Почему дневники Царя противоречат реальным событиям?

Почему дневники Царя противоречат реальным событиям?

Одним из главных аргументов тех, кто отрицает подделку манифеста об отречении, является то обстоятельство, что в своих дневниках Государь подтверждал и своё отречение, и отречение своего брата. В нашем труде мы несколько раз затрагивали вопрос фальсификации документов царской семьи, осуществленной большевиками. Опираясь на исследовательский опыт, смею утверждать, что в дневниках Государя, хранящихся в ГА РФ, имеется много потертостей и исправлений. Об этих потертостях и исправлениях можно будет судить лишь после официальной графологической экспертизы.

Подробный анализ этого вопроса предполагает отдельную и очень кропотливую работу.

Кроме того, наша убежденность в прямой фальсификации дневников окажется бесплодной, если не будет проведена независимая экспертиза их подлинников. До этих пор мы можем говорить лишь о косвенных доказательствах этой фальсификации. Самым веским косвенным доказательством подделки, полной или частичной, дневников Императора Николая II служат слова самого Императора, сказанные им А. А. Вырубовой после того, как он был доставлен из Могилёва в Александровский дворец. Говоря о пережитых им днях в Пскове, Император Николай II сказал ей: «Видите ли, это все меня очень взволновало, так что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника»^{1096}.

Понятно, что если Император Николай II все эти дни не вёл своего дневника, то кто же тогда его вёл?

Ещё одним косвенным доказательством может быть фальсификация дневников Императрицы Александры Феодоровны.

Ю. Ден вспоминает: 6 марта 1917 г. «я совершила акт наихудшей формы вандализма, убедив Её Величество уничтожить свои дневники и корреспонденцию. […] На столе стоял большой дубовый сундук. В нём хранились все письма, написанные Государем императрице во время их помолвки и супружеской жизни. Я не смела смотреть, как она разглядывает письма, которые так много значили для неё. […] Государыня поднялась с кресла и, плача, одно за другим бросала письма в огонь. […] После того, как Государыня предала огню письма, она протянула мне свои дневники, чтобы я сожгла их. Некоторые из дневников представляли собой нарядные томики, переплетённые в белый атлас, другие были в кожаных переплётах. […] „Аутодафе“ продолжалось до среды и четверга»^{1097}.

Однако кроме этих косвенных доказательств существует и множество других. Конечно, доверять им полностью нельзя. Любые воспоминания страдают предвзятостью, а воспоминания Ю. Ден, А. А. Вырубовой — тем более. Кроме того, читая воспоминания обеих подруг императрицы, невольно порой ловишь себя на мысли, что некоторые выражения и художественные приёмы удивительно напоминают друг друга. Но это тема другого исследования.

Мы же ограничимся выдержкой из результатов исследования данного вопроса, проведенного А. Б. Разумовым. По нашему мнению, эта цитата является одним из самых убедительных косвенных доказательств, так как высказанная в ней мысль основана не на отдельных мемуарах, а на сравнительном анализе источников.

Итак, А. Б. Разумов считает: «„Дневник“ Государя февраля-марта был окончательно подделан не позднее 8 августа 1918 года, через три недели после цареубийства, так как 9 августа сразу в двух газетах — „Правде“ и „Известиях ВЦИК“ — началась публикация отрывков из дневников Николая II.

Однако и тогда, на скорую руку, ещё шли доводки сырого текста. Так, например, в „Правде“ запись от 1 марта 1917 г. приводилась под заголовком „Стыд и позор — нельзя проехать в Царское Село“, а в тексте говорилось: „Стыд и позор. Доехать до Царского не удалось“. Видимо, Покровскому настолько нравились оба варианта, что он не был уверен, на каком из них остановиться»^{1098}.

Дневник Императора Николая II за февральские и мартовские дни не совпадает с официальными документами Ставки и Северного фронта. Имеется разница в дате приёма царём генералов Н. В. Рузского, Ю. Н. Данилова и С. С. Савича, во времени отъезда Императора Николая II из Пскова ночью 3 марта и во времени прибытия в Могилев 4 марта и т. д.

Кроме исследований А. Разумова большой интерес представляет частное исследование дневников, проведённых одним из авторов ЖЖ, к сожалению, фамилии своей он не указывает. Приведём его записи полностью: «Только что вернулся из Архива, читал камер-фурьерский журнал за май 1915 г. параллельно Дневнику Николая II за то же время. Дневник повторяет журнал почти на 100 %. Все упоминания о том, с кем Государь обедал, кого принимал, — всё из журнала. Расхождения лишь во вставках про погоду и про особенности личного времени — с кем был на прогулке, что делал вечером после обеда. Совпадения с журналом настолько точные, что перечисляются полные названия армейских подразделений, чьи парады Государь принимал, фамилии ничтожных лиц, с которыми Государь встречался, даже упоминание „(деж.)“, относящееся к дежурному офицеру взято из камер-фурьерского журнала. „Принял 18 профессоров“ — в журнале приложен список из 18 фамилий. Т. е. Государь сосчитал всех профессоров, которых принимал в течение часа и скрупулезно отразил их в Дневнике. „В 6 1/2 ч. был кинематограф“ — в журнале записано то же самое. Нет упоминания о содержании фильмов. „Между Сухомлинов[ым] и Фредерикс[ом] принял инж. ген. Петрова“: ровно в той же последовательности запись в к.ф. журнале. Все упоминания времени точно совпадают с журналом, с незначительными литературными вариациями. В журнале написано „от 10 часов принял Воейкова“, в Дневнике „до завтрака принял Воейкова“ (завтрак был в 13 часов). Конечно, в журнале нет описания погоды и деталей прогулки — им там не место, эти безобидные фрагменты вполне могли взять из реальных дневников. Есть в Дневнике очевидные ляпы: „Обедали в моей приемной, как в доброе старое время“. В журнале написано, что „обедали за обеденным столом“. Приняли вместе полк. Хогандокова — „в журнале записано, что пока Государь принимал Танеева, Императрица принимала Хогандокова“. В дневнике: „После доклада Сухомлинова принял Шаховского и нескольких дипломатов“. 17 мая Государь „забыл“, что принимал Радвилловича вместе с Цесаревичем Алексеем! 22 мая позабыл упомянуть что принимал заводчика Путилова, но упомнил легкую фамилию „Гольтгоер“. 25 мая, что принял Григоровича, написал, а что принял Воейкова (по журналу), не написал! 26 мая написал, что принял Енгалычева, хотя в журнале об этом ни слова, так же как и про Распутина 18 мая. Дневник — просто это дубль камер-фурьерского журнала, для оживления которого „писатели“ добавили цитат из настоящих дневников. Фраза „кругом измена, и трусость, и обман“ вполне могла быть реальной, с той разницей, что она вырвана из контекста, может, даже из записи другого дня, позже 2 марта.

Ранние дневники по объему в два раза больше поздних. В среднем за последние 10 лет, с 1907 по 1917 г., каждый дневник укладывается в 100 страниц. Такая математика невозможна для живого человека, ведущего живые записи. Дневники фабриковали для публикации, поэтому подгоняли размер, чтобы ежедневные записи укладывались в определенный формат. Используя придворный камер-фурьерский журнал, переписывая его от первого лица, типа, „[мы/Их Имп. Вел-ва] завтракали с… [я/Его Имп. Вел-во] вечером погулял в парке“ и дополняя фрагментами из подлинных дневников (погода, детали прогулки — катался на лодке, играл в безик) группа Покровского сочиняла то, что мы теперь называем Дневниками Николая II»^{1099}.

И хотя, конечно, любительские изыскания нуждаются в профессиональном анализе и проверке, отмахиваться от них историческая наука не имеет права.

Имена М. Н. Покровского и его ставленников, Щёголева, Сторожева[9] и других, встречаются постоянно в деле фальсификации бумаг царской семьи. Примечательно, что Покровский 27 июля 1918 года писал в Берн своей жене, работавшей там, в советском полпредстве: «„Интересная работа“, о которой упоминалось вчера, — разбор бумаг расстрелянного Николая. Самое трагическое, м. б., то, что об этом расстреле никто даже и не говорит; почти буквально „как собаку убили“. Жестока богиня Немезида! То, что я успел прочесть, дневники за время революции, интересно выше всякой меры и жестоко обличают не Николая (этот человек умел молчать!), а Керенского. Если бы нужно было моральное оправдание Октябрьской революции, достаточно было бы это напечатать, что, впрочем, и будет сделано не сегодня-завтра»^{1100}.

О чём таком «умел молчать» Государь и что он отразил в своих дневниках такого, что, по мнению Покровского, могло бы жестоко обличить Керенского и оправдать Октябрьскую революцию? Из текста имеющихся дневников это не понятно. И объяснение может быть только одно: в подлинных дневниках Государя было написано нечто такое, что разоблачало февральских заговорщиков и доказывало их полную нелегитимность. Это могли быть сведения о том, что никакого манифеста об отречении Государь не подписывал.

Это, в свою очередь, делало нелегитимным не только режим Керенского, но и режим большевиков, так как главный довод, которым как те, так и другие оправдывали свое существование, было утверждение, что царь «сам отрёкся». Кстати, этот довод и сегодня является главным камнем преткновения для людей, изучающих жизнь Императора Николая II.