СЕНТЯБРЬСКАЯ РЕЗНЯ 1792 ГОДА

СЕНТЯБРЬСКАЯ РЕЗНЯ 1792 ГОДА

10 августа 1792 года во Франции пала монархия, король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта были заключены под стражу, а 22 сентября в стране была провозглашена Республика.

С первых же дней Республики во Франции начался период беспощадного террора, то есть уничтожения практически без суда и следствия всех недовольных свершившимся элементов. Идеологом и практиком террора выступил Жорж Дантон, который считал необходимым дать выход "народному гневу". Волна репрессий прокатилась по всей Франции. По распоряжению Дантона тюрьмы переполнились священниками, родственниками эмигрантов и просто подозрительными лицами, на которых были получены доносы. Жертвам рубили головы усовершенствованным "гуманным способом" — на гильотине, изобретение которой до сих пор почему-то приписывается профессору анатомии Жозефу Гийотену (Guillotin).

2 сентября 1792 года шайка исступленных злодеев проникла в тюрьмы и начала поголовное избиение "изменников" и "аристократов", не разбирая ни возраста, ни пола, издеваясь над жертвами, устраивая пьяные оргии. Кровавая вакханалия длилась три дня, и власти ей не мешали. Толпа неистовствовала, не только не встречая никакого противодействия, но получила полное одобрение Дантона, который по поводу кровавого погрома изрек: "Народ расправился". При полном попустительстве и сочувствии правительства в тот день было истреблено более полутора тысяч человек в Париже, и затем волна террора прокатилась по провинции.

Сентябрьская резня 1792 года произвела на нашего героя сильное впечатление. В самом деле, после нее во всей стране воцарилась анархия, справиться с которой революционные власти, похоже, уже не могли. Одним из самых ужасных проявлений этой опьяненной кровью анархии стала жуткая смерть принцессы де Ламбаль, близкой подруги королевы.

Великая французская революция. Бесчинства на парижских улицах. Гравюра XIX в.

Приводимое ниже описание ее казни, судя по стилю повествования, принадлежит перу человека роялистских взглядов:

"Первый удар сабли сбил с ее головы чепец, и длинные белокурые волосы рассыпались по плечам. Второй удар рассек ей лоб до глаза, и хлынувшая кровь мгновенно залила ее платье и волосы. Теряя сознание, она стала оседать на землю. Но толпе хотелось продолжения зрелища. Ее заставили подняться и идти по трупам. Она снова упала. Вероятно, она была еще жива, и некто Шарла, решив ее прикончить, нанес ей удар дубиной. И, как бы дождавшись своего часа, толпа с остервенением набросилась на тело, полосуя его саблями, протыкая пиками, пока оно не превратилось в окровавленный и бесформенный обрубок. Насилие и кровь опьянили толпу, ее ненависти, казалось, нет предела. Подручный мясника, мальчишка по прозвищу Осел, нагнулся над трупом и отрезал голову огромным мясницким ножом".

Описание этой жуткой сцены в одном из писем графа де Ферсана от 19 сентября 1792 года не слишком отличается от предыдущего:

"Перо не в силах описать подробности казни мадам де Ламбаль. Ее терзали самым жутким образом в течение восьми часов. Вырвав ей грудь и зубы, ее около двух часов приводили в сознание, оказывая ей всяческую помощь, и все это для того, чтобы она могла "лучше почувствовать смерть"".

Потрясая жуткими трофеями, кортеж отправился в путь. К ногам трупа привязали веревки и поволокли его по мостовым, сначала к парижской резиденции принцессы, затем к Тамплю, где была заключена королевская семья. Один из очевидцев описывает этот кортеж следующим образом:

"Какой-то негодяй нес на острие пики голову с белокурыми волосами, слипшимися от крови. У второго, следовавшего за ним, в одной руке было окровавленное сердце жертвы, в другой — ее внутренности, причем кишки он обмотал вокруг запястья. Монстр похвалялся, что сегодня за ужином он попотчует себя сердцем принцессы де Ламбаль!"

Рассказы республиканцев повторяют описание этих сцен с теми же жуткими деталями. Один из членов муниципалитета оставил следующее описание кортежа:

"Два типа волокли за ноги обнаженный и обезглавленный труп принцессы де Ламбаль со вспоротым до груди животом. Перед Тамплем шествие сделало остановку. Изуродованное тело водрузили на шаткий помост, стараясь придать ему достойный вид. Все это делалось с таким хладнокровием и деловитостью, что наводило на мысль: в своем ли уме эти люди? Справа от меня один из главарей размахивал пикой с насаженной на нее головой мадам де Ламбаль, и всякий раз ее длинные волосы касались моего лица. Слева другой, еще более ужасный, с огромным ножом в руке, прижимал к груди внутренности жертвы. За ними следовал огромного роста угольщик, несший на острие пики клочья пропитанной кровью и грязью рубахи".

А вот отрывок из другого рассказа, как бы дополняющий предыдущий:

"Быстро разыскали цирюльника, чтобы принцесса, как ей подобает, предстала перед королевой в пристойном виде. Он должен был отмыть слипшиеся от крови волосы, уложить их и припудрить, как того требовал придворный этикет. Щеки были нарумянены по моде того времени. "По крайней мере, теперь Антуанетта сможет ее узнать", — насмешничали в толпе".

По большому счету, реальность в самом зловещем своем проявлении в виде кровавых сцен на улицах и в тюрьмах превзошла самые жестокие моменты из садовской прозы. И тут невозможно не отметить следующий факт: если бы маркиз на самом деле был одержим фантазиями, имеющими место в его романах, если бы он стремился наполнить их материальным содержанием, придумать более подходящий момент для этого было просто невозможно. В самом деле, находясь на службе у Революции, "во имя Свободы, Равенства и Братства", наш герой мог бы надругаться над десятками и даже сотнями женщин. Но он не пошел этим путем, ибо никаким психически ненормальным "садистом" он не был.

И тут самое место привести его собственное признание:

"Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, безусловно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю этого никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца…"