А. И. ЛУКЬЯНОВ, доктор юридических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, в 1990–1991 годах Председатель Верховного Совета СССР

А. И. ЛУКЬЯНОВ, доктор юридических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, в 1990–1991 годах Председатель Верховного Совета СССР

Прежде всего хочу согласиться с выступавшими здесь товарищами, считающими, что обсуждаемые нами вопросы имеют не только юридический, но во многом сугубо политический характер. Их нельзя рассматривать в отрыве от всей истории российско-польских отношений, а история эта длится не одно столетие.

Какими бы ни были события в Катыни, нельзя, недопустимо забывать о мученической гибели от 30 до 80 тысяч наших красноармейцев, оказавшихся в польском плену в 20-е годы, а также о терроре польской военщины в отношении граждан Белоруссии, Украины и Литвы в 1939-м и 1940 годах. Нельзя вырывать события в Катыни из общего контекста пребывания воинских соединений генерала Андерса на территории Советского Союза в годы Отечественной войны, а также политику лондонского правительства генерала Сикорского и переписку И. В. Сталина с У. Черчиллем в связи с действиями этого правительства.

Наконец, нельзя откладывать в сторону политику, умело разработанную руководителями гитлеровского Рейха, достаточно чётко сформулированную в дневниках Геббельса и других немецких документах, подлинность которых подтверждена всеми юридическими экспертами.

Таким образом, ни в коем случае не следует вырывать то, что происходило и что происходит сегодня вокруг трагедии в Катынском лесу, из исторического контекста. Хочу только добавить и из контекста политики нынешних российских властей, ищущих примирения и понимания Польши там, где их, на мой взгляд, по всей видимости, не было и не будет.

В ходе нынешнего обсуждения много говорилось о документах, об «Особой папке», о решениях Политбюро ЦК КПСС и т. д. Скажу только, что «Особая папка» представляла собой пакет из плотной бумаги, вскрыв который получившее его лицо должно было после ознакомления с содержавшимся в нём документом особой важности запечатать конверт и поставить свою подпись в правом верхнем углу этого конверта. Могу подтвердить, что такой конверт, переданный Горбачёву специально уполномоченным для этого работником Общего отдела ЦК КПСС Виктором Галкиным, был возвращен в Отдел с подписью Горбачёва.

Насколько я помню, документ этот вновь был в поле зрения руководства Политбюро ЦК КПСС в дни, когда на съезде народных депутатов СССР Яковлев выступал с докладом по вопросу о так называемом пакте Молотова — Риббентропа. Так что у меня нет сомнения, что Президент СССР был знаком с документами и материалами, находившимися в «Особой папке». Как эти материалы попали потом в руки Ельцина, а затем были переданы польской стороне, мне неизвестно.

С отношением польского руководства к проблемам катын-ской трагедии мне пришлось в первый раз познакомиться во время поездки в составе советской делегации в Польшу в октябре 1957 года. Возглавляли эту делегацию заместитель председателя Юридической комиссии при Совете Министров СССР В. Н. Суходрев и Главный военный прокурор А. Г. Горный. Тогда было ясно, что определённая часть польского руководства была настроена на то, чтобы раскрутить проблему катынской трагедии, взвалив всю ответственность за неё на Советский Союз. Не исключаю, что польская сторона уже тогда стремилась склонить на свою сторону кое-кого из наших военных юристов и других экспертов.

В целом мое соприкосновение с тем, что произошло в Ка-тынском лесу, было также в значительной мере связано с тем, что территория Катыни (Козьих Гор) входила в Смоленский избирательный округ, от которого я избирался депутатом Верховного Совета СССР, а затем Государственной Думы Российской Федерации первого, второго и третьего созывов.

Будучи коренным жителем Смоленщины я ещё до окончания Отечественной войны знал о работе в Катынском лесу специальной правительственной комиссии под руководством академика Бурденко, в которую входили крупнейший русский писатель Алексей Толстой, деятели советской науки, культуры и церкви, медики и юристы. Не один раз мы со школьными товарищами ездили в Катынь на велосипедах, видели на месте захоронения высаженные немцами строгие шпалеры молодых сосен и слышали рассказы жителей Гнёздова и других населенных пунктов этого района о карательной деятельности фашистов. Уже тогда было известно, что вблизи Козьих Гор был расположен так называемый «бункер Гитлера», в который немецкий фюрер приезжал в середине войны.

Жители Гнёздова рассказывали, что строили этот бункер военнопленные, которые затем были расстреляны немцами и захоронены в Козьих Горах.

Об этом же два с половиной десятилетия тому назад мне рассказывали офицеры нашей ракетной армии, дислоцировавшейся в районе Катыни на берегу Днепра. Кстати, по свидетельству военных, в этом месте было захоронено и немало жертв репрессий НКВД 1937–1938 годов.

В целом на моей памяти не было ни одного жителя Смоленщины, который сомневался бы, что в Катыни захоронены польские офицеры, ставшие жертвами фашистского нашествия. И нет, на мой взгляд, никаких оснований ставить под сомнение объективность выводов, сделанных членами советской правительственной комиссии в 1944 году.

Что касается архивных документов Политбюро ЦК КПСС, то мне в бытность заместителем заведующего, а затем заведующим Общим отделом и секретарём ЦК КПСС представляется, что какое бы то ни было использование документации особой важности без ведома руководства Центрального Комитета партии было вообще исключено. Хотя вполне возможно, что в последующие годы, особенно в период рассмотрения так называемого «дела КПСС» в Конституционном Суде РФ в эти документы могли быть внесены изменения и поправки, доступные нынешним средствам множительной, ксероксной и фотографической техники.

Особенно это касается документов, хранившихся в бронированных сейфах Общего отдела ЦК КПСС, и прежде всего документов «Сталинского архива», с которыми мне довелось знакомиться. Мои беседы с бывшим многолетним секретарём И. В. Сталина А. Н. Поскрёбышевым, который после смерти Сталина состоял на партийном учете в парторганизации Президиума Верховного Совета СССР, подтверждают, что ни один документ, рассматривавшийся Сталиным, не проходил мимо рук Поскребышева. Он не только подчёркивал синим либо красным карандашом наиболее важные места в документах, — представлявшихся Сталину, но и после получения резолюции Сталина запечатывал и учитывал каждый конверт «Особой папки», побывавшей в руках вождя.

Строжайший порядок соблюдался в аппарате ЦК КПСС в определении дат принятия решений высших органов партии, установления номеров документов и визирования их соответствующими партийными и советскими работниками с точным указанием их должностей и дат рассмотрения документов.

В этой связи вызывает, в частности, сомнение так называемое письмо Шелепина, направленное в 1962 году Хрущёву, в котором содержится предложение уничтожить дела жертв катынских расстрелов, тем более, что решение Политбюро ЦК по этому письму никак не обозначено и никому не известно. Если же предложение Шелепина было поддержано, то откуда появилось 67 томов этих дел, переданных недавно польской стороне?

Не менее важна судьба документов, связанных с советскими военнослужащими, попавшими в 1920 году в плен, замученными и погибшими на территории Польши.

Наконец, мы просто не имеем права не вернуться к сохранившимся и бывшим в поле зрения Нюрнбергского трибунала подлинникам — дневникам Геббельса, замыслившего катынскую провокацию, а также документам Гитлера, Геринга, Франка и других военных преступников.

Почему я об этом говорю? Дело в том, что как только началось обсуждение вопросов катынской трагедии, и особенно в связи с катастрофой самолета и гибелью президента Польской Республики и других высших деятелей польского руководства, в российско-польских отношениях вновь разгорается полемика. В частности, ко мне обратились по этим вопросам ветераны Смоленской области, которые считают, что это ещё раз вынуждает нас вернуться к тщательному и объективному расследованию всех сторон не только катынской трагедии, но и всех обстоятельств, связанных с мучениями и гибелью воинов Красной Армии в 20-х годах прошлого столетия на территории Польши.

Для этого нужны открытый и честный судебный процесс, экспертиза всех имеющихся документов, а главное, беспристрастная историческая правда, достойная чести наших соседних народов.