1. ВВЕДЕНИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. ВВЕДЕНИЕ

Сначала несколько слов для тех людей, которые вообще не знакомы с проблемой, но открыли эту книгу. Я недавно встретил человека, который понял так, что индоевропейцы — это другое название цыган, которые родом из Индии, а сейчас живут в Европе. В этой книге речь пойдет не о цыганах, хотя и они — тоже индоевропейский народ. Вообще индоевропейцы — это все народы, которые говорят или говорили на индоевропейских языках.

Для любого носителя славянских языков очевидно родство его языка с остальными славянскими языками, например, украинского — с русским, болгарским или чешским. Все эти языки происходят от единого древнеславянского языка, иначе говоря, предки всех славян когда-то были единым народом, который говорил на древнеславянском языке. Затем славяне расселились по огромным просторам Восточной Европы и Балкан, общение между разными племенами почти прекратилось, они вошли в состав разных государств. И в результате когда-то единый славянский язык распался на отдельные языки, а единый народ — на разные, подчас враждебные друг другу народы. Но близкое родство между всеми славянскими народами очевидно и сейчас. Причем между разными славянскими языками существуют регулярные соответствия. Например, «овца», «окно», «отдать» по-украински будет соответственно «вiвця», «вiкно» и «вiддати». Используя эти соответствия, можно реконструировать древний общеславянский язык, т. е. узнать, как звучали на нем эти общие слова. Считается, что единые славянский народ и язык существовали примерно полторы-две тысячи лет назад.

Подобное же родство связывает между собой романские языки, которые образовались из латинского языка — языка древних римлян. Это итальянский, французский, испанский, португальский, румынский и др. языки. Близки между собой английский, немецкий, нидерландский, шведский и другие германские языки. Соответственно, говорят о славянской, германской, романской, а также иранской и многих других языковых группах.

Современные языки обычно содержат очень много заимствованных международных слов, часто взятых из латинского или древнегреческого языка («география», «компьютер», «юрист» и т. д.). Но те, кто, скажем, знает русский и английский языки, могли заметить, что в этих языках похожи не только подобные международные термины, но и некоторые простые, явно ни у кого не заимствованные «народные» слова. Например, по-английски «молоко» будет milk, «сестра» — sister, число «три» — three и т. д. В XIX веке было неопровержимо доказано, что большинство языков Европы, Северной Индии и Ирана отдаленно родственны между собой. Т. е. славянские, романские, германские, индийские и ряд других языков вместе образуют индоевропейскую языковую семью. Причем известные нам древние индоевропейские языки (например, латинский язык и санскрит — язык древних священных текстов Индии) были куда более схожи между собой, чем современные. Это значит, что еще раньше где-то должен был существовать единый индоевропейский язык. Но когда и где конкретно? — В этом и состоит суть индоевропейской проблемы.

Иначе говоря, индоевропейская проблема — это проблема установления прародины индоевропейских народов, т. е. места и времени, в котором существовал народ — носитель древнего единого индоевропейского языка.

Данная работа — это попытка обобщения всего накопленного современной наукой материала по поиску прародины индоевропейских народов. Здесь заявлена претензия на такое решение данной проблемы, которое будет убедительным для большинства специалистов: историков, лингвистов и археологов.

Все дальнейшее доказательствр строится на трех изначальных постулатах, т. е. предположениях, представляющихся автору очевидными. Если не принять эти постулаты, то все последующее изложение потеряет свою логическую силу. Вот эти три постулата:

1) Принцип полноты и непротиворечивости. При решении проблемы прародины индоевропейцев необходимо рассмотреть всю совокупность доказанных фактов и всю совокупность логических аргументов. И полученное решение должно непротиворечиво интегрировать все исторические факты в рамках целостной концепции. Этот принцип, по сути, банален, но все же его необходимо было четко оговорить «в условиях задачи».

2) Индоевропейцы некогда существовали как единый этнос, т. е. совокупность местных общин, проживающих на смежной территории, говорящих на едином взаимопонятном языке, обладающих общими этническим самосознанием и культурой. Со временем отдельные племена этого некогда единого народа разошлись в разные стороны и утратили связь между собой. Они стали предками славянских, германских, балтийских, романских (италийских), кельтских, индийских, иранских, дардских, нуристанских народов, греков, армян, албанцев (иллирийцев), а также ряда древних народов, говоривших на ныне исчезнувших языках: анатолийских, тохарских, фракийских и др. Сейчас на индоевропейских языках говорит свыше половины всего человечества. Среди этих языков английский, немецкий, нидерландский, шведский, датский, африкаанс, французский, испанский, португальский, итальянский, румынский, каталанский, русский, украинский, польский, чешский, сербо-хорватский, болгарский, литовский, ирландский, греческий, албанский, армянский, санскрит, хинди, урду, бенгальский, ория, маратхи, гуджарати, синдхи, панджаби, ассамский, непали, сингальский, цыганский, кашмири, афганский, курдский, фарси, таджикский, осетинский и др. Но когда-то очень давно существовал единый язык-предок и народ-предок для всех них.

3) Прародиной индоевропейцев следует считать ту территорию, на которой они проживали непосредственно перед распадом своего единого этноса. Естественно, до разделения на отдельные племена — родоначальники будущих языковых групп индоевропейский этнос как единое целое мог пройти еще долгий и извилистый путь, как во времени, так и в пространстве. Это доказывается хотя бы распространенной сейчас ностратической теорией. Согласно этой теории предки индоевропейцев (носители прото-индоевропейского языка) когда-то отделились от носителей других ностратических языков (дравидских, картвельских, уральских, алтайских и др.) в районе ностратической прародины (определяемой нами на тех же принципах, что и прародина индоевропейцев) [см. рис. 1]. Иными словами, в еще более древнюю эпоху существовал общий народ-предок для всех этих языковых семей.

С. А. Старостин обосновал подобное же родство между языками т. н. сино-кавказской прасемьи. Она объединяет такие семьи языков, как китайско-тибетские, северо-кавказские, енисейские и на-дене (в Северной Америке). Это значит, например, что у чеченцев, китайцев и индейцев племени апачей некогда был общий предок. В подобную же аустрическую прасемью объединяют все языки Юго-Восточной Азии. Некоторые представители т. н. компаративистской лингвистики пытаются заглянуть еще дальше в глубь времен. Так, И. И. Пейрос привел список ряда совпадений между ностратическими, сино-кавказскими и аустрическими языками [288]. Еще больше совпадений между ностратическими и афразийскими языками (египетским, берберскими, семитскими, кушитскими и др.). Собственно, обосновавший ностратическое родство великий украинский лингвист В. М. Иллич-Свитыч относил афразийские языки к ностратическим [131].

Рис.?1. Схема исторического развития индоевропейских языков [200, с. 9].

Определение ностратической прародины и пройденного из нее исторического пути (путей) носителей протоиндоевропейского языка (языков) к своей последней, собственно индоевропейской прародине — это две отдельные увлекательные исторические проблемы. Но они не будут рассмотрены в данной работе.

Здесь следует напомнить, что «ностратическая» концепция с точки зрения лингвистики все еще остается недоказанной гипотезой. Так, А. Милитарев, один из лидеров компаративистов — сторонников ностратической концепции — утверждает: «Олег Мудрак привел убедительные доводы в пользу ностратического происхождения эскимосско-алеутских языков» [200, с. 10]. Компаративисты в своих работах широко используют метод глоттохронологии: определение степени родства языков по т. н. стословному списку наиболее универсальных и важных для жизни понятий, типа: идти, говорить, есть, человек, рука, вода, огонь, один, два, я, ты [286, с. 60, 78–87]. По этому списку любые «языки семей типа индоевропейской обнаруживают между собой 25–30 % совпадений» [287, с. 6]. Но по этому же методу «процент родственных слов между алеутским языком и эскимосскими языками оказался настолько низким (от 8 до 15 %), что говорить об их генетическом родстве не представляется возможным. По крайней мере, оно не может быть надежно доказано, поэтому до сих пор в силе остается традиционная классификация, согласно которой эскимосские и алеутский языки объединяются в единую «семью» лишь вследствие их географического соседства, близости культуры и на основе некоторых типологических признаков» [270; 271]. Итак, само существование эскимосско-алеутской семьи языков крайне сомнительно. Т. е. тот единый «эскалеутский» язык, которому приписывают еще более древнее родство с ностратическими языками, вероятно, вообще никогда не существовал.

А. С. Старостин отмечал [287, с. 7], что «процент совпадений между современными членами разных ветвей макросемей типа ностратической на уровне 5–9 %», т. е. еще гораздо ниже, на уровне «шума» древних заимствований или случайных совпадений (например, слово «женщина» по-английски будет woman, а на древнеяпонском womina). Из этого ясно, насколько еще более сомнительно существование ностратической прасемьи.

Н. Д. Андреев в противовес ностратической теории выдвинул концепцию «бореального» праязыка, последующими ветвями которого он считает только «раннеиндоевропейский», уральский и алтайский праязыки (без дравидских и картвельских). Причем время существования этого праязыка он относит к концу ледникового периода, т. е. эпохи палеолита, а время выделения из него «раннеиндоевропейского» — к эпохе мезолита [269, с. 35–39]. Его книга была издана в 1986 году Институтом языкознания АН СССР и выглядит не менее солидно, чем ностратическая теория, притом что применяемые им методы резко отличны.

Лично мне ностратическая концепция кажется более убедительной. Но я могу спокойно верить или не верить в нее, оставаясь ученым. А вот существование индоевропейской семьи языков является бесспорным. И если я не верю в существование индоевропейской семьи языков, то я вообще не ученый. Поэтому поиск последней индоевропейской прародины — это поиск точной пространственно-временной локализации бесспорного исторического факта. А вот поиск ностратической прародины — это пока в любом случае выдвижение спорной гипотезы по поводу другой спорной гипотезы.

Вообще иногда полезно вспоминать знаменитый принцип Исаака Ньютона: «гипотез не измышляю». Данная книга направлена на установление исторической истины, насколько это в наших силах. Историческая истина — это факты, которые представляются бесспорными. Например, никто из ученых-историков давно не спорит по поводу правильности дешифровки египетских иероглифов, или того, что тексты критского линейного письма B написаны на микенском диалекте греческого языка, или по поводу месторасположения Трои. Пришло время окончательно установить и месторасположение последней индоевропейской прародины.

Разумеется, данное заявление не следует понимать как претензию на общую непогрешимость. В частности, в этой книге поставлен ряд вопросов, которые очевидно представляют собой не более чем предварительные гипотезы. Так что и сам автор вовсе не свободен от «измышления» гипотез.

Особенностью методологии данной работы является также ее обобщающий характер. Автор ее — профессиональный философ истории, а не археолог или лингвист. Поэтому я в основном использовал уже известные факты и обобщения специалистов по конкретным проблемам. Суть работы — логический анализ уже известных фактов и концепций. Исключением являются некоторые лингвистические положения, впервые выдвигаемые в данной работе, в особенности этимология названия «Харьков» и ряда других гидронимов. Но и здесь я опирался прежде всего на конкретный лингвистический материал из обобщающей работы Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова [1].

Я также никоим образом не претендую на оригинальность той концепции прародины индоевропейцев, которая будет обоснована далее. Ее суть: территория исторической прародины индоевропейцев совпадает с территорией раннего этапа среднестоговской археологической культуры конца V тыс. до н. э. Это район лесостепи и степи между реками Днепр и Дон, частично на правом берегу Днепра в районе рек Рось и Ингул и, возможно, на Нижнем Дону [см. рис. 2]. В пользу такого решения индоевропейской проблемы говорит вся совокупность данных археологии, гидронимии, лингвистики, культурологии, естественных наук и географии.

За последние годы в Украине сложился четкий стереотип: если говорят про древнейшую историю Украины, то говорят про трипольскую культуру. Трипольская культура того стоит. Но трипольцы лишь очень частично были нашими предками. Главное внимание следует уделить их восточным соседям и современникам — среднестоговцам. Именно они стали прямыми предками не только украинцев, но и в той или иной мере половины населения Земли.

Впервые концепция индоевропейской прародины в Северном Причерноморье была выдвинута еще в XIX веке [см., например: 3, с. 139]. Ее сторонники преобладают среди англоязычных исследователей, в частности, так считали В. Дж. Чайлд [4, р. 140, 144] и М. Гимбутас. Так, Мария Гимбутас считает протоиндоевропейцами носителей ямной культуры, ранней стадией которой в V–IV тыс. до н. э. была среднестоговская культура. Ямная культура дает, по ее мнению, исходный импульс, в результате которого наблюдается распространение индоевропейской курганной культуры не только в понто-каспийских степях, но и в Центральной и Северной Европе и на Балканах. Курганная культура, по Гимбутас, это — ямная культура, культура погребений с охрой, культура боевых топоров, культура шнуровых керамик, культура одиночных погребений Дании. Внешними признаками индо-европеизации являются, по Гимбутас, курганы и погребальный обряд в ямах, где обнаруживаются скелеты, лежащие скорченно на спине. Индоевропеизацию Европы она связывает с дезинтеграцией высоких цивилизаций Древней Европы V–IV тыс. до н. э. (Винча II–III, Лендьел, Тиссы-Бюкка, Кукутени-Триполье, Гумельницы), которые образовали неиндоевропейский субстрат на юго-востоке Западной Европы, и культуры воронковидных кубков — неиндоевропейского субстрата в Северо-Европейской равнине между Данией и Польшей. Постепенная инфильтрация с середины IV тыс. до н. э. в районы Западной Европы окончилась в 2500–2000 гг. до н. э. вторжением, в результате которого произошло окончательное разрушение остатков древнейших европейских цивилизаций, уцелевших только на Крите [5, р. 483; 6, р. 15].

Рис.?2. Карта распространения среднестоговской культуры [2, с. 24–25]. Пунктиром обведена приблизительная территория самых ранних памятников — квитянского этапа (1-а), в Надпорожье и Среднем Поднепровье [2, с. 123].

В настоящее время эта концепция по сути общепринята среди ведущих украинских специалистов, попала в Украине в обобщающие работы и учебники. Так, например, Ю. В. Павленко в своем учебнике для вузов пишет: «Не позднее первой половины VI тыс. до н. э. мелкий рогатый скот через Кавказ, а крупный через Балканы попадает в области Северного Причерноморья, Приазовья и Предкавказья, где для скотоводства были прекрасные предгорные, степные и лесостепные ландшафты. Соединение мелкого и крупного рогатого скота с доместифицированным не позднее рубежа V–IV тыс. до н. э. местными индоевропейскими племенами конем привело к созданию стада, оптимально приспособленного к местным экологическим условиям. А это, учитывая то боевое преимущество, которое давало овладение конем, обеспечивало широкую экспансию воинственных индоевропейских скотоводческих племен на просторах Евразии — от Западной Европы до северных областей Индии и Китая — в IV–II тыс. до н. э.» [7, с. 247–248]. В другом месте Ю. В. Павленко пишет: «Есть все основания соотносить реалии среднестоговской эпохи юга Восточной Европы и Предкавказья (прежде всего развитое коневодство и знакомство с медью) с лингвистическими данными позднего этапа существования индоевропейской общности» [267, с. 62].

Эта же концепция изложена и в коллективной работе «Етнiчна iсторiя давньої Україны»: «В конце V — в первой половине IV тыс. до н. э. неспешное движение трипольского населения на восток было остановлено на линии Днепра в лесостепи и Южного Буга в степной полосе. В связи с этим трипольцы были вынуждены расселяться на север. Только в районе Киева им удалось несколько просочиться на Левобережье, между прафинно-угорским населением Полесья и позднеиндоевропейскими племенами лесостепи. С прафинно-уграми связывают носителей неолитической культуры ямочно-гребенчатой керамики, а с индоевропейцами — среднестоговско-хвалынскую культурно-историческую область. Таким образом, время расцвета энеолитических культур в IV тыс. до н. э. совпадает с взаимодействием на территории Украины по крайней мере трех крупных этнических массивов — прафинно-угорского, позднеиндоевропейского и трипольсько-кукутеньського» [8].

Другое дело, что и украинские специалисты обычно избегают четко говорить об одной лишь среднестоговской культуре как прародине индоевропейцев. Причем в особенности запутал проблему сам первооткрыватель среднестоговской культуры как исторического феномена Д. Я. Телегин: «С точки зрения этнической принадлежности носителей среднестоговской культуры мы были склонны связывать их с индоиранской языковой средой. Такого определения культурно-исторического места среднестоговской культуры мы придерживаемся и теперь» [2, с. 146]. На этой же позиции он остался и много позже [9, с. 36].

М. Гимбутас тоже писала об «областях Нижнего Дона и Волги» [5, с. 483]. В своей последней книге она прямо утверждает, что в отношении установления прародины индоевропейцев «крайний предел — волжский неолит и энеолит VI–V тыс. до н. э.», причем подчеркивает, что территорию Приднепровья индоевропейцы завоевали позднее [278, с. 435]. Дж. П. Мэллори также пишет о «причерноморско-каспийской прародине», причем подчеркивает: «Я лично считаю причерноморско-прикаспийскую гипотезу не наилучшей, но лишь «наименее худшей» из всех» [218, с. 79].

Все это дало право исследователю из Челябинска С. А. Григорьеву заявить: «При всей стройности этой концепции она не лишена весьма существенных недостатков. Главным из них является то, что эта теория никогда не существовала как единая развернутая система, являясь, скорее, неким общепринятым направлением мышления исследователей, занимающихся различными блоками этой проблематики. В результате почти не делалось попыток верификации отдельных блоков на совместимость друг с другом» [219, с. 2].

Таким образом, всесторонняя аргументация указанной выше «среднестоговской» концепции все еще отсутствует, т. е. не выполнены до конца условия заявленного нами первого постулата полноты и непротиворечивости. Можно сказать, что данный текст — это попытка завершающего обоснования Днепро-Донской (Украинской) концепции. Часть задачи состоит и в том, чтобы четко отмежевать ее от «поволжско-каспийской» гипотезы.

Когда эта книга уже была готова, пришли новые сведения — о том, что ситуация обострилась до абсурда: «Дж. Мэллори, на протяжении многих лет последовательно [так здесь было написано. — И.Р.] отстаивая «степную» концепцию происхождения индоевропейцев, теперь радикально изменил свои взгляды, высказываясь в пользу прародины в Анатолии… Д. Я. Телегин также высказался в пользу балкано-анатолийской концепции» [244, с. 113]. Чудны дела Твои, Господи! Воистину, Дмитрий Яковлевич Телегин сыграл в открытии индоевропейской прародины ту же роль, что и Христофор Колумб в открытии Америки; он тоже так и не понял, что же, собственно, он открыл… И это при том, что уровень научной обоснованности т. н. «анатолийской» концепции, как мы далее убедимся, имеет вообще полуанекдотический характер! Все это тем более делает актуальным выход данной книги.

Следующие три главы книги (2–4) посвящены непосредственному доказательству «среднестоговской» и опровержению «анатолийской» концепции: гидронимам и лингвистическим аргументам. В пятой главе дается анализ известных археологических фактов, а также доказательств гибридного характера среднестоговской культуры. Шестая и седьмая главы посвящены дополнительным гипотезам: о связях индоевропейцев с Шумером и о древнейшей письменности индоевропейцев. В восьмой главе предпринята попытка комплексного анализа индоевропейского общества и дальнейшей судьбы индоевропейской прародины. Девятая глава — скорее приложение к основному тексту с более подробным изложением гипотезы о происхождении названия «Харьков». Далее следует краткое Заключение, где изложены четыре основных аргумента «среднестоговской» концепции. Наконец, в Послесловии автор размышляет об исторической миссии индоевропейской прародины — Украины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.