В афинском суде (И. А. Шишова)
В афинском суде
(И. А. Шишова)
Стратон открыл глаза. Его разбудил резкий крик жены и громкий скрип лестницы, ведущей со второго этажа.
Евпраксия, эта негодная рабыня, опять принесла с рынка несвежую рыбу. Жена будет ворчать, что ходить на рынок — мужское дело. С этой мыслью Стратон собирался снова растянуться на своем деревянном ложе, но тут у двери, ведущей на улицу, громко застучал молоток. Так оповещают о себе посторонние, прежде чем войти в дом. Затем кто-то прошел по двору и резко открыл дверь. Стратон зажмурился от яркого света, хлынувшего в комнату, едва освещенную небольшим бронзовым светильником. Знакомый голос сказал: «Клянусь собакой, этот лентяй еще спит!» Стратон приоткрыл глаза. У постели стоял его младший брат Эратосфен. Он выглядел щеголем. Верхний плащ — гиматион, к концам которого были прикреплены кисточки со свинцовыми шариками, спадал изящными складками, оставляя открытой правую руку. Тонкий белый шерстяной плащ был украшен каймой. (Такие плащи привозили из Милета, и они стоили очень дорого.) Борода Эратосфена аккуратно подстрижена, длинные волосы тщательно уложены. Видимо, Эратосфен с утра побывал у парикмахера. Стратон почувствовал аромат благовонных мазей. Тотчас же явилась мысль: «Откуда у бездельника деньги? Свою часть наследства он давно промотал». Стратон сказал самому себе: «Если будет просить денег — не дам». На приветствие брата он едва наклонил голову. Но Эратосфен не обратил внимания на нелюбезный прием. Удобно устроившись в легком кресле с небольшой спинкой и расправив плащ, он неторопливо заговорил:
«Эти скифы там, на Боспоре, падки на оливковое масло и виноградное вино». Стратон не понял. Какое вино? Какие скифы? Как всегда в разговорах с братом, у него появилось ощущение, что тот его дурачит.
Стратон нетерпеливо перебил брата:
— К чему ты говоришь мне все это?
Но Эратосфена не так легко было сбить:
— Теперь весна. Многие собираются плыть на Боспор. Чего только не везут с собой: красивую глиняную посуду, оливковое масло (оно ведь дешево в Афинах), виноградное вино.
Стратон обозлился. Теперь уже у него не было сомнений, что брат просто смеется над ним.
— К чему ты говоришь о вещах, которые всем известны?
— Да, но и вино, и масло, и даже амфоры на Боспоре стоят больших денег, — голос Эратосфена звучал по-прежнему спокойно. — А оттуда можно привезти зерно. Как тебе это покажется? Мало ли народу разбогатело, торгуя зерном!
— Меня это не интересует, — начал Стратон, но Эратосфен перебил его:
— Я не стал бы тебя беспокоить, но ростовщики не дают мне ни драхмы, если я не представлю человека, который поручится за меня. Ты — мой брат. К тому же, если все сойдет хорошо…
— И ты ему веришь? Тебя, как куропатку, заманивают в силок, а ты ждешь, когда он затянется? Я не допущу, чтобы тебя обманывали. О боги, долго ли мне еще нянчиться с этим глупцом?
От резкого крика Клеи Стратон и Эратосфен вздрогнули. Когда она успела войти? Не вмешайся жена, Стратон ответил бы Эратосфену отказом. Но теперь он не мог позволить, чтобы брат рассказывал повсюду, что в доме у Стратона всем верховодит женщина. Небрежно накинув гиматион, он коротко сказал: «Пойдем, Эратосфен» — и вышел из дома.
Пройдя шумную, залитую солнцем агору, они вошли в полутемную и прохладную лавочку ростовщика. Навстречу им почтительно, поднялся ростовщик Хрисипп — полный, скромно одетый человек в темном плаще.
— Приветствую тебя, Стратон, здравствуй и ты, Эратосфен! Что привело вас ко мне?
Разговор шел неторопливо. Метек выспросил все: для чего деньги, куда плыть? Стратон будет поручителем? Лучшей гарантии и не нужно. Кстати, что за имущество у Стратона? Во сколько он оценивает свой загородный участок? Сколько у Стратона рабов? Трое? Это хорошо. Он с удовольствием ссудит деньги. Но нужны свидетели. Без них не совершается ни одно дело. Он доверяет и Стратону, и его брату. Но время сейчас такое ненадежное…
Эратосфен сказал: «Пусть будет два свидетеля. С одним я сговорился. Это Гиблесий, владелец корабля, на котором я хочу плыть на Боспор».
Ростовщик ответил после некоторого раздумья: «С моей стороны свидетелем будет Конон. Он афинский гражданин и честный человек».
Хрисипп хлопнул в ладоши и крикнул в глубину дома: «Сириец, сбегай позови Конона!» Смуглый, обритый наголо раб с безволосым лицом, одетый в хитон — рубаху без рукавов из грубой шерстяной ткани, скрылся за дверью.
Пришли свидетели. На двух кусках папируса дважды написали текст договора. «Хрисипп дал взаймы Эратосфену три тысячи драхм серебра[38] для поездки из Афин на Боспор при условии, что тот отдаст по возвращении в Афины, кроме трех тысяч, еще 750 драхм». Процент был назначен очень высокий. Спор из-за него шел долго. Даже Эратосфен разгорячился и вышел из себя. Но хозяин не уступал. Плавание опасно. Кораблекрушения, пираты. А доходы? Эратосфен вернется богатым человеком и сможет расплатиться. Но если Эратосфен и Стратон считают, что процент велик, пусть идут к другому ростовщику. Иные берут и больше. На то и морская ссуда.
Морскими ссудами назывались денежные ссуды, которые ростовщики давали купцам, ведущим морскую торговлю, для покупки товаров. Морская торговля была делом прибыльным, поэтому каждый купец стремился взять с собой как можно больше товаров. Но плавание по морю из-за кораблекрушений и нападений пиратов было очень опасным. Купец не хотел в случае неудачи терять много денег. Он предпочитал часть товаров закупать на деньги ростовщика. Купец и ростовщик как бы объединялись для закупки товаров, которые можно было выгодно продать на Боспоре, в Сицилии, Италии и других местах. Они делили не только убытки, но и прибыль. Ростовщик получал большие проценты, а купец, рисковавший во время поездки жизнью, всю остальную прибыль. Зато в случае кораблекрушения ростовщик мог потерять все свои деньги. Если товары гибли, с купца по закону нельзя было взыскивать долг. Поэтому ростовщики соглашались рисковать своими средствами только при условии, если купец тоже вкладывал в это предприятие значительную сумму своих денег. Тогда ростовщик мог быть уверен в том, что купец будет в пути очень осторожен. Вот почему Стратона не удивило, когда Хрисипп объявил, что, получив в долг 3 тысячи драхм, Эратосфен должен купить товаров на целый талант, т. е. на 6 тысяч драхм.
Эратосфен сказал с усмешкой: «Это же вдвое больше того, что ты мне даешь».
Но ростовщик потерял свою любезность и разъяснил очень сухо: «У нас, ростовщиков, такой уж закон: мы даем ссуду под товары только тому, кто вложит в купленный груз половину своих денег. Давать деньги плывущему морем опасно. Море не шутит. Ты знаешь, что корабль, благополучно приходящий в гавань, называют “спасенным” кораблем? Я рискую, ты должен рисковать не меньше. Тогда я буду уверен, что при первом кораблекрушении ты не будешь прыгать за борт и спасать свою жизнь, ты не скажешь — пусть гибнет корабль и все, что на нем. Ты постараешься спасти, что можно: ведь там будут товары, купленные и на твои деньги. Есть у тебя свои три тысячи, Эратосфен? Если есть — покупай товары, я даю тебе свою половину денег. Нет — ступай своей дорогой. Ты напрасно отнял у меня время». Эратосфен помолчал, потом ответил: «У меня есть три тысячи драхм».
Ростовщик продолжал: «Обратно ты должен плыть на том же корабле. Когда прибудешь в Афины, ты должен отдать долг и проценты не позднее чем через 20 дней. Не вернешь деньги вовремя, недостачу я получу от продажи твоего имущества. Ты все понял?»
Голос Эратосфена прозвучал хрипло: «Все». Стратон давно перестал понимать происходящее. Откуда у бездельника такие деньги? Он подумал в ужасе: «Ведь для того чтобы получить три тысячи драхм, Эратосфен должен продать все до последней нитки». Стратон, правда, слышал от многих, что на Боспоре часто удавалось выгодно торговать. А если Эратосфену не повезет?
Заключительные слова: «Ничто не может быть прочное, чем этот договор» — прозвучали для него, как удары судьбы. Стратон послушно поставил свою подпись, подпись поручителя, и поплелся домой.
Через две недели брат отплыл на корабле Гиблесия. Стратон отправился в гавань. У причала покачивался широкий корабль. В ширину он был почти такой же, как в длину. Казалось, что корабль круглый. Двадцать весел, вытащенных из воды и выступавших сквозь отверстия в бортах корабля, были похожи на большие широкие лопаты. Прочными ремнями они были привязаны к специальным колышкам. На корме корабля — руль, его рукоять выдавалась над невысоким бортом. Здесь же, под небольшим деревянным навесом, место рулевого. Помощник рулевого командовал гребцами, отбивая такт молотком. Рослые и здоровые гребцы сидели на скамьях. В центре корабля — крепкая мачта. Сейчас на стоянке она опущена на специальные мачтовые вилы на корме. Но вот дан сигнал к отплытию. Канатами из воловьей кожи подняли и закрепили мачту. На поперечной рее заполоскался парус из полотна. С берега на корабль торопливо взбегали рабы, грузившие товары в обширный трюм. К своему удивлению, Стратон убедился в том, что на корабль был погружен и товар брата — амфоры с оливковым маслом. Среди народа, толпившегося на пристани, Стратон заметил Хрисиппа.
— Эта лисица пришла проведать, что я погружу на корабль, — сказал на ухо Стратону Эратосфен, — на корабле Гиблесия он посылает своего раба. Раб везет какие-то товары самого Хрисиппа и будет всю дорогу следить за мной.
— Что ты хочешь, — рассудительно ответил Стратон, — ростовщики всегда посылают кого-нибудь следить за должником.
Но Эратосфен злобно скривился: «Ну, ничего. Это мы еще посмотрим» — и направился к кораблю.
Подняли якорь — камень, привязанный к длинному канату.
Долго смотрел Стратон вслед кораблю. Последние слова Эратосфена встревожили его. И хотя Стратон знал, что раньше чем через месяц он не получит никаких известий (из Афин до Боспора плыть не меньше 14–15 дней), он каждый день ждал каких-нибудь неожиданностей. Но прошел месяц, другой. Наступила осень, близился конец навигации, а вестей все не было. Стратон старался как можно меньше бывать дома. Клея изводила его самыми мрачными предсказаниями.
Однажды вечером Стратон брел по пыльной улице. Быстро темнело. Вдруг кто-то взял его сзади за плащ. Обернувшись, Стратон увидел Сирийца — раба Хрисиппа. Тот сказал: «Хрисипп просит тебя прийти к нему. Пойдем».
Еще на улице Стратон услышал причитания Хрисиппа: «Мои деньги, мои деньги! Три тысячи драхм!» Тучный ростовщик встретил его без всякого почтения. «Ты и твой брат разорили меня, — закричал он, — иди послушай, что рассказывает Дорион, этот ленивый раб! Двадцать ударов бичами, которые он заслужил, подождут».
Тут только Стратон заметил раба, отплывшего вместе с Эратосфеном. Дорион выглядел усталым, голова его была перевязана. Вот что он рассказал.
Путь их корабля из Афин до Геллеспонта шел вдоль берега. Опытный рулевой вел корабль ночью по звездам. Днем он проверял себя, просматривая перипл — краткое описание морского пути. В нем указано, сколько дней длится плавание от одного пункта до другого, описаны особенности берега, указаны опасные места. Войдя в Понт, корабль сначала тоже шел вдоль берега, но, пройдя устье Истра (Дуная), он вышел в открытое море, чтобы прямым путем добраться до Боспора. Это вдвое короче, чем идти вдоль берега. Плавание было благополучным. Спокойно прошли все самые опасные места. Путешественникам не встретился ни один пиратский корабль. Но когда показался Пантикапей, все обрадовались. Каждому хотелось скорее ступить на берег и почувствовать себя в безопасности.
Еще издали они увидели, что берег почти безлюден. Это было странно. Греческих купцов всегда встречала шумная толпа: товары из Греции ценились дорого. То, что они узнали, высадившись на берег, потрясло всех: на Боспоре война со скифами, торговля нарушена, на товары нет спроса и цены на них немногим выше, чем в Греции. Хрисиппа это не коснулось. Его товары Дорион отдал компаньону ростовщика, жившему на Боспоре. Кончится война, и зимой, когда плавание между Боспором и Грецией прекратится, товары будут проданы по огромной цене. Но как быть остальным? Они ждать не могут. В Афинах надо платить долги.
Время шло. Сначала все ожидали, когда поднимутся цены. Затем многие, не выдержав, продавали товары очень дешево и уезжали. Наступил август, нужно было торопиться. Наконец, продали товары Эратосфен и сам Гиблесий. Стали нагружать корабль для обратного рейса. Зерна, на которое многие рассчитывали, было мало. Война помешала боспорским купцам закупить его у скифов и у подвластных Боспору племен. Грузили соленую рыбу, кожи, шерсть. Одному из купцов посчастливилось купить рабов.
Все ходили мрачные. К Эратосфену нельзя было подступиться. Товаров он погрузил мало, почти ничего. Дорион подходил к нему не один раз, но слышал в ответ только: «Пошел прочь, собака!»
Наступил день отъезда. Гиблесий объявил, что они поплывут вдоль берега до Борисфена (Днепра). Может быть, в Ольвии им посчастливится. Первый день пути прошел спокойно. Дорион бродил между пассажирами, издали наблюдая за Эратосфеном. Но тот сидел, закутавшись в плащ, и мрачно смотрел в сторону берега. Вечером Дорион заметил, что Эратосфен о чем-то шептался с Гиблесием. Когда все заснули, Дорион увидел, как Эратосфен поднялся, тихо прошел вдоль борта и вдруг исчез в темноте. Дорион неслышно последовал за ним. Ему стало страшно. Что задумал Эратосфен? Куда он так внезапно скрылся? Неясные, глухие удары донеслись до слуха Дориона. Они шли откуда-то снизу. И вдруг Дориону все стало ясно — звуки идут из трюма. Эратосфен рубит днище корабля. Дорион слышал о том, что должники, не желая платить, не останавливаются перед тем, чтобы погубить корабль. Сейчас вода хлынет в трюм, погибнут товары, утонув люди.
С криком ужаса Дорион бросился в трюм. Спотыкаясь о подставки для амфор, падая на связки вонючих кож, он торопливо пробирался к месту, откуда слышались равномерные удары топора. «Эратосфен, остановись! — крикнул он. — Что ты делаешь?»
Эратосфен кинулся навстречу Дориону. Сильный удар по голове оглушил его, и больше он ничего не помнит. Когда он очнулся, ему рассказали: на его крик в трюм кинулись матросы. Увидев людей, Эратосфен бросился бежать. Пользуясь темнотой, он выскользнул из трюма и кинулся в море. Пробоина оказалась небольшой, но пришлось вернуться на берег, чтобы заделать ее. На берегу Дорион узнал, что Эратосфен благополучно добрался вплавь, накупил на остальные деньги товаров и отплыл на Родос. Все говорят, что Гиблесий был с ним в сговоре. Он ведь тоже задолжал, и его корабль по возвращении в Афины все равно был бы продан за долги.
Когда Дорион кончил свой рассказ, Хрисипп сказал: «Твой брат больше никогда не сможет получить ссуду ни у одного ростовщика Греции. Об этом я позабочусь. Но в Афинах у него имущества не больше чем на обол. Он все распродал перед отъездом, чтобы получить три тысячи драхм. Ты поручитель. Свой долг я взыщу с тебя».
Стратон понимал, что, если дело дойдет до суда, по судебному приговору все его имущество будет продано с торгов полетами — должностными лицами, ведавшими продажей имущества осужденных.
По афинским законам, прежде чем подать жалобу, сам обвинитель должен вызвать обвиняемого на суд. Но вызвать нужно обязательно вне дома, так как дом афинского гражданина — его неприкосновенное убежище.
Долгие дни Стратон отсиживался, не выходя на улицу и выслушивая бесконечные упреки Клеи. Но суды по торговым делам заседают с осени и до весны — до начала новой навигации. Столько времени дома высидеть невозможно. А Хрисипп устроил настоящую осаду. Он поджидал Стратона со свидетелями всюду и наконец поймал его. Попытки кончить дело миром — Стратон предлагал ему тысячу драхм — ни к чему не привели.
Ростовщик подал жалобу особым чиновникам — фесмофетам. Эти шесть архонтов-фесмофетов должны рассмотреть дело, собрать все документы и свидетельства. Через 30 дней дело, как обычно, слушается в народном суде — гелиэе. Стратона будут судить несколько сот присяжных из 6000, избранных народом. Представителем фесмофетов будет один из разбиравших дело на предварительном следствии. Какой именно? Не все ли равно. Ведь у Хрисиппа много свидетелей, которые докажут, что Эратосфен нарушил сделку, заключенную при его, Стратоне, поручительстве. Правда, один из свидетелей самой сделки, Конон, в прошлом месяце внезапно умер. Но жив Гиблесий. А главное — существует договор, на котором стоит подпись Стратона. Правда, Стратон слышал о том, что Хрисипп не представил судьям договор для снятия копии. В этом было что-то странное. Но все равно договор существует. А стало быть, надежды для Стратона нет.
В суд ему не хотелось идти, но жена выпроводила его из дома. Когда Стратон пришел, на деревянных скамьях за перегородкой уже сидели присяжные — гелиасты. Каждый из них при входе получил свинцовый жетон. После заседания, при выходе, в обмен на этот жетон он получит 3 обола. В Афинах судьи получали плату за участие в заседаниях суда. На возвышенном месте сидел архонт-фесмофет, а около него — секретарь. Тут же стоял большой глиняный сосуд, в котором до суда хранились запечатанными свидетельские показания и документы, относящиеся к делу. На суд собралось много народу, чтобы узнать, чем кончится это дело.
Стратон занял место, предназначенное для обвиняемого. Хрисипп тоже сел на отведенную ему скамью. По знаку председателя присутствующие стали молиться о том, чтобы с помощью богов все было решено хорошо и справедливо. После молитвы встал секретарь и громко вызвал истца — метека Хрисиппа и ответчика — Стратона, сына Стратона.
Стратон слушал невнимательно. Проиграет он наверняка. Скорее бы все кончилось.
Слово было предоставлено истцу. Хрисипп, красный и потный, взошел на особое возвышение и начал речь, составленную для него знаменитым оратором.
Хрисипп рассказал о том, что прежде сам был купцом, плавал по морю и подвергал свою жизнь опасности, но вот уже семь лет, как он зарабатывал себе на жизнь морскими ссудами — давал деньги купцам для морской торговли.
Затем Хрисипп перешел к обвинению: «Я расскажу, судьи, о случившемся по порядку. Мой должник, Эратосфен, пришел ко мне вот с этим Стратоном». При каждом упоминании его имени Стратон слегка вздрагивал. Он тоскливо думал о том, что Хрисипп может добиться, чтобы до оплаты долга его посадили в тюрьму.
По просьбе Хрисиппа секретарь вынул из сосуда и громко прочел свидетельство Гиблесия. В толпе слушателей начался неясный гул. Но Хрисипп продолжал свою речь еще увереннее. Он рассказал о нарушении договора, и секретарь прочел свидетельские показания одиннадцати пассажиров о злодеянии Эратосфена. В толпе раздались крики: «Погубить корабль — это не шутка! Проклятый мальчишка!»
Хрисипп ободрился, он чувствовал, что завоевал симпатию присутствующих. А для него — метека — это нелегко. Голос его звучал громко и уверенно: «Не забывайте, судьи, что теперь, решая эту тяжбу, вы решаете дела своего рынка. Ведь без ссуд ни один торговый корабль не выйдет из гавани. Если вы накажете тех, кто нарушает договоры о морских ссудах, то ростовщики охотно будут ссужать свои деньги и рынок ваш будет процветать».
Что и говорить, речь была составлена мастерски. Толпа шумно одобряла ее. Но тут, к общему удивлению, поднялся председатель. «Хрисипп, — сказал он, — ты говоришь нам о договоре, в котором Стратон записан как поручитель. Но на предварительном следствии ты не дал нам для снятия копии ни договора, ни свою книгу, в которую ты записываешь все о ссудах. Ты опираешься только на свидетельство Гиблесия. Что же с твоим договором?» Как сразу изменился Хрисипп! Он побледнел, и голос его задрожал так, что ответ был едва слышен: «Договор и книга, в которой я записал ссуду, украдены».
Украдены! Стратон почувствовал, что плечи его распрямились. Договора нет! Он спасен! Едва дождавшись слов: «Выслушаем ответчика», Стратон почти побежал к возвышению, откуда, еле волоча ноги, сходил Хрисипп.
— О судьи, — голос Стратона креп с каждым словом, — вы слышали здесь, как этот метек поносил афинского гражданина? Он говорит, что я был вписан поручителем в его договор с Эратосфеном. Но где же сам договор? Потребуйте его. Для чего люди заключают договоры и скрепляют их печатью? Для того, чтобы, если возникает какое-нибудь недоразумение, обратиться к записанному и представить доказательства своей правоты. Он говорит, что я был поручителем? Из чего это следует? Из договора? Так неси его сюда, Хрисипп, не мешкай! Ты молчишь? Ты сказал, что договор украден? Но послушайте дальше, о судьи. О моем поручительстве свидетельствовал Гиблесий. Но вы же слышали, судьи, как говорили свидетели, что этот Гиблесий злоумышлял вместе с моим братом потопить корабль. Здесь же, в Афинах, он отказывался быть свидетелем на суде. И лишь когда ему пригрозили штрафом за уклонение от показаний, он пришел к фесмофетам. Свидетельствовал Гиблесий, который сам занял деньги под корабль и лишился его, потому что не выполнил договора!
После этого Стратон набросился на самого Хрисиппа: «Он говорил о своих заслугах перед городом? А сказал ли он, сколько нажил, живя здесь, в Афинах, и пользуясь нашим рынком?» Стратон упомянул и о своих заслугах во время Священной войны: «С каких пор заслуги воина ценятся ниже заслуг ростовщика?»
С поднятой головой Стратон прошел на свое место. Он ликовал. Афинские судьи, конечно, оправдают его, афинского гражданина. Он покажет жене на что способен.
Председатель объявил о начале голосования, и судьи, обсуждая процесс, направились к урнам. Каждый из них должен был бросить один камешек: белый — в металлическую урну или черный — в деревянную. Если окажется, что белых камешков больше — Стратон оправдан, если черных — виновен.
Когда все судьи проголосовали, урны опрокинули на мраморный стол. Председатель подсчитал камешки и поднялся, чтобы объявить о результатах голосования. В напряженной тишине прозвучали слова председателя: «Стратон, сын Стратона, невиновен».
У Стратона мелькнула мысль, что оправдания он добился нечестным путем. Но тут же он утешил себя тем, что под суд он попал тоже несправедливо. В его беде был виноват Эратосфен.
Не поверь он брату, ему не пришлось бы лгать и обманывать.
Домой Стратон летел как на крыльях. Он вбежал в небольшой внутренний дворик. Клея сидела у жертвенника Зевсу. Она молилась об исходе дела.
«Я выиграл, Клея, выиграл! С этим процессом покончено. Но ты послушай!» — Стратону хотелось рассказать, как ловко он вывернулся. Но что это? Лицо жены было сурово. Она открыла двери одной из комнат. Оттуда вышли двое. Что это за люди? На них такие лохмотья, которые стыдно надеть и рабу. Один из них крив. Вытекший глаз как будто подмигивает и придает физиономии отвратительное выражение. У второго нос свернут на сторону, словно вынюхивает что-то, голову он держит набок. У обоих испитые лица. Стратон остолбенело глядел на них.
«Уплати им, — сказала Клея небрежно, — это воры, пробивающие стены домов. Они для тебя украли договор у Хрисиппа. Вот он!» Помолчав, она добавила: «На этот раз я вытащила тебя из силков. В следующий раз, когда ты захочешь снова иметь дело с ростовщиками, проси, чтобы боги наделили тебя умом и хитростью. Честному человеку на афинском рынке не сдобровать».