Глава 21. История борьбы антинорманизма с норманизмом

Глава 21. История борьбы антинорманизма с норманизмом

История борьбы норманизма и антинорманизма заслуживает специального исследования. К сожалению, нет ни книги, ни даже обстоятельного очерка, посвященного этому предмету. И этот наш краткий обзор — попытка сообщить лишь основные вехи борьбы и вскрыть причины столь долгого спора, ибо без этих разъяснений читатель будет в недоумении: почему этот спор длился так долго, неужели нельзя было выяснить столь простую истину более своевременно?

Мы не знаем точно, когда зародилась норманская теория. Известно лишь, что уже к первой половине XVI в. она существовала. Интересно отметить, что первым антинорманистом был иностранец Герберштейн, который, ознакомившись с содержанием норманской теории, высказал (1549) мысль, что это было не так, что руссы пригласили к себе не германцев, а западных славян. Его здравый смысл не мог примириться с доводами сторонников норманизма. Были и другие иностранцы, высказывавшиеся против норманистов. Но русских антинорманистов не было, ибо до Петра I русская наука не существовала.

В сущности, настоящий научный спор начался с Ломоносова, но он не решился в его пользу, так как на это были веские причины. Долгое триумфальное шествие норманизма объясняется в первую очередь официальной силой, опиравшейся на науку и власть, и слабостью антинорманизма, поддерживаемого лишь отдельными лицами и представлявшего собой разношерстную смесь разных теорий.

Русская традиция уже к XVI в. утратила понятие о существовании в прошлом Западной Руси, раздавленной окончательно на острове Рюгене в 1168 г.; связь ее с Восточной Русью была всеми утрачена, исторические следы ее были утеряны. Поэтому, когда с Петра I в Россию были приглашены ученые немцы, чтобы создать русскую науку, последние уже столкнулись с норманской теорией, исповедываемой самими русскими.

Приступив к изучению начала русской истории, немцы — академики и профессора, естественно, поддержали своим высоким авторитетом теорию, которая, кстати, и льстила их национальному чувству. Создался известный канон, против которого мог выступать разве только либо невежда, либо заядлый русский шовинист.

Таким образом, норманизм получил высокую апробацию Академии наук. Нужно заметить, однако, что были и иностранцы (Эверс, например), не считавшие норманскую теорию удовлетворительной. Но работа того же Эверса была напечатана по-немецки и для широких кругов была потеряна.

Было еще одно важное обстоятельство, покровительствовавшее норманизму — поддержка государственной власти. При засильи Минихов, Биронов и т. д. выступать против норманизма было и политически опасно. Можно было очень легко попасть в Сибирь, а то быть наказанным и похуже.

Вся работа историков состояла в изыскании новых подкреплений норманизма. Поскольку на западе славянской Руси не оказалось и о ней забыли, а Нестор говорит о варягах Руси, изобрели никогда не существовавшую германскую Русь, т. е. пустились во всякие филологические спекуляции, являющиеся несмываемым пятном позора как для филологов, так и истории.

Лавина норманизма все нарастала, подавляя инакомыслие, силы же антинорманизма были ничтожно малы и представлены были главным образом лицами, не имевшими особенного веса ни у власти, ни у общества. Вдобавок к тому же легко украшаемыми ярлыком «шовинист» из-за своего происхождения.

Первый русский историк В.Н. Татищев занял неясную позицию, одновременно принимая славянское западное происхождение Рюрика и настаивая на том, что «варяги» были главным образом финны из-за Ладожского озера. Карамзин же, увы, был уже не колеблющимся, вполне определенным норманистом. Самые крупные первые исторические труды, таким образом, продолжали распространять в русском просвещенном обществе только идеи норманизма.

Антинорманисты были гораздо слабее и количественно, и качественно. Если бы они были идейно сплочены, то норманизм был бы опрокинут очень скоро, ибо он держался на глиняных ногах.

Критика норманизма была порой убийственна, но норманизм держался потому, что антинорманисты предлагали еще менее вероятные теории: что руссы были гуннами, готами, кельтами, пруссами и т. д. В последнее время одна «вещая» дама даже вывела руссов из… Египта!

Разумеется, при таком положении дел общество, даже сознавая все недостатки норманизма, не могло стать на сторону совсем уж нелепых теорий. Антинорманистов, придерживавшихся взгляда, что Рюрик был из западных славян, было очень немного и они располагали очень слабым оружием «за».

«Против» норманизма они были сокрушающее сильны, но славянство Рюрика поддерживалось не столько фактически, сколько «мнением», чего разумеется недостаточно.

Было еще одно обстоятельство, заставлявшее русское общество настороженно относиться к славянской теории происхождения Руси. Существовало так называемое движение «славянофилов», течение политическое. Не все могли согласиться, что руссы идут и должны идти своей собственной, едва ли не изолированной дорогой, что европеизация вредна и т. д.

Словом, к славянской теории происхождения Руси была пристегнута политическая теория, которая многими просвещенными людьми не могла быть принята, от этой теории пахло ретроградством, рабством и невежеством, хотя она и обладала некоторыми положительными чертами, например, подчеркивала необходимость здорового патриотизма, учета русских условий и т. д.

Обстоятельства сложились так, что, несмотря на наличие антинорманистов, не появилось ни одной серьезной концепции истории Руси на славянской основе. Дело доходило до того, что один и тот же ученый, например, Иловайский, сидел одновременно в двух противоположных лагерях: как официальный историк он выпускал учебники с норманистским содержанием, а как свободный ученый апеллировал к общественному мнению в разных журналах и бесконечных докладах, доказывая с пеной у рта нелепость норманской теории.

Такой разброд, естественно, не мог благоприятно отразиться на развитии славянской теории. Господствовал штамп, поддержанный властью.

Научный спор, в сущности, оставался только научным спором и до глубины сознания народных масс не дошел. Норманизму верили по привычке, ничего лучшего не было. Свободная научная мысль в университетских кругах не могла выбиться наружу, там царил своего рода политический террор, историка «славянина» при защите диссертации непременно провалили бы, проголосовавши в совете профессоров большинством голосов «не достоин», и всё…

Обе революции 1917 г. почти не изменили положения на фронте древней истории Руси: было не до истории, «не до жиру, быть бы живу». Затем последовал разгром «буржуазных» историков: одни бежали, другие были уничтожены, третьи превращены в лакеев «пролетариата».

Прошло несколько десятков лет, пока история стала выбиваться вверх из-под груд обломков, но в своем естественном развитии она была ограничена (об этом мы уже достаточно говорили). Новые советские историки пошли дорогой полунорманизма, т. е. они признали основы культуры Древней Руси чисто славянскими, но государственность конунгов — германской. Так оно и по сей день.

Решение проблемы пришло из Зарубежья. Несмотря на крайне неблагоприятные условия для исследовательской работы в эмиграции, появились книги и множество журнальных и газетных статей, в которых различные авторы продолжали прежнюю линию в отношении Древней Руси. И здесь сказалась слабая сторона антинорманизма: он распылился на множество «теорий» и «теориек», и лишь немногие авторы придерживались наиболее верной — теории западного славянства, которая опиралась на летописи, другие исторические источники, на традицию и логику.

Научная мысль очень медленно и постепенно освобождалась от дурмана норманизма и «фанатизма» прочих теорий. Наконец, в 1960 г. был найден основной аргумент в пользу того, что Рюрик с братьями были из западных славян.

Ценность документа увеличивалась тем, что он по времени приблизительно соответствовал времени написания «Повести временных лет». Значит, терминология обоих этих документов была одинакова. Кроме того, значение термина «рутен» или «русин» выяснено исчерпывающим образом. Существование славянского племени Русь на западе в начале еще XII столетия (между Эльбой и островом Рюген) доказано неопровержимо. Оказывается, что «русины» этой области назывались также «ругами».

С нахождением этого документа (вернее, с введением его в научную дискуссию) и другие источники приобрели большую силу. И нет никакого сомнения, что найдется теперь множество их. Точнее сказать, получат правильное осмысление прежде всего давно известные.

С опубликованием указанной работы загадка призвания варягов исчерпалась до дна. С норманизмом, полунорманизмом и прочими «измами» покончено.

Переходим теперь к деталям описанного выше хода событий. Основоположником научной теории норманизма следует считать академика Г.С. Байера (ум. в 1738 г.), который обосновал ее и привел новые доказательства в ее пользу (заметим, неверно истолкованные): известие Вертинской хроники о «послах народа Рос» в 839 г.; указал на скандинавский характер «русских» названий днепровских порогов; связал скандинавских «вэрингов» с «варягами» русских летописей и «варангами» византийских хроник и т. д.

Его аргументы казались Татищеву настолько убедительными, что он привел в переводе крупные выдержки из Байера в своей «Истории» и тем самым способствовал распространению идей норманизма в русском обществе.

Между тем доводы Байера были слабыми и скорее поддерживали, чем опровергали, славянскую теорию. Насколько слаба была научная мысль того времени, видно из объяснения, кто такие были послы «народа Рос».

Так как эти послы по расследованию германским императором оказались не «росами», а «шведами», — вывели заключение, что народ Рос — это шведы. Вывод достаточно формальный и… глупый. Если «росы» были шведы, почему германский император встревожился и заподозрил в них шпионов? А потому, что шведы не были «росами», а только выдавали себя за них. Вывод как раз обратный: росы никак не могли быть шведами, иначе не было бы подозрений, — не все ли равно, что немец назовет себя германцем, но если он назовет себя французом, то тут уж дело неладно. Так и было с германским императором: он лично знал, что шведы не русы.

Байер далее не понял, что «русские» названия днепровских порогов на самом деле южные, киевские названия, а «славянские» — новгородские. Существующая путаница объясняется тем, что информатор Багрянородного в некоторых случаях забыл, как звучит «по-русски» данное название порога, и привел только значение название по-гречески и т. д.

Хотя «История» Татищева появилась только в 1768 г. (сам он умер в 1750-м), рукопись писалась уже после появления работ Байера, — Татищева можно рассматривать, как первого русского последователя Байера, хотя и несколько уклонившегося от основной схемы того.

Татищев решительно отрицал возможность того, что Рюрик с братьями был из западных славян. Он писал: «Сие видится неколико вероятно, но внятно разсмотря, обличается, что никоего основания не имеет» (стр. 290).

Далее он отмечает, что имена «Рюрик, Синеус, Трувор, Олег, Рохволд, Оскольд, Тур и проч. ни едино есть славенское», в чем он глубоко ошибается, ведь Рогволод безусловно имя славянское, а Синеус просто славянское прозвище.

Но Татищев непоследователен, признавая имя Рюрика за неславянское, он в то же время считает (стр. 366), что «по пришествии славян в Русь из Вандалии были славянские государи; когда же оное колено мужеска пола пресеклось, то по женскому варяжский Рюрик наследственно и по завещанию престол руский прияв, наипаче самовластие утвердил». Иначе говоря, Татищев считает, что Рюрик был членом славянской династии, но по женской линии.

На стр. 344 он опять-таки пишет: «Хотя, славян по всей Руси до Рюрика было много, но пришествием Рюрика с варяги род и язык славенский был уничижен», т. е. он признает, что варяги, которые пришли с Рюриком не были славянами, с их приходом славянский язык отошел на другой план, и, вообще, он, видимо считает, что варяги появились в очень большом числе.

Своим собственным, оригинальным является взгляд Татищева, что Рюрик явился из Финляндии. «Из-за моря» он объясняет так, что «морем» называли Ладожское озеро. На стр. 372 он прямо говорит, что «Рюрик пришел из Финляндии в 862-м, имея жену Енвинду, королеву урманскую».

Таким образом, Татищев занял особую позицию: варягов-германцев он признавал, но Рюрик, по его мнению, был членом славянской старинной династии, который при поддержке варягов явился из Финляндии. Иначе говоря, у Татищева мы видим своеобразное объединение норманской и славянской теории: он признавал норманнов, но династию считал славянской, однако, в итоге он все же был норманистом.

Собственно началом спора норманистов с антинорманистами следует считать речь академика Г.Ф. Миллера в 1749 г. «Origines gentis et nominis Russorum» — «О происхождении и имени народа Российского», вызвавшую резкий отпор со стороны Ломоносова. Он писал: «Сие так чудно (резюмируя мысли Миллера), что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал столь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен».

Ломоносов доказывал, что никакой «великой тьмы невежества» на Руси не было, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь «общих государей», и уводил начало ее к предкам руссов — к антам. Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат.

Голос Ломоносова, однако, не был услышан, он оказался в решительном меньшинстве, и первая схватка была решена в пользу норманизма, ибо доводы Ломоносова, хотя и заслуживали внимания, достаточно не были еще разработаны, — история Руси даже на латинском и немецком языках была еще в пеленках.

Все дальнейшие труды — Френа, Штрубе де Пирмона, Штриттера, Туимана, Круга и т. д. — были направлены на обоснование норманской теории. Шлёцер, с его классическим трудом «Нестор», еще более утвердил авторитет этой теории.

Однако, исподволь, нашлись и иностранцы — Шторх (1800), Эверс (1814) и другие, возражавшие против норманской теории и собравшие солидный материал против нее. В особенности много дал труд Эверса. Он выступал против нелепого допущения, что северные славяне, прогнав варягов, снова пригласили их же. Он опровергал справедливость понимания имени Руси из корней вроде «руотси», «Рослаген» и т. д. Он возражал против вывода древних русских имен только из скандинавских корней. Он настаивал на существовании имени Русь в Причерноморье, и т. д.

К сожалению, его положительные данные в пользу славянской теории уничтожались ложными предположениями его собственной концепции, что киевские князья были из хазар, что Аскольд и Дир были венграми, что «волохи» летописи — это болгары и т. д.

Вместе с этим появились и работы в пользу славянской теории: Максимовича (1837), Ренелина (1842), но работы эти были мало обоснованы и недостаточно убедительны. И.С. Савельев («Мухаммеданская нумизматика», ССХХХII, 1846) писал по поводу того, что академик Шторх высказал мысль о древности торговли через Россию: «Он получил разнос от Шлёцера, который назвал эту мысль не только „ненаучной“, но и уродливой, которая бы опровергла все, что до сих пор о России думали. „Не только множество, но даже ни одного древнего свидетельства не найдешь по сему делу“. Прошло около сорока лет с тех пор, как написаны были эти строки, — продолжает Савельев, — и источники, дотоле неизвестные, бросили новый свет на состояние нашего древнего севера. Системы Шлёцера рушатся сами собою; но его брамински фанатические приговоры, к сожалению, долгое время останавливали успехи нашей юной историографии, не выходившей из-под формулы своего немецкого учителя».

Как видим, формулировки, вполне подходящие и к 1946 г. Однако и норманисты этого периода не дремали. М. Погодин (1825, 1846) и Э. Куник (1844–1845) опубликовали крупные работы, в которых развили далее норманскую теорию. Особенно важна была работа Э. Куника.

Куник привлек арабские и византийские источники и толковал их в пользу норманизма. Однако, и он чувствовал, что эти позиции некрепки, и прибегал для убедительности даже, так сказать, к психологическим доказательствам. Например, он делил народы на морские и сухопутные. И, конечно, отнес древних славян к народам, обладавшим «водобоязнью». В конце концов он выдвинул «готскую» теорию происхождения Руси — прямое доказательство того, что существовавшая теория его не удовлетворяла.

Погодин, как мы показали выше, хотя и отстаивал свои свои тезисы с пеной у рта, был весьма недалек от признания славянской теории, но совершенно не удовлетворяла слабая аргументация его противников.

После указанных работ поле спора опять осталось за норманистами, историки сороковых годов (XIX в. — Примеч. ред.) Беляев, Кавелин, Соловьев и др. считали вопрос окончательно решенным.

Однако, антинорманисты вскоре опять пошли в наступление. В 1859 г. В. Ламанский выступил с работой «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании». Этот труд привлек внимание многих и расширил вопрос, выведя его далеко за пределы только Киевской Руси. Кроме того, Ламанский подверг резкой критике труд Куника.

В 1860 г. Костомаров в своем «Начале Руси» выдвинул новую теорию, выводя Русь из Литвы, из области Немана. Хотя теория была слаба и Костомаров впоследствии от нее отказался, критический нажим на норманизм все усиливался.

В 1862–1863 гг. в «Записках Академии наук» была напечатана работа С. Гедеонова «Отрывки о варяжском вопросе», затем дополненная и отдельно изданная под названием «Варяги и Русь» (1876). Доводы С. Гедеонова против норманизма были убийственными, а славянская теория подкреплялась целым рядом новых фактов.

Но эти работы знаменовали только начало атаки на норманизм. В 1862–1863 гг. в «Записках Академии наук» появилась работа С. Гедеонова «Отрывки о варяжском вопросе», затем она дополнена и издана отдельно под названием «Варяги и Русь» (1876). Она явилась самой солидной работой против норманизма, доводы Гедеонова были убийственны для норманизма, вместе с тем славянская теория подкреплялась целым рядом новых фактов.

Крайний норманизм Круга, согласно которому на Руси говорили скандинавской норреной, что здесь господствовала скандинавская мифология, существовал скандинавский быт и т. д., был отброшен с этих пор даже самими норманистами, но умеренный норманизм оставался.

Удивительное дело, работы Гедеонова не достигли ведома широкой публики, передовая русская интеллигенция (Тургенев, Белинский, Чернышевский, Добролюбов и др.) осталась в стороне в столь важном научном споре, касавшемся сути всей нации. Она, в сущности, «прозевала» крупнейший политический фактор.

Сам С. Гедеонов не был доволен положением дела, он писал: «Неумолимое норманское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины», — в этих словах сквозит протест против затыкания рта антинорманистам.

И он добавляет: «Но кто же, какой Дарвин вдохнет жизнь в этот истукан с норманской головой и славянским туловищем?» Гедеонову была понятна нелепость Руси с норманской головой и славянским туловищем, это искусственное творение можно действительно назвать только истуканом.

Однако общественная мысль, увы, не поддержала С. Гедеонова. Все эти «славянофилы» и т. д. способны были мыслить только в узком кругу социологических идей и на мышление в объеме нации пороху не хватало.

Другой крупной работой явилась «История русской жизни» Забелина (I т. — 1876, II — 1879, переиздание — 1908), несмотря на ее ценность, также не оказала решительного влияния на состояние дела.

Наконец, с 1871 г. выступил («О мнимом признании варягов») Д. Иловайский, в ряде заметок и бесчисленных докладов обрушившийся на норманскую теорию. Его статьи, собранные в одной книжке, вышли в 1876 г. под заглавием «Разыскания о начале Руси», затем в дополненном виде — в 1882 г. Еще с дополнительной полемикой — в 1886 и 1902 гг.

При всем своем положительном значении они принесли скорее вред, чем пользу, ибо Иловайский отбросил славянскую теорию и выставил свою — гунно-болгарскую. Она послужила больше дискредитации антинорманских теорий, нежели опровержению норманской. Вообще, хотя Иловайский был официальным, записным историком, работы его весьма легкомысленны и носят дилетантский характер.

Против указанных работ, в особенности против Гедеонова, выступил М. Погодин в 1874 г. в сборнике «Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями», но критика его мало кого убедила. Полемизировал он совместно с Куником против Гедеонова, но с малым результатом.

Если подводить результаты этой третьей схватки, то можно сказать, что борьба окончилась вничью: норманская теория была совершенно поколеблена и, если не добита, то только благодаря поддержке власти и традиции. Снаружи все осталось по-старому, но внутренне норманская теория была разгромлена. Все дальнейшие попытки ее сторонников были направлены главным образом на отражение дополнительных атак антинорманистов.

Одной из таких работ была книга В. Томсена, изданная в 1877 г. по-английски, в 1879 г. — по-немецки, а в 1891 — и по-русски. Ничего принципиально нового она не содержала, а была лишь популярным очерком норманской теории. В этой работе лингвист Томсен спускается даже до мелкого шарлатанства (см. нашу работу 1953–1960): желая подкрепить свою недостаточно обоснованную теорию.

Восьмидесятые и девяностые годы мало принесли в смысле развития проблемы. В 1880 г. выступил известный историк Ключевский («Боярская дума в Древней Руси»). Но он не занял твердой и ясной позиции в вопросе, ничего решительно не дал нового в этом отношении. Мысль историков все еще блуждала в поисках истины, и настоящего решения не было. Норманская теория не очень-то удовлетворяла и вместе с тем не было такой, которая могла бы немедленно опрокинуть ее.

В 1890 г. Будилович выступил с более ясной, чем у Куника, готской теорией, согласно которой имя Русь выводилось из готского («слава»), но слабость ее была очевидна: дело было не в одном слове и значении слова «Русь».

В очень скрытой форме мысль Будиловича поддержал Васильевский (1893), но, конечно, проблема нуждалась не в мелочах, а в коренном, солидном пересмотре, поэтому и попытка Маркварта значительно позже (1903) связать Русь с герулами заранее была обречена на неудачу.

Вообще, вместо чисто исторического исследования занялись чрезвычайно слабым, неубедительным, порой просто фантастическим методом филологии. Косвенно это показывало, что существующими объяснениями сами норманисты не вполне удовлетворяются, а ищут еще какой то поддержки, хотя бы в филологии.

Неудивительно, что в дальнейшем значительную роль сыграл академик Шахматов, по специальности не историк, а филолог, но его попытки объяснений просто скандальны, и только пиетет к его филологическим заслугам не позволял критиковать его как следует. По сути, филологическая сторона дела отражала последнюю попытку поддержать норманскую теорию, от нее осталась одна только скорлупа, а само содержание уже было разрушено антинорманистами.

Вообще период 1880–1914 гг. был периодом упадка в борьбе антинорманизма с норманизмом, ни та, ни другая сторона не выставила ни одного сильного защитника, способного сдвинуть вопрос с мертвой точки, каждый оставался при своем мнении и новых существенных аргументов выдвинуто не было.

Надо полагать, что значительную роль здесь сыграла и политическая атмосфера, мало благоприятствовшая развитию новых идей. Норманисты цепко ухватились за власть, существовал своего рода террор против антинорманистов, о котором мы уже говорили приводя цитату из Загоскина (1899). Застой политической мысли в девяностых годах не мог не отразиться и на науке, — она развивалась, но в предоставляемых ей рамках. Общественная мысль дремала, и не было никаких побудительных причин, которые оживили бы фронт исторической науки. Создалось своего рода затишье перед бурей — четвертой схваткой, но политические события (война 1914 года) совершенно изменили возможности предстоящего окончательного диспута.

Среди авторитетных ученых антинорманистов следует упомянуть украинского историка М.С. Грушевского, однако в самом споре он, в сущности, не принял участия, ограничившись только перечислением некоторых уже отмеченных до него ошибок норманистов. Его большая работа представляет собой подробное изложение высказанных мыслей, но оригинального в ней мало, кроме того, формулировки его и способ изложения неясны и даже туманны.

В одном он соверешенно прав и привел этому много доказательств, что имя «Русь» имеет явно южное, именно причерноморское происхождение и веками древнее «рюриковичей». Нас, однако, интересует не только откуда пришло имя «Русь», но и как создалось само государство.

Грушевский ведет Киевскую Русь прямо от антов, в чем, по-видимому, не ошибается, но он не привел ни одного убедительного доказательства, что в понятие «анты» не входили и другие славянские племена, в особенности юго-восточного сектора, например, примыкающие к Дону (см., напр., указание Псевдозахария, относящиеся к 555 г. и др.).

Понятие «анты» Грушевский сливает с современным понятием «украинцы», что безусловно неверно: часть их была современные украинцы, значительная часть истреблена в дальнейшем ходе истории между Доном и Дунаем, часть их представлена современными русскими. Сливать «антов» исключительно с киевскими русскими у нас нет оснований, — мы имеем много данных, что в VII–VIII вв. роль славян в степях Северного Причерноморья, в особенности к востоку от Днепра, была значительнее, чем при хазарах в конце VIII и IX веке.

Грушевский видит доказательство отсутствия, так сказать, «восточных антов» в том, что о них история в подробностях умалчивает. Молчание истории, однако, не значит, что их не было: отсутствие крупных центров и событий, могущих заинтересовать Запад, является причиной этого, зато косвенных данных о них имеется очень много.

Грушевский, однако, не является настоящим антинорманистом: отбрасывая решительно норманство имени «Русь», он в то же время отбрасывает и мысль, что «рюриковичи» были западными славянами, и вместе с тем принимает, что норманы хозяйничали не только в Новгороде, но и в Киеве, чего не было. Таким образом, его следует считать «полунорманистом». Следует также принять во внимание, что первое издание его «Истории Украйны-Руси» вышло в 1898 г., а второе в 1913 г., следовательно, все достижения исторической науки после 1913 г. остались невключенными.

Несмотря на блуждания и колебания специалистов-историков, на неопределенность положения в вопросе о происхождении Руси, ищущая мысль не успокаивалась. В особенности в кругах любителей истории, пусть и не специалистов в традиционном понимании слова. В 1911 г. вышла книга (в 3-х выпусках) Т.П. Мятлевой «Происхождение самобытной русской народности и России в стародавние времена до образования Русского государства».

Работа эта написана не специалистом историком и отражает то, что многие не удовлетворились официальной версией истории и старались искать иное разрешение проблемы. Из-за недостатка места мы приведем лишь одну цитату из Мятлевой, отражающую ее кредо.

«Для нас было покрыто густой тьмой происхождение Русского государства, и обитатели нашей страны в древние времена — и не только до Р.Х., но и в течение 8 столетий спустя — оставались нам вполне неизвестными. Таким образом, вся история России являлась могучим, ветвистым и пышным деревом — будто без корня. Чтобы дать какое-нибудь начало нашему несомненному существованию, мы придумали полусказочное предание о призвании русским народом трех братьев, будто бы шведов или норманнов, для управления нами, так как мы сами, славяне, себе не умели, дескать, устроить прочного государства.

А вместе с тем на почве этой сказки выросло государство не скандинавское, а чисто русское. Ведь это все равно, как если бы мы, не видя корней прекрасного, густолиственного растения, далеко спрятанных в земной глубине, сочли бы цветущим и разрастающимся без корня. Так же невероятно думать, что русский народ окреп и вырос как бы без почвы — благодаря норманно-шведской прививке. Больно, обидно и странно упорствовать в таком мнении, опровергаемом теперь достопочтенными, глубоко осведомленными историками Забелиным и Иловайским» (стр. XVII).

Так мыслили вдумчивые читатели в 1911 г. Мысль была на верном пути, но затем настала война 1914 г., а за ней революция. Прошло много лет, пока наука смогла вернуться к исследованиям.

Советские историки Греков, Тихомиров, Насонов, Третьяков, Мавродин, Левченко и многие другие поработали немало, но принципиально нового почти ничего не внесли. Все они блестяще доказали (в особенности археологи), что корни русской культуры совершенно самобытны, что говорить о влиянии норманнов вовсе не приходится. Однако в вопросе о государственности, о династии, возглавлявшей Киевскую Русь, советские историки не сдвинулись с места, признавши по крайней мере династию норманской, а не славянской. Таким образом, советская наука заняла позицию, которую можно назвать «полунорманской». В капитальном труде по истории, изданном в 1957 г. Академией наук, Рюрик еще считается «конунгом». Не видно изменений и за последние годы. Советская научная мысль на удивление оказалась в этом направлении совершенно не критической, и, хотя блестящие археологические открытия толкали ее на верный путь, до сих пор курс остался прежним.

Решение проблемы, повторяемся, пришло из зарубежья, где линия развития научной мысли не прерывалась. Из-за недостатка места мы упомянем лишь три работы.

В 1947 г. в США вышла большая работа В.А. Рязановского «Обзор русской культуры». Хотя она и не посвящена специально истории, но большой раздел ее детально разбирает положение современного норманизма, главным образом — взгляды Мошина (1931).

Критика взглядов Мошина сделана так исчерпывающе и основательно, так подкреплена новейшими литературными данными, что после нее можно было бы считать: с норманской теорией покончено. К сожалению, другая сторона вопроса, именно доказательства славянства «Рюриковичей» и т. д., развита недостаточно; в некоторых местах совершенно очевидно, что В.А. Рязановский от норманизма окончательно и безоговорочно еще не отрешился. Он еще не решается прямо сказать, что норманны на Руси играли роль, близкую к нулю.

Во всяком случае работа В.А. Рязановского была очень крупным шагом вперед и нанесла непоправимый удар норманизму. К сожалению, работа эта вышла, по-видимому, небольшим тиражом, большого внимания у русского читателя не вызвала и на деле оказалась малооцененной, хотя и является прекрасным трудом. Уже один объем ее, более 1200 страниц, не мог способствовать ее широкому распространению, в особенности в послевоенное время. Все это, однако, не умаляет ее прекрасных качеств.

В 1955 г. в Париже вышла небольшая книга Натальи Ильиной «Изгнание норманнов». Она, в сущности, не содержит новых, оригинальных данных, но является талантливым подбором сведений против норманизма, в пользу славянской теории. Некоторые места в ней просто великолепны как по стилю, так и по глубине понимания истории и анализируемой проблемы в частности. Она отражает искания в духе славянской теории, вселяет уверенность в ее правоте и служит показателем того, что норманская версия уже никого удовлетворять не может.

Новейшим и подводящим итоги многих усилий является труд Сергея Лесного «История руссов», вышедший с 1953 по 1960 г. 10 выпусками (Париж — Мюнхен). Особенность его та, что изложение не носит систематического характера. Автор постепенно публиковал то, что выяснялось для него окончательно. Даже в 1-й половине 10-го выпуска нет еще положения, завершавшего труд и проблему.

Вместе с тем внутренне работа систематична, поскольку излагает с постепенным нарастанием факты, подбираемые в двух направлениях. С одной стороны, подбираются возражения на все доводы норманистов, которые в конечном счете отвергаются все. С другой — собираются доказательства того, что «Рюриковичи» были западными славянами. Таким образом, опровергается норманская теория, заодно доказывается документальными данными справедливость славянской. Иначе выражаясь, работа является не только, так сказать, деструктивной, но и конструктивной.

В работе много оригинальных (незаимствованных) толкований и критики предыдущих авторов, безотносительно к их взглядам на историю.

Поскольку устанавливается, что во времена первокрестителя поморских славян Оттона Бамбергского (первая четверть XII в.) ругов в Западной Германии называли также «рутенами», т. е. «русинами», а страну их «Русинией», т. е. Русью, то существование западной Руси устанавливается бесспорно. Вместе с тем рушится и все построение норманской теории о существовании германской Руси.

«Житие Оттона Бамбергского» было известно уже давно, но никто внимагельно его не читал и не вникал в его содержание. В источники «заглядывали», но не изучали их. Кроме того, в них искали не то, что надо было искать.

С опубликованием «Истории руссов» проблему варягов надо считать исчерпанной до конца. Будущее, разумеется, принесет еще много деталей, подтверждающих положения славянской теории. В частности, есть полная надежда установить более точно, кто был отцом «Рюриковичей».

Байер ссылается на двух авторов — Бернгарда Латома и Фридерика Хеминиция, занимавшихся их генеалогией. К сожалению, автору этих строк не удалось найти не только труды указанных историков, но и даже точного библиографического указания о них.

Байер называет (очевидно, следуя указанным авторам) отца «Рюриковичей» Годелайбом. Последний жил около 840 г. и был сыном князя Витислава, о котором сохранились довольно отчетливые исторические сведения. Впрочем, уточнение имен не имеет особого значения само по себе, важно то, что они были славяне.

* * *

Автор не может не отметить, что в его распоряжении имеется много дополнительного материала, который остался по разным причинам неиспользованным, и надеется в будущем опубликовать и его. Публикация же его в недостаточно обработанном виде вряд ли была бы целесообразна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.