Что находится в центре мира?

Что находится в центре мира?

Среди емких древних метафор сознания не последнее место занимает лабиринт, образ которого в истории культуры понимался и как модель человека, и даже как образ мира, imago mundi. Этот древний архетип порой «просвечивает» и в современной литературе. Так, в новелле Борхеса «Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте», герой, наказанный провидением за гордыню, сбежавший от мира и воздвигший на горе алый лабиринт, чтобы в нем навеки скрыться, говорит: «Не сооружай свой лабиринт на высоком берегу. Его не стоит воздвигать, потому что вселенная – лабиринт уже существующий». В другой новелле, «Сад расходящихся тропок», есть еще более выразительный пассаж: «Я подумал о лабиринте лабиринтов, о петляющем и растущем лабиринте, который охватывал бы прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещал всю вселенную… Потеряв ощущение времени, я почувствовал себя самим сознанием мира».

В графическом смысле лабиринт как архетип-первоформа – один из самых сложных и запутанных знаков, все линии которого сходятся в центре, двояко передавая идею вечного движения к этому центру – и как сворачивание бесконечности в точку, и как разворачивание точки в бесконечность. С глубокой древности известны лабиринты-посвящения и лабиринты-смерти, когда само прохождение лабиринта становилось инициацией, символической прогулкой в загробный мир и обратно, когда сам сценарий движения задавал направление к центру, и там происходил поединок со злом, Минотавром, драконом или иным существом, что символически знаменовало умирание и новое рождение, за которым следовало возвращение назад, и при этом само движение по лабиринту изменяло человека. Таким образом, лабиринт с древности воспринимался как сложный и очень емкий сакральный мотив, символизирующий, с одной стороны, центр мира, а с другой – поиск этого центра.

Илл. 57. Мандала Дургатипаришодхана

Но что же такое центр мира? Для древнего, а также для традиционного мифологического мышления это – некое особое символическое место, где происходит акт творения мира, и из него, как из невидимого источника, изливается поток жизни, зарождаются и набирают силу космические ритмы, а потому центр мира обладает максимальной, наивысшей сакральностью, и значит, ценностно он предельно значим и в индивидуальном варианте. «Я чувствовал, что стою в центре космоса», – сказал дзэнский мастер Сасаки, процитированный в предыдущей главе. Весь космогонический процесс, который воспроизводится во многих индуистских ритуалах, можно условно и обобщенно структурировать в виде двух главных актов: во-первых, появление точки-центра в некоем гомогенном докосмическом пространстве и, во-вторых, дальнейшее разворачивание ее в систему основных космических объектов, так как мир, первостихии, материал творения в свернутом виде в ней уже присутствуют, и их нужно только освободить.

Этот архаический мифологический смысл центра мира в том или ином воплощении сохранился во многих религиях Востока, в том числе и в индуизме: он запечатлел важнейшую для них идею повторения изначальной иерофании. Именно в том особом месте, которое воспринимается как центр мира, некогда было освящено и преобразовано данное пространство-время, и потому именно в нем, как нигде, можно гарантированно приобщиться к сакральному.

В индуизме, как и в других индийских религиях, обнаруживается связь между понятиями центра мира и абсолютной реальности, с которыми иногда объединяется и идея первочеловека, раскрывая таким образом смысл сотворения его как микрокосма. Тем самым утверждается важная для всех религий идея: спасение или освобождение возможно лишь благодаря возвращению к «центру», как это произошло, например, через страсти Христовы, когда Иисус, находясь в центре бытия, искупил своей кровью грехи рода человеческого. Таким образом, по мифологическим воззрениям, унаследованным индуизмом, организованный мир состоит из такого пространства, на разных полюсах которого находятся небесный свод с богами и небожителями и земля с людьми и всем, что на ней существует, а между ними через центр – некое сакральное место – осуществляется постоянная связь. Изначальное создание земной опоры и расширение пространства, пригодного для жизни, наличие структурированного пространства само по себе является важной характеристикой организованного мира; оно необходимо для полнокровного существования этого мира, и оно начинается в его центре, и только в нем.

Таким бесспорным центром является для приверженцев индуизма прежде всего храм, дом божества, зримое воплощение метафоры лабиринта, которая поможет понять его мистическое содержание. В индуистском храме все – от ритуала его возведения до глубокого и выразительного символизма – задает маршрут путешествия по глубинным лабиринтам психики и ведет от края, периферии, то есть от суетной повседневности, к центру, то есть к сокровенному, к истине, или, иначе говоря, от внешнего к внутреннему. Это – то особое пространство, где божественное присутствие имеет невозможную для других мест полноту и где происходит встреча человека со священным, с богом. Разумеется, чище и чаще всего это случается в душе, в сердце, но и в земном ландшафте всегда находились места для подобных «свиданий».

Как правило, понятие сакрального пространства в индуизме связывается с определенными интуициями мест, которые становятся средоточием священной силы и дают возможность человеку к ней приобщиться. Как сказал Ги де Мопассан, «храм – это дань неведомому». Так повелось издревле: скалы, пещеры, урочища, деревья особой формы, водные источники, камни и другие природные объекты наделялись особой энергией и становились местами для совершения ритуальных таинств еще у первобытных племен. Позже, с зарождением цивилизаций, государств и религий каждая из них стала выделять особое пространство человеческого опыта, в котором, как предполагается, боги и люди должны встречаться и вступать в общение. Святилища, алтари, жертвенные площадки, как и храмы, всегда считались в Индии зоной повышенной сакральности; некоторые социальные правила и запреты становились там неактуальными. Эти представления отражают важные пространственные дефиниции ритуальной жизни, которые не только сознавались здесь с древности, но и были предметом самостоятельной рефлексии. Пространственный аспект индуизма, деша-дхарама, был всегда связан с локальными предпочтениями и конкретными ландшафтными ориентациями, имеющими неоспоримую эмоциональную окраску: места могли быть знакомыми, своими, освоенными и незнакомыми, чужими, неосвоенными, могли восприниматься как дружественные к человеку и как враждебные.

Совершение обрядов именно в таких местах обещает гарантированные благие результаты и даже просто пребывание в них сулит приобщение к благодати и увеличивает религиозные заслуги. Людям при этом отводятся специфические роли: жреца, пророка, мистика, шамана, паломника, прихожанина и т. п. Они совершают предписанные ритуальные действия и многообразные культовые процедуры, часто следуя при этом правилам символического поведения и ожидая от богов или ответного дара, или устранения ритуальной нечистоты, или нисхождения благодати.

Индуизм за длительную историю своего существования «накопил» самые разные варианты воплощений сакрального пространства – от предельно конкретных природных объектов, например камня, дерева, утеса, дупла особой формы в разных народных формах религии, до не привязанного к какому-либо месту, как в откровениях Дж. Кришнамурти, по мнению которого сакральное вообще атрибутов не имеет: «Камень в храме, икона или изображение бога в церкви, символ не священны. Человек называет их священными, чем-то святым, достойным поклонения, исходя из сложных потребностей, страхов, желаний. Это „священное" все еще в поле мысли, оно создано ею, а в мысли нет ничего нового или святого. Мысль может сотворить хитросплетение систем, догм, верований и образов, символов; ее проекции не более святы, чем чертежи дома или проект нового самолета. Все это внутри границ мысли, и нет в этом ничего святого или мистического. Мысль – материя, и ее можно превратить во что угодно, уродливое-прекрасное.

Но есть святость, которая не от мысли и не от чувства, оживленного мыслью. Она не распознаваема мыслью и не может быть использована мыслью. Мысль не может ее выразить. И тем не менее, существует святость, не затронутая символом или словом. Она непередаваема. Она – факт. Факт нужно видеть, и это видение происходит не через слово… Само видение – вне времени и пространства».

Однако самые распространенные варианты таких сакральных мест – алтарь и храм. В прошлом как сакрально однотипные с ними структуры воспринимались также царский дворец, дом, город (в древности в большей степени, сейчас – в меньшей; об этом пойдет речь в последней части книги). В своем мифологическом истоке они восходили к той изначальной жертве Пуруши, из которой некогда возник мир.

По всей вероятности, храмы в Индии появились довольно поздно. Вопрос о существовании храмов в городах протоиндийской цивилизации все еще остается дискуссионным. Что же касается древних ариев, то они храмов не строили, а жертвоприношения совершали на специально устроенных жертвенных площадках, ягашала, и алтарях, веди, причем церемония их сооружения нередко была необычайно сложной и сама по себе составляла длительный и важный ритуал, который регламентировался целым рядом строгих правил, изложенных в шульба-сутрах (шульба буквально «веревка, канат, струна», то есть сборники правил по измерениям с помощью веревки).

Исследователь ведийских гимнов Л. Рену попытался по описаниям текстов воссоздать план жертвенной площадки, которая обычно представляла собой участок земли, либо плотно утрамбованный, либо выстланный травой или вымощенный кирпичом. Любопытно, что сравнение этого плана с планом позднейших индуистских храмов обнаруживает общие принципы их построения, планировки и сходство главных конструктивных особенностей. Это позволяет предположить, что эволюция культовых сооружений в индуизме шла по линии постепенного усложнения конструкции алтаря и превращения его в храм.

Как и в других религиях, для строительства индуистских храмов всегда выбирались особые места, отмеченные благодатью. Считалось, что образцы храмов, городов, алтарей и других сооружений создавались еще в мифические времена, а люди потом должны были воспроизвести их так, чтобы земной двойник соответствовал небесному, и потому с древности верили, что храмы следуют идеальному прототипу – мифическому образу мировой горы, который мыслится как реальный. Гора же воплощает собой важнейший образ центра мира, его середины, то есть самого лучшего, благостного пространства, а значит, и времени. Это – то священное место, где происходит встреча Неба и Земли. Выше уже говорилось, что в индийских мифах накопилось обширное «досье» на всевозможные мировые горы, среди которых лидирует гора Меру. От мифологического образа горы и протягиваются нити в сакральную архитектуру: храмы индуизма часто находятся на горе или повторяют ее форму. Индуистский храм и в самом деле часто напоминает крутую пирамиду или гору, сложно и обильно изукрашенную скульптурами и барельефами, а его внутренние помещения с плоскими перекрытиями вызывают ассоциации с пещерами.

Первые индуистские храмы начали строить, по-видимому, в III–II вв. до н. э.; до нас дошли только их развалины. Тогда же зодчие и скульпторы, не жалея сил, вырубали храмы в монолитных скалах и пещерах, украшая скульптурными фризами их открытые поверхности. Обычно храмы высекали в очень твердых породах камня, сохраняя три основных части: святилище (гарбхагриха), главное помещение для молящихся (мандапам) и входное помещение, напоминающее притвор в христианских храмах (антарала). Традиция пещерного зодчества, то есть не структурного, а негативного вида монолитной архитектуры, сложилась, скорее всего, за много веков до нашей эры. Ярким примером ее являются индийские пещерные храмы (чайтьи), которые начали распространяться со II века до н. э. в связи с утверждением буддизма в западной части страны (штат Махараштра) – в Бхадже, Кондане, Питалкхоре, Аджанте, Насике, Карле и в других местах: в ту пору он занимал господствующее положение в религиозной жизни Индии. Происходящие от скромных пещер буддийских отшельников, пещерные храмы постепенно превращались в великолепные, впечатляющие сооружения. Одно время они были основным видом индийского культового зодчества.

Самыми древними и красивыми памятниками такой религиозной архитектуры считаются пещерные храмы Аджанты, которым более двух тысяч лет. Поблизости находится другая группа храмов, Эллора: более трех десятков пещер, вырубленных в покатом склоне низкого холма. Здесь соседствовали буддийские, джайнские и индуистские святилища, и порой буддийские символы, индусские боги, джайнские проповедники, духи древних племенных верований образуют причудливые композиции с изображениями слонов, принцев и прекрасных женщин в эротических позах. Одно из самых известных сооружений Эллоры – храм Кайласанатхи, целиком высеченный из одной скалы, вместе с воротами, двором, павильоном, вестибюлем, залом для молящихся, святилищем и башней. Он появился уже на закате эры пещерных храмов в конце VIII в. и соединил в своем облике храм пещерный и наземный.

Начиная с XII в. в результате мусульманских завоеваний и бесконечных войн в Северной Индии не только не строились новые индуистские храмы, но и разрушались уже существующие. Их живописные развалины и сейчас возвышаются на холмах или скрываются в тени деревьев. И хотя их слава целиком принадлежит далекому прошлому, они до сих пор остаются знаменитыми как места паломничеств.

Говоря обобщенно, можно выделить два ведущих стиля в индийской храмовой архитектуре, различающихся в основном формой башни-перекрытия, называемой шикхара. На севере страны отдавали предпочтение башне гладкой пирамидальной формы с округлой вершиной, увенчанной острым шпилем – калаша, укрепленном на плоском каменном диске – амалака. В южноиндийской храмовой архитектуре утвердилась так называемая дравида-шикхара: она вздымается кверху как ступенчатая пирамида. С X по XIII вв. архитектура храмов еще боле усложнилась. Именно тогда был построен величественный храм Шивы в Танджавуре, на юге Индии, знаменитые храмы Кхаджурахо в Центральной Индии, Конарак на востоке и другие.

При династии Хойсалов (XI–XV вв.) индуистские зодчие, строившие храмы на юге, в нынешнем штате Карнатак, попытались соединить южный и северный стили, воздвигая колоколообразные башни над святилищем. Видимо, истинным взлетом индуистского зодчества был легендарный город Виджаянагар (XVI в.): все сооружение так гармонично вписано в пейзаж, изобилующий скалами и валунами, что порой невозможно отличить творения рук человеческих от сотворенного природой. Те, кто видел эти сооружения в дни славы империи Виджаянагар, оставили восторженные воспоминания.

Необычайно богата храмами и современная Индия. Стандартный тип современного индуистского храма существует примерно с VI в.: в плане они в основном повторяют пещерные, существование которых в Индии к этому времени насчитывало сотни лет и сооружение которых прекратилось примерно к VII–VIII вв.; тогда же началось строительство наземных храмов. В Северной Индии древних индуистских храмов сохранилось сравнительно немного. Что же касается Южной Индии, цитадели индуистской ортодоксии, то она являет собой настоящий музей древнего храмового зодчества. Обилие разнообразных святилищ здесь просто поражает: каждая, даже небольшая, деревенька имеет свое святилище, алтари, храм; в селениях покрупнее непременно будет не один храм; а о городах и говорить нечего. Почти с каждым храмом связана какая-нибудь легенда, и часто даже не одна. Так, храм Брихадешвар в Танджавуре, на юге Индии прочно связан с именем царя из династии Чолов Раджараджи, правившего с 985 по 1014 гг. Он прославился многими деяниями и добродетелями; знаменит был и своей бесконечной набожностью, о чем вот уже не один век свидетельствуют устремленные в небо храмы, построенные во славу веры по его повелению.

Илл. 61, 62. Эллора (штат Махараштра, V–IX вв.) знаменита своими 33 пещерными святилищами и храмом Кайласанатха, крупнейшим скальным монолитом, посвященным Шиве как владыке горы Кайласы

Илл. 63. Храмовый комплекс в городе Чидамбарам, посвященный Шиве Натарадже. X–XIII вв. Виден храмовый пруд с северной башней гопурам за ним. Справа от пруда главный храм комплекса

Гигантские размеры храма Брихадешвар, по одной из версий легенды, объясняются тем, что царь хотел в величии храма отразить ни с чем не сравнимое огромное значение религии для человека. По другой версии, царь страдал от черной проказы, и его духовный наставник поведал ему, что болезнь – результат проклятия: царь вызвал на себя гнев богов во время охоты. И вот теперь, чтобы избавиться от болезни, он должен возвести храм в честь Шивы, демонстрирующий величие Бога, а в его святилище установить лингам, который следует сделать из камня, взятого в русле далекой реки.

Илл. 65. Храмовый комплекс Кхаджурахо. Храм Кандарьямахадэвы (Шивы), 1017–1029 гг. Самая высокая башня (шикхара) расположена над гарбха-грихой (святилищем). Остальные три башенки спускаются наподобие лестницы, обозначая различные части храма: центральный зал (махамандапа) и два входных; зала (ардхамандапа)

Илл. 66. Храм Виттхаласвамина в Хампи, VII в. Некоторые храмы воспринимаются не только как дом бога, но и как его колесница, в форме которой они и построены

Царь так и поступил. В легенде утверждается, что, когда каменотесы подняли со дна реки лингам, он стал расти на глазах и рос до тех пор, пока не превратился в большой столб высотой около пяти метров. По преданию, храм, в котором должен был стоять этот чудесный лингам, построили на том самом месте, где некогда предавался созерцанию один из великих отшельников.

Строили храм 12 лет. После того, как он был возведен и освещен, царь омылся в священном храмовом пруду и избавился от своего недуга. Такова легенда. Можно сомневаться, соответствует она действительности или нет, но, так или иначе, храмы, построенные при царях династии Чолов, относят к числу шедевров южноиндийской архитектуры. Как писал Фергюссон, «мастера эпохи Чолов планировали гигантские постройки, но при этом шлифовали их, как драгоценные камни».

Строительство любого храма обычно начинали с выбора места и освящения пространства; иногда для этой цели высевали семена и по всходам судили о присутствующих здесь силах плодородия. Обычно индуистский храм в плане представляет собой мандалу – символическую диаграмму мира; строительство храма обычно и начиналось с ее создания, так как она – предельное выражение соединения микро– и макрокосма, и именно этот ее глубинный смысл присутствует в облике индуистского храма. Мандала также воплощала пропорции будущего храма и связывала его с определенным космическим циклом. Она с самого начала задавала процессу строительства космогоническую направленность, а храму – пространственно-временную определенность. Храм воздвигался – в ритуальном смысле – так же, как некогда утверждалась земная твердь посреди изначальных вод хаоса, и символическим напоминанием об этом, как правило, служит храмовый пруд или иной водоем, где совершаются ритуальные омовения. Таким образом, каждый храм в конечном итоге может рассматриваться как модель мира, а храмовое пространство, отделенное от остального мира оградой, с самого начала строительства выделяется как участок идеального космоса, насыщенный особой магической силой.

На символизме мандалы стоит остановиться немного подробнее; он лежит в основе многих религиозных проявлений индуизма и не случайно привлекает внимание многих западных ученых. Вот что писал о психологическом смысле мандалы, например, К.-Г. Юнг: «Только постепенно я понял, что есть мандала на самом деле: „Формирование, Трансформация, вечное воссоздание Вечного Ума". Это и есть self, целостность личности, которая, правильно развиваясь, всегда гармонична и которая не выносит самообмана… Self, думал я, подобна монаде, которой я сам являюсь и которая есть мой мир. Мандала представляет эту монаду и соответствует микрокосму нашей психики».

Однако вернемся к строительству храма. Символическое значение имеют и материалы, из которых он строится. Так, обожженный кирпич, при изготовлении и закладке которого читаются мантры, связывается с важнейшими стихиями, огнем и землей, пропитанной к тому же сакральной речью. Мифопоэтические ассоциации отсылают нас к тому холму, который плавал посреди изначального океана, символически представленного храмовым прудом, и который в результате космогонического акта превратился в земную твердь, опору, символом которой и одновременно важным знаковым комплексом служит мировая гора. Сходные представления воплощены и в дереве, так называемом стхала-врикша, обычно оно растет при каждом храме и является как бы живым напоминанием о древе мира, зримо пронизывая все три сферы мироздания и осуществляя их сквозную связь. Таким образом, храм в целом передает космологическую модель вселенной и природу-пракрити во всей совокупности ее элементов.

Сердцем и центром всей храмовой композиции служит святилище гарбхагриха, где находится изображение божества или его символ. Над святилищем «живущего» в храме бога надстраивается башня, которая символически повторяет мировую гору, скрывающую внутри, в пещере, божественную тайну. Известны также храмы-колесницы, называемые «ратха»: они выглядят и воспринимаются как колесница божества, как, например, храм бога солнца Сурьи в Конараке. В то же время храм ассоциируется и с возносящимся ввысь ритуальным огнем, который разожжен на алтаре-цоколе храма (его верхняя часть так и называется – веди или ведика).

Святилище может быть самостоятельным сооружением или связанным с другими помещениями, например с залом для верующих. В южноиндийских храмах вместе с основным святилищем есть и еще одно, предназначенное для его божественной супруги. Помимо этого, может быть и особый брачный зал – кальянамандапа; в особые праздничные дни в нем происходят торжественные ритуальные «встречи» бога и богини. Более сложные храмовые композиции строятся на примыкающих друг к другу архитектурных объемах. Важнейшие из них – павильоны, мандапа, которые служат разным целям: в них выставляют статуи божеств, совершают ритуалы, танцуют храмовые танцовщицы, размещаются паломники. Нередко храмовое сооружение представляет собой громадный комплекс из основного и дополнительных храмов и мандап, окруженных стенами с надвратными башнями – гопурами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.