КРЕМЛЬ ПРИ ДМИТРИИ ДОНСКОМ И ЕГО БЛИЖАЙШИХ ПРЕЕМНИКАХ

КРЕМЛЬ ПРИ ДМИТРИИ ДОНСКОМ И ЕГО БЛИЖАЙШИХ ПРЕЕМНИКАХ

Блестящее княжение Дмитрия Донского нашло свое внешнее отражение не только в постройке Кремля, но и в значительном усилении каменного строительства в городе. При нем в Москве был основан Чудов монастырь, сделавшийся особым внутренним митрополичьим монастырем. Старинные предания рассказывали, что на месте Чудова монастыря ранее находился царев двор, т. е. двор ордынских послов, который царица Тайдула отдала во владение митрополиту Алексею в награду за излечение ее от глазной болезни. По мнению И. Е. Забелина, это должно было произойти примерно в 1358 г., который следует считать годом основания Чудова монастыря. Во всяком случае, он возник не позже 1365 г., когда упоминается о построении в нем первой каменной церкви во имя чуда Михаила Архангела в Хонех. Судя по указанию летописи, что «…единого лета и почата и кончана и священа бысть», можно заключить, что церковь была небольших размеров.

В конце XIV в. возник другой кремлевский монастырь – Вознесенский, основанный Евдокией Дмитриевной, женой Дмитрия Донского. Первым упоминанием об этом монастыре считают известие 1386 г.: «…преставися раб божий Семен Яма и положен на Москве в манастыри святого Вознесения». Это известие, впрочем, подвергается некоторому сомнению, так как в других списках вместо Св. Вознесения читается «святаго Афонасия». Последнее известие представляется более достоверным, поскольку Вознесенский монастырь был с самого начала девичьим. В нем хоронили великих княгинь и боярынь. Вознесенский монастырь стал усыпальницей великих княгинь. Значение его подчеркивалось сооружением в нем каменной церкви, заложенной в 1407 г. Сообщалось, что ее строили «внутри города», т. е. в Кремле. Есть, впрочем, указание, что собор Вознесенского монастыря так и остался недостроенным в течение полувека, о чем нам придется говорить дальше. Имеются указания и на существование в Кремле конца XIV – первой половины XV в. некоторых других каменных храмов. Из них выделялись церкви Введения Богородицы на подворье Симоновского монастыря у Никольских ворот и Богоявления на Троицком дворе.

В целом надо признать, что Московский Кремль до его переустройства при Иване III заметно выделялся своими каменными стенами и церквами среди других русских городов, уступая по своей обстройке только Пскову и Новгороду и далеко обогнав соперничавшие с Москвой города Верхнего Поволжья и Оки с Тверью и Рязанью во главе. В то же время Москва явно отставала в этом отношении от многих западноевропейских городов, что вполне объясняется тем катастрофическим обеднением, которое испытала Россия в страшные годы татарского ига.

Княжение Дмитрия Донского явилось новой эпохой в истории Москвы, и в частности Кремля, новым этапом в истории нашего города. В XV в. сооружение каменных церквей в Кремле велось сравнительно редко, а самые постройки малозначительны, что связано с тяжелыми годами внутренних распрей, заполняющих длительный период в середине XV в., а также с опустошительными татарскими набегами. После Едигеева нашествия (1409 г.) каменное строительство стало в Москве относительной редкостью. И. Е. Забелин, отмечая небольшое развитие каменного зодчества в Москве до Ивана III, замечает: «Может быть, встретятся и еще свидетельства о таких постройках, но и они не послужат опровержением той истины, что город целое столетие не обладал достаточным богатством для своего устройства». Об общем количестве каменных и деревянных церквей в Москве дает понятие известие о пожаре 1476 г. В Кремле «обгорело» 10 каменных церквей и сгорело 12 деревянных.

Во второй половине XV в. начинается оживление в области архитектуры и искусства. Москва создает свои кадры художников, трудившихся не только в ней самой, но и за ее пределами. Таким был Василий Дмитриевич Ермолин, как мы видели, работавший над каменной резьбой и перестройкой зданий в Москве и в других городах.

Тем не менее общий облик Кремля до его переустройства Иваном III мало изменился и украсился по сравнению с временем Дмитрия Донского. Каменные кремлевские стены так и остались недостроенными, и во время набегов на Москву татары приступали к Кремлю там, где не было каменных стен. Внутри Кремля произошло довольно мало изменений. Великокняжеский дворец, видимо, остался по-прежнему деревянным.

Впрочем, несомненным новым веянием явилось стремление строить каменные здания – «палаты» – гражданского назначения. Инициатива в этой области принадлежала духовенству. В 1450 г. митрополит Иона заложил на своем дворе каменную палату, а при ней домовую церковь Положения Ризы Богородицы. Его примеру последовали монахи Симонова монастыря, воздвигнувшие на своем подворье в Кремле церковь Введения с палатою (1458 г.). Назначение палат, вероятно, заключалось в том, что они служили трапезными для торжественных поминальных обедов («кормов») и местом хранения книг и казны, надежным от пожаров. Жилые каменные строения, как видим, возникают уже при Василии Темном, задолго до появления итальянских мастеров. Кроме великокняжеского дворца и митрополичьего двора в Кремле стояли дворы удельных князей и бояр, а также подворья епископов и монастырей.

Значительную часть Кремля занимал великокняжеский двор, около которого была заложена церковь Спаса Преображения, прочно удержавшая за собой прозвище «на Бору». Эта церковь, впоследствии стоявшая во внутреннем дворе Кремлевского Большого дворца, при Иване Калите находилась поблизости от великокняжеского дворца. Недалеко от дворца помещались великокняжеские хозяйственные постройки – житный двор и конюшни, существовавшие, по-видимому, на старых местах и в XVII в., так как житницы с хлебными запасами, заготовленными на случай осады, имелись в каждом укрепленном замке древней России.

Великокняжеский дворец был деревянным, как и все гражданские постройки древней Москвы. Поэтому он и горел наравне с другими постройками, как свеча, во время страшных московских пожаров. Внешний вид дворца и его внутреннее расположение не подвергаются какому-либо восстановлению – так скудны наши сведения о великокняжеских палатах XIV-XV вв. Можно восстановить лишь несколько небольших черточек. Во дворце у княгини был «златоверхий» терем, обращенный лицом к берегу и потому называемый «набережным». Под его южным окном сидела великая княгиня Евдокия и провожала взором русское войско и своего мужа Дмитрия, уходившего в поход против Мамая. Из окон терема было видно Замоскворечье и дорогу на село Котлы, откуда начиналась дорога в Орду. Златоверхий набережный терем привлекал к себе взоры москвичей необычной красотой и убранством. Поэтому в сказаниях о Мамаевом побоище отыщем об этом тереме новые подробности. Княгиня сидела на «…урундуце под стекольчаты окны». Рундуком в Московской Руси называлось крыльцо, обычно украшенное вычурными колонками-балясинами. Такое крыльцо иногда было двухэтажным в виде постройки, несколько выдающейся из общей массы здания. Нам нет никакой нужды отбрасывать как ненужную деталь это упоминание о великокняжеском дворце. Княгиня сидела у стеклянного окна на втором этаже дворца в выступе здания, образованном подобным рундуком, обозначавшим парадный ход во дворец.

Набережная палата и набережные сени в XV в. имели немалое значение как место для дворцовых приемов и встреч. Терем был расписан фресками рукою самого Феофана Гречина («…терем у князя великого незнаемою подписью и страннолепно подписаны»).

Несомненно выдающимся строением был митрополичий двор. Кроме палаты митрополита. Ионы на нем находим и другую палату, выстроенную митрополитом Геронтием. Во двор вели каменные ворота («…кирпичем кладены ожига-ным»), воздвигнутые тем же митрополитом одновременно с палатой в 1478 г.

Кремлевский холм окружала стена, спускавшаяся вниз к Москве-реке и тянувшаяся вдоль берега у подошвы холма. Следовательно, в кольце кремлевских укреплений находились, собственно, две части – нагорная и низменная, вторая называлась по-прежнему Подолом. Своеобразная система укреплений, при которой крепостная стена охватывала не только нагорную, но и низменную часть города, должна была обеспечить возможность невозбранно пользоваться речной водой во время осады. В особенности это было важно для городов с постоянным посадским населением. Кроме того, Подол, связанный с рекой, был обычно относительно густо заселен. Такую же систему крепостных стен кроме Москвы находим в Нижнем Новгороде.

И. Е. Забелин предполагает, что скат кремлевской горы был первоначально значительно более пологим, чем теперь, что позволяло располагаться по нему деревянным постройкам старой Москвы. Окраина горы называлась Зарубом, потому что «…была утверждена частию на сваях, частию на избицах, небольших деревянных срубах, укреплявших скат горы». Поэтому дворы у самого обрыва стояли на насыпной земле из жилого мусора. И. Е. Забелин думает, что это делалось из-за тесноты кремлевской площади и желания ее расширить. «Заруб и взруб,- пишет И. Е. Забелин,- означали особое устройство береговой крутизны, посредством насыпной земли, огражденной бревенчатою постройкою для увеличения пространства существовавшей нагорной площади». Но нельзя не отметить и того, что древнее слово «зарубати» обозначало устройство преграды для неприятеля, а «заруб», собственно, обозначал тюрьму.

Пространство нагорной части Кремля и Подола было неодинаковым. Подол занимал гораздо меньшую площадь, чем холм, на котором располагались важнейшие кремлевские постройки.

Кроме великокняжеского дворца, митрополичьего двора, соборов, церквей и монастырей на холме стояли дворы удельных князей и бояр. В непосредственной близости к великокняжескому дворцу находился дворец («двор») князя Андрея Ивановича, младшего сына Калиты, перешедший потом во владение к его сыну – серпуховскому князю Владимиру Андреевичу Храброму. В духовной Владимира Андреевича ему давалось характерное название «двора московского большого» в отличие от других, меньших дворов, принадлежавших тому же князю и названных в той же духовной. Из большой семьи Владимира остался в живых один Ярослав, передавший большой двор своему сыну Василию, умершему в заточении в Угличе. По отчеству этого последнего владельца место, где находился двор Ярослава, было еще долго известно под именем Ярославичева места. В летописях и документах упоминаются и другие дворы удельных князей, занимавшие иногда значительную площадь. Кроме них нам известны боярские дворы, почему-либо отмеченные в сохранившихся источниках.

Скромное название «двор» не должно приводить нас к мысли о скромных размерах московских княжеских и боярских построек. Чаще всего подобный двор состоял из ряда жилых строений, к которым примыкали служебные сооружения и сад. Некоторые дворы служили в случае надобности местом для заточения государственных преступников. Это указывает на их особое устройство, создававшее из подобного двора своего рода укрепленный замок. Посреди княжеских, боярских и монастырских дворов («подворий») дворы остальных горожан казались, конечно, более бедными. В XV в. городские дворы стояли в Кремле еще в значительном количестве, но число их явно имело тенденцию к уменьшению, так как их постепенно вытесняли дворы высшей московской знати. Стоимость земли в Кремле постоянно повышалась, о чем можно судить по настойчивым перечислениям дворовых кремлевских мест в духовных великих и удельных князей.

По сравнению с нагорной частью Кремля, Подол был намного беднее выдающимися постройками. Здесь помещались служебные строения, принадлежавшие князьям и боярам, дворы которых находились на холме. Подольные дворы принадлежали, например, великой княгине Софье Витовтовне. Их поставили под горою («…что стоят под моим двором») в непосредственной близости к ее нагорному дворцу. Здесь же располагался «подольный садец», особо отмеченный митрополитом Алексеем в его духовной. На Подоле стояли и некоторые боярские дворы. В конце XV в. наиболее выдающимся из них был двор князя Федора Давыдовича Пестрого Стародубского. Здесь же находим двор коломенского епископа, а также подворье Угрешского монастыря. В XV в., по мере того, как расширялся посад, а Кремль все более получал значение аристократического квартала, Подол заметно беднел.

Некоторые бояре обладали в Кремле значительной земельной площадью и еще более ее расширяли, покупая соседние дворы. Так, князья Патрикеевы владели многими дворовыми «местами» внутри Кремля, им принадлежали прежние «места» Петровых, Палицких, Ждановых, Сидоровых. Обычно такая боярская или княжеская усадьба обрастала деловыми строениями вроде «житничного двора», построенного в Кремле великой княгиней Софьей Витовтовной. В документах часто упоминаются «хоромы», поставленные тем или иным владельцем, указывается на относительное богатство домовых построек в отличие от изб простых людей.

Основной внутренней артерией Кремля была Большая улица. Древнее ее направление вело от Боровицких ворот к Фроловским. От площади внутри Кремля отходила другая улица – к Никольским воротам. Она носила название Никольской, но с какого времени – неизвестно. Проезжая улица протягивалась и по Подолу, возле кремлевских стен. В начале XVII в. она начиналась от Кирилловского подворья и следовала дальше к Свибловым воротам. В древнее время эта улица должна была пересекать весь Подол от одного его конца до другого, выходя к Константино-Еленинским воротам Кремля, которые связывали Кремль с продолжением Подола на посаде.

Большая кремлевская площадь, примыкавшая к соборам, издавна была местом многолюдных собраний. Здесь собирались московские полки перед выходом в поход, здесь же «кликали» распоряжения властей и судебные запреты. На площади стояла колокольница, имевшая в Москве особое значение. На ней висел «городный часовой» колокол, отбивавший для горожан часы. Кроме того, ему придавали назначение – начинать колокольный трезвон в городе, как видно из сообщения о радостном колокольном трезвоне в Москве по случаю взятия Казани в 1486 г. На этой колокольнице долгое время висел вечевой («вечный») колокол Великого Новгорода, вывезенный в Москву в 1478 г.