Гражданская война

Гражданская война

Эпоха Гражданской войны 1861—1865 гг. по сей день продолжает вызывать большой интерес у американцев. Огромное число жертв (600 тысяч человек убитыми, что превышает совокупные потери американцев во всех остальных войнах, которые они вели с 1775 по 1954 гг.), значимость социальных, политических и экономических последствий конфликта между Севером и Югом, привели к сохранению памяти о событиях тех лет не только в трудах историков-профессионалов, но и в «народной традиции», благодаря письмам, дневникам, фотографиям, которые до сих пор довольно часто обнаруживаются в семейных архивах.

Американская история не знала события более масштабного и «эпического», чем Гражданская война. Комплексный характер породивших ее причин осознавался историками постепенно, по мере появления новых, часто противоречащих друг другу интерпретаций. Первым, и поначалу самым главным вопросом, обсуждаемым в историографии, стал вопрос о степени вины Юга и Севера в разжигании конфликта.

Аргументы, используемые южными историками в ответ на вроде бы «непотопляемую» концепцию их северных коллег о «заговоре рабовладельцев», стремившихся разрушить Союз, выглядят сегодня удивительно свежо и актуально. Обвинения Севера в «высокомерии», ощущении собственной моральной непогрешимости, стремлении к политическому и культурному доминированию иногда слово в слово совпадают с антиамериканской риторикой, столь привычной нам в начале XXI века. Для американцев-южан 1870-х гг., одержавшие военную победу «северные янки» являли собой такую же враждебную силу, какую видят в современных американцах, к примеру, жители Ирака.

Однако в отличие от нынешних противоречий, взаимная вражда обитателей Севера и Юга не базировалась на фундаментальных этнических, религиозных или цивилизационных основаниях. Важнейшие проблемы середины XIX в. – рабство, его распространение на новые территории, соревнование моделей экономического развития и соответствующих им политических идеологий – так или иначе, были в результате Гражданской войны разрешены. Идея национального единства стала доминантой трудов «историков-националистов», расцвет творчества которых пришелся на конец XIX – начало XX в. Один из них, Дж. Родс, по-сути снял своей интерпретацией сам вопрос о вине Севера или Юга, объяснив происхождение Гражданской войны действием объективных, не подвластных человеческой воле факторов. Он связал долгое существование рабства на Юге с изобретением хлопкоочистительной машины и превращением хлопка в сверхприбыльную культуру. Да, южане использовали на хлопковых плантациях труд чернокожих рабов, но ведь северяне покупали значительную часть производимого рабами продукта, тем самым участвуя в поддержании жизнеспособности системы рабовладения. Кроме того, для Родса и других историков-националистов Гражданская война была не только, и не столько человеческой трагедией и братоубийственной катастрофой, сколько мощным «локомотивом истории», событием, позволившим Соединенным Штатам резко ускорить свое экономическое развитие и войти в число великих держав. В рамках такого толкования, вопрос о вине терял свою актуальность, ведь какие частные ошибки не совершали бы политики, итогом все равно стал рост национального могущества42.

К вопросу о вине возвратились в конце 1930-х гг. сторонники т. н. «ревизионистского» историографического направления (Э. Кравен, Дж. Рэнделл)43 (не путать с историками-ревизионистами 1960-х гг.). Они считали, что Гражданской войны вполне можно было избежать, в ее развязывании виноваты политики и Юга, и Севера, и вообще все поколение живших тогда американцев, которые позволили вовлечь себя в страшное побоище без совершенных на то оснований. Большинство других стран избавилось от рабовладения мирным путем, почему Америке нужно было приносить такие жертвы? К тому же, в отличие от националистов, историки-ревизионисты не видели в последствиях Гражданской войны ничего позитивного для развития американской нации.

Не вызывает сомнений, что на ход мыслей ревизионистов оказывала влияние обстановка кануна мировой войны, когда многим американцам не хотелось ввязываться в очередной вооруженный конфликт. Точно так же, после победоносного завершения Второй мировой, историки, впечатленные эффективностью силовых методов борьбы со злом, вновь заговорили о Гражданской войне в превосходных тонах. С. Морисон и А. Шлезингер-мл. писали о справедливости устремлений северян, движимых убеждением в высшей ценности человеческой свободы44. С тех пор вопрос о вине и исторической ответственности Севера или Юга если и возникал в историографии, то в затушеванном и неявном виде, прямая дискуссия по этому поводу особенного интереса у историков не вызывала.

Однако еще в начале ХХ в. в историографии Гражданской войны проявился новый дискуссионный пункт. Пришедшие на смену националистам историки-прогрессисты, как известно, оценивали индустриальный капитализм весьма низко. Для них он являлся главным врагом и источником многочисленных социальных проблем. Соответственно, итоги Гражданской войны для прогрессистов были, по большей части, негативными, а капиталистический Север выглядел ее главным разжигателем и зачинщиком. Но в отличие от южан, рассматривавших войну в категориях моральных и культурных различий, прогрессисты видели в основе всего экономические интересы и классовые конфликты. Размышляя о Гражданской войне с подобных позиций, они сформулировали второй важный для историографии вопрос: что являлось более существенной причиной конфликта – моральное негодование северян по поводу рабовладения или стремление капиталистической элиты Севера получить экономическое преобладание над южными плантаторами?

Для прогрессистов совершенно очевидным казался второй вариант ответа, причем в работах многих из них Гражданская война представала как мощнейший социальный катаклизм, а не просто серия походов и сражений, завершившихся решением одного единственного вопроса о рабовладении. Ч. Бирд назвал Гражданскую войну «второй американской революцией», усмотрев в спровоцированных ею изменениях кардинальное перераспределение политических и экономических ресурсов от южан к северянам (не только на уровне элиты, но и в рамках класса мелких и средних предпринимателей и фермеров)45.

Похожих взглядов придерживались немногочисленные в США историки-марксисты (например, Дж. Аллен, книга которого «Реконструкция: битва за демократию» (1937) была в 1963 г. переведена на русский язык и опубликована в СССР46) хотя для них «вторая американская буржуазная революция» (Аллен рассматривал Гражданскую войну и Реконструкцию Юга как две ее фазы) была прогрессивным событием, этапом на пути к торжеству социализма и коммунизма.

Историки 1960-х гг., сторонники количественных методов, исповедовавшие «строго научный» подход к оценке феноменов прошлого, даже таких эмоционально окрашенных, как Гражданская война, попытались отойти от антиномии «моральных» и экономических интересов. Рассмотрев частоту упоминания проблемы рабства в источниках 1830—1840-х гг., они пришли к почти сенсационному выводу – этот сюжет интересовал американцев гораздо меньше проблемы этнических и религиозных противоречий, ряда других вопросов социально-политического развития страны. Только в 1850-е гг. рабство вышло на передний план, и связано это было с кризисом партийной системы вигов-демократов. Различия между партиями постепенно стёрлись и стали малопонятны избирателям. В такой ситуации, для решения чисто политической задачи завоевания голосов избирателей, элиты Юга и Севера стали акцентировать внимание на межсекционных противоречиях, формулировать новые политические идеологии – что быстро превратило вялотекущий конфликт в исключительно острый, сделав войну практически неизбежной. Наиболее последовательное изложение данной концепции содержится в трудах М. Холта47.

Еще одну «неклассическую» интерпретацию предложил Э. Фонер. По его мнению, Гражданская война была вызвана не моральными претензиями Севера к Югу, и не стремлением капиталистов доминировать над плантаторами, а опасениями трудящихся масс Севера, что распространение рабства на новые территории лишит их потенциальных доходов и возможностей48. У простых южан существовали аналогичные страхи (их наиболее полно охарактеризовал в своих исследованиях Ю. Дженовезе), что северяне лишат их необходимого жизненного пространства и возможности сохранить и поддерживать привычные «патерналистские» социальные устои. Таким образом, историки второй половины ХХ в. чаще обнаруживали причины Гражданской войны не в экономических или моральных детерминантах, а в структурах массового сознания и сопутствующих им политических идеологиях.

Основная масса исследований Гражданской войны, проведенных в последние десятилетия, как и в случае с изучением Войны за независимость, характеризуется уклоном в сторону «новой социальной истории», выяснением роли различных социальных групп и «незаслуженно забытых меньшинств». В рамках «новой военной истории» производится изучение обстоятельств повседневной жизни простых солдат, северян и южан, черных и белых, взаимозависимости собственно военных и политических аспектов событий тех лет.

На протяжении всего периода изучения Гражданской войны она привлекала огромный интерес и классических военных историков, которые стремились разрешить различные специальные вопросы, связанные с ведением боевых действий, стратегией, тактикой, используемыми технологиями и т. п. Внутри этого направления также существует множество непохожих друг на друга интерпретаций, однако они в большинстве случаев не выходят за пределы сугубо профессиональных аспектов военного дела.