ГЛАВА 2 ГОД 1938-й. Локальный «пробный» конфликт на границе. Озеро Хасан
ГЛАВА 2
ГОД 1938-й. Локальный «пробный» конфликт на границе. Озеро Хасан
Скоротечные события у ранее безвестного в истории приморского озера Хасан стали своеобразным послесловием оккупации Японией соседней Маньчжурии, которая завершилась к марту 1932 года. Захват северо-восточных провинций Китая был проведен японской армией после «серии» инсценировок. Французская журналистка Андре Виолис в своей книге «Япония и ее империя» так рассказывает о начале экспансии императорской армии в Маньчжурии:
«…Они (офицеры японской армии. — А.Ш.) ждут только предлога, чтобы вмешаться в дело, а найти предлог или спровоцировать его всегда легко».
Действительно, 18 сентября 1931 года две роты солдат регулярной армии маршала Чжан Сюэ-ляна (так, по крайней мере, уверяют японские офицеры) «забавлялись» в окрестностях Патаина близ Мукдена тем, что стали взрывать части железнодорожной линии. Японская железнодорожная охрана (на самом деле это были две роты солдат) пыталась помешать этой игре, из-за которой ночью железнодорожный состав сошел с рельсов. Завязывается перестрелка. Сотня китайских солдат из состава мукденского гарнизона спешит на помощь своим.
«Японская железнодорожная охрана» рассеивает их, преследует до казарм и, не задерживаясь там, захватывает арсенал, занимает весь Мукден и располагается там. Одновременно в 9 часов утра 19 сентября на мукденские казармы и местный военный аэродром обрушивается огонь японской артиллерии. Китайские войска гарнизона и охранная полиция численностью до 10 тысяч человек разбегаются. Летчики оставляют аэродром со сгоревшими самолетами и ангарами. Затем японцы (солдат было всего около 500 человек) объясняют, что они не тронутся с места.
Эти действия, означавшие дебют японского выступления в Маньчжурии, внешне явились неприятной неожиданностью для токийского правительства. «Виновником» виделся генерал-губернатор Кореи Угака и ротные пехотные офицеры, командование императорских войск в Маньчжурии.
На другой день Кабинет министров собирается на экстренное заседание. Барон Сидехара, с одобрения своих товарищей по кабинету, заявляет, что инцидент должен быть локализован и военные действия приостановлены.
Генеральный консул в Мукдене г. Хаяси получает поручение передать эти правительственные решения генералу Хондзе, главнокомандующему японскими войсками в Маньчжурии. Но генерал Хондзе уже получил от генерального штаба из Токио непосредственный и противоположный приказ, он отказывается принять Генерального консула.
Таким образом, разрыв между армией и правительством вступает в новый фазис. Начинается открытая борьба.
Кабинет министров решает, что армия, расположенная в Маньчжурии, не получит больше никаких подкреплений, но через несколько дней подкрепления посылаются, и военный министр заявляет, что только местные японские военные власти в Маньчжурии могут судить о том, нужны ли подкрепления или нет.
— Никаких наступлений, никаких сражений! — декретирует токийское правительство.
А спустя две недели японские войска уже сражаются на берегах реки Почни, и японские части наступают на Цицикар и занимают этот важный пункт. Перед этим, уже к 20 сентября, ими были захвачены все крупные города к северу от Мукдена, до реки Сунгари…
Не заботясь больше о токийском правительстве и даже устранив его представителя — генерального консула Хаяси, генерал Хондзе и его штаб, образованный из молодых, интеллигентных, энергичных и честолюбивых офицеров, начинает организовывать свою власть в занятых областях…»
На захваченной территории, чтобы как-то успокоить общественное мнение — прежде всего в собственной стране, было создано «свободное» марионеточное государство Маньчжоу-Го (Ман-джуго). На его престол японцы возвели Пу И — последнего отпрыска династии китайских (маньчжурских) императоров, которые лишились пекинского престола в 1911 году. Монарх Маньчжоу-Го был окружен чужеземными советниками и реальной властью не обладал. Он был не больше, чем «автомат и послушная игрушка в руках японцев».
Генерал Садао Араки, вступивший в должность военного министра, заявил, что первая линия обороны Японии должна быть вынесена в юго-восточный район Байкальского озера. Говоря об аннексии Маньчжурии (по этому случаю Лига Наций создала специальную следственную комиссию), генерал Араки неоднократно повторял, что японская армия никогда не оставит Маньчжурии и что она не допустит никакого вмешательства в свои действия.
Предшественник генерала Садао Араки на влиятельнейшем посту военного министра императорского правительства генерал Минами во всем отстаивал экспансионистские действия японской армии в Маньчжурии. Так, 5 августа 1931 года, выступая на собрании командиров дивизий сухопутной армии, Минами решительно атаковал предложения правительства, членом которого он являлся.
— Лица, стоящие вне армейских кругов, — сказал он, — не отдают себе достаточного отчета в жертвах, которые армия приносит. Они так же мало понимают сущность внутреннего положения Японии, как и ее международную ситуацию. В своем непонимании они увлекаются разоружительными тенденциями и отдают свои силы на служение пропаганде, которая вредна и опасна для интересов и армии, и страны в целом. На вас, командиров армейских дивизий, выпадает долг бороться против этого духа и пропагандировать подлинную правду среди офицерства и солдат, состоящих под вашей командой.
Тот же генерал Минами, будучи на посту военного министра, сформулировал роль императорской армии в «континентальной» политике Страны восходящего солнца. Речь, естественно, начиналась с Маньчжурии как составной, исторической части Китайской Республики. Генерал Минами так выразил свои экспансионистские идеи:
«Престиж Японии в Маньчжурии и Монголии близок к тому, чтобы исчезнуть одновременно с угасанием доблести дерзновенной энергии японского народа. Пусть каждый японский солдат отдаст себе отчет в значении маньчжурской проблемы для японского народа, и пусть каждый исполнит свой военный долг».
Предыстория захвата Японией северо-восточных провинций Китая (Маньчжурии) относится к 1927 году. Тогда в столице Страны восходящего солнца состоялось представительное совещание, которое выработало стратегическую линию геополитических устремлений империи на ближайшее и перспективное будущее. Итоговый документ токийского совещания получил название «Меморандум Танаки». В нем говорилось:
«Овладев всеми ресурсами Китая (под Китаем подразумевались еще и Маньчжурия с Внешней Монголией. — А.Ш.), мы перейдем к завоеванию Индии, стран южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы».
Еще до полной оккупации Северо-Восточного Китая (Маньчжурии) японским Генеральным штабом в конце сентября 1931 года был разработан документ, получивший название «Основные положения оперативного плана войны против России». Среди прочего, этот документ предусматривал «выдвижение японских войск к востоку от Большого Хингана и быстрый разгром главных сил Красной Армии». После этого предусматривался захват Северной Маньчжурии и советского Приморья.
В мае 1933 года военный министр Садао Араки, выступая перед губернаторами страны, заявил: «Япония должна неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо обеспечить себя путем военного захвата территории Приморья, Забайкалья и Сибири».
Японцы «обустраивали» Маньчжурию в военном отношении, как принято говорить, капитально. За два года было построено свыше 1000 км железных дорог и проложено 2000 км шоссейных дорог. Большинство из них имели направление к дальневосточным границам СССР или шли вдоль нее. Далеко не все эти пути-дороги имели хозяйственное значение. Особенно это относилось к железнодорожной ветке от корейского порта Унгий (Юки) до приграничного с Маньчжоу-Го города Онсен (Нанье). На маньчжурской территории она соединилась с железнодорожным путем Дунь-хуа — Тумынь. Это была хорошая коммуникационная линия в направлении на Владивосток.
Маньчжурия становится тем плацдармом на континенте, откуда Япония готовилась совершить «экспроприацию» территорий своих соседей. Таковых здесь было три — Республика Китай, Монгольская Народная Республика и Советский Союз. В Токио, разумеется, желали сперва достичь военного успеха над слабейшим из соседей. В Маньчжоу-Го размещается треть императорской армии — пока еще 130-тысячная Квантунская армия. В качестве союзника можно было привлечь и армию императора Пу И. Численность его малобоеспособных и плохо вооруженных войск равнялась 110—115 тысячам человек.
Фактическим хозяином в Маньчжурии становится не сколько токийское правительство, сколько высшее командование японской императорской армии. Оно управляло «свободным» государством Маньчжоу-Го, императором Пу И и его Кабинетом министров. Военный министр генерал Садао Араки по этому поводу говорил:
«Государство Манджуго — это не что иное, как детище японской армии, а господин Пу И — это ее манекен. Армия наложила свою руку на Маньчжурию, она, а не кто-либо другой управляет делами этого государства, она управляет его войсками, его финансами, его полицией, она проникла всюду, она каждый день вводит своих чиновников в государственный аппарат Манджуго, для того чтобы лучше распространить свою власть в стране. Манджуго — это ленное владение японской армии. Она стремилась к тому, чтобы обратить ее в свое владение с первого дня вступления японских солдат в эту страну. Никогда японская армия не выпустит его из своих рук, даже если правительство это потребует, но правительство никогда этого не потребует, потому что армия и здесь, в Японии, является хозяином положения».
Маньчжурский театр военных действий обустраивался чрезвычайно быстро. К 1937 году здесь уже было 43 военных аэродрома и около сотни посадочных площадок. Железные дороги протянулись на 8,5 километра. Квантунская армия состояла из 6 дивизий и имела свыше 400 танков, около 1200 орудий и до 500 самолетов. Все это предназначалось, как было решено на Японских островах, для начала большой войны против Китайской Республики. Последняя переживала далеко не лучшие свои дни: ее армия была слаба, еще слабее выглядела промышленность, а центральному правительству Чан Кайши не подчинялись многие провинции.
7 июля 1937 года началось новое вторжение Японии в Китай. Поводом стали события всего в 12 километрах от Бэйпина (Пекина), где пехотинцы 5-й смешанной бригады генерала Кавабэ разгромили местный гарнизон. Вина, естественно, за «пограничный» инцидент пала на китайскую сторону. Однако задуманная в Токио идея «одноактной войны» не осуществилась, и японская армия стала увязать в Китае. К тому же правительство партии гоминьдана во главе с Чан Кайши обратилось за помощью к Советскому Союзу, и такая помощь Китаю была оказана.
В первой половине 1938 года Советский Союз предоставил Китаю кредиты на льготных условиях на сумму 100 миллионов долларов. В Китай были направлены 477 самолетов, 82 танка, 725 пушек и гаубиц, 3825 пулеметов, 700 автомашин, большое число боеприпасов. Всего с октября 1937 года по октябрь 1939 года СССР поставил Китайской Республике 985 самолетов, более 1300 артиллерийских орудий, свыше 14 тысяч пулеметов, а также боеприпасы, различное оборудование и снаряжение.
В Китайскую Республику прибыло большое число советских военных специалистов и советников. Особенно много было военных летчиков, сразу начавших принимать активное участие в боевых действиях против японской армии. Широкий резонанс, например, вызвал факт налета бомбардировочной китайской авиации в 1938 году на Японские острова — на остров Кюсю, города Сасебо и Нагасаки. Только вместо бомб на землю полетели кассеты с листовками с обращением к японскому народу. Шестеркой тяжелых бомбардировщиков управляли советские экипажи.
В Токио рассматривали захват Китая как преддверие большой войны против Советского Союза. Показательно в этом отношении выступление начальника второго управления японского Генерального штаба генерала Т. Нагаты, в котором было сказано, что для войны против Советского Союза «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии и Маньчжурии».
К тому времени японский Кабинет министров Коноэ уже одобрил оперативный план «Оцу» для действий на советской дальневосточной границе. Согласно этому плану первоначально планировалось захватить города Уссурийск, Владивосток и Иман, а затем Хабаровск, Благовещенск и Куйбышевку-Восточную. Надлежало отсечь советскую Особую Дальневосточную армию от войск Забайкальского военного округа. Одновременно намечалось вторжение в Монголию.
В 30-е годы высшее японское командование уже имело выработанный план военного вторжения в Советский Союз по трем направлениям — восточном (приморском), северном (амурском) и западном (хинганском). Генеральный штаб Японии и штаб размещенной в Маньчжурии Квантунской армии имели большие надежды на успешное осуществление этого плана. При этом императорский генералитет уповал на следующие факторы:
«а) в войне против СССР примут участие не только японские, но и маньчжурские войска; б) сражения в приграничных районах японские войска будут вести по внутренним операционным линиям, а советские — по внешним; в) разгром советских соединений будет осуществляться поодиночке в начальный период войны; г) советские базы ВВС будут быстро уничтожены, что устранит серьезную опасность с этой стороны; д) в кратчайший срок будет перерезана Транссибирская железнодорожная магистраль, которая расположена в непосредственной близости от Маньчжурии; е) по сравнению с прежним периодом появилась возможность составить конкретные планы операций и проводить детальную подготовку к их осуществлению».
В Японии не только планировали военные действия против советского Дальнего Востока и юга Сибири, но и «расписывали» предстоящую войну против СССР. Показательна в этом отношении книга Хираты Синсаку «Как мы будем воевать», изданная в Токио в 1933 году и получившая в свое время немалую известность на Японских островах. Автору книги трудно отказать в знании военного дела, противника и предстоящего театра войны:
«…Первыми пунктами столкновения обеих армий явятся: во-первых, направление Пограничная — Владивосток, во-вторых, Благовещенское направление и, в-третьих, направление Маньчжурия — Даурия…
В первую очередь необходимо бомбардировать и уничтожить Спасскую Ленинскую авиабригаду, ибо выступление сильной бригады в 150 самолетов нанесет нашей армии сильный урон, и не только фронтовым частям, но и местам дислокации частей в Корее и Гиринской провинции…
Наша авиация, даже ценой потери всех своих самолетов, должна уничтожить Ленинскую авиабригаду…
Падет ли Владивосток через неделю, или он продержится месяц, или же, как Порт-Артур, около года? Этот вопрос до наступления событий не может быть решен, однако, думается, осада не затянется слишком долго. Потерявшая авиацию Красная Армия не сможет долго обороняться.
Противник будет еще причинять нам урон О(травляющими) В(еществами) и тяжелой артиллерией, нападение Владивостока уже явится предрешенным. Концом обороны этих укреплений будет либо выкинутый белый флаг, как это имело место в Порт-Артуре, либо ожесточенный рукопашный бой пехоты в противогазах, либо (и это будет честью для Красной Армии) Владивосток будет занят после полного уничтожения его гарнизона…
Как перейти Амур.
…На северном берегу Амура длинной змеей растянулись позиции Красной Армии. Десятки орудий и сотни пулеметов образуют линию перекрестного заградительного огня, создавая сильную оборону.
При переправе здесь разгорится ожесточенный бой, который может быть назван современным Удзикавским сражением.
Наша армия, поразившая мир переправой через Луанхэ в мае 1933 г., ценой большого урона, окрасив воды Амура в цвет крови, все же возьмет Благовещенские позиции…»
Квантунская армия превращается в мощную группировку войск. Срок службы в ней всему призывному контингенту продлевается на один год. Подготовленные резервисты постоянно пополняют ее ряды. Суть оперативного плана Квантунской армии на 1937 финансовый год состояла в следующем:
«Итоги оперативной политики и цели. С началом военных действий Квантунская армия выдвигает основные свои силы к восточной границе, где захватывает и закрепляет за собой ключевые пункты. Сосредоточившись на границе, Квантунская армия (в течение примерно 30 дней) прикрывает прибытие пополнений из метрополии и Кореи и их сосредоточение в Маньчжурии. Получив пополнение, Квантунская армия наступает в южные районы Приморского края с тем, чтобы ослабить и разгромить главные силы советской Дальневосточной армии. В это время войска Северного и Западного фронтов ведут сдерживающие действия…
Разгромив главные силы противника в южных районах Приморского края и удерживая оккупированные районы частью сил, японские войска перегруппировывают свои главные силы на Северный и западный фронты, наносят удары и громят силы противника, которые могли вторгнуться в Маньчжурию на этих направлениях, затем наступают до рубежа Рухлово — западные скаты Б. Хингана…»
К предстоящим боям против вооруженных сил СССР в Японии готовились заранее и обстоятельно. В 1933 году в Токио издается с предисловием тогдашнего военного министра Садао Араки секретная брошюра для пользования только офицерскому составу армии. Ее название говорило само за себя — «Красная Армия и способы борьбы с ней».
Японская императорская армия готовилась по новым уставам, принятым в 1929 году. В них был учтен опыт Первой мировой войны и последующих военных конфликтов. В армии была принята групповая тактика, хотя она все еще продолжала тяготеть к линейным порядкам и к густым построениям.
Шло быстрое насыщение армии современной боевой техникой и техническими средствами вооруженной борьбы. Применение авиации соответствовало высоте современных требований. Однако танки использовались только для непосредственной поддержки наступающей пехоты, но не для глубокого прорыва в глубь обороны противника. Шла проработка действий моторизованных и мотомеханизированных войск.
Императорская армия воспитывалась в наступательном духе. Оборона признавалась скорее злом, которого всемерно следовало избегать, — отсюда просматривалось некоторое пренебрежение армейского начальства к вопросам обороны и к ее фортификационному, инженерному обеспечению. Шанхайская операция японской армии, проведенная в марте 1932 года, хорошо высветила этот недостаток в армейской боевой подготовке.
Однако японское военное искусство выигрывало в другом: ведении встречного боя, умении совершать быстрые переходы, способности войск действовать в любых условиях местности, днем и ночью. Японского солдата-пехотинца учили совершать форсированные переходы по 50—60 километров в день. Большая ставка делалась на внезапность наступательных действий, умение отрываться от преследующего противника и навязывать ему свою инициативу в ходе боя.
Особой заботой военного министерства Японии были офицерские кадры, состоявшие почти исключительно из самурайского сословия. Старших и младших офицеров обязывали иметь хорошую полевую выучку, и поэтому японский офицер хорошо знал свое дело, то есть он был профессионалом.
Унтер-офицерский состав в своем большинстве состоял из сверхсрочнослужащих и был хорошо подготовлен. Каждого армейского унтер-офицера настойчиво готовили к тому, чтобы он был способен заменить в бою своего командира-офицера.
Подготовка солдат выглядела по меркам 30-х годов вполне удовлетворительной. Благодаря своей грамотности и допризывной подготовке, а также дисциплинированности и усердию японский солдат в течение своей двухлетней срочной службы основательно знакомился с военным делом. Командиры стремились воспитать у него высокую физическую выносливость и способность к напряженной боевой деятельности. В армии царил суровый режим, что также являлось важным воспитательным фактором.
В марте 1938 года в Японии принимается закон о всеобщей мобилизации, чтобы с началом будущей и скорой Второй мировой войны страна вступила в нее с полностью отмобилизованными вооруженными силами. В Маньчжурии как грибы растут военные казармы и городки, которые могли принять полтора миллиона солдат. Три четверти из них были построены вблизи советских границ.
Советская дальневосточная граница еще со времени окончания Гражданской войны оставалась «горячей». Если раньше через нее прорывались вооруженные отряды белоэмигрантов и «шалили» так называемые белокитайцы, то со времени захвата Маньчжурии японцами картина на границе стала меняться. Теперь ее нарушителями все чаще и чаще оказывались японские военнослужащие. Официально было зарегистрировано 231 нарушение государственной границы СССР, из них 35 крупных боевых столкновений всего за три года (1936—1938).
Особенно тревожная картина складывалась на советской государственной границе в Приморском крае. Здесь самыми «горячими» оказались участки Турий Рог и у озеpa Ханка, Посьетского пограничного отряда, Полтавского и Гродековского укрепленных районов, а также на реке Амур — близ городов Хабаровск и Благовещенск. 26 февраля японцы обстреляли советский пограничный наряд на острове № 211 на реке Аргунь. 27 мая японцы устроили на советской территории засаду и, захватив пограничника красноармейца Кривенко, увели его к маньчжурам. В начале июня пограничники Посьетского отряда задержали группу из 29 «японских диверсантов».
На участке Гродековского пограничного отряда неоднократно задерживались японские военнослужащие (часто — армейские офицеры), которые нередко были переодеты в китайскую одежду. Так, на заставе Сианхе наряд из двух красноармейцев — Сырчикова и Ферапонтова задержал целую группу японских солдат во главе с офицером и обезоружил их. Приведенные на заставу нарушители границы были посажены под арест в баню и после допроса отпущены на ту сторону. На допросе японский офицер заявил, что он обижен и оскорблен тем, что простой рядовой солдат посмел разоружить офицера императорской армии.
Японские военнослужащие многократно углублялись на советскую территорию целыми отрядами, откровенно провоцируя советских пограничников на огневую схватку. Были случаи захвата жителей приграничных селений. Японские офицеры не раз заявляли в ходе таких пограничных инцидентов: «Территория васа будет наса». В ходе боевых столкновений с нарушителями государственной границы пограничные заставы несли потери убитыми и ранеными.
29 января 1936 года одна из маньчжурских охранных рот, расположенная недалеко от границы, перебила своих офицеров-японцев, захватила оружие и снаряжение, сожгла казармы и перешла советскую границу с целью сдачи. Маньчжурские солдаты объясняли свои действия нежеланием служить у японцев, которые являются захватчиками китайской территории, на которой творят насилие над местным населением. Охранная рота, сложившая оружие, была интернирована и отправлена в тыл.
Майор А. Агеев из Гродековского пограничного отряда в одном из оперативных донесений сообщал, что «30января 1936 года в 14 часов 13 минут две роты японо-маньчжур нарушили советскую границу на полтора километра в районе пади Мещеряковской. Несмотря на численное их превосходство, наши малочисленные наряды нанесли налетчикам сокрушительный контрудар. Потеряв 31 убитыми, 23 ранеными и 24 обмороженными, налетчики бежали за пределы советской земли. С нашей стороны в бою смертью храбрых пали четыре бойца…».
На том же участке государственной границы советским пограничникам 24 ноября того же, 1936 года пришлось выдержать еще один упорный бой с японцами, имевшими на вооружении несколько пулеметов. Начальник погранзаставы Евграфов рассказывал:
«В 16.20 я получил донесение, что японский конно-пеший отряд нарушил границу. Подал команду: „В ружье!“ Быстро оседлав лошадей, мы поехали на ликвидацию японского отряда, численность которого составляла 60 человек. Командиру отделения Киселеву с S бойцами я приказал отрезать японцам путь отхода за кордон. Сам же я с группой бойцов в 12 человек решил окружить японцев и уничтожить. Противник открыл ружейно-пулеметный огонь. На расстоянии 200 метров от японцев я отдал приказание: «Открыть ответный огонь!» В это же время открыла огонь группа отделенного командира Киселева. Мы пошли в атаку. Японцы не выдержали нашего натиска и, оставив на месте убитых, стали трусливо отходить на следующий рубеж. По моему приказанию бойцы обеих групп стали забрасывать врага ручными гранатами, а затем перешли в рукопашный бой. Враг не выдержал, бросил и второй рубеж:. Мы выполнили свой долг: разбили наголову самураев, потерявших в этом бою 18 убитыми и 7 ранеными. Отбросив их штыками с нашей советской земли, мы выполнили приказ нашего правительства: если враг переступит одной ногой через границу — отрубить ему эту ногу, а если он перейдет через границу — уничтожить его».
На участке пограничной заставы Пакшехори японский отряд, перейдя границу, укрепляется на сопке, на которой устанавливает ручные и станковые пулеметы. Японцы отходят на свою сторону только после ожесточенной схватки. В ходе боя им на помощь подоспел кавалерийский отряд, который спешился напротив советской пограничной заставы и окопался. Его тоже пришлось выбивать за кордон силой.
Нарушители границы (в оперативных сводках они назывались «японо-маньчжурами») при переходе советской границы занимались разрушением пограничных знаков — столбов из дерева или камня. Вокруг одного из таких пограничных столбов под № 26 на участке пограничной заставы Турий Рог в Приморье бой длился почти целый день, причем японцев поддерживала своим огнем пушка.
Пограничные конфликты проходили также и на реке Уссури. Так, на один из ее островов высадился с двух военных катеров и двух больших лодок отряд японских военнослужащих, которые сразу же укрепились. Когда на остров прибыли тревожные группы советских пограничников под командованием лейтенантов Коновалова и Авдеева, младшего политрука Шамрая, то их встретили огнем из винтовок и пулеметов. Жаркий бой на острове посреди реки Уссури длился два часа. Шесть нарушителей были взяты в плен вместе с китайцами-перевозчиками, остальные сумели бежать на противоположный речной берег…
Не менее тревожной была картина и на море. Здесь нарушения выражались прежде всего в незаконном, хищническом лове рыбы в советских прибрежных водах. Если в 1936 году было задержано всего 21 японское судно-нарушитель, то в следующем году их число достигло 77 рыболовецких судов-шхун. Советские морские пограничники постоянно докладывали своему командованию о «наглом поведении рыбопромышленников» сопредельной стороны в наших территориальных водах и при их задержании.
В 1938 году японская сторона осуществила настоящее вторжение в рыболовную зону своего северного соседа. Туда решительно вошла настоящая армада из 1500 рыбопромысловых судов под охраной двух десятков вооруженных разведывательно-дозорных шхун, около двух дивизионов миноносцев и нескольких подводных лодок. Мировая история морской пограничной службы такого еще не знала.
Такое можно объяснить только одним: Япония почувствовала свою вызревшую с начала XX столетия военную мощь. Советские военно-морские силы на Дальнем Востоке были немногочисленны, в то время как военный флот Страны восходящего солнца готовился к схватке за господство на Тихом океане. Море не раз приносило тревожные вести. Вот лишь некоторые из них.
В январе 1937 года японцы захватывают советское судно «Терек», потерпевшее аварию во время сильного шторма. Его экипаж арестовывается и обвиняется в самовольном заходе в японские территориальные воды якобы с разведывательными целями. Моряки «Терека» подвергаются допросам и даже пыткам.
20 февраля 1938 года «самовластно» задерживается пароход «Кузнецкстрой», который шел с коммерческим грузом. Такая участь постигает советские суда «Рефрижератор № I», «Отважный».
Пиратские действия японцев выражаются не только в захвате советских гражданских судов. Они выключают маяк на Камне Опасности в проливе Лаперуза, что было грубейшим нарушением международных мореходных законов. Это привело к гибели парохода «Сучан».
Тревожно было и в воздухе над советско-маньчжурской границей. Воздушная граница не раз нарушалась японскими одиночными самолетами-разведчиками. 11 апреля воздушное пространство Советского Союза нарушила большая группа японских самолетов, один из которых на свой аэродром не вернулся. В сообщении управления пограничных и внутренних войск НКВД СССР от 13 апреля 1938 года говорилось:
«На полетной карте, изъятой у летчика Маеда (Маэда. — А.Ш.) с подбитого 11 апреля с.г. японского самолета, нанесены следующие выходы на нашу территорию… Летчик Маеда показал, что маршруты, выходящие на нашу территорию, якобы нанесены на случай военных действий…»
Показания японского пилота-нарушителя стали «детонатором» (но не единственным) для дальнейших событий на Дальнем Востоке. Уже через несколько дней после банального в общем-то пограничного инцидента (перед 41-м годом их было множество) в повышенную боевую готовность приводятся армейские и пограничные войска, Тихоокеанский флот советского Дальнего Востока.
Враждебность одной стороны к другой выражалась не только в постоянных нарушениях советской сухопутной, морской и воздушной границы на Дальнем Востоке. Один из современных исследователей советско-японских отношений и геополитических проблем в Тихоокеанском бассейне В.П. Зимонин в своей книге «Регион в огне. Узловые проблемы войны на Тихом океане» приводит такой пример. Заместитель народного комиссара иностранных дел СССР Б.С. Стомоняков принял 8 июля 1938 года японского посла Мамору Сигэмицу и обратил его внимание на опасные действия японо-маньчжурской стороны, связанные с применением химического оружия. В стенограмме беседы было записано:
«Стомоняков: — Я пользуюсь случаем, чтобы обратить внимание господина посла на следующие происшествия. 28 июня с.г. в Гродековском районе со стороны укрепленных высот на маньчжурской стороне стал поступать на советскую сторону и ясно ощущаться газ с запахом фиалок. У многих лиц на советской территории в результате появилось головокружение, и они были вынуждены надеть противогазы. В результате тщательно произведенного расследования был установлен факт пуска с маньчжурской территории нейтрального газа с концентрацией отравляющих веществ. Это является вторым случаем подобного рода. Господин посол, вероятно, помнит, что 20 января 1937 г., когда я имел честь быть принят к нему на обед, я, воспользовавшись таким случаем, сделал ему представление по поводу того, что тогда вблизи Благовещенска с японских самолетов были пущены на нашу территорию отравляющие газы».
После капитуляции Японии в 1945 году будет проведено специальное расследование о разработке и испытаниях японской стороной химического сверхсекретного оружия в Маньчжурии. Суд в Токио скажет об этом.
Еще до инцидента — воздушного нарушения государственной границы большой группой японских самолетов, когда был сбит летчик Маэда, советский полпред в Токио М.М. Славуцкий 5 февраля 1938 года в докладной записке на имя руководства Народного комиссариата по иностранным делам СССР писал:
«Суэцугу и Сугияма (милитаристски настроенные политические деятели. — А.Ш.) в своих выступлениях как в печати, так и в парламенте… указывают, что они не думают, чтобы СССР сам решился начать (военный конфликт. — А.Ш.), но что всякие возможности должны, мол, Японией учитываться, и потому, мол, нужно увеличивать армию и усиливать военное снабжение.
Среди иностранцев последнее время идут гадания — произойдет ли военное столкновение (Японии. — А.Ш.) с нами или нет. Гадания сами по себе довольно характерные…»
Сообщения из Токио в Москву носили тревожный характер. Тот же Славуцкий в докладной заместителю наркома иностранных дел Б.С. Стомонякову от 5 марта 1938 года писал:
«…Главное место японская военщина отводит нам. В своих запросах (японские. — А.Ш.) депутаты, как Вам известно из ТАСС-ских телеграмм, говорят о неудовлетворительности японо-советских отношений; при этом некоторые прямо высказывают беспокойство, заявляя, что отношения с нами беспокоят деловые круги, но военщина запугивает их и ведет злобную кампанию против нас, организуя в парламенте агрессивного характера запросы, которые, как Ивакура (является директором дока Кавасаки, что само собой говорит о его связи с военщиной. — М.М. Славуцкий,) 22 февраля, касаясь наших отношений («давление на концессии», рыболовный вопрос), заявляют о «необходимости не только дипломатических мер, но и с применением силы». Были и такого рода выступления, что противоречия между СССР и Японией неизбежны и что поэтому «необходимо усиление военной подготовки против СССР». Араки, прикрываясь демагогическими вывертами, выступил с очередной статьей о возможности японо-советской войны. Военный министр Сугияма во всех своих выступлениях в парламенте доказывал необходимость увеличения вооружений, мотивируя их увеличением «вооружения СССР и других стран». В своей защите законопроекта о мобилизации всей страны военный министр, как и остальные члены правительства, говорит о надвигающемся «национальном кризисе», и в первую очередь подчеркивает нас. Именно стремлением подготовиться к большой войне, с одной стороны, и стремлением к полной фашизации Японии — с другой, объясняется это глубокое подчеркивание «национального кризиса», опасности войны с нами. Этим объясняется и организованно ведущаяся злобная кампания против нас».
Сообщение советского полномочного представителя в Токио написано дипломатическим «языком» того времени. Однако даже одним своим содержательным «духом» оно говорило о том, что на Японских островах видят в своем северном соседе военного противника. Вопрос состоял только в том, когда произойдет военный конфликт (или конфликты) между двумя государствами, быстро набиравшими военную мощь перед близким уже 41-м годом, и где они проведут первую пробу своих сил.
Показательно признание бывшего начальника оперативного отдела императорской ставки полковника Инады: «Мы исходили из того, что, даже если будет разгромлена целая дивизия, необходимо выяснить готовность Советов выступить против Японии».
Москва была вынуждена занять, пока только на дипломатическом поприще, жесткую позицию. В письме руководства Народного комиссариата иностранных дел полпреду СССР в Японии Славуцкому, среди прочего, отмечалось: «…Мы желали бы избежать дальнейшего обострения наших отношений с Японией и, исходя из этого, занимаем умеренную позицию в отношении ряда конфликтов. Однако провокационное поведение японских властей и позиция японского МИДа, к тому же еще подстегиваемого глубоко враждебным нам Сигэмицу (Мамору Сигэмицу — посол Японии в Москве. — А.Ш.), планомерно стремящихся к обострению наших отношений, вынуждают нас давать японцам отпор по ряду вопросов».
Однако ухудшение отношений между двумя соседними государствами продолжалось. Перед Второй мировой войной порохом «запахло» не только в Европе, но и на Дальнем Востоке. Здесь уже шла война между чанкайшистским Китаем и Японией, которая в те годы стала олицетворением азиатского милитаризма.
В апреле советский полпред в Токио М.М. Славуцкий сообщил о новом резком увеличении военных расходов в Японии: «…утвержден… огромный военный бюджет в 4886 млн. иен, из коих армии — 3,5 млрд., флоту — 1 с лишним млрд. и резервный фонд около 550 млн. иен». По различным каналам приходили сведения о том, что японские сухопутные войска в Маньчжурии постоянно увеличиваются численно.
8 апреля правительство СССР выступило с инициативой рассмотреть ряд накопившихся проблем, прежде всего пограничных, с Японией, по которым стороны не желали идти на взаимные уступки. Однако Токио по-прежнему стремился только к односторонним уступкам с советской стороны.
О воинственных настроениях в правящих кругах Страны восходящего солнца свидетельствовали не только советские дипломаты. В дневнике полпреда СССР в Токио Славуцкого говорилось:
«7 апреля на обеде у чехов чешский советник Хавелка и посланник Хавличек сообщили, что „во всех японских кругах“ говорят о близких выступлениях против нас японцев, которые исходят, во-первых, из необходимости ударить по Советскому Союзу, без чего они считают невозможной победу в Китае, и, во-вторых, из „благоприятности момента атаки против СССР ввиду внутренних затруднений СССР и ненадежности красного командования“.
Сообщения чехословацких дипломатов свидетельствовали прежде всего о том, что в Японии внимательно следили, по всем источникам, за происходящими в Советской стране событиями. Не были для них большим секретом и начавшиеся массовые сталинские репрессии, которые прямо коснулись Красной Армии.
На Японских островах уже открыто говорили о предстоящей войне с Советским Союзом. 21 июня 1938 года временно исполняющий обязанности поверенного в делах полпредства СССР в Токио К.А. Сметанин (вскоре он будет назначен на эту должность) в беседе с вице-министром иностранных дел Японии К. Хориноути обратил его внимание на «фашистские» плакаты, выставленные на всем пути от полпредства до МИДа. Лозунг на плакатах гласил: «Будьте готовы к неизбежной японо-советской войне!»
Обстановка на советской границе с Маньчжоу-Го, прежде всего в Приморье, продолжала накаляться. Как показывает анализ документов, в конце 30-х годов на Дальнем Востоке друг другу противостояли две мощные группировки японских войск и сил Красной Армии, каждая из которых включала около 25 процентов всех наличных армейских войск и боевой техники входивших в конфликт сторон.
Вскоре японская сторона с полной неожиданностью для себя получила в руки козырную карту в вопросе обвинения Москвы в ее «агрессивности» по отношению к себе. Ранним утром 13 июня 1937 года с советской территории в Маньчжоу-Го сбежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар государственной безопасности 3-го ранга Г. Люшков.
В книге Е. Хиямы «Планы покушения на Сталина» есть воспоминания бывшего офицера пятого отдела японского Генерального штаба Коидзуми Коитиро. Этот профессиональный военный разведчик, имевший прямое отношение к «делу Люшкова», рассказывал:
«Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных Силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, то есть на конец июня 1938 года, наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий…
Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел генштаба пришел к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий…
Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков — только 170…
До этого мы полагали, что советские и японские вооруженные силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному.
Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР…»
Генштабисту Коидзуми Коитиро вторит бывший начальник разведывательного отдела японской Корейской армии генерал Масатака Онуки. Он вспоминал:
«В его (Люшкова. — А.Ш.) информации было и такое, что явилось для нас серьезным ударом. С одной стороны, советская Дальневосточная армия неуклонно наращивала свою военную мощь, с другой — японская армия из-за японо-китайского инцидента совсем не была готова к военным действиям с Советским Союзом. Если бы нас в какой-то момент атаковала Дальневосточная армия, мы могли бы рухнуть без серьезного сопротивления…»
Генерал Масатака Онуки «инцидентом» называет развернувшуюся японо-китайскую войну. Для участия в ней из Маньчжурской группировки войск и японской Корейской армии приняли участие значительные силы. Однако о слабости войск Японии на территории Маньчжоу-Го говорить не приходилось. В противном случае на советской дальневосточной границе обстановка была бы совсем иная.
1 июля 1938 года Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (ОКДВА), значительно пополненная личным составом и боевой техникой, преобразуется в Краснознаменный Дальневосточный фронт. Его командующим назначается один из наиболее прославленных полководцев Гражданской войны и один из пяти первых Маршалов Советского Союза В.К. Блюхер. Фронт состоял из двух общевойсковых армий — 1-й Приморской и 2-й Отдельной Краснознаменной, которыми командовали комбриг К.П. Подлас и комкор И.С. Конев. Из дальневосточной авиации создается 2-я Воздушная армия. Шло строительство 120 оборонительных районов на наиболее угрожаемых направлениях.
До июля 1937 года численность советских войск на Дальнем Востоке достигала 83 750 человек, 946 артиллерийских орудий, 890 танков (преимущественно легких) и 766 самолетов. Японских военных сил в соседней Маньчжоу-Го было гораздо больше. После создания ОКДВА на ее усиление в течение 1938 года было решено направить 105 800 человек рядового и командного состава. Большие денежные средства выделялись на капитальное военное строительство.
Для пополнения Тихоокеанского флота с Балтики в 1937 году направляются два эскадренных миноносца. Их экипажи за 75 суток совершили беспримерный переход во Владивосток Северным морским путем, проделав его частично среди плавающих льдов.
Маршал Советского Союза Василий Константинович Блюхер относился к числу тех полководцев, которых подняла на гребень волны Гражданская война. Человек решительный, самостоятельный в поступках, он не входил в число сталинского окружения и к тому же находился в натянутых отношениях с тогдашним народным комиссаром обороны, тоже маршалом, К.Е. Ворошиловым, который ни талантом, ни славой военачальника не только не блистал, но и не обладал вовсе. Обстановка же на Дальнем Востоке требовала поставить во главе ОКДВА опытного, высокопрофессионального военачальника.
Он был красным полководцем, и лучшее тому свидетельство его выступление на XVII съезде ВКП(б). Говоря о защите советского Дальнего Востока, маршал В.К. Блюхер с трибуны партийного съезда заявил:
«Наблюдая военные мероприятия японского империализма, мы не могли и не можем остаться к ним безучастными… Мы крепко, на замок запираем наши границы… Воевать мы не хотим, но если нас заставят, вынудят, то Особая Краснознаменная Дальневосточная Красная Армия — от красноармейца до командарма, как беззаветно преданные солдаты революции — под непосредственным руководством Центрального Комитета партии ответят таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма».
Выступление командующего ОКДВА являлось «партийным» докладом о готовности Красной Армии к боевым действиям на Дальнем Востоке в случае возникновения военного конфликта с Японией. То есть напряженность на границе Приморья с Маньчжоу-Го достигла такой степени, что требовалась только небольшая искра, скорее всего случайная, чтобы стороны «испробовали» в деле свои силы.
Маршал В.К. Блюхер, хорошо знакомый с Дальним Востоком и японской армией по Гражданской войне, предвидел возможность военного конфликта на южном участке государственной границы в Приморском крае. Об этом свидетельствует приказ командующего ОКДВА от 22 апреля 1938 года:
«В связи с возможностью попытки внезапного нападения японцев на приграничные гарнизоны, особенно в южном Приморье (залив Посьет — Славянка)… приказываю:
Командующему ВВС ОКДВА привести авиацию в состояние повышенной боевой готовности…
Подготовить части укрепрайонов на положение полной боеготовности…»
Каждая из сторон укрепляла пограничные рубежи. Искра военного конфликта вспыхнула на самой южной оконечности государственной границы — у ранее безвестного в мировой истории войн озера Хасан, окруженного грядой сопок, всего в 10 километрах от берега Японского моря, а по прямой — в 130 километрах от Владивостока.
Здесь местность представляет собой узкую прибрежную полосу, тогда сплошь болотистую и низменную. Движение по ней возможно лишь по нескольким проселочным дорогам и тропам. Над этой болотистой равниной возвышались немногочисленные сопки, господствовавшие над местностью и дававшие хороший обзор. По вершинам двух из них — Заозерной и соседней Безымянной, проходила линия государственной границы. С сопок открывался обзор на Посьетский залив, а их склоны спускались к озеру Хасан. Совсем рядом начиналась советско-корейская граница, которая проходила по реке Туманган.
Особенно привлекательной с военной точки зрения на хасанском участке выглядела сопка Заозерная. Вершина ее представляла почти правильный усеченный конус шириной у основания до 200 метров. Крутизна скатов с восточной, советской, стороны достигала 10—15, а у вершины — 45 градусов. Высота сопки достигала 150 метров. Противоположный, японский, склон высоты достигал местами крутизны до 85 градусов. Высота господствовала над местностью вокруг озера Хасан.
На местности Заозерная выглядела идеальным наблюдательным пунктом с прекрасным обзором на все четыре стороны. В случае военного столкновения она могла стать и хорошей позицией для ведения оборонительного боя. Сопка в условиях войны не требовала сколько-нибудь значительных фортификационных работ, поскольку ее сильно укрепила сама природа.