В эмиграции

В эмиграции

На этом история махновщины, как движения, заканчивается. Хотя на территории Украины еще оставались банды, прежде связанные с Махно, но они были малочисленны и уже не представляли опасности для Советской власти. Так, Азовская группа, отказавшаяся перебраться вместе с батькой через границу, раскололась на мелкие шайки, которые были вскоре ликвидированы частями Северо-Кавказского военного округа и чекистами. Та же участь постигла и другие банды. За окончательный разгром махновщины 48 командиров и красных казаков полка П. П. Григорьева, наиболее решительно действовавшего в боях, были награждены орденом Красного Знамени.

Уничтожением кулацких банд закончилась «малая война» на Украине. Победа над махновщиной объясняется не только перевесом вооруженных сил Красной Армии, но и новой политикой, которую Советская власть стала проводить на селе. Переход к нэпу и замена продразверстки продовольственным налогом — вот что коренным образом повлияло на ход вооруженной борьбы и ускорило развязку.

Как же складывалась жизнь Нестора Махно в эмиграции? Утверждения о том, что он начал там готовить новое вторжение на Украину, не имеет оснований. Не имеют также никаких оснований разговоры о том, что Махно якобы дожил до Великой Отечественной войны и, находясь в США, хотел помочь Советской стране медикаментами, но не смог, потому что Сталин отверг это предложение. Не стоит доверять и слухам о том, что Махно обращался к Советскому правительству с просьбой разрешить ему вернуться на родину, но получил в этом отказ.

В Румынии, куда Махно переправился через Днестр с остатками банды (около 80 человек), его заключили в концентрационный лагерь. Оттуда он бежал в Польшу, но на границе был схвачен и отправлен в лагерь для интернированных. Спустя шесть месяцев Махно и его жену перевели в Варшавскую крепость. Там Галина Андреевна родила дочь Елену. Через 13 месяцев их выпустили из тюрьмы. Перебравшись в Данциг, Махно был вновь арестован и заключен в крепость. Но это было его последнее заточение. Оказавшись на свободе, Махно покинул Германию и приехал в Париж. Белая эмиграция встретила батьку более чем прохладно. «Я обретаюсь ныне в Париже, среди чужого народа и среди политических врагов, с которыми так много ратовал», — писал Махно 16 апреля 1923 г.

Да, трудно складывалась судьба этого человека: полуголодное детство, затем почти девять лет каторги, лихолетье гражданской войны, снова тюрьмы, горечь эмиграции и, наконец, осознание того, что весь этот путь пройден напрасно, что впереди — тупик.

Вот что писала Галина Андреевна Махно (Кузьменко):

«В 1917 году судьба свела меня с человеком, которого в своем воображении считала освободителем народа от царского гнета, Нестором Ивановичем Махно. Много мне с ним пришлось пережить всяких невзгод и сенсаций во время гражданской войны. Он, Махно, воссоединился с Красной Армией, и помню банкет в честь воссоединения Красной Армии с армией Махно. Я помню встречи с К. Е. Ворошиловым, С. М. Буденным. Затем Махно разошелся во взглядах и тактике и снова очутился в изоляции и воевал против Красной Армии и белой. Когда его армия была разбита и остатки ее разбежались, мы бежали в Польшу, там нас судили и выслали за пределы Польши. Мы очутились во Франции. В Париже белая эмиграция и петлюровцы встретили нас враждебно, ибо Махно не был в союзе с украинскими националистами и белогвардейцами. Пришлось нам в Париже очень трудно. С большим трудом Махно устроился простым рабочим в киностудию, а я определилась прачкой в богатый дом.

Вот тут-то Махно и понял свою ошибку в своем анархизме».

Конечно, оказавшись в эмиграции, Махно неизбежно должен был по-новому взглянуть на свое прошлое. Но все-таки вряд ли можно согласиться с тем, что он отрекся от идей анархизма. Махно по-прежнему продолжал их отстаивать. В 1928 г. в книге «Махновщина и ее вчерашние союзники-большевики» он писал: «Как низовое подлинно трудовое народное движение, революционная махновщина восстала за попранные права революции против германско-поляцкой контрреволюции. Как таковая, она встретила с оружием в руках и контрреволюцию белого Дона и деникинщины, и, как таковая, она не потерпела и большевистской диктатуры и ее контрреволюции, несмотря на свою техническую слабость, лишавшую ее в известные моменты возможности снабжать трудовое население оружием и организационно дельным и революционно честным, преисполненным трудовой инициативы элементом».

Махно пытался не только оправдать свою прошлую деятельность, но и участвовать в работе анархистских групп за рубежом. Так, он выступил со статьей «Наша организация» в журнале «Дело труда», органе рабочих-безвластников, издаваемом в Париже, в которой вовсе не отказывался от своих анархистских убеждений. Наоборот, он стремился извлечь уроки из прошлого и сделать анархистское движение в России лучше, чем оно было.

«Они (анархисты России. — В. К), — писал Махно, — имеют слишком тяжелый урок прошлого и, пользуясь им, должны первые дать пример сплочения сил, создать свою анархистскую организацию, которая могла бы отвечать задачам анархизма не только в работе по подготовке социальной революции, но и в первые ее дни. Такая организация должна объединить все революционные силы анархизма и без колебания заняться подготовкой масс к социальной революции и борьбе за анархическое общество… Будет ли этот союз анархистов или как-либо иначе — это не важно. Важно, чтобы он осуществил концентрацию всех анархических сил и единство их действий против врага, за права трудящихся, за социальную революцию, за анархическое общество».

Нестор Махно, как и прежде, признает фактор организационной деятельности, противоречащий принципам безвластия, но, в конечном счете, это только некоторый «допуск» в рамках анархизма. И потому считать это признанием Махно ошибок в своем анархизме, о чем говорила Г. А. Кузьменко, все-таки нельзя. Махно всю сознательную жизнь был анархистом. Но это не вина его, а скорее беда. И нисколько не оправдывает его попытка, что называется, задним числом объяснить свою деятельность идейным несогласием с большевизмом. «Так как я был прежде всего и в своем роде революционным полководцем, а не Политиком-марионеткой, по обыкновению стремящейся лично устраиваться поудобнее и из-за этого угождать всем и вся, то я не опустился перед недовольством большевиков на колени. И это освободило меня от излишних с ними разговоров на комитетские дела», — писал Махно.

Что же касается последнего этапа его жизни, то он сложился драматически. Если в эмиграции порой даже российская элита вынуждена была влачить жалкое существование и перебиваться с «куска на кусок», то можно себе представить положение эмигрантов — «революционеров», коммунистов-анархистов, вроде Махно. Вот еще одно свидетельство его жены о жизни в Париже:

«Здесь мы прожили долго. Нестор, туберкулезный и израненный, все время болел. Изредка и понемногу работал, сапожничал, работал по устройству декораций в киностудии, потом при одной французской газете. Писал Нестор свои воспоминания (мемуары)».

24 сентября 1934 г. Нестор Махно умер в одном из парижских госпиталей.

Что же касается семьи Махно, то о ней известно следующее. После смерти мужа Галина Андреевна проживала в Париже с дочерью до 1940 г. Когда Францию оккупировали гитлеровские войска, она, не сменившая фамилию Махно, при регистрации в гестапо была задержана как жена известного анархиста. Из Парижа ее отправили в Германию в концлагерь. В 1945 г. Галину Андреевну вместе с дочерью привезли в Советский Союз и, опять-таки как жену Махно, судили. Она отбыла в лагерях восемь лет и 9 месяцев и была освобождена после смерти Сталина. Елена Несторовна пять лет находилась в ссылке в Джамбуле, после чего осталась жить в этом городе. После освобождения Галина Андреевна приехала к дочери, которая работала там уже инженером.

Итак, близкие Махно все-таки обрели и Родину, и свободу. А прах Нестора Ивановича Махно и поныне покоится на парижском кладбище. Не гуляйпольские просторы, не Крым, а уголок на Пер-ля-Шез стал для Махно той «вольной территорией», о которой он так мечтал.