. Все шло по намеченному плану, как неожиданно 9 июля на плацдарм прибыл фельдмаршал фон Клюге. Он категорически запретил переправу до подхода главных сил армии. Гудериан убеждал фельдмаршала, что остановить движение войск уже невозможно, а их большое скопление на берегу — притягательная мишень для авиации противника. Если он нанесет удар, последствия будут непредсказуемы.

Тот понял, что командующий танковой группой прав, сдался, бросив при этом: «Успех ваших операций всегда висит на волоске».

Импульсивного, не всегда предсказуемого Гудериана фельдмаршал Клюге недолюбливал и при первой возможности ставил ему палки в колеса. Генерал—полковник платил ему тем же. Как отмечает Сэмюэл Митчем, в тот момент, когда шло наступление на Смоленск, Гудериан резко критиковал фон Клюге за неумелое использование пяти танковых корпусов. И тут же автор добавляет: «Замечаниям Гудериана не стоит полностью доверять, поскольку этот военачальник отличался гиперкритичностью по отношению к тем людям, которые ему не нравились, а отношения с Клюге вообще были у него отвратительными. (Был момент, когда они даже собирались драться на дуэли, но вмешались менее горячие головы и не позволили им довести дело до конца.[26])

Фельдмаршал фон Клюге еще не раз навещал переправу войск Гудериана в местечке Копысь, раздраженно отдавал совершенно ненужные приказы, что многих выводило из себя. Советская авиация пыталась помешать переправе, бомбила наводимые немцами мосты, но это были удары, относящиеся к разряду беспокоящих, но не решающих исхода боевых действий.

Те дивизии, которые уже переправились на восточный берег Днепра, Гудериан сразу же старался бросить в бой, «чтобы использовать элемент внезапности». Внезапность у Гудериана была всегда залогом победы, ей он придавал особое значение во всех военных кампаниях, в которых участвовал. В своих записках он оставил такие строки:

«Необходимо использовать фактор внезапности, если такая возможность представится. Если же такая возможность исключается, то лучше занять исходное положение на большом удалении от противника или перед началом атаки сделать короткую остановку, чтобы развернуться в боевые порядки».[27]

На восточном берегу Днепра немцы захватили плацдарм, что давало им возможность переправлять большое количество войск и техники, причем Гудериан, ничуть не тревожась, перенес свой КП на левый берег в местечко Заходы, недалеко от Шклова.

Передовые части танковых и моторизованных дивизий подошли к Смоленску и на расстоянии 18–20 километров от города завязали бои с советскими войсками. Атакам подверглась также и Орша. 15 июля фельдмаршал Клюге вновь прибыл на КП Гудериана и потребовал усилить нажим на Смоленск.

Торопил Гудериана и Гитлер. Торопил и поощрял. В эти дни он получил дубовые листья к Рыцарскому кресту. Гордость распирала генерала, он писал: «Я был пятнадцатым человеком в сухопутных войсках и двадцать четвертым в вооруженных силах, награжденным этим орденом».

Награду предстояло отрабатывать.

А Смоленск упорно защищался. Древний русский город всегда стоял на пути многих завоевателей — литовцев, поляков, монголов, шведов, французов, немцев. История знает немало имен защитников Смоленска. Боярин М.Б. Шеин в течение двадцати месяцев (с сентября 1609 по июнь 1611 года) оборонял город—крепость от поляков. В 1812 году под Смоленском соединились главные силы русских армий Барклая—де—Толли и Багратиона, которые потом разгромили армию Наполеона. 20 тысяч своих солдат потерял французский император. А М.И. Кутузову за победу над французскими войсками был присвоен титул князя Смоленского.

И вот теперь у стен города появился новый завоеватель — Гудериан, который обосновал свой командный пункт в Толочине, где в 1812 году была штаб—квартира Наполеона. Наблюдая в бинокль за ходом переправы своих войск через Днепр, он надеялся, что теперь его вряд ли смогут остановить.

В невероятно тяжелых условиях оказались войска Западного фронта. Под Смоленском их совсем немного — остатки 19–й армии генерала Конева, 22–й — генерала Ершокова, 20–й — генерала Курочкина и 16–й — генерала Лукина.

Вначале Ставка приказала командующему Западным фронтом маршалу Тимошенко, собрав все силы в кулак, отбросить германские войска от Витебска и восстановить положение. Сделать это не удалось: противник вбивал танковые клинья на стыках 16–й и 20–й армий, пытаясь окружить их и уничтожить.

В середине июля поступил новый приказ Ставки — удерживать Смоленск. Удерживать любой ценой. Но какими силами? Их практически не было. По сути, основная тяжесть обороны города легла на 16–ю армию генерала Лукина и гарнизон города. У Лукина было всего две неполные дивизии, смоленский гарнизон полковника Малышева насчитывал не более 2 тысяч бойцов, 19–я армия Конева и подошедший 34–й стрелковый корпус генерала Хмельницкого сражались севернее Смоленска.

15 июля немцы прорвались в южную часть города — Заднепровье. Стало ясно, что Смоленск не удержать. На следующий день немецкие танки и мотопехота вытеснили защитников города на берега Днепра, где бои продолжались еще несколько дней.

В конце июля противник перешел в наступление по всему фронту и замкнул кольцо окружения советских армий. Положение складывалось угрожающее. Надо было уводить на восток оставшиеся после жарких боев войска, чтобы сохранить их от неминуемого разгрома.

Смоленское сражение на этом и закончилось. Для обеих воюющих сторон оно значило слишком много. Для германской армии захват Смоленска — это короткий путь на Москву, хотя бои здесь и спутали планы гитлеровского командования. Ведь Гудериан увяз под Смоленском почти на целый месяц. Спустя годы командующий 3–й танковой группой генерал Готт упрекал своего товарища по оружию за то, что тот после форсирования Днепра у Копыси не двинулся на Ельню и Дорогобуж, а ввязался в бессмысленные кровопролитные бои за Смоленск.

Заняв Смоленск, Гудериан сразу же взялся перегруппировывать свои силы, чтобы приготовиться к броску на Рославль, тоже старинный русский город, расположенный в 122 километрах от областного центра на реке Остер.

В ходе дальнейшего наступления Гудериан переместил свой КП из села Хохлово под Смоленском поближе к Рославлю, в село Прудки, куда с боями продвинулась 18–я танковая дивизия. Село расположено примерно в 50 километрах от областного центра, рядом проходит шоссе Смоленск — Рославль. Видимо, это и определило выбор места для командного пункта. Следует заметить, что после бомбардировки французского города Буйон Гудериан предпочитал устраивать свой КП подальше от крупных городов, чтобы не привлекать внимание авиации противника.

Для отдыха генералу всегда подбирали какое—нибудь общественное здание, например, сельскую школу, больницу, детский дом. Там было больше бытовых удобств, к тому же можно разместить и обслуживающий персонал.

Наступление пока откладывалось: советские войска продолжали оказывать сопротивление у Смоленска, Ельни, Дорогобужа и Рославля. Командование 4–й немецкой армии считало, что наиболее угрожаемым участком по—прежнему является Смоленск, поэтому старалось придержать здесь и танковые дивизии Гудериана.

27 июля фон Бок вызвал всех командующих армиями и группами армий в Борисов, чтобы согласовать дальнейшие действия со своими подчиненными и услышать доклады о положении войск. Гудериан ожидал, что после захвата Рославля он получит приказ о наступлении на Москву или хотя бы на Брянск, но был разочарован: Гитлер ориентировал 2–ю полевую армию и 2–ю танковую группу наступать на Гомель.

Такая ориентировка была непонятна многим генералам, им по сути предлагалось заниматься ликвидацией живой силы окруженных русских армий, а не двигаться вперед к намеченной цели. В таком случае русские выигрывали время, создавали в тылу новые линии обороны, что отодвигало сроки завершения военной кампании.

Но какие бы решения ни принимал Гитлер, какие бы приказы ни писало командование сухопутных сил, Гудериан стремился завершить оперативную цель № 1 — захватить Рославль, важный стратегический пункт, узел железных и шоссейных дорог. Стараясь убедить в этом фон Бока, он настаивал подчинить ему дополнительно два моторизованных корпуса — 7–й и 9–й, а соединениями 20–го моторизованного корпуса предлагал заменить нуждающиеся в отдыхе свои дивизии.

Фельдмаршал фон Бок согласился с доводами генерала, разрешил укрепить его войска, даже способствовал созданию из 2–й танковой группы «армейской группы Гудериана».

Наступление на Рославль началось 1 августа. Прежде чем начать штурм города, немцы обрушили на него бомбовые удары. Один за другим поднимались самолеты с Шанталовского аэродрома, захваченного накануне. Затем начался артиллерийский налет, с его прекращением в бой пошла пехота, поддерживаемая большим количеством танков.

Почти три дня город сопротивлялся. Однако гитлеровцам удалось захватить неразрушенными мосты через Остер. Почему их не взорвали? Видимо, все так же, как и в Смоленске, действовал приказ командования Западного фронта не взрывать мосты до последней минуты. Эти минуты и стали роковыми для защитников.

3 августа фашистские танки нанесли удар по войскам 28–й армии генерал—лейтенанта В.Я. Качалова. Остатки 145–й стрелковой дивизии генерал—майора А.А. Вольхина, бывшего в это время комендантом Рославля, вынуждены были оставить город.

О Рославльском сражении написано немало. Богатый материал собран и в историко—краеведческих музеях Рославля, Починка, Стодолища, других городов и поселков. В отдельных местных изданиях опубликованы документы и о действиях группы под командованием генерала Качалова: «Под его командованием 104–я танковая, 145–я и 149–я стрелковые дивизии в июле—августе 1941 года вели героические бои в районе деревень Новины, Печкуры, Старинка, Заболотовка, Борисковичи Починковского района против моторизованных и танковых дивизий фашистского генерала Гудериана. Эти деревни находятся в районе реки Стометь, недалеко от станции Васьково. 4 августа 1941 года в одном из боев у деревни Старинки В.Я. Качалов пал смертью храбрых. На его могиле в поселке Стодолище установлен бюст. А на Рославльском шоссе, вблизи поселка, на высоком постаменте стоит танк «Т–34» в память о подвигах группы генерала В.Я. Качалова».[28]

Но самое удивительное, что генерала Качалова, как и командующего 12–й армией генерал—лейтенанта Понеделина и командира 13–го стрелкового корпуса генерал—майора Кириллова, долгое время считали предателем и трусом. Ставка Главнокомандования даже издала 16 августа 1941 года приказ, в котором объявлялось, что генералы Качалов, Понеделин и Кириллов дезертировали из армии, сдались в плен врагу, стало быть, их семьи «подлежали аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину».

Гудериану же пока не приходилось печалиться, он был доволен ходом военных действий в районе реки Остер. В мемуарах написал: «Главный объект нашего наступления — Рославль — был захвачен!»

С легкой душой генерал отправился все в тот же Борисов, в штаб группы армии «Центр», на совещание с участием Гитлера. Совещание состоялось 4 августа. Кроме Гитлера, на нем присутствовали его адъютант полковник Шмундт, представитель оперативного отдела полковник Хойзингер, фельдмаршал фон Бок, генералы Гудериан, Готт и другие.

Гитлеру не терпелось узнать мнение генералов о дальнейших планах наступления. Все горой стояли за то, чтобы продолжать поход на Москву, уверяя фюрера, что силы у них еще есть, что успеха можно добиться в самое ближайшее время.

Но у Гитлера были другие планы. Он решил начать наступление на Украине, где группа армий «Юг» тоже добилась определенных успехов, к тому же сырьевые ресурсы будут крайне необходимы при наступлении на Москву. А их можно взять только на Украине, да и Крым предстояло обезвредить. По мнению фюрера, он являлся «авианосцем Советского Союза, откуда ведутся налеты на нефтепромыслы Румынии».

Гудериан все же рассчитывал на то, что Гитлер передумает и наступление на Москву состоится. Ведь от Рославля, где сосредоточены были его основные силы, до Москвы оставалось всего около 500 километров. Однако эту надежду пришлось похоронить сразу же после совещания.

Сожалений по этому поводу было предостаточно. 13 августа Гудериан выехал на линию фронта, проходящую по реке Десна. Рядом — Московское шоссе. Как хотелось бросить по нему бронированную армаду на восток! «С болью в сердце я наблюдал, — писал он, — как войска в полной уверенности в том, что в ближайшее время они будут наступать на русскую столицу, уже заготовили дорожные щиты и указатели с надписями «На Москву». Солдаты 157–й пехотной дивизии, с которыми мне приходилось беседовать при моем посещении передовой линии, только и говорили о возобновлении в ближайшем будущем наступления на восток».[29]

Наступление же на Украину не сулило быстрой победы. Это понимали и в ОКХ и нижестоящих штабах, понимали и то, что бои за Киев неизбежно приведут к зимней кампании со всеми вытекающими отсюда проблемами. Пытаясь как—то повлиять на настроение Гитлера, Гудериан отправился в ставку. Командующий сухопутными силами фельдмаршал фон Браухич рекомендовал ни в коем случае не говорить фюреру о своих планах наступления на Москву, дескать, есть общий план наступления на Украину, его и надо выполнять.

В разговоре, однако, Гитлер затронул вопрос о наступлении на Москву, выясняя боеспособность танковой группы войск Гудериана. Генерал сразу же ухватился за возможность объяснить фюреру целесообразность продолжения такого наступления, мотивируя тем, что советские войска за последнее время значительно ослаблены, они понесли огромные потери и вряд ли окажут серьезное сопротивление. «Я обрисовал ему (Гитлеру. — В.П.) географическое положение столицы России, — отмечал Гудериан, — которая в значительной степени отличается от других столиц, например, Парижа, и является центром путей сообщения и связи, политическим и важнейшим промышленным центром страны; захват Москвы очень сильно повлияет на моральный дух русского народа, а также на весь мир. Я обратил его внимание на то, что войска настроены наступать на Москву и что все приготовления в этом направлении встречаются с большим восторгом».[30]

Убедить Гитлера не удалось, восторги так и остались восторгами.

В планах Гудериана был свой резон. Его и Готта танковые и моторизованные дивизии еще обладали большой пробивной способностью, они могли бы доставить немало неприятностей советским войскам при движении на Москву. Свою боеспособность они доказали в боях на Украине.

Повернув свои войска с Остера и Десны к югу, ломая сопротивление разрозненных советских армий, Гудериан прошелся по Брянщине и северным районам Украины. Ему удалось захватить ряд городов — Нежин, Конотоп, Путивль, Ромны. Во второй половине сентября 1941 года под ударами главных сил группы армий «Юг» пал Киев.

Причины неудач советских войск под Киевом анализировались многими военными специалистами и политическими деятелями, но в каком бы контексте ни рассматривался этот вопрос, ошибки Ставки Верховного Главнокомандования, допущенные в период боев за украинскую столицу, просматривались со всей очевидностью, что привело к трагедии, так называемому киевскому «котлу».

Ставка переоценила возможности только что созданного Брянского фронта. 2 сентября командующему фронтом А.И. Еременко была поставлена задача: «Гудериан и вся его группа должны быть разбиты вдребезги. Пока это не сделано, все ваши заверения об успехах не имеют никакой цены. Ждем ваших сообщений о разгроме группы Гудериана».[31]

Гудериан нашел слабое место в обороне 21–й армии и основных сил Юго—Западного фронта и бросил в прорыв свои танковые и моторизованные соединения. Сюда же хлынули и правофланговые соединения 2–й полевой немецкой армии. Таким образом создавалась угроза Чернигову и всему тылу 5–й армии М.И. Потапова.

Военный совет Юго—Западного фронта требовал от Потапова удержать Чернигов, как всегда, удержать любой ценой. Но цена эта оказалась опять же слишком дорогой. Его армия была разбита, сам командарм оказался в плену. Разбита была и 40–я армия К.П. Подласа.

Пленного Потапова допрашивал Гудериан, задав всего лишь два вопроса. Первый: «Когда вы заметили у себя в тылу приближение моих танков?» Ответ: «Приблизительно 8 сентября». Второй: «Почему вы после этого не оставили Киев?» Ответ: «Мы получили приказ фронта оставить Киев и отойти на восток и уже были готовы к отходу, но затем последовал другой приказ, отменивший предыдущий и требовавший оборонять Киев до конца».

Вывод Гудериана: «Выполнение этого контрприказа и привело к уничтожению всей Киевской группы русских войск. В то время мы были чрезвычайно удивлены такими действиями русского командования».

Надо полагать, что комментарии тут излишни.

Успехи группы войск Гудериана на Юго—Западном и Брянском фронтах не радовали самого командующего. Он видел, что ударная сила его танковых и моторизованных соединений таяла на глазах, к тому же было упущено время, чтобы идти на Москву. Он пишет: «Бои за Киев, несомненно, означали собой крупный тактический успех. Однако вопрос в том, имел ли этот тактический успех также и крупное стратегическое значение, остается под сомнением. Теперь все зависело от того, удастся ли немцам добиться решающих результатов еще до наступления зимы, пожалуй, даже до наступления периода осенней распутицы. Правда, планируемое наступление с целью зажать Ленинград в более тесное кольцо было уже приостановлено. Главное командование сухопутных войск ожидало, что на юге противник уже не в состоянии будет организовать сильную и стойкую оборону против войск группы армий «Юг»; оно хотело, чтобы группа армий «Юг» еще до наступления зимы овладела Донбассом и вышла на рубеж реки Дон.

Однако главный удар должна была нанести усиленная группа армий «Центр» в направлении на Москву. Осталось ли для этого необходимое время?»[32]

Таким образом, мы видим, Гудериан был, вне всякого сомнения, дальновидным человеком. Время действительно играло на руку немцам. Последовавшие затем бои на орловско—курском и брянском направлениях позволили войскам вермахта продвинуться вперед к намеченной цели. 3 октября немцы захватили Орел, к концу месяца — Брянск и Вязьму. Это был опять же только тактический успех. Сумеет ли группа армий «Центр» превратить тактический успех в оперативный? Бои под Тулой показали, что Гудериан исчерпал свои силы.

Новый приказ Гитлера на период осеннего наступления, ставивший задачу перед 2–й танковой армией (танковая группа Гудериана была преобразована во 2–ю танковую армию) овладеть не только Москвой, но и городом Горьким (Нижним Новгородом), был не только нереальным, а и абсурдным, скорее из области фантастики.

На большие усилия Гудериан уже не был способен. Это чувствуется в его письме к жене, направленном в Берлин 17 ноября 1941 года:

«Мы приближаемся к нашей конечной цели очень медленно в условиях ледяного холода и в исключительно плохих условиях для размещения наших несчастных солдат. С каждым днем увеличиваются трудности снабжения, осуществляемого по железным дорогам. Именно трудности снабжения являются главной причиной всех наших бедствий, ибо без горючего наши автомашины не могут передвигаться. Если бы не эти трудности, мы были бы значительно ближе к своей цели. И тем не менее наши храбрые войска одерживают одну победу за другой, преодолевая с удивительным терпением все трудности. Мы должны быть благодарны за то, что наши люди являются такими хорошими солдатами».[33]

Пожалуй, ни один документ не раскрывает так душевное состояние Гейнца Гудериана, оказавшегося в подмосковных снегах зимой 1941 года, как письма домой самому близкому человеку. В них отчетливо просматривается трагедия в общем—то неглупого человека, втянутого во вселенскую авантюру психопатом по имени Гитлер, возомнившим себя едва ли не земным богом.

Было бы, конечно, интересно воспользоваться письмами генерала и к своим сыновьям (они наверняка сохранились), но, к сожалению, автор не располагает ими, хотя и делал попытку заполучить их через германское посольство в Киеве. 5 февраля 1999 года атташе А. Зейферт ответил коротким письмом в несколько строк: «Посольство должно сообщить вам о том, что оно не в состоянии выполнить вашу просьбу».

Так что приходится довольствоваться тем, что имеем. Надежды на изменение положения под Москвой практически не было никакой, ничего не оставалось делать, как принимать ординарное решение о прекращении наступления. Доложив об этом командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу фон Боку и шеф—адъютанту Гитлера Шмундту, Гудериан 10 декабря пишет очередное письмо жене, изливая свою душу: «…У нас недооценили силы противника, размеры его территории и суровость климата, и за это приходится теперь расплачиваться… Хорошо еще, что я 5 декабря самостоятельно принял решение о прекращении наступления, ибо в противном случае катастрофа была бы неминуемой».[34]

Новое наступление на Москву, предпринятое группой армий «Центр», выдохлось, советская столица оставалась неприступной. Разгневанный Гитлер снял со своих постов многих военачальников, в том числе и фельдмаршала фон Бока, назначив на его место фельдмаршала фон Клюге.

20 декабря Гудериан был вызван к Гитлеру и имел с ним пятичасовую беседу. Убедить фюрера в правильности принятого решения о приостановлении наступления и отводе войск в район рек Зуша и Ока командующему 2–й танковой армией не удалось, несмотря на, казалось бы, достаточно аргументированные доводы, главный из которых заключался в том, что наступление в зимних условиях привело бы к напрасной гибели личного состава армии, потерям, ничем не оправданным.

Парируя этот довод, Гитлер разразился напыщенной тирадой: «Вы полагаете, что гренадеры Фридриха Великого умирали с большой охотой? Они тоже хотели жить, тем не менее король был вправе требовать от каждого немецкого солдата его жизни. Я также считаю себя вправе требовать от каждого немецкого солдата, чтобы он жертвовал своей жизнью».

Гудериан не сдавался: «Каждый немецкий солдат знает, что во время войны он обязан жертвовать своей жизнью для своей родины, и наши солдаты на практике доказали, что они к этому готовы, однако такие жертвы нужно требовать от своих солдат лишь тогда, когда это оправдывается необходимостью. Полученные мною указания неизбежно приведут к таким потерям, которые никак не могут быть оправданы требованиями обстановки. Лишь на предлагаемом мною рубеже рек Зуша, Ока войска найдут оборудованные еще осенью позиции, где можно найти защиту от зимнего холода. Я прошу обратить внимание на тот факт, что большую часть наших потерь мы несем не от противника, а в результате исключительного холода и что потери от обморожения вдвое превышают потери от огня противника. Тот, кто сам побывал в госпиталях, где находятся обмороженные, отлично знает, что это означает».[35]

Дальше разговор шел на повышенных тонах и касался в основном фронтовых проблем — отсутствия теплого обмундирования, плохого продовольственного снабжения и снабжения горючим, запчастями, несвоевременным пополнением армии новой бронетехникой и автотранспортом.

Гудериан понял, что Гитлер не имеет ни малейшего представления о положении на фронте, и дальнейшая беседа не имела смысла. Ни с чем пришлось возвращаться в Орел. Тем временем советские войска перешли в контрнаступление и начали теснить немцев в районе Ливен, Черни, Белова, Тупы. 25 декабря едва не была разгромлена одна из мотодивизий Гудериана, попавшая в окружение у Черни. Фон Клюге обвинил командующего в том, что тот задержал приказ об отводе войск, и сообщил об этом Гитлеру.

Дело приняло серьезный оборот. 26 декабря Гитлер подписал приказ об отстранении Гудериана от командования 2–й танковой армией и отправил его в отставку.

В этот день Гудериан простился с армией, написал приказ, который, как мне кажется, характеризует его как человека и военачальника:

«Солдаты 2–й танковой армии!

Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами освободил меня с сегодняшнего дня от командования.

Прощаясь с вами, я продолжаю помнить о шести месяцах нашей совместной борьбы за величие нашей страны и победу нашего оружия и с глубоким уважением помню обо всех тех, кто отдал свою кровь и свою жизнь за Германию. Вас, мои дорогие боевые друзья, я от глубины души благодарю за все ваше доверие, преданность и чувство настоящего товарищества, которое вы неоднократно проявляли в течение этого продолжительного периода. Мы были с вами тесно связаны как в дни горя, так и в дни радости, и для меня было самой большой радостью заботиться о вас и за вас заступаться.

Счастливо оставаться!

Я уверен в том, что вы, так же как и до сих пор, будете храбро сражаться и победите, несмотря на трудности зимы и превосходство противника. Я мысленно буду с вами на вашем трудном пути. Вы идете по этому пути за Германию! Хайль Гитлер!

Гудериан».[36]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.