5.16. Гражданская война

5.16. Гражданская война

Во время голода 1601–1603 годов массы голодающих искали спасения на хлебородном Юге.[1569] На южных окраинах крестьяне имели большие запасы зерна, и местное население не знало голода. Наплыв беженцев вызвал и здесь повышение цен; в 1603 году четверть ржи стоила в Курске 150–180 денег, но все же эта цена была в 3–4 раза меньше, чем в Москве.[1570] Юг был переполнен беженцами, которые ушли от своих помещиков без уплаты «пожилого» – то есть считались беглецами и по закону подлежали возвращению своим хозяевам. В 1603 году царь Борис отменил свободный выход, который продолжался два года, и следовало ждать, что скоро начнется сыск беглых. На юг уходили и разбитые под Москвой отряды повстанцев,[1571] здесь скопилась масса горючего материала – и вскоре здесь последовала новая вспышка гражданской войны.

Вождем нового восстания стал самозванец, называвший себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного. Самозванца поддерживали некоторые польские магнаты, предоставившие ему отряд наемников – но характерно, что царь Борис обвинил в поставлении самозванца не поляков, а своих врагов из боярской партии.[1572] Для простого народа имя Дмитрия ассоциировалось с крестьянской свободой времен Ивана Грозного – поэтому жители южной «украины» осенью 1604 года с восторгом приветствовали появление самозванца. Литовский гетман Ян Сапега писал, что русские создали ореол вокруг имени претендента из ненависти к Борису Годунову и из чувства преданности старой династии.[1573] По свидетельству летописи, беглые крестьяне «пошли к самозванцу отчасти и неволей, не имея пристанища нигде».[1574] Однако основную силу повстанцев составляло местное население, «украинные» крестьяне и казаки. В ряды восставших их толкал не голод и не отчаянное положение беженцев, у них были свои счеты с Годуновым. Еще недавно эти крестьяне были зажиточными свободными людьми – а Годунов отдал их в «крепость» помещикам, теперь они подвергались постоянным грабежам и побоям со стороны своих новых «хозяев». Приграничных казаков и стрельцов заставляли отбывать изнурительную барщину на «государевой пашне» – а между тем эти люди несли сторожевую службу и привыкли держать в руках оружие. Так же, как английские крестьяне во времена Уота Тайлера, они могли постоять за себя.

Однако и дворянство южных областей тоже принимало участие в восстании: как отмечалось выше, это были преимущественно бедные дворяне, не имевшие крестьян, обремененные повинностями и испытывавшие далеко не дружественные чувства к московским властям. В соответствии с демографически-структурной теорией борьба за сократившиеся ресурсы фрагментировала элиту и побуждала одни ее группы выступать против других. Для обнищавших воинов-дворян любая смута давала возможность поправить свои дела за счет грабежа; при этом им было выгодно поверить, что претендент, называвший себя Дмитрием, так хорошо игравший свою роль и так много им обещавший, – действительно царский сын.[1575]

Лжедмитрий обещал «живущим во градех и селех от большого чину до малого великую свою милость показать: оным величество и славу, оным богатство и честь, иным вольность и во всех винах пощада».[1576] Таким образом, самозванец с самого начала обещал «вольность» крестьянам, и крестьяне толпами вливались в его армию.[1577] В ответ царь послал войска, которые чинили жестокие расправы над крестьянами: «Они так разорили Комарицкую волость, что в ней не осталось ни кола, ни двора… они вешали мужчин за ноги на деревья, а потом жгли, женщин, обесчестив, сажали на раскаленные сковороды…» – свидетельствует Исаак Масса.[1578] Однако при известии о внезапной смерти Бориса Годунова часть царской армии перешла на сторону самозванца, и в июне 1605 года при поддержке восставшего народа Лжедмитрий вступил в Москву. Новый царь объявил свое желание править по справедливости и обещал, что будет дважды в неделю лично принимать челобитные. Как при Иване IV, символом восстановления справедливости стал новый Судебник; этот Судебник возвращал крестьянам право перехода в Юрьев день.[1579] Таким образом, новый царь продолжал традиции Ивана Грозного, и его правление означало возврат к порядкам, существовавшим до Годунова.

Ко времени появления «Дмитрия» голод уже закончился, 1604 год принес богатый урожай. Экономическое положение вновь стало благоприятным. Уменьшение численности населения усугубило проблему нехватки рабочей силы, и это отразилось в повышении заработной платы. Оплата дворовых слуг в монастырях возросла по сравнению с временами до голода в полтора раза.[1580] Цена на рожь в 1606 году составляла 32 деньги за четверть, то есть была примерно той же, что и до голода.[1581] Таким образом, можно предполагать, что реальная заработная плата возросла после катастрофы в полтора раза. Как отмечалось выше, после голода и чумы 1570 – 71 годов реальная плата возросла в 2,5 раза.

Лжедмитрий старался продолжать политику своего «отца», но, с другой стороны, на его поведении сказывалось длительное пребывание в Польше. Царь выказывал свое пристрастие к польским порядкам, окружил себя польской и немецкой охраной, смеялся над московскими обычаями и предлагал боярам поехать учиться за границу.[1582] Более всего возмущало москвичей желание Лжедмитрия жениться на «неверной» католичке, польке Марии Мнишек. Это пренебрежение русскими традициями вызвало традиционалистскую реакцию, стали распространяться слухи, что царь – самозванец, поляк и католик; в мае 1606 года подстрекательство бояр вызвало восстание москвичей, и Лжедмитрий был убит.

После смерти Лжедмитрия Земский Собор избрал в цари Василия Шуйского, самого знатного из бояр, род которого восходил к Рюрику. Однако южные области не признали власть Шуйского, здесь считали, что «царь Дмитрий Иванович» спасся и находится в Польше. Присланный «царем» воевода Болотников собрал на Юге войско и двинулся на Москву, в октябре повстанческая армия начала осаду столицы. Гражданская война принимала ожесточенный характер, повстанцы убивали дворян не только в сражениях, но и в поместьях, захватывали их имущество, уничтожали крепостническую документацию.[1583] «Идем вси и приимем Москву, – говорили повстанцы, – и потребим живущих в ней и обладаем ею, и разделим домы вельмож сильных, и благородные жены их и тщери приимем о жены себе».[1584] Почти все население Юга двинулось с Болотниковым на Москву. «И изыдоша множество народу с ним, – свидетельствует современник, – ине осташася во странах тех, ни в градах, ни в селех, никто же, но токмо женский пол осташа».[1585] Крестьяне не только Юга, но и многих других областей отказывались платить казенные налоги и оброки помещикам, многие уходили к Болотникову. Василий Шуйский, со своей стороны, делал все, чтобы собрать под свои знамена дворянство. Рискуя окончательно развалить поместную систему, царь стал раздавать не поместья, а вотчины – он даровал вотчины двум тысячам дворян.[1586] В марте 1607 года царь утвердил новое Уложение, в котором отказался признавать законность каких-либо переходов и пообещал дворянам вернуть всех крестьян бежавших или ушедших с 1592 года.[1587] В Уложении прямо говорится о том, что именно запрет крестьянского выхода стал причиной «великих распрь», которые и «ныне чинятся».[1588]

Власть пыталась внести раскол в среду восставших, отделить дворян от крестьян – и ей это отчасти удалось: дворяне из войска Болотникова перешли на сторону правительства. Дворянскому ополчению удалось одержать победу над крестьянским войском Болотникова, но летом 1608 года к Москве подошла новая повстанческая армия во главе с воскресшим «царем Дмитрием Ивановичем» (Лжедмитрием II). «Дмитрий приказал объявить повсюду… – свидетельствует К. Буссов, – чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами…»[1589] Множество простых крестьян влилось в ряды казаков, они выбирали своих атаманов и устанавливали в городах свою власть.[1590]

Во время войны казаки создали, по-видимому, по польскому образцу систему сбора кормов с местного населения (так называемую систему приставств). Таким образом, они пытались играть роль нового, противостоящего дворянству, военного сословия, к тому же опирающегося на новую военную технику – в отличие от рыцарей-дворян казаки были пехотинцами-пищальниками. Как отмечает В. Э. Лебедев, именно эти претензии казачества вызвали жестокую борьбу между казачеством и дворянством,[1591] хотя, конечно, большую роль играло и стремление дворян прекратить уход крепостных в казаки. О социальном составе повстанцев на позднем этапе гражданской войны можно судить по документам о 94 пленных, захваченных после разгрома в 1615 году одного из последних казачьих отрядов. Среди этих пленных 12 % были дворянами, 7 % – настоящими городовыми казаками и стрельцами, 24 % составляли «показачившиеся» крестьяне и 35 % – «показачившиеся» холопы.[1592]

Наряду с казаками, крестьянами и служилыми людьми в армии Лжедмитрия II были отряды польских магнатов, которые желали воспользоваться смутой в своих целях. Гражданская война открыла дорогу польской интервенции, осенью 1609 года Сигизмунд III осадил Смоленск, польские войска двигались к Москве. Война еще раз подтвердила превосходство новой европейской военной технологии, польские гусары и наемные немецкие ландскнехты без труда одерживали победы над русской дворянской конницей. Находясь в отчаянном положении, правительство Шуйского предприняло поспешную попытку военной модернизации по польско-немецкому образцу, попытку создания наемной армии европейского типа. В 1607 году была переведена с немецкого «Военная книга», содержавшая рассказ об организации и тактике европейских армий. С помощью шведских союзников в Новгороде обучались «иноземному строю» несколько тысяч русских солдат.[1593] Было нанято 8 тысяч немецких и шведских ландскнехтов – но летом 1610 года в битве при Клушине наемники изменили русскому царю. После этого разгрома группа московских дворян, сторонников «царя Дмитрия» свергла с престола Василия Шуйского. Однако бояре предпочли власть поляков власти «царя Дмитрия»: «Лучше убо государичу (королевичу) служити, – говорили они, – нежели от холопей своих побитыми быти и в вечной работе у них мучиться».[1594] Москва присягнула польскому королевичу Владиславу, польский гарнизон вступил в Кремль.

Присяга Владиславу означала, что трансформация по польскому образцу принимает полномасштабный характер. Владислав должен был править в соответствии с конституционным договором, по которому суд и установление новых податей были делом Боярской думы, а законы утверждались Земским собором. В договоре утверждалась нерушимость крепостного права. Уступкой прежним традициям было обещание Владислава принять православие и подтверждение запрета на выезд московитян за границу.[1595]

Таким образом, Россия перенимала основные компоненты польской государственности – правление выборных королей, власть которых ограничена Сенатом и сеймом, она выбирала «свободу» для дворянства и крепостное рабство для крестьян. Однако при этом Москва пыталась сохранить стержень национальной традиции – православие, она настаивала на неприкосновенности церквей и «крещении» Владислава. Поляки не выполнили это условие, Владислав отказался сменить религию, польские солдаты пренебрежительно относились к русскому духовенству. Вскоре началось разорение церквей, наемники грабили соборы Кремля, сдирали оклады с икон и покровы с великокняжеских гробниц. Хозяйничанье поляков в Москве и грабежи в волостях снова привели к традиционалистской реакции. Патриарх Гермоген первым поднял голос в защиту религии и национальных традиций; он рассылал по городам призывы к выступлению против поляков. Смерть Лжедмитрия II облегчила процесс сплочения национальных сил, и весной 1611 года к Москве подступило ополчение, состоявшее из дворян, крестьян и казаков. Польский сейм не желал оплачивать наемную армию короля, и военное преимущество Польши сводилось на нет ее «безнарядными» порядками; король Сигизмунд овладел Смоленском, но так и не смог оказать помощи польскому гарнизону в Кремле. Тем не менее ополченцам не удалось овладеть Москвой: в их лагере не было единства; когда дворяне стали требовать прикрепления крестьян, их вождь Прокопий Ляпунов был убит казаками, дворяне разошлись, и под Москвой осталась только часть крестьян и казаков. Летом 1612 года в Нижнем Новгороде и Ярославле собралось новое дворянской ополчение; оно подступило к Москве и вместе с казаками вынудило поляков к капитуляции.

Как показали Р. Г. Скрынников, А. Л. Станиславский и Ч. Даннинг, кризис Смутного времени имел достаточно сложный, комплексный характер.[1596] Анализ в рамках демографически-структурной теории подтверждает, что гражданская война характеризовалась сложной группировкой противоборствующих сил. Сравнение с двумя вариантами развития событий, которые имели место в европейских странах после «Великой Чумы», позволяет сделать вывод, что российский сценарий был более близок к английскому варианту: так же, как в Англии, после демографической катастрофы мы видим перераспределение ресурсов в пользу крестьянства и ответные попытки закрепощения крестьян. В Англии эти попытки сразу же привели к крестьянскому восстанию, в России же они привели сначала к голоду, а затем к гражданской войне, в которой крестьянское восстание слилось с внутриэлитным конфликтом, подобным английской «войне Роз». Так же как в Англии (и в некоторых других странах), причина внутреннего конфликта имела демографически-структурный характер: в условиях борьбы за ресурсы дворянство было расколото на различные фракции и сражалось само с собой (а также с восставшими крестьянами, казаками и с боярской властью). Чрезвычайно важным было участие в борьбе «третьей силы», нового сословия крестьян-казаков, сформировавшегося на южной границе; многие крестьяне в ходе войны «показачились» и вошли в состав этого сословия.[1597] Наконец, необходимо подчеркнуть, что гражданская война была также и столкновением партий, придерживавшихся различной культурной ориентации, столкновением сторонников копирования польских порядков и приверженцев прежних традиций.

В конечном счете традиционалистская реакция объединила все социальные слои в общей борьбе против польской интервенции. На этой почве произошло примирение враждующих партий, гражданская война закончилась, и наступил мир. Однако социальные противоречия сохранялись, главная причина войны – проблема крепостного права – так и не получила своего разрешения. Был достигнут негласный компромисс: формально законы о прикреплении крестьян и 5-летнем сроке сыска остались в силе, но фактически они не действовали. На Юге крестьяне официально могли уходить от помещиков, в других районах они уходили, не обращая внимания на законы.[1598] «При Михаиле Федоровиче бегство крестьян приняло грандиозные размеры, – пишет Ю. А. Тихонов. – Как правило, бежали семьями, иногда целыми деревнями. Беглецы захватывали с собой хозяйственный инвентарь, одежду, ульи с пчелами, уводили скот».[1599] Никаких государственных органов для сыска беглых не существовало, найти и вернуть беглецов было очень трудно, практически невозможно. После крестьянской войны правительство делало все, чтобы избежать новых волнений.[1600]

Главным результатом многолетней войны была всеобщая разруха. Голод и война принесли с собой новую катастрофу, численность населения намного уменьшилась. Особенно тяжелым было положение на Юге; недавно освоенные южные области были опустошены, татары ежегодно переправлялись через Оку и иногда доходили до окрестностей Москвы. За время Смуты в полон были выведены сотни тысяч русских людей, и, принимая московского посла, персидский шах Аббас выражал удивление, что в Русском государстве еще остались люди.[1601] Но в отношении уровня потребления результат катастрофы начала XVII века был таким же, как и результат катастрофы 1570-х годов. Сокращение численности населения привело к недостатку рабочей силы и увеличению реальной заработной платы.

Итак, Великая Смута привела к новой демографической катастрофе и вместе с тем к новому повышению уровня жизни крестьян. Так же, как в Англии, крестьянам удалось дать отпор попытке закрепощения – но в отличие от Англии успех русских крестьян оказался временным.

Долгая война привела к уменьшению численности дворянства. В 1580-х годах численность дворянского ополчения, ежегодно выходившего на южную границу, составляла 65 тысяч всадников; в 1630 году полевую службу могли нести лишь 15 тысяч дворян.[1602] Таким образом, в России был отчасти реализован английский вариант восстановления нарушенного кризисом социального равновесия – вариант, когда это равновесие восстанавливается путем самоистребления элиты.