Без попов

Без попов

Начиная миссионерскую деятельность, Православная кефалическая грекороссийская церковь не учла одного важного момента, что на Руси к тому, кто заявляет о своей монополии на истину, счет предъявляется особый. Если ты скромно жуешь сопли в сторонке, мямля «Что есть истина?..» – то, пожалуй, тебя и не тронут: ищет человек – делом занят! Но если уж вышел в центр круга и заявил: «Ведаю!» – изволь отвечать! Взялся, как говорится, за гуж. И если обещал «правды», а по факту «не справился» – отвечай! По всей строгости военного времени (а его у нас другого-то, за редким исключением, и не бывает). Так «персональная ответственность» за несовершенство мира была возложена на священников-миссионеров.

Возникло малообъяснимое, но в то же время весьма известное крестьянское суеверие: если встретил священника – к несчастью. Этнограф С. Максимов писал по этому поводу: «Суеверный народный обычай при встрече со священниками, почитаемой дурным знаком, указывающий на некоторые предосторожности, вроде бросания щепок на след и другие приемы, народился во времена глубокой древности: толковники объясняли нам, что во времена язычества на Руси священник как представитель новой веры, проповедник христианства и креститель, мог быть грозным для тех, которые еще коснели в идолопоклонстве. Когда встречный снимал перед ним шапку, складывал руки так, что правая рука приходилась на ладонь левой, и подходил под благословение, значит, прав человек: получи благословение и ступай своей дорогой. В противном случае скажи: кто ты, и во что веруешь, и умеешь ли крест класть на лоб; если же ничему такому не навык и не научился, ступай ко властям гражданским. Эта власть «отдаст за приставы» и пособит духовному клиру приобщить к стаду верных новую овцу более надежными и внушительными средствами, чем устная убеждающая проповедь»⁴⁷.

В 90-е годы XX века в околокриминальной среде при ссылке на некую особо влиятельную «крышу» от решительного противника можно было услышать ответ: «Она может не успеть!» – и действительно, Русь велика, к каждому священнику охрану не приставишь, а настроения в народе в зависимости от ситуации могли быть и весьма радикальными. Иногда это касалось даже епископов. Так, в Ростове в ХI – ХII веках епископы Феодор и Иларион были изгнаны взбунтовавшимися горожанами, Лаврентий – убит. На Вятке язычники убили монаха Кукшу, который «крестил вятичей». Вера «без попов» становилась все более и более востребованной идейной концепцией. Так появились так называемые Капитоны. Собственно «Раскол» принято связывать именно с их появлением. Об этом движении известно крайне мало. Считается, что сие название произошло по некоему старцу Капитону, отрицавшему церковную организацию и священство, и имело немало сторонников в Костромской и Вологодсклй губ. Вообще «беспоповщина» была невероятно популярной «ересью» в России. Отголоски ее докатились практически до наших дней. Центром ее считалась Карелия. Главное догматическое сочинение – «Поморские ответы» (1722, изд. 1911). Если верить Большой советской энциклопедии, отдельные общины «беспоповцев» существовали даже во времена СССР в Литве и Белоруссии. В стихотворении Н. Некрасова «Похороны» («Меж высоких хлебов затерялося…» (1861), быстро ставшем народной песней, есть такие строки:

И пришлось нам нежданно-негаданно

Хоронить удалого стрелка

Без церковного пенья, без ладана,

Без всего, чем могила крепка.

Без попов!.. только солнышко знойное

Вместо ярого воску свечи

На лицо непробудно-спокойное

Не скупясь наводило лучи;

Да высокая рожь колыхалася,

Да пестрели в долине цветы;

Птичка Божья на гроб опускалася

И, чирикнув, летела в кусты.

Это исчерпывающее поэтическое отображение мироощущения «беспоповцев», отрицавших большинство церковных таинств, за исключением крещения и исповеди. (Венчание у них, как и у казаков, заменялось родительским благословением.) Роль церкви земной здесь возлагается на российскую природу, что очень созвучно языческим представлениям. Ср:

Чую радуницу Божью —

Не напрасно я живу,

Поклоняюсь придорожью,

Припадаю на траву.

Между сосен, между елок,

Меж берез кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

Он зовет меня в дубровы,

Как во царствие небес,

И горит в парче лиловой

Облаками крытый лес.

Это уже Есенин («Радуница», 1914 г.).

Не правда ли, находится в некотором противоречии с синодальной редакцией «Устава Князя Владимира»?

В современной публицистике принято доказывать, что русский народ невероятно «смиренен» и склонен к почитанию царя-батюшки. Но исторические факты как раз говорят ровно об обратном. Понятие «царь» на Руси появилось с XVI века (1547) (это если иметь в виду царя Московского, а не каких-то пришлых «царей-завоевателей» типа Батыя, непонятно, почему так названных). И практически сразу же возникает интеллектуальное течение (в среде религиозных мыслителей), отрицающее царскую власть. Естественно, официальная Церковь немедленно отнесла это к «ересям» и боролась очень жестоко. В церковной литературе принято подчеркивать, что на Руси не было инквизиции в отличие от Европы, а, стало быть, Церковь православная более гуманна. Приходится признать, что это как минимум лукавство. Жгли еретиков на Руси никак не меньше, чем в Италии или Франции, для этого не требовалось никаких специальных структур, верно, хватало обычных, но единомыслие и единоверие насаждались жестоко. Тем не менее, преодолеть демократические традиции, выборность руководства и коллегиальность решений (казачий круг), сохранившиеся на огромных территориях, было не так уж и просто. Казачество, кстати, никогда не знало крепостного права. Новгород сохранил вечевое правление до Иоанна Грозного, то есть уже до тех времен, где худо-бедно появляются какие-то свидетельства и артефакты. (Кстати, одним из самых влиятельных при этом людей в Новгороде был архимандрит. Так что и такое было.) Фактом является существование Земского собора, в который входили представители всех сословий, кроме крепостных крестьян. Понятно, что все эти институты постоянно критиковались и осмеивались большевиками, но вот большевиков вроде как нет. Уже не первый год мы пытаемся вывести какую-то преемственность от прежней страны, но вот удивительно, что коннотации всех этих институтов у нас остались большевистские! Только теперь «врожденное рабство» воспринимается со знаком +! Тако, батюшка! В смирении и страхе Божием пребываем! Но не было всеобщего смирения на Руси! Искать правды, а если не найдешь ее у власти, то продолжать посредством «прямого действия» было нормой. Пушкин в своей повести «Дубровский» фактически легитимизирует право русского человека на бунт как последнее средство достижения справедливости, приравнивая его к праву дворянина на сатисфакцию. И хотя в проповедях постоянно звучит «и всякий бунт против власти законной есть дело диавольское», народ отвечает: «Бунт – дело Божье!» – ибо не верит проповедникам, защищающим «истину» от справедливости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.