Разночинцы начинают…

Разночинцы начинают…

А началось все с того, что русский писатель и публицист Александр Иванович Герцен в 1848 году оказался в Париже. По взглядам Герцен являлся сторонником демократической республики. Соответственно, монархическую форму правления Герцен ненавидел в принципе. Поэтому он очень хорошо отнесся к французской революции[2], уничтожившей режим короля Луи-Филиппа. Напомню, что хотя тогда термина «мировая революция» еще не было, ход мыслей республиканцев был похожий: вот оно, началось дело всеевропейского «освобождения от тирании». А там, глядишь, и до России докатится…

Однако при ближайшем рассмотрении возникшая во Франции республика Герцену сильно не понравилась. Как и многие идеалисты того времени (да и не только того), он полагал: установление демократической формы правления автоматически принесет всеобщее счастье. Однако выяснилось, что это совсем не так. Смена власти низшим малоимущим слоям общества не дала ровным счетом ничего. Попытки что-то требовать пресекались очень жестко – огнем на поражение…

Но что и как там было во Франции, в данном случае несущественно. Главное – как воспринял это Герцен. Он разочаровался в «буржуазной демократии» и обратился к социалистическим идеям, в частности, к учению уже упомянутого Жореса Прудона. Однако Герцен полагал, что на Западе социалистам ничего не светит. Дескать, все там уже слишком обуржуазились и данные светлые идеи не воспримут. И Герцен обратил свой взгляд на Россию.

Идеи его заключались в следующем. В России существовало коллективное крестьянское землепользование. Земля принадлежала общине («миру»), внутри которой и распределялась «по едокам». Мир решал и внутренние вопросы. Тут, кстати, стоит пояснить и одну правовую тонкость. Как известно, до 1861 года в Российской империи существовало крепостное право. Крестьяне лично зависели от помещиков и обязаны были либо определенное время работать на землях помещика («барщина»), либо платить барину конкретную сумму денег («оброк»). Но в любом случае общинная земля была крестьянской. Отнять ее у крестьян помещик не мог.

Так вот, Герцен видел в общине уже готовую ячейку будущего социалистического общества. Дело было за малым – послать к черту паразитов-эксплуататоров, и все будет хорошо. К капитализму Герцен относился плохо. Как впоследствии и все народники. Они полагали, что Россия сможет прийти к социалистическому обществу, минуя капитализм.

В 1853 году Герцен основал в Лондоне «Вольную русскую типографию», в которой стал печатать разные издания революционного направления. В частности, началась раскрутка героического мифа о декабристах, о которых к этому времени почти позабыли. Именно оттуда пошло представление о них как о самоотверженных борцах за счастье народа. К реальности это имело очень отдаленное отношение – но кому какое дело! Для революционного движения нужны герои. Пока не появились новые, приходилось раскручивать старых.

В 1857 году Герцен совместно с другим революционером, Н. П. Огаревым, начал издавать в Лондоне газету «Колокол», в которой проповедовал свои идеи. Разумеется, в России это издание было запрещено. Однако запрет был, можно сказать, условным. Издание бойко тащили через границу все, кто только мог. И читали тоже все. В романе Достоевского «Бесы» губернатор, которому сообщают, что один из героев хранит нелегальную литературу, отмахивается:

– Да «Колокол» у всех есть! Общий тираж «Колокола» за десять лет его существования составил полмиллиона экземпляров. За границей тогда подобную литературу читать было особо некому – так что все шло в Россию. «Колокол» читал даже сам Александр II. И среди тех, кто поставлял газете информацию, имелись и достаточно высокопоставленные чиновники. В том числе и будущий знаменитый идеолог консерватизма К. П. Победоносцев. Так что «Колокол» не являлся эдаким листком, где кучка эмигрантов публикует свои измышления. Информированность издания была очень серьезной.

А почему чиновники так поступали? Дело в том, что в конце 1850-х годов российское общество было наэлектризовано слухами о предстоящем освобождении крестьян. Вообще-то считалось, что реформа готовится в страшной тайне, но на самом-то деле об этом знали все. В том числе и крестьяне. Мнения по данному вопросу были разные. Вот, видимо, кое-кто и «не мог молчать»…

Однако главными читателями «Колокола» являлись представители молодежи из так называемых разночинцев. Это была быстро растущая социальная группа. Дело-то в чем? Российская империя являлась сословным государством. Имелись: дворяне, крестьяне, купцы, мещане (городские жители), цеховые ремесленники. Плюс к этому – духовенство. В общем-то, каждый житель должен был быть «приписан» к какой-либо категории. У всех, кроме дворян, имелись те или иные права и обязанности. (Дворяне имели только права, никаких обязанностей к этому времени у них не было.)

К примеру, купцы освобождались от рекрутской повинности[3]. Но для того, чтобы записаться в купцы, требовалось «объявить капитал», то есть владеть определенной суммой. Государственные служащие, имевшие чин, начиная с самого низкого, XIV класса Табели о рангах, приписывались к еще одному сословию – «почетных граждан», которые также повинностей не несли.

Но в этой системе была одна тонкость. Среднее образование, полученное, допустим, мещанином, освобождало его от соответствующих повинностей. Если он шел на службу, то все понятно. А если не шел? Так что статус детей священников и купцов[4]², если они не хотели идти по отцовской дороге, а подались, к примеру, в студенты, был не слишком понятен. Аналогично – детей низших и средних чиновников.

А число таких людей стремительно росло – взять тех же студентов – развитие страны требовало все больше образованных людей.

Ребята это были своеобразные. Они являлись выходцами отнюдь не из неимущих слоев – обучение в гимназии стоило дорого. С другой стороны, начитавшись книжек, они весьма скептически относились к «отцам». А почитав ещё – и к российскому государственному устройству.

Иногда разночинцев противопоставляют дворянам, что не совсем верно. В описываемое время далеко не все дворяне были помещиками. А уж тем более – богатыми помещиками. Да и, в конце-то концов – выходцы из дворянских семей (конечно, те из них, кто не поступил в кадетские корпуса) учились в тех же университетах. Просто разночинцев численно было больше. К тому же у дворян за спиной были определенные традиции. К примеру, даже анархист князь Петр Кропоткин свои «Записки революционера» начинает с того, что кратко повествует о своих предках чуть ли не с Рюрика[5]. У разночинцев ничего такого не было – поэтому радикальные идеи они воспринимали куда проще. С другой стороны, разночинцы переняли чисто дворянский комплекс – чувство вины перед народом. Этот комплекс на много лет станет очень важной чертой в мировоззрении народников.

Стоит отметить еще одну интересную вещь. Петр I, прорубив окно в Европу, стал хватать оттуда все подряд – что надо и что не очень. А точнее, он отчаянно пытался перестроить российскую жизнь по западным меркам. Кое-какие успехи в данном деле имелись, но это касалось исключительно элиты. Большинство же людей жили, как жили. В итоге в России образовались две параллельные культуры, которые существовали отдельно друг от друга. (Некоторые историки вообще считают, что в России имелись две разные нации.) У представителей «элитарной» был совершенно иной менталитет. Даже провозглашая патриотические лозунги, они ориентировались на Запад. Разночинцы проникались этой «элитарной» культурой. Иначе и быть не могло. Они ж учились в гимназиях, а потом в университетах. А ведь школа и вуз не столько дают знания, сколько приучают к определенному образу мышления. Выпускник гимназии по определению становился «барином». Пусть у него и гроша за душой не было. Именно поэтому для народников собственно народ казался чем-то малопонятным – и про него сочинялись разнообразные мифы.

* * *

В конце 1850-х годов радикальная молодежь ждала революции. В этой среде были уверены, что освобождение крестьян приведет к взрыву. Забавно, что тем же пугали Александра II «крепостники» – противники реформы. Хотя никаких оснований к этому не было. Но одним хотелось верить, другие, возможно, искренне этого боялись.

Но ничего не случилось. Освобождение крестьян прошло на удивление спокойно. Хотя их, говоря современным языком, откровенно «кинули». Условия «воли» были для крестьян крайне тяжелыми. Это аукнулось гораздо позже – в 1905 и 1917 годах. Пока что все шло хорошо и почти не больно.

Но наиболее активные народники не успокаивались. В 1861 году была создана организация «Земля и воля». Ее лидерами были Н. Г. Чернышевский и А. А. Серно-Соловьевич. Примечательно, что один из лидеров, Серно-Соловьевич, был дворянином и закончил элитный Александровский лицей.

Структура была серьезной. Ее отделения располагались в 14 городах и объединяли по разным оценкам от 2000 до 3000 человек. Что касается планов, то они были такие. На 1863 год был намечен завершающий этап реформы. Крестьяне должны были подписать так называемые уставные грамоты, определявшие размеры отведенной крестьянам земли и взимавшихся за пользование ею повинностей. Революционеры полагали – вот тут-то мужички и поймут, что их обманули. А дальше…

П. Г. Зайчневский (кстати, сын генерала) в прокламации «Молодая Россия» писал:

«Когда будет призыв “в топоры”, тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто не с нами, тот будет против; кто против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами».

Чернышевский не отставал, выпустив прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». В ней он пытается писать народным языком. В документе, кратко проанализировав общественно-политическую обстановку, автор призывает крестьян к восстанию:

«А кроме того, ружьями запасайтесь, кто может, да всяким оружием.

Так вот оно какое дело: надо мужикам всем промеж себя согласье иметь, чтобы заодно быть, когда пора будет. А покуда пора не

пришла, надо силу беречь, себя напрасно в беду не вводить, значит спокойствие сохранять и виду никакого не показывать. В пословице говорится, что один в поле не воин. Что толку-то, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других селах готовности еще нет? Это значит только дело портить да себя губить.

А когда все готовы будут, значит везде поддержка подготовлена, ну, тогда и дело начинай. А до той поры рукам воли не давай, смиренный вид имей, а сам промеж своим братом мужиком толкуй да подговаривай его, чтобы дело в настоящем виде понимал.

А когда промеж вами единодушие будет, в ту пору и назначение выйдет, что пора, дескать, всем дружно начинать. Мы уж увидим, когда пора будет, и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, отовсюду нам вести приходят, как народ, да что народ. Вот мы и знаем, что покудова еще нет приготовленности. А когда приготовленность будет, нам тоже видно будет. Ну, тогда и пришлем такое объявление, что пора, люди русские, доброе дело начинать, и что во всех местах в одну пору начнется доброе дело, потому что везде тогда народ готов будет, и единодушие в нем есть, и одно место от другого не отстанет. Тогда и легко будет волю добыть. А до той поры готовься к делу, а сам виду не показывай, что к делу подготовка у тебя идет».

Заметим, что Чернышевский, мягко говоря, преувеличивает свои силы. 3000 человек – это все-таки маловато для подготовки восстания. Да и не готовили они ничего.

Впрочем, в этом документе самое интересное другое. Народо-любец Чернышевский, разумеется, видит положительные примеры на Западе:

«Вот у французов есть воля, у них нет розницы: сам ли человек землю пашет, других ли нанимает свою землю пахать; много у него земли – значит, богат он, мало – так беден, а розницы по званью нет никакой, все одно как богатый помещик, либо бедный помещик, все одно помещик. Надо всеми одно начальство, суд для всех один и наказание всем одно.

Вот у англичан есть воля, а воля у них та, что рекрутства у них нет: кто хочет, иди на военную службу, все равно, как у нас помещики тоже юнкерами или офицерами служат, коли хотят. А кто не хочет, тому и принужденья нет. А солдатская служба у них выгодная, жалованье солдату большое дается; значит, доброй волей идут служить, сколько требуется людей».

С точки зрения пропаганды такая аргументация не может работать по определению – хотя бы потому, что тогдашние крестьяне очень смутно представляли, кто такие англичане и французы, и как они жили. (О французах, разве что знали по рассказам стариков, воевавших с Наполеоном.) Но Чернышевский этого просто не понимал!

Закончилась история первой серии «Земли и воли» бесславно. В 1862 году загребли Чернышевского и Серно-Соловьевича. Впоследствии арестовали и остальных. Но что самое главное – никаких волнений не произошло и в 1863 году.

Мало того. Репутации как «Колокола», так и «Земли и воли», нанесло большой ущерб восстание в Польше, начавшееся в 1863 году. (Напомню, Царство Польское входило в состав Российской империи.) Революционеры, разумеется, горячо поддержали «борцов за свободу». Однако быстро выяснилось, что гордые польские шляхтичи мало того что мечтают о восстановлении Польши в границах 1772 года (то есть со всей Белоруссией и половиной Украины), так еще и выступают за «старые добрые порядки» – то есть за совершенно неограниченную власть панов над «быдлом». Даже радикально настроенным народникам показалось, что это как-то слишком.

На некоторое время в активных действиях народников наступает перерыв.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.