Закат империи и смерть вождя

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Закат империи и смерть вождя

Сколько ни пытался Сталин сделать Политбюро и ЦК «ручными», полностью покорными его воле, но даже после расстрела подавляющего большинства делегатов «сьезда победителей» в 1934 году и при неукоснительном исполнении его приказов он все равно своей натурой «политического уголовника» чувствовал, что и в Политбюро, и в ЦК есть недовольные им, прямые противники, которые тщательно скрывают от него свои настроения.

Когда Берия и Маленков наконец поняли, что и им при их изворотливости все же не увильнуть от расправы подозрительного вождя, то пришли к спасительному компромиссу: можно считать, что они заключили своеобразный деловой союз против коварства Сталина. Но это не значит, что они собирались свергнуть или умертвить деспота. Своим влиянием в Политбюро они добились решения о созыве в августе 1952 года Пленума ЦК ВКП(б), на котором был назначен созыв очередного съезда. По формальному уставу ВКП(б) съезд тогда созывался не реже одного раза в три года. А последний, XVII съезд проходил в марте 1939 года. Сталин охотно проводил лжевыборы в Верховный Совет, но опасался созыва очередного, XIX съезда, гак как с большой вероятностью предполагал, что на нем может быть избран новый состав ЦК без его значительной корректировки.

И действительно, XIX съезд прошел не совсем в пользу Сталина: накануне этого события он оказался в своеобразной изоляции от остальных членов Политбюро по важнейшим вопросам международной и внутренней политики. Об этом еще будет сказано, а пока отметим, что XIX съезд открыл Молотов, а закрыл заключительным словом Ворошилов. Почему же открытие и закрытие не провел властолюбивый, почитаемый партией «вождь народов»? А потому, что Политбюро бесконфликтно, но упрямо добилось передачи этих ролей Молотову и Ворошилову. Вот почему сразу же на первом организационном Пленуме нового состава ЦК, который прошел после XIX съезда, Сталин неожиданно для всех по заранее подтасованным материалам обвинил Молотова в шпионаже в пользу Америки (о чем уже упоминалось), а Ворошилова — в шпионаже в пользу Великобритании. Их жены по тем же обвинениям уже сидели в камерах Лубянки. Сталин, чтобы сломить попытки недовольных выровнять свое положение, в качестве «поучительного» примера избрал метод заложников — посадил жен Молотова и Ворошилова, евреек по национальности, и подло обвинил их в связях с опасными для СССР сионистами. «Метод заложников» он научился применять у Ленина для усмирения недовольных и достижения своей цели: основатель советского государства приказывал брать заложников в селах, отказывавшихся даром отдавать большевикам хлеб при продразверстке; чекисты брали заложников в мятежных районах, требуя усмирения бунта и выдачи зачинщиков; Троцкий по совету Ленина, набрав заложников, проводил мобилизацию в Красную Армию — и мужики выходили из погребов и лесов и «записывались в красные солдаты».

«Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты», — не зря написал Д. Бедный (Придворов), не придумал. Если народ не покорялся, Ленин приказывал расстреливать заложников, сетуя, что «темная Россия» не понимает большевистской идеи. Это было в гражданскую войну. Теперь, как и в 1930-е годы, Сталин снова брал заложников — на этот раз, чтобы сломить и опорочить тех, кто еще вчера рядом с ним помогал ему осуществлять его деспотическую политику.

Ему было уже 70 лет, когда он по надуманным обвинениям оклеветал и приказал расстрелять больше десятка ставших неугодными ему членов ЦК, которые были верными помощниками. А что для него была верность? — холопская, подобострастная, безмолвная покорность. Но и это не спасало, если Сталину начинало казаться, что этот человек не в меру возвысился, отличился своими делами и стал слишком популярен. Популярный, авторитетный, деловой исполнитель — это тоже потенциальный противник в случае возникновения оппозиции заговора.

Невольно вспоминается одно из тысяч предостерегающих писем, написанных Ленину и в ЦК в 1921–1922 гг., когда честные партийцы говорили об опасности подмены и извращении истинных идеалов социализма. Одно из таких провидческих писем в 1922 году написал инструктор школьно-курсового отделения Петроградского Высшего Политического управления (тогда ул. Морская, 15) Сергей Савченко. В частности, он писал: «…Ни один контрреволюционер не может нанести такого вреда и так подрывать авторитет власти, какой, к большому огорчению, приходится очень часто встречать в поведении работников на местах. Необходимо принятие самых решительных и неотложных мер в уничтожении подобного явления, иначе оно приведет к неисправимым последствиям…» (ГАРФ, ф. 130, оп. 5, д. 1091, Лл. 123–124). Эти опасения оказались пророческими и особенно ярко выявились при закате сталинизма, когда борьба за власть стала целью группировок вокруг вождя, а карьеризм — смыслом жизни партработников на местах, в глубинке. Тут нечего удивляться, так как Сталин сделал реальным высказывание Ленина в узком кругу членов ЦК; «Нравственность есть то, что выгодно партии и революции». Сталину, как диктатору, была выгодна именно такая «извращенная нравственность и этика» в партии, выдаваемая его идеологами за истину.

Отчетливо прослеживается агрессивность намерений вождя и в международной политике. Эта агрессивность исходила из его классового непримиримого подхода к решению проблем между начавшим формироваться социалистическим лагерем и капиталистическим миром. Завоевав огромный авторитет после победы над фашизмом, Сталин с двоякой дипломатией начал использовать его, провоцируя один политический кризис за другим: нарушая договора с союзниками, он без ведома народов Восточной Европы форсировал социализацию этих стран, сделав тамошних компартийных лидеров проводниками своей идеологии; на волне побед попытался аннексировать иранский Азербайджан, но это у него не вышло — помешали союзники; предъявил Турции требования о военных базах в районе проливов Босфор и Дарданеллы, организовал движение советских грузин и армян за возвращение Турцией грузинских и армянских территорий, которые отошли окончательно к Турции после Первой мировой войны; через греческих коммунистов спровоцировал гражданскую войну в Греции; устроил берлинскую блокаду; нахрапистой попыткой социализировать Корею спровоцировал там гражданскую войну, в которую втянулись и американцы на стороне антисоветского южнокорейского режима. На основе права победителя в Великой войне Сталин потребовал у Италии отдать зависимую тогда от итальянцев Ливию под юрисдикцию СССР. Это уже были замашки восточного деспота-покорителя. И подобную политику, против которой робко пытались возражать некоторые члены ЦК и Политбюро, он проводил в первые послевоенные годы, когда еще СССР не имел такой атомной бомбы, как у американцев. Одновременно периодами он увлекался акциями борьбы за мир, за укрепление мирного положения СССР, который с огромным трудом своими силами восстанавливал свое хозяйство, разрушенное в годы Великой Отечественной. Тут Сталин выглядит весьма противоречивым, если не авантюристом, политическим лицемером, двурушником. И опять же, в данном случае для характеристики Сталина можно применить перефразированную реплику Ленина: «Сталин считал нравственным в политике то, что было выгодно для его политики диктатора». А для диктатора самое важное иметь прочное государство, вот расширением его влияния на международной арене и занимался Сталин, не брезгуя и авантюрными ходами. И одновременно этим самым он, как вождь, вырастал в глазах советского народа, зарубежной прокоммунистически настроенной части общественности.

Словом, при его слишком резких международных выпадах он терял общий язык со своим Политбюро, в котором далеко не все были согласны с подобными рискованными авантюрами. С появлением атомного разрушительного оружия Политбюро, к 1951 году оценив, наконец, его опасность не только для СССР, но и цивилизации, вынуждено было пересмотреть положение Ленина, гласившее, что в эпоху империализма мировые войны неизбежны, как неизбежна мировая коммунистическая революция, возникающая из поражений в этих войнах. Поражение, естественно, по ленинскому убеждению, должны были понести империалисты — и восставшие трудящиеся капстран смести буржуазные режимы. Но изобретение атомной бомбы и возможность накапливать сотнями атомные боеголовки сделали противоестественным в глазах нормальных, трезвых политиков развязывание Третьей мировой войны. Уже в середине 60-х такая атомная бойня могла сразу привести к гибели 2/3 населения Земли, а остальная 1/3 была бы обречена на медленное, мучительное вымирание от радиоактивного заражения всей ноосферы — жизненной сферы планеты.

На основании разъяснений компетентных физиков-ядерщиков в Политбюро в 1951 году наконец уяснили, что революций после атомной войны не предвидится, деликатно оспаривая уверенность Сталина, что развитие классовой борьбы в капстранах толкнет буржуазные правительства на развязывание войн, чтобы отвлечь свои нации от внутриполитических проблем.

Противоречия между Сталиным и Политбюро по проблеме выбора путей строительства социализма в завуалированном, подстрочном виде отразились в его полемической работе «Экономические проблемы социализма в СССР», которую он приурочил к XIX съезду ВКП(б). О том, что в этой работе Сталин спорит с некоторыми несогласными с ним членами Политбюро, знал только ограниченный круг людей, но не вся партия, и тем более не знал простой многомиллионный народ. Деликатные оппоненты Сталина пошли на хитрость: они первыми признали работу вождя «гениальным вкладом в развитие теории построения социализма», чтобы потом на деле тихо под разными предлогами саботировать, не выполнять вытекающие из нее практические выводы. Обо всем этом стало известно только в период горбачевской гласности, когда начали открываться секретные партархивы. В «Экономических проблемах…» Сталин как раз спорил с оппонентами по поводу путей развития цивилизации и вместе с ней стран социализма — с войнами или без?

Вот что он конкретно писал по этому поводу: «Говорят, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, нужно считать устаревшим, поскольку выросли в настоящее время мощные народные силы, выступающие в защиту мира, против новой мировой войны. Это неверно… Чтобы устранить неизбежность войны, нужно уничтожить империализм». (И. Сталин. Экономические проблемы социализма в СССР М. 1952, с. 36).

По Сталину получалось, что Третья мировая война неизбежна, поскольку социализм должен разгромить империалистов. Изнутри революционным движением трудящихся в развитых капстранах революцию было не осуществить — хотя бы по причине неуклонного роста прожиточного минимума и благосостояния значительной части трудящихся. За коммунистами в США и Великобритании шла незначительная часть населения, несколько более развитым было коммунистическое движение во Франции и Италии, но и там дело не доходило до вооруженного антибуржуазного народного мятежа. Сталин об этом прекрасно знал из докладов Коминформа и внешней разведки. Из этого вытекает, что, говоря о мирном сосуществовании двух систем на данном этапе развития, о частичном разоружении капстран, он все же в перспективе считал Третью мировую войну неизбежной.

Его оппоненты из Политбюро, оставшись в хрущевском Политбюро, в положениях XX съезда, развенчавшего культ личности предыдущего вождя, напрочь отреклись от выводов сталинских «Экономических проблем…». В стенографическом отчете XX съезда партии (1956) значится: «Имеется марксистско-ленинское положение, что пока существует империализм, войны неизбежны. Но в настоящее время положение коренным образом изменилось. Фатальной неизбежности войны нет. Теперь имеются мощные общественные и политические силы, которые располагают серьезными средствами, чтобы не допустить развязывания войны империалистами».

Как же тогда оппоненты Сталина собирались одолеть империализм в перспективе, если военное, ядерное столкновение они не считали реальным разрешением проблемы противостояния двух систем? Расчет был на внутреннюю подрывную идеологическо-диверсионную работу внутри ведущих капстран, на организацию, провокацию «перманентных революций» в странах, где буржуазные правительства послабее испытывают политические кризисы. Отрывать от буржуазной системы страну за страной — вот на что рассчитывали руководители КПСС при Сталине и особенно после него.

Не все в Политбюро были согласны со Сталиным и по проблемам экономической политики в СССР. Реальная статистика в те годы наглядно показывала, что «загнивающий» капитализм развивается более быстрыми темпами, чем социалистическое хозяйство с отставшими технологиями. (Новых технологий, по подсчетам современных экспертов, было в 1950 году не более 10 процентов (от общего количества). Невероятно медленно, по сравнению с капстранами, росла заработная плата советских трудящихся. Если в капстранах все производство было основано на получении суммарной прибавочной стоимости, от которой часть шла на зарплату рабочим (больше прибавочная стоимость — больше зарплата), то сталинская доктрина в этом вопросе гласила: «…цель капиталистического производства — извлечение прибылей. Цель социалистического производства не прибыль, а человек с его потребностями». В результате такой постановки вопроса 50 процентов предприятий в СССР были нерентабельными! Об экономическом соревновании с развивающимся капитализмом нечего было и думать, и потому основные средства и при Сталине, и после него, вплоть до краха СССР партия и правительство бросали на оборонную промышленность.

Были и другие вопросы, касавшиеся судеб тысяч людей, которые Сталин решил «освятить решением Политбюро». Так, он потребовал дать «добро» на проведение новой «большой чистки» в партии, армии и госаппарате и по примеру Грузии продолжать «очищаться от буржуазных националистов». По его мнению, следующей на очереди по «очищению от буржуазных националистов» должна была стать Украина. В июне 1952 года на пленуме ЦК Украины в основном и обсуждали этот вопрос. Предлагая «большую чистку», Сталин, конечно, дал понять, что это ни в коем случае не коснется ни ЦК ВКП(б), ни Политбюро. Чекисты и парткомиссии должны были вычищать из ЦК все союзные республики и все низовые парторганизации. Эту чистку осуществить так и не удалось: Политбюро затянуло вопрос о ней до смерти Сталина. И за это спасибо сталинским оппонентам, которые тоже были в какой-то мере консерваторами, но на фоне Сталина многие выглядели чуть ли не «либералами».

Словом, перед открытием последнего в жизни Сталина съезда — XIX, он уже не был абсолютно уверен, что это мероприятие пройдет под его режиссурой. Потому принял некоторые меры, чтобы дать понять оппонентам, что он еще силен и зарываться не следует. Так, он скомпрометировал Микояна (два его сына, генералы, оказались в тюрьме по липовым обвинениям), Андреева (жена еврейка — в тюрьме) и Косыгина (оказался замешан в деле ждановцев). А в связи с тем, что их родственники оказались под следствием, члены Политбюро Микоян, Андреев и Косыгин не были избраны в президиум съезда. С Берией тоже вышел неприятный для него конфуз: если до «мингрельского дела» он твердо занимал третье место после Молотова и Маленкова, то тут вдруг оказался на пятом — даже бездарный Булганин был впереди него. Все это записано в протоколе открытия съезда от 5 октября.

Но на съезде Берия взял реванш в борьбе за свое почетное место среди влиятельных лиц государства: он выступил с самой длинной и самой острой, содержательной по тем временам речью. Восхваляя Сталина, он одновременно умудрился в речи протащить крамольную идею — оттеснить величие вождя на второй план по сравнению с партией. «Вдохновителем и организатором великой победы советского народа, — говорил Берия, — была Коммунистическая партия, руководимая товарищем Сталиным». (Газета «Правда» от 9.10.52 г). А до сих пор пресса утверждала, что «вдохновителем и организатором великой победы был великий Сталин».

Поспорил в своей речи Берия с вождем и насчет того, какие именно идеологические категории жизни угрожают цельности советского государства, прочности строя и единству народов. Сталин считал, что это (по порядку): буржуазный национализм, сионизм и космополитизм. А русский великодержавный шовинизм Сталин вообще не признавал. Берия же в своем выступлении в таком порядке расположил определенные им опасности отклонения от национальной политики партии: на первое место он поставил великодержавный шовинизм (то есть русский шовинизм), на второе — буржуазный национализм (то есть местный национализм) и на третье — буржуазный космополитизм (включая и сионизм). Это уже был намек на серьезные разногласия со сталинской национальной политикой и несогласие с важностью определенных им в связи с этим опасностей. Речь Берии была так построена, так замаскирован в ней был основной смысл, что только члены Политбюро поняли, что это идет спор с самим Сталиным. Примечательно, что Берия ни словом не коснулся грузинского национализма, хотя в тамошних тюрьмах в данный момент сидело много мингрелов. Берия занял тут нейтральную позицию: не обрушивался на соотечественников с гневными обвинениями, не оправдывал их эзоповым языком — он просто смолчал. И это был единственно верный выход в его положении. XIX съезд показал историческую закономерность долголетнего правления диктатора любой эпохи: со старением властителя власть постепенно выпадает из его рук, и даже в хоре хвалебных речей в его адрес слышатся слова с оппозиционным намеком, даже при всем видимом усердии исполнителей диктаторских решений угадывается если не скрытый саботаж функционеров и чиновников, то скрытое сопротивление духу самих приказов. Оппозиция, чувствуя старение вождя, зная о постепенном ухудшении его здоровья, начала тихо поднимать голову. Психологи считают, что это было вызвано и тем, что группировки, борющиеся при живом диктаторе за влияние, устали от самого Сталина, устали его бояться, устали от той тревожной атмосферы, когда после войны чистка стала перманентной (непрерывной), и даже самые близкие к вождю лица — Молотов, Микоян, Маленков, Берия — не могли себя чувствовать в полной безопасности от его подозрительности и внезапного гнева.

Сталин страшно боялся предательства. Вместе с ухудшением здоровья Сталина росла его подозрительность. Ему мерещились всевозможные заговоры против него. Врачей он к себе не подпускал. Уволил даже своего доверенного секретаря Поскребышева, который долгие годы служил ему верой и правдой. Он предал и своего начальника личной охраны со времен Гражданской войны генерала Власика. И умер в результате предательства. После его смерти созданное Сталиным Советское государство осталось в послевоенных границах и продержалось до 1980-х годов, однако жесткая централизация управления становилась все более запутанной и аморфной, пока распавшаяся связь республик не привели к краху Советского Союза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.