IV

IV

Как показал опыт последней великой войны (1914–1918 гг.) главнейшим из средств, которым будут пользоваться стороны в войне будущего, это сюрпризы техники в самом обширном ее толковании.

Будущую войну можно рассматривать как соревнование технических богатств, накопленных в период мира. Техника — это бесспорная королева будущих сражений. Первые и важнейшие усовершенствования безусловно падут на долю артиллерии, как одну из важнейших отраслей техники.

Наряду с мощностью и разрушительностью, артиллерия, благодаря видоизменениям в области взрывчатых веществ, может быть, приобретет еще большую дальность, а с ней и большую разрушительность.

Причем наиболее вероятным типом орудия, по-видимому, будет автоматическая пушка, позволяющая выбрасывать снаряды со скоростью, во много раз превосходящею теперешнюю скорость. Во Франции уже имеется переносная пушка, предназначенная для пехоты, весом в 36 кг, калибр 60 см, стреляющая со скоростью до 40 выстрелов в минуту. Если еще теперь все армии стремятся иметь разнокалиберную полевую артиллерию соответственно разным задачам, выпадающим на ее долю, то возможно допустить, что мечта будущего — это однотипная универсальная пушка, позволяющая с одинаковым успехом выполнять все задачи и поражать все цели.

С.-Американские С. Ш. в настоящее время остановили свое внимание на новом типе полевого орудия — калибр. 7, 5 см с дальностью на 14 км, с круговым обстрелом и с лафетом, приспособленным и для пушки и для гаубицы. Орудие может быть использовано в любую минуту как и противоаэропланное.

Разрушительность и сила какого-нибудь нового взрывчатого вещества вроде экстрактированного «иприта», может быть, вытеснит тяжелый тип дорогостоящих орудий и снарядов, по крайней мере в полевой артиллерии. Эта же сила позволит регулировать дальность и известным соотношением состава чередовать ее от предельных больших до предельных малых расстояний, но эти вопросы пока еще не так скорого будущего. Стремление увеличить подвижность и маневренную способность уже приводит к необходимости освободиться от лошади и снабдить орудия и зарядные ящики механическими двигателями.

Повторяю, — решающим родом войск, по крайней мере в позиционной войне, бесспорно, будет артиллерия.

Уже минувшая война дала много примеров, когда исход боя решался одной артиллерией.

Во время июльского наступления германцев в 1915 году немцы, наметив участок для прорыва на фронте 1 Русской армии в районе Цеханова, сосредоточили массу артиллерии против 1 Туркестанского корпуса. Обстрел был настолько внезапен и интенсивен, что в течение нескольких часов наши позиции, которые создавались месяцами, были буквально сровнены с землею, а защитники или уничтожены или были деморализованы и загнаны в убежища. Ни вывести людей, ни подвести резервов возможности не представлялось, и неприятельская пехота заняла наши окопы почти без выстрела. Это был год, когда русская артиллерия переживала снарядный кризис. Второй пример.

Зимой 1916 и 1917 года наш III Армейский корпус в составе 5 стрелковой и 73 дивизий занимал, так называемый, Червищенский плацдарм, на левом берегу Стохода, на Ковельском направлении.

На укрепление позиции потребовалось громадное напряжение средств и усилий. Из маленьких штабов в штаб 3 армии посылались донесения, запросы и проекты. Штабом 100 пех. дивизии, например, указывалось на нецелесообразность занятия этого уединенного оазиса, с которым сообщение происходило по 11 мостам. Надо было или переходить в наступление пока стояла зима и были тверды дороги или заблаговременно отойти на правый берег Стохода, ибо с началом весны и разлитием Стохода связь с плацдармом почти прекращалась.

Ответ из штаба армии получался всегда стереотипный и не чуждый раздражения — держаться во что бы то ни стало и укреплять.

В результате было нарыто столько укреплений, что части, занимавшие позицию месяцами, путались в собственных окопах и проволоке.

К весне на плацдарме образовали интендантский и артиллерийский склады и перетащили даже баллоны с удушливыми газами.

В конце марта, когда лед стаял и Стоход тронулся, немцы вдруг обрушились артиллерией и одновременно с ужасающим обстрелом плацдарма завесным огнем перебили все мосты. К полудню две русских дивизии перестали существовать.

Ни один человек не спасся, кроме правофланговых частей, отведенных под огнем, заранее, по инициативе частных начальников. Участь Червищенского плацдарма решила артиллерия. Третий пример из гражданской войны Крымского периода. Когда части II арм. корпуса на Тюпджанкойской позиции — 28-го октября 1920 г. почти при полном отсутствии пехоты только одной артиллерией (12 полев. орудий) отбили наступление красных, не допустив их ближе 11?2–2 верст. Красная дивизия в короткий промежуток времени буквально была сметена.

Это был убой, который так же был величествен, как и жуток. Подобных примеров можно привести бесчисленное множество… Особенно ими богат Западный фронт, где союзники своим успехом в 1918 году обязаны именно превосходству в артиллерии. Но какие бы видоизменения и усовершенствования ни претерпевала техника, какие бы орудия и средства борьбы ни изобрел человеческий разум — важнейшим элементом все же был, есть и останется человек с его плотью и психикой. Сам по себе уже объект войны будет все-таки человек.

Он будет руководить действиями машины, будет определять момент, когда надо пустить в ход то или иное средство, он будет заменять машину, когда она откажет, — он, а не машина, будет решать участь столкновений. Этого ни на один момент не должно забывать ни одно государство. Вот почему культура человека, культура его воли, духа и ума должны составлять важнейшую заботу, превыше всех культур.

Будущий человек должен быть существом крепких нервов, сильной воли и самоотверженного патриотизма. Вне этого не может быть армии.

Инстинкт самосохранения свойствен всему живущему. Страх смерти и боязнь болезненных ранений могут быть ослаблены лишь соответственной и упорной культурой человеческого духа…

* * *

В настоящий век, век торжества техники и переоценки всех ценностей, все чаще и чаще останавливает на себе внимание вопрос о тех началах или принципах, на которых создается надежная армия, а в частности вопрос о всеобщей воинской повинности. Действительно ли всеобщая воинская повинность является совершеннейшей и непреложной системой комплектования армии?

Печальный пример России в 1917 и 1918 году (да и не только России), когда народная армия, комплектуемая на началах всеобщей воинской повинности, отказалась продолжать войну и повиноваться своим вождям, — есть беспримерный случай в истории народов, и этот случай наводит на большие размышления.

Действительно, ни армии Аннибала и Цезаря, ни армия Фридриха Великого, ни армии Наполеона и Суворова, комплектуемые по иной системе, никогда не давали таких ужасных примеров.

Правда, в 1918 году и Россия и Русская армия переживали дни тяжелых политических испытаний, но это не может служить оправданием.

И у Суворова, и у Наполеона, а особенно у Фридриха Великого были еще более тяжелые дни, когда, казалось, все было потеряно, а между тем ни одна из этих армий не заклеймила себя позором, а ведь инстинкт самосохранения был одинаково свойствен человеку во все времена.

Оставляя в стороне все другие причины крушения могущества Российского, надо все же иметь мужество признаться, что в несчастиях России виновата отчасти и ее народная армия.

Отсюда понятно, что, значит, в системе всеобщей воинской повинности есть какой-то существенный непредусмотренный минус. И многие специалисты, учитывая опыт мировой войны, в настоящее время очень заняты этим существенным вопросом. Здесь мы сталкиваемся с двумя крупными противоречиями: с одной стороны — отказаться от всеобщей воинской повинности — значит, как будто бы не доверять своему народу, а с другой — роковой 1917 год из истории все же не вычеркнешь. Примирить эти противоречия и подробно останавливаться на этом вопросе — не входит в нашу задачу.

Полагаю, что равнодействующей в данном случае является — образование долгосрочных, хорошо обставленных и безукоризненно надежных кадров, особенно же командного состава, для которых казарма должна явиться второй семьей, как это и было в XVIII и XIX веке, когда военная история не знала примеров неповиновения своим вождям и продажи своему противнику вооружения, снаряжения и чести. Может быть, будущая техника, которая всегда стремилась машиной заменить людей, приведет к тому, что в миллионных армиях не будет больше надобности? Может быть, само воспитание Русского народа, давшего к концу войны неустойчивую армию, было уродливо?

Повторяю — эти вопросы, невзирая на их жгучесть, — составляют предмет более детальных изысканий.

* * *

Опыты всех минувших войн в одинаковой мере подтверждают то громадное значение, которое в жизни армий принадлежит командному составу. Если дисциплина есть — душа армии, то командный состав, по справедливости, может быть назван ее сердцем.

Вот почему все антигосударственные партии при всех попытках внутреннего переворота старались прежде всего внести раскол между солдатом и офицером и подорвать его авторитет. Вот почему и Французская и Русская революции первой своей целью ставили неистовое истребление старого командного состава, выросшего на традициях государственности, усматривая в нем опасную силу.

Боевая упругость армий, помимо ее подготовки и материальной обеспеченности — целиком зависит от командного состава.

Учитывая это, все государства должны с особой чуткостью и бережливостью относиться к командному составу своих армий, ставя его еще в мирное время в привилегированные условия, дабы иметь право предъявить к нему повышенные требования во время войны.

Русский офицер в войну 1914–1918 года явил собой светлый образ мученика за Родину и дал беспримерный героизм, но будет вполне справедливым оговориться, что в мирное время он далеко не пользовался тем вниманием — на которое имел бесспорное право.

Жизнь массового армейского офицерства была всегда полуголодным переползанием из года в год.

И как неосмотрительно и легкомысленно было эту самую надежнейшую из ценностей растратить так непроизводительно в первые месяцы войны, когда легло более 75 процентов лучшего офицерского состава.

Его уже не мог заменить тот суррогат, зачастую, буквально безграмотного прапорщика, который наскоро фабриковался во время войны.

Будущая армия не повторит этих непоправимых ошибок; она будет иметь резерв офицеров и унтер-офицеров, который будет расходоваться осторожно, ибо офицер создается годами, традициями веков и стоит государству дорого. Будущая армия должна до конца войны также иметь нетронутый резерв отборных частей, который не должен расходоваться ни при каких обстоятельствах и являть собой до конца гарантию против внутренних и внешних событий, которые влекут за собой страшные последствия.

Имей такие резервы Россия и Германия в последнюю войну, — они бы уцелели от тех потрясений, которые разрушили их троны.

Наполеон не позволил растаять своей гвардии под Бородино, невзирая на неумолимые требования обстановки, и если бы под Ватерлоо он проявил ту же твердость и не погубил бы свою старую гвардию, — как знать, — может быть, его красивые сто дней обратились бы в династию, которая дожила бы до наших дней.

* * *

Развитие техники и усовершенствование средств борьбы во многом, конечно, изменят способы и приемы действий на войне.

Но как в доисторические времена, как и теперь, так и в будущем все столкновения будут сводиться к защите и нападению, т. е. к обороне и наступлению. Защита своих границ и обеспечение своей территории от вторжения неприятеля в будущем станет предметом еще более острой необходимости, а благодаря высокой технике, которая, главным образом, найдет применение на позициях, позиционный период войн станет наиболее упорным.

Помимо огня, ядовитых газов, усовершенствованных танков, бронепоездов, бронеавтомобилей, жидкости и потрясающих воображение минометов — здесь получит самое широкое применение электричество и пока еще неведомые приборы оптики. Как защитник, так и нападающий, чтобы уменьшить потери, может быть, уйдет глубоко в землю.

Железо и бетон станут не только неотъемлемой принадлежностью полевой войны, но и найдут широкое применение в условиях еще мирной обстановки, как обеспечение важнейших пунктов.

Прорыв фронта нередко будет находиться, может быть, в зависимости от успеха подземной войны, которая в будущем составит предмет большого внимания. Но невзирая на новые приемы борьбы, которые обогатят тактику и стратегию, — все же принципы военного искусства останутся неизменными. Всегда сильный качественно и наиболее умелый будет бить слабейшего в этом отношении; всегда и на театре войны и на полях сражений будут решительные пункты, удар по которым в решительную минуту будет определять участь сражений; внезапность никогда не потеряет своего значения. Может быть, будут открыты новые принципы, новые законы войны, но то, что положено в основу военного дела великими мастерами мира— навсегда останется непреложным.

Этого также никогда не следует забывать ни на одну минуту.

Отправной данной для каждого полководца и для каждого реформатора должна быть аксиома, что пренебрежение принципами военного искусства никому и никогда не проходило даром. За это расплачиваются не только большой кровью, но и большими потрясениями. Минувшая война богата примерами, когда принципы ратного дела не только нарушались, но ими явно пренебрегали, но это достояние истории…

В период же гражданской войны в России бесценные заветы великих полководцев нарушались сплошь и рядом с обеих сторон, ибо судьба сражений, зачастую, находилась в руках случайных выскочек, а не людей опыта и знаний.

* * *

Как и теперь, наступление будет преобладать над обороной при известном, конечно, соотношении сил и средств. И маневру, как средству боя, будет принадлежать решающая роль.

Верх искусства заключается в том, чтобы закончить кампанию в кратчайший срок только маневренными боями, не допуская до затяжной позиционной войны. Но если позиционная война требует машины и затем уже людей, то маневр прежде всего требует человека, обученного и втянутого. Успех маневра зиждется на быстроте, почему необходимо подвижность живой силы довести до предела, освободив эту живую силу от всего, что идет в ущерб быстроте. Армия прежде всего должна быть подвижна, почему солдат будущих армий для успеха действий должен быть освобожден от обременительного ранца. В бою ему нужен минимум: патроны, лопата, вода с вином, маска, бинт и галеты на суточную потребность или питательный экстракт.

Для ослабления ранений, особенно тяжких в живот, солдату надо дать непроницаемый панцирь, легкий и не стесняющий движений. Идея панциря или щита уже давно на очереди, и разрешение ее поднимет моральную сторону бойца. Америка уже выработала новый тип панциря, т. наз. куртка Бовита весом от 7 до 9,5 фунт., непробиваемый из Кольта на расстоянии 6 дюймов.

Но первое, что нуждается в видоизменении, это ручное оружие. Винтовка должна быть облегчена известным сочетанием частей и применением более легкого металла. Она несомненно должна быть автоматической с оптическим прицельным приспособлением. Принимая во внимание все возрастающую роль артиллерии и пулеметов в бою, позволяющих с большей вероятностью поражать цели от предельно больших до предельно малых дистанций, — едва ли возможно рассчитывать на увеличение дальнобойности существующих винтовок. Необходимость в этом уже миновала.

Требованию автоматичности до известной степени отвечает ружье-пулемет системы Бирдмор-Фаркуара, сконструированное в Англии, с приставным барабанным магазином, как у пулемета Льюиса. Достоинства этого ружья-пулемета понижаются опять-таки его весом — 18 фунтов без патронов и штыка.

* * *

Как уже было сказано, развитие техники нисколько не исключает необходимости живой силы, но несомненно что — техника же — повлияет на численность войск и их организацию, к чему уже и перешла Франция. Французский пехотный полк по опыту мировой войны принят только в 400 штыков при 108 легких и 30 тяжелых пулеметах, 6 бомбометах и 3 легк. орудий.

Части войск должны приобрести большую самостоятельность.

Так называемая тактическая единица, за которую теперь принимают дивизию, — должна иметь свою артиллерию, свои аэропланы и бронеавтомобили, свои химические, технические и инженерные части, свою подвижную радиостанцию и другие средства. Ввиду большого экономического напряжения состав армии мирного времени неминуемо сократится. Главной основой частей каждого рода войск явятся устойчивые кадры, через которые будет пропускаться известный процент отборного населения, а не только способного носить оружие.

Путем воспитания ряда поколений надо добиться того, чтобы служба в армии не только бы считалась, но и фактически была как бы почетной привилегией, а не только «повинностью».

Так как элементарную подготовку к ратному строю будет давать школа, как это принято в Японии, Турции, Финляндии, то сроки действительной службы сократятся и будут определяться минимумом времени, потребного на приобретение специальных знаний по каждому роду войск и на применение этих знаний на практике.

Такая система, не ложась обременительно на государственный бюджет, позволяет в то же время в период войны довести боевые силы страны не только до желаемой численности, но и повысить их качество.

Громадную услугу государству в этом вопросе могут оказать всевозможные добровольные спортивные и военные организации молодежи по городам и селам вроде союзов, орденов и проч., основанные на здоровых началах и на любви ко всему своему родному.

Ознакомление таких организаций с родами войск и военной техникой, хотя бы поверхностное, в летние прогулки, скажется в свое время.

Будущий солдат при этих условиях уже не будет видеть в военной службе тяжелой повинности, и для вредной пропаганды станет неуязвим.

* * *

Основой армии еще на долгое время останется пехота, как род войск, наиболее универсальный и дешевый и притом способный к работе во всякое время и при всякой обстановке.

Что касается конницы, то таковая получит широкое развитие лишь у народов с равнинным характером территории. У других — особенно второстепенных государств, она будет допущена в самом минимальном соотношении для выполнения простейших ближайших задач разведывательного характера и, конечно, значения иметь не будет. Страшным врагом для конницы явятся газы. Если всадника еще можно уберечь противогазовой маской, то лошадь — никогда… Вопрос слишком важный, чтобы им пренебречь.

Могучим средством против конницы являются также бронированные автомобили, особенно сведенные в группы. Помимо морального воздействия неуязвимой машины на всадника и лошадь, такие группы (эскадры) грозят громадным опустошением в рядах конницы.

В гражданскую войну Крымского периода в 1920 г., на стороне белых, за отсутствием броневиков, применялись обыкновенные автомобили, снабженные щитом и вооруженные пулеметами. Боевые действия этих машин против конницы превзошли всякие ожидания. Существенной отрицательной стороной таких эскадр является привязанность их к дорогам и невозможность маневрировать вне путей.

Недостаток хотя и важный, но отнюдь не понижающий боевого значения броневых групп против конницы.

В целях достижения большей свободы в действиях конницы, особенно так называемой — стратегической, будущая война потребует придачи таких броневых групп и своим конным массам. Может быть, это несколько свяжет подвижность конницы, но зато усилит ее огневые средства в борьбе с неприятельской пехотой и броневиками. Кавалерийские рейды и столкновения больших конных масс вообще будут встречаться все реже и реже. Ими, как известно, не была богата и минувшая война. Однако это нисколько не понижает достоинств конницы, получившей соответственное воспитание и руководимой дельными и решительными начальниками. В будущих войнах такая конница всегда найдет себе место. Принимая во внимание современные приемы и условия боя, а также преобладающий в бою фактор — огонь, необходимо согласиться, что конница все более и более приближается к типу ездящей пехоты, тем более, что и обучение современной конницы скорее сводится к умению быстро использовать свои огневые средства, нежели к шоку (удару).

Тем не менее, ошибочность такого обучения ясна сама по себе: или от конницы надо совсем отказаться, или она должна быть действительно конницей, способной к быстрым и сокрушительным ударам, как огневым, так и массовым, а не только — обозом, передвигающим людей и орудия стрельбы.

Дабы дать широкий простор коннице в первые дни войны — вторжением ее в глубь неприятельской страны (что обещает неисчислимые выгоды), — необходимо освободить главную ее массу от прикрытия своих границ.

Этому поможет развитие в каждом государстве железных дорог и других путей сообщения, а также широкое применение автомобильных средств, что, в связи с соответственной дислокацией частей мирного времени, — позволит в первые же дни войны сосредоточить к границам потребное количество войск, необходимых для прикрытия сосредоточения и развертывания.

Для достижения этих целей казармы войсковых соединений лучше группировать ближе к границам, обязательно в узле железных дорог, с эшелонированием в глубину складов и магазинов.

В вопросах прикрытия границы и обеспечения сосредоточения большую пользу с первых же дней мобилизации могут оказать умело направленные бронепоезда и бронеавтомобили.

* * *

Ввиду того, что авиация в соединении с радиотелеграфом уже теперь является могучим средством борьбы, — склады и магазины должны иметь надежную защиту, дабы не подвергаться разрушению с высоты…

Будущей авиации, конечно, предстоит разрешить еще много вопросов, чтобы стать родом войск, а не средством, но разрешение этих вопросов не так уж далеко. Та работа авиации, которая наблюдалась в минувшую войну, — есть не более как период младенчества.

Борьба в воздухе и борьба за воздух превзойдет всю современную человеческую фантазию. Ни одна область не привлекает на себя такого серьезного внимания народов, как авиация. Вот почему и Европа, и Америка, и Азия не жалеют никаких затрат, чтобы поставить свою авиацию выше соседей.

Современный аэроплан пока только прототип будущей воздушной машины, которая приобретет устойчивость, станет менее зависимой от базы и получит в массе типичное подобие флота со своей стройной системой управления и своей гибкой тактикой. Авиация облепит и осуществит возможность небольших десантов в глубоком тылу противника, и таким образом война с фронта частично будет перенесена в тыл. Она будет выполнять самые сложные и разнообразные задачи по разведке, которые не по плечу коннице; она составит надежнейшее обеспечение связи и вместе с тем, в соединении с громадным моральным значением, явится страшным и боевым фактором. Авиация изменит самую природу войны и боя, и такие операции, как знаменитый марш-маневр Наполеона в 1809 г. к Ульму, обходное движение армией Куроки русского левого фланга под Ляояном в 1904 г., переброска немцами корпусов против Русской 2 Армии в Мазурских озерах в 1914 году, — станут невыполнимы, ибо они потеряют важнейший свой козырь — неожиданность, и будут обнаружены заранее.

Однако, в заботах о развитии авиации не следует упускать из виду принципа соразмерности с другими родами войск, дабы и в этой области не получилось засилия. Кто знает — может быть, авиация уже имеет своего врага, который горько разочарует авиационный оптимизм.

Техника должна помогать человеку, но отнюдь не обращать его в прислугу. На основании опыта следует признать соразмерным 4 аппарата на пехотную дивизию (кроме корпусной и армейской авиации).

* * *

Наряду с развитием техники теперь все большее и большее развитие получают технические и полевые инженерные войска.

Обозы частей — боевой и материальный — дабы не связывать подвижности войск, должны сократиться, зато — увеличиться склады запасов, что должно составить предмет особых забот еще мирного времени.

Большое развитие должны получить полевые железные дороги.

Армия, воюя в известной полосе, не только не должна рассчитывать на местные средства (кроме земли, воды и леса), но государство, может быть, будет поставлено в необходимость само кормить часть населения, т. к. всякое производство здесь станет немыслимо. Лозунг — «война должна кормить войну»— в настоящее время требует к себе осторожного отношения.

Наряду с этим должно подняться значение такой высокой по своим целям организации, как Красный Крест, который широко раздвинет рамки своей полезной деятельности, и возможно, что в будущем станет единственным международным органом, которому суждено сдерживать страсти борющихся сторон.

* * *

Серьезным вопросом, вызывающим в настоящее время большие споры, является вопрос о крепостях.

История крепостей и укрепленных лагерей имеет за собою почти такую же давность, как и история войн вообще.

Как только на земле возникли вооруженные столкновения, одновременно возникла и мысль соответственным использованием местных условий получить приращение своим силам, возможно дольше сэкономить свою собственную энергию и ослабить энергию противника, заставив его расходовать усилия на преодоление всякого рода препятствий. Действия в крепостях и под крепостями впоследствии вылились в целую науку. Были целые эпохи с явным засилием крепостей, причем несмотря на то, что каждый раз, как только появлялось новое оружие, крепости переживали стадию перерождения, — все же идея о них докатилась до наших дней.

Исторический Тир, задержавший на 11 месяцев Александра Македонского. Иерусалим времен крестовых походов, артистически использованная Наполеоном Мантуа, Севастополь с его героической обороной, Плевна, Порт-Артур, Льеж и, наконец, Кенигсберг, приковавший 1 Армию (Русскую) в 1914 г., а также беспримерный в последнюю войну Верден — все это, казалось бы, слишком крупные и убедительные доказательства целесообразности крепостей во все времена и при всякой стратегии.

А между тем, еще до войны 1914 года в военной литературе уже поднимался горячий спор по вопросу о крепостях, и были далеко не легковесные доводы, которые, не отрицая за ними значения в истории, с неумолимой очевидностью доказывали переоценку значения крепостей и предрекали их крушение.

Действительно, в сущности, история почти не знает примеров, чтобы какая бы то ни было крепость не пала, если противник этого настоятельно хочет. Как ни одна водная преграда не могла остановить решительного противника. Вопрос лишь во времени и потерях.

Защитники крепостей не отрицали этого, но хваталися за слова «время» и «потери». Пусть так, — говорили они, — пусть каждая крепость падала и падет, но она падет тогда, когда выполнит свое назначение и обойдется дорого врагу, а это все, что от крепости требуется.

Но если повнимательней всмотреться в судьбу этих всякого рода неприступных и первоклассных твердынь, то окажется, что одни из них прямо-таки вероломно не оправдали никакого назначения, кроме миллионных затрат и лишних трофеев своему противнику; другие, на осаду коих потребовалось, может быть, время, нисколько не изменили и даже не оттянули участи кампании, а третьи были, попросту, игнорированы и даже обидно не замечены противником.

Судьба же таких крепостей, как знаменитый Мец 1871 года, Перемышль, Эрзерум, Ковно, Гродно, Новогеоргиевск, Брест-Литовск и проч. по войне 1914–1917 гг. — попросту скандальна.

Что же касается крепостей, которые выставляются как положительные примеры, то при внимательном наблюдении почти всегда окажется, что причина скрыта не в самих крепостях, а в осаждавших ее войсках и руководителях.

Можно, не погрешая, сказать, что по мере усовершенствования огнестрельного оружия значение крепостей ослабляется, и если на протяжении сотни лет встретятся одна- две крепости, которые сыграют известную роль, то их нельзя возводить в пример, который, как всякое исключение, может вылиться в непоправимое заблуждение.

Главнейшие назначения крепостей заключаются якобы в том, что они притягивают на себя войска противника из боязни угрозы тылу маневрирующим армиям и затем — надежно обеспечивают фланги своих армий.

Но опыт войны и современная техника рассеяли эти надежды. Во-первых, ни одна крепость не сыграла роли ожидаемого магнита для противника и только вывела из игры многие тысячи своих войск (исключение составляет Верден); а во-вторых, в настоящее время фланги армии на известный срок может обеспечить любая железная дорога с оперирующими на ней бронепоездами, этими малыми подвижными крепостями.

В вопросе обеспечения флангов в будущем большая роль будет принадлежать особенно газам…

Защитники крепостей могут возразить, что по мере усовершенствования орудий нападения крепостное дело не стояло на точке замерзания, но также совершенствовалось и технически и тактически, что нигде техника не получала такого широкого применения, как в крепостях, и что будущей разрушительной силе артиллерии будет противопоставлено новое сопротивление материалов крепостных верков, — все же это будет, в большей части, не более как профессиональная защита.

Крепости отживают свое время. Нам, современникам, пока трудно с этим согласиться, но, полагаю, что так же трудно было согласиться и современникам катапульта и тарана или непреложной в свое время пятипереходной системы снабжения, места которых теперь только в истории.

Судя по опыту войны, теперь крепость — каждый укрепленный шаг тысячеверстного позиционного фронта, прорыв и защита которого требуют применения всех действий, аналогичных с крепостной войной.

И если где уцелеют подобия крепостей, то исключительно в виде тыловых складов, мастерских или предмостных опорных пунктов, ушедших в землю, с небольшим бдительным и строгим караульным гарнизоном для обеспечения от тех случайностей, которые входят в задачу вражеской агентуры; или же пока удержатся на островах и далеких окраинах, как место сосредоточения или временного отсиживания колониального гарнизона.

Как бы ни были всесторонне изучены современниками те или иные пункты, где, казалось бы, необходимо создать крепость, — значение этих пунктов резко изменится уже через 5–10 лет, и за это время многие из таких пунктов по тем или иным соображениям потеряют свою цену, выявится значение других, и так до бесконечности, ни предусмотреть, ни угоняться за которой невозможно. Современные государства очень следят за развитием военного дела вообще и в то же время воздерживаются не только от создания новых крепостей, но даже и от ремонта старых. И только Германия усиливает свои восточные крепости — Кенигсберг, Летцен и Глогау — сетью бетонных сооружений.

Решаясь на затраты, связанные с постройкой этих сооружений, Германия, конечно, далека от мысли рассматривать свои крепости как строго оборонительные сооружения. Судя по данным, попавшим в печать, большинство всех новых построек предназначено именно для различных складов. Таким образом и в этом шаге естественней видеть прежде всего планомерную и предусмотрительную подготовку обеспеченной базы против наиболее вероятного из своих противников. Не исключается, конечно, возможность, что эти крепости сыграют, может быть, и маневренное значение в войне с Польшей. Но если бы даже это и случилось, все же и этот факт не будет знаменовать нового воскресения идеи крепостей, которая осуждена ходом событий.

Такой страшный враг, как всюду проникающие ядовитые газы, которыми может пропитать крепостной район современный противник, пользуясь своей дальнобойной артиллерией и особенно авиацией, обрекает гарнизон всякой крепости на мучительную и бесполезную смерть.

Если Наполеон в 1812 году переправлялся через Неман у Ковно, а Русская армия в 1877 году — через Дунай у Систово, — то это еще не знаменует необходимости создания здесь крепостей, стоящих государству многие миллионы.

А если бы те русские дивизии, которые были скоротечно съедены немцами в 1915 году в Ковно и Новогеоргиевске, находились бы в поле, а не в мышеловке, может быть, весь 1915 год кончился бы иначе.

* * *

Наряду с напряженной работой по развитию своих сухопутных и воздушных вооруженных сил — все страны мира с одинаковым напряжением работают и над созданием морского флота. Соперничанье на море никогда не прекращается.

Если действия в воздухе привлекают все внимание современной техники, то в одинаковой мере и война на воде и под водой также отражает в себе все опыты и всю изобретательность человеческого гения, где удивившие мир субмарины — подводные лодки — являются прототипом того сказочного подводного флота, которым только, может быть, и будет измеряться сила морских держав.

Область эта нуждается в особом специальном исследовании. Несомненно лишь одно, что она будет причиной большого торжества для одних и безнадежного разочарования для других.

V

Своевременно было отмечено, что война после окончания сосредоточения и развертывания разделяется, в сущности, на два главнейших периода, которые до бесконечности чередуются и сменяют друг друга как на театрах войн, так и в особенности на полях сражений.

Это период маневренный и период позиционный.

Первые столкновения, естественно, всегда будут носить маневренный характер, который неминуемо сменяется более значительным периодом позиционным, где опять-таки каждая из сторон стремится путем накопления своей и ослаблением неприятельской энергии и упругости — перейти к маневру.

Ибо маневру и только маневру принадлежала, принадлежит и будет принадлежать решающая роль на войне, несмотря на всю возможную эволюцию средств и приемов борьбы. Так называемый «встречный бой» есть не что иное, как только разновидность маневра. Объектом всякой операции навсегда останется, конечно, живая сила противника, но попутно с этим уже в настоящее время выяснилось все значение таких центров, которые являются сосредоточением производства и промышленности.

Если в войнах прошлого захват таких центров, как Вена в 1805 г., Москва в 1812 году, Белград в 1916 году и проч., и имел временное политическое и моральное значение, то он все же еще далеко не решал операции и не знаменовал собой конца борьбы. В войнах будущего захват какого-либо пункта, где годами будет налажена известная производительность, требующая сложной установки машин и орудий производства, — будет сразу лишать армию этого производства и сразу же ослабит ее сопротивляемость.

Ибо перенести административный центр, находящийся под угрозой, всегда легче, нежели вновь создать или перенести центр производства.

Административный центр скорее данная психическая и переменная, не то центр и сосредоточие государственной промышленности.

Вот почему такие пункты должны быть удалены от возможного театра еще в мирное время, по возможности дальше, в глубину.

* * *

Но если позиционная война требует напряженного упорства живой силы и искусного применения техники, то маневр требует прежде всего внезапности.

Каждому маневру должна предшествовать подготовка. Оставляя в стороне вопросы элементарной тактики о подготовке маневра, необходимо несколько задержаться на одной из данных, важность которой особенно выявилась в последнюю войну и от успеха которой зависит участь всякого маневра.

Данная эта есть перегруппировка.

Ни один противник не в силах (ни теперь, ни в будущем) располагать запасом живой силы настолько, чтобы везде и во всякое время (особенно уже после года войны) получить качественный, количественный и технический перевес над врагом.

Между тем, решаясь на такую деликатную операцию, как маневр, — этот перевес должен быть достигнут во что бы то ни стало, дабы маневр действительно стал маневром, а не покушением с негодными средствами, которое даст дешевые лавры противнику и будет ему на пользу.

Даже самая ничтожная по замыслу и по цели операция должна быть обеспечена наибольшей суммой шансов на успех, чтобы не вылиться в дорогостоящий провал или, Боже сохрани, в смешную авантюру, как напр. попытка русской 53 дивизии в 1914 году овладеть крепостью Кенигсберг.

Чтобы получить перевес в силах и средствах, необходимо усилить маневренную группу свежими частями, притянув сюда все свободные силы, хотя бы путем ослабления других участков и даже фронтов, не имеющих в данную минуту решающего значения. Этого можно достичь лишь путем перегруппировки.

Вопрос о перегруппировке является настолько важным актом на войне, что он должен составить предмет особого внимания и разработки как важнейший отдел тактики и особенно стратегии, еще задолго до войны, с самой широкой практикой на маневрах мирного времени. К сожалению, в минувшую кампанию мы выполняли перегруппировки с полной российской откровенностью, наивно удивляясь — почему немцы всегда были заблаговременно осведомлены об усилении или ослаблении нашего фронта и пользовались этим артистически: они или сами били по ослабленным участкам или стягивали к угрожаемому пункту превосходные силы, обращая наш замысел в эффектное и дорогостоящее ничто.

Судя по быстроте и тайне неприятельских перегруппировок, — немцы в этом отношении безусловно превосходили нас искусством.

В военной литературе еще до сих пор удержался пережиток, что первоначальные ошибки стратегического развертывания неисправимы в течение всей кампании. Когда армии для своих передвижений пользовались лишь грунтовыми путями, по которым шли длинные колонны и тянулись еще более длинные обозы, это, может быть, и было так, но теперь, когда корпус, при наличии подвижного состава, может быть переброшен вдоль фронта на 500 верст в одни сутки (при условии, конечно, рассредоточения станций погрузки и разгрузки), когда перемена операционной линии при налаженной коммуникации есть вопрос только времени и расчета — такие ошибки могут не только исправляться, но и самое сосредоточение варьироваться почти безболезненно. Выполнение операции по усилению маневренной группы и составляет область перегруппировки.

Для успеха перегруппировки требуется: 1) широко развитая сеть параллельных железных дорог вдоль фронта, часто связанных между собой, чтобы не тормозить беспрерывного снабжения фронта; 2) наличие достаточного подвижного состава и других перевозочных средств, особенно автомобилей для перевозки к начальным и конечным станциям грузов, частей и особенно снаряжения; если к станциям ведут лишь грунтовые пути; 3) налаженность частей к посадке; 4) налаженность железнодорожной и прочей администрации; 5) быстрота; 6) скрытность (тайна для противника — в период смены, в период передвижений и в период появления на новом участке или фронте, — тайна для своих); 7) обязательная быстрота ввода в дело, чтобы достичь внезапности (иначе нет смысла срывать и мотать части); 8) все лишнее должно быть направлено вдогонку, вплоть до снарядов, которыми, может быть, удобнее снабдить переброшенные части с новой базы. Аэропланы должны непременно перелетать, а не отнимать составы и времени и 9) возможное сохранение сил людей.

Каждое из приведенных условий настолько важно, что должно составить предмет особого изучения, расчета и разработки, чтобы не быть захваченным врасплох. Но перегруппировка на фронте не всегда обязательно предшествует маневру, она может быть вызвана необходимостью отдыха, пополнением частей, пострадавших в бою и проч. и проч. и может совершаться в границах от полупереходов до перебросок на сотни и тысячи верст.

* * *

В деле подготовки армий серьезного внимания заслуживает вопрос о тех боевых порядках и строях, которые применяются на войне в период маневрирования. Маневр помимо особенностей морального значения требует прежде всего компактности для того, чтобы задуманный удар был решающим. Это требование отнюдь не ограничивается только накапливанием живой силы; существенно важно обеспечить эту силу всем необходимым, чтобы бороться с техникой противника. На одной внезапности строить свои расчеты нецелесообразно, не следует забывать элемента случайности, которая присуща всем временам. Маневренные порядки при подходе к полю боя должны быть рассредоточены в целях гибкости и во избежание потерь, особенно от воздушного флота. Но эта рассредоточенность в то же время не должна идти в ущерб быстроте накапливания масс в назревшую минуту и не должна усложнять управления.

Сочетание этих требований на войне составляет искусство и расчет полководца, чему может прийти на помощь мирное время соответственной подготовкой частей и отвечающими духу времени уставами.

В минувшую войну немецкий боевой порядок наступающих частей в период, предшествующий атаке, слагался из нескольких рядов густых цепей, следовавших одна за другой.

Этим достигалась ощутительность удара, но зато выдержанный противник, не потрясенный артиллерией, расстреливал эти движущиеся густые массы на выбор. Наоборот, русские уставные редкие цепи, с которыми мы вышли на войну, страдали меньше от потерь, но не давали той силы удара, которая, как в механике, измеряется массой и скоростью.

С 1916 года были попытки и на русском фронте применять волны, но жизненности они не получили.

В период атаки строй сам по себе не составляет решающего фактора. Важно возможно больше бойцов подвести к намеченному пункту и притом бойцов, не потерявших сердца и сохранивших организованную стройность.

Никакие трафареты порядков здесь не помогут.

Этому должна помочь артиллерия и техника. Они должны подвести свою пехоту. Артиллерия должна загнать противника в землю и дать между ним и наступающими частями такую завесу стали и дыма, чтобы образовать сплошную стену, не допускающую ни контратак, ни наблюдения.

Специальные орудия в этот период должны быть готовы вести борьбу с реющими в воздухе неприятельскими машинами, чтобы поддерживать свои машины, которые в свою очередь будут атаковать и маневрировать.

Но при составлении плана маневра все же следует помнить всегда и везде, что хорошо обеспеченная внезапность — лучшее средство для успеха.

* * *

Значение всех видов огня в современном бою и его решающая роль в исходе боя опять выдвигает на сцену вопрос о значении холодного оружия.

Последняя война, где участь боевых столкновений большей частью решалась огнем, однако имеет достаточно примеров, когда стороны сходились и врукопашную. Суворовский «штык молодец» конечно теперь далеко не является тем фактором, как при мушкете, который для производства выстрела требовал сложной и затяжной операции. Под «ударом» в современном бою надо разуметь не буквальное столкновение грудь с грудью, а вернее, последний, наиболее напряженный акт огня.

И тот, кто доведет его дисциплину, сосредоточенность и превосходство до конца, до последнего сближения, — тот и будет иметь успех.

Однако это ничуть не исключает холодного оружия вообще.

Бывают и будут моменты, когда, может быть, обстановка потребует применения именно одного только холодного оружия, например, — ночью, при внезапных налетах или засадах и проч.

Штык есть большой моральный фактор. И не только потому, что он влияет на нервную сторону противника, который, зачастую, сдает и не принимает штыкового удара, если видит перед собою часть, решившуюся дойти до штыка, — но и потому, что он повышает психику бойца, в руках которого находится.

В этом случае штык и вообще холодное оружие надо рассматривать как резерв самого бойца, как лишний, его собственный козырь, когда огонь вплоть до ручных гранат уже использован.

И, конечно, хуже будет тому, кто этого козыря не имеет.

Не переоценивая значения и не умаляя достоинств холодного оружия — лучше учить действию им, чтобы, когда потребуется, не расписаться в безграмотности. Что же касается споров о том, какую систему или форму штыка следует принять на вооружение современного бойца, то принимая во внимание универсальную хозяйственную практичность штыка-ножа, предпочтение следует отдать последней. Но и здесь необходимо внести некоторые изменения, требуемые жизнью, а именно: одну из сторон лезвия лучше делать острой, а другую — пилообразной. Здесь придется, может быть, поступиться с традиционностью в интересах пользы. Такой штык позволит резать проволоку и подпиливать колья искусственных заграждений, а солдата к тому же освободит от лишнего груза — топора. Дурное влияние такого штыка на отклонение пули и меткость ружья — ослабляется мирной выучкой.

* * *

Почти непосредственно после Русско-Японской войны в военной литературе, особенно в русской, была поднята горячая полемика о так называемой единой военной доктрине.

В этом вопросе столкнулись два течения.

Одно из них требовало проявления в военном деле самой широкой самодеятельности и личного простора не только в решении боевых задач, но и простоту в деле обучения и воспитания.

Сторонники такого направления исходили из того положения, что установление единства взглядов в военном деле препятствует развитию личного творчества и исключает возможность проявления инициативы.

Все военное искусство, таким образом, сводится, якобы, к шаблону, где совершенно отсутствует свобода действий начальника, и при таких условиях военное дело и судьба армии передаются в лучшем случае в руки посредственности…

Наоборот, сторонники системы единого понимания проводили ту мысль, что таланты в искусстве, а тем более в военном, есть явление вообще исключительное. Вообразить себя именно этим исключением далеко еще не значит быть им в действительности.

Всякие эксперименты в военном деле не только вредны, но и опасны, а между тем отсутствие единства взглядов давало простор всякой отсебятине, от которой военное дело только страдало.

Нередки случаи, когда в требованиях начальствующих лиц в вопросах обучения, воспитания и управления войсками проявлялась специальность: один генерал требовал Суворовского шага и штыка, другой — видел спасение только в огне, третий доказывал, что «успех войны в ногах» и технике и т. д. и т. д.