Операции против эмиграции

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Операции против эмиграции

В 30-х годах среди разнородной эмиграции основным противником советских спецслужб оставался белогвардейский РОВС, после смерти Врангеля и Кутепова не сбавлявший оборотов антисоветской деятельности, а с середины 30-х годов все более тесно сотрудничавший со спецслужбами гитлеровской Германии. Период 1930–1937 годов, когда во главе РОВС стоял генерал Евгений Миллер, бывший главком белой армии на севере России, – это последний период яростной борьбы ГПУ – НКВД против РОВС. И нужно признать, серией удачных антировсовских операций и внедрения в РОВС чекистской агентуры эта борьба закончилась не в пользу самой массовой и боевой структуры русской эмиграции. После похищения чекистами в 1937 году генерала Миллера при последних руководителях (Абрамове, Архангельском, фон Лампе, Харжевском) РОВС зачах и потерял свое влияние в эмиграции и в глазах западных спецслужб, к началу Второй мировой войны он был своей бледной тенью и даже на Лубянке к РОВС был почти утрачен интерес.

Еще до ключевой операции против Миллера РОВС был изрядно нашпигован тайной агентурой ГПУ, пробравшейся в самые верха организации. Скоблин был еще с конца 20-х годов вместе с его супругой певицей Плевицкой самыми высокопоставленными осведомителями ГПУ в верхушке РОВС, они были на короткой ноге со всеми первыми лицами этого союза. Ликвидируя при попытке похитить генерала Кутепова, чекисты надеялись со временем даже продвинуть Скоблина на должность главы РОВС и уже через своего тайного агента под псевдонимом Фермер контролировать полностью весь РОВС.

Кроме Скоблина с Плевицкой в верхушке РОВС работали, как теперь точно установлено, еще несколько ценных агентов ГПУ. В частности, сын генерала Абрамова, заместителя Миллера в РОВС. Николая Абрамова-младшего завербовали еще в СССР и выпустили к отцу в эмиграцию уже в качестве чекистского агента, лишь годы спустя его разоблачила контрразведка РОВС (внутренняя линия). В эмиграции ГПУ завербована и дочь бывшего министра Временного правительства Гучкова, когда-то принимавшего знаменитое отречение Николая II от российского престола. Вера Гучкова-Трейл даже была вывезена в СССР, прошла специальные разведывательные курсы НКВД, вновь работала на Западе на советскую разведку, умерла в глубокой старости в Лондоне. Как завербован чекистами и бывший министр экономики Временного правительства Третьяков, в РОВС тоже заведовавший финансовой частью. С его помощью ГПУ сумело похитить почти всю казну РОВС и установить прослушивающие устройства в парижской штаб-квартире РОВС на бульваре Колизе – записи разговоров руководителей РОВС Третьяков, проживавший этажом выше Главного штаба РОВС и записывавший разговоры в нем на пленку прямо в собственной комнате, передавал чекистам. Кроме того, Третьяков прослушивал и штаб-квартиру «Торгово-промышленного союза» российских промышленников-эмигрантов, в руководство «Торгпрома» он также входил и сам же снял для его офиса парижскую квартиру, заранее начинив ее чекистской аппаратурой прослушивания.

Третьяков в своей работе на НКВД разоблачен только занявшими Париж с началом войны немцами. А при обыске гестапо обнаружило у Третьякова дома записывающие устройства, позволявшие прямо из квартиры записывать разговоры в Главном штабе РОВС этажом ниже в том же доме на бульваре Колизе. В 1944 году бывший министр Временного правительства, министр иностранных дел в правительстве Колчака, родной внук основателя знаменитой Третьяковской галереи в Москве и тайный агент НКВД в эмиграции Сергей Третьяков казнен немцами в концлагере.

В тех же 30-х годах Югославия была потрясена скандалом, когда в рядах местного отделения РОВС была выявлена целая сеть советской разведки под началом сотрудника спецслужб СССР Леонида Линицкого. Этот человек служил в военной разведке Красной армии (Разведупре) и был внедрен к белым еще в Гражданскую войну, вместе с ними эвакуировавшись в 1920 году из Крыма и продолжив свою тайную работу среди белой эмиграции в Белграде.

За более чем десять лет успешной работы Линицкий завербовал более десятка членов РОВС и просто подданных югославского короля Александра, создав для Разведупра и ГПУ хорошую разведывательную базу, стравливая разные фракции эмиграции, похищая для Лубянки тайные документы местных отделений РОВС и НТС. В ходе попытки добыть документы из белградской квартиры председателя НТС Байдалакова Линицкий и его люди наняли профессионального взломщика, оказавшегося агентом югославской тайной полиции, на этом погорели и были арестованы. Югославские власти были потрясены масштабом шпионской сети, которую в их стране и среди белых эмигрантов сумел за эти годы создать Линицкий со своими помощниками. Дело Линицкого лично взял при расследовании под контроль начальник югославской Тайной полиции Йованович.

Но даже суд в Белграде над группой советских агентов Линицкий по заданию Москвы использовал для компрометации РОВС, оглашая на суде факты тайных акций белой эмиграции втайне от белградской власти и предавая гласности грызню эмигрантских лидеров. При этом Линицкий фактически оболгал ряд по-настоящему непримиримых к Советскому Союзу русских эмигрантов, называя их тоже советскими агентами и членами своей сети, так он выполнял задание советской разведки по дальнейшему разжиганию вражды между разными фракциями эмиграции, натравливая белых «стариков» из РОВС на молодежь из НТС. В этих целях он даже истинного бойца РОВС ротмистра Комаровского назвал настоящим руководителем своей сети и главным агентом НКВД в Белграде, заставив затем бедного белогвардейца годами отмываться перед соратниками от вылитой на него Линицким на суде грязи. Об этом маневре «доблестного разведчика» Линицкого его коллеги по службе на Лубянке и сейчас пишут с восторгом. После тюремного заключения НКВД вывез Линицкого в СССР отдельным самолетом, а в Югославию советский разведчик Линицкий затем вернется только в 1943 году в качестве связного советских спецслужб с партизанским штабом Тито.

Кульминацией работы против РОВС в 30-х годах стала очередная дерзкая операция в Париже по похищению первого лица этой организации Евгения Миллера. Решение об этом было принято после того, как в НКВД узнали об активизации связей РОВС с разведкой Германии. Тогда многие белоэмигранты в усилившейся при Гитлере Германии увидели своего главного союзника в борьбе против Советов и последнюю надежду на свое победное возвращение в Россию в случае скорой войны.

Хотя деятельность РОВС после гибели его харизматичного лидера Кутепова и пошла на убыль, при Миллере эта организация все равно оставалась самой массовой и антисоветской в эмиграции, продолжая периодически попытки забросить новые группы террористов в СССР. Для этого в 1934 году Миллер воссоздал боевую организацию террористов при РОВС, поставив во главе ее генерала Драгомирова и уже вернувшегося после такой вылазки в Советский Союз капитана Ларионова. Он же усилил службу безопасности внутри РОВС, назначив на пост ее начальника последнего руководителя Охранного отделения Российской империи в 1917 году Глобачева. Параллельно этой легальной контрразведке РОВС Глобачева и боевой организации Ларионова внутри РОВС с ведома Миллера действовала засекреченная от многих «Внутренняя линия» под началом генерала Шатилова. В ее задачи помимо разработки акций террора входили борьба с агентурой ГПУ среди эмиграции, проверка лояльности членов РОВС и даже негласная засылка агентов в другие центры российской эмиграции.

Заброски боевых групп по линии РОВС в 30-х годах продолжались. Так, в 1931 году на территории СССР обезврежена такая группа белого офицера Потехина, в 1934 году та же участь постигла диверсионную группу Дмитриева. А прослушивающий штаб-квартиру РОВС тайный агент НКВД Третьяков опять сообщал, что Миллер передал деньги английской разведки представителю РОВС в Румынии Жолондковскому для активизации террористических забросок в СССР, так что к 1937 году против Миллера было решено провести силовую акцию, подобную акции против его предшественника Кутепова семью годами ранее. Правда, к 1937 году боевая деятельность в РОВС уже выдыхалась. Видя бесперспективность таких разовых забросок и гибель смельчаков из таких групп РОВС без практического вреда для советской власти, к этому году в помощи Миллеру отказали даже самые верные среди западных спецслужб финские разведчики, как ни требовал от них поддержки новых забросок представитель РОВС в Хельсинки генерал Добровольский. Создать же сильную подпольную сеть внутри самого СССР при советских реалиях 1937 года и тотальном контроле НКВД руководство РОВС было просто не в состоянии. Сам Миллер вынужден был признать необходимость в таких условиях сократить масштабы боевой работы и диверсионных забросок, чем все чаще стали заниматься молодые конкуренты ровсовцев из союза НТС. Понимал он и невозможность в сталинском СССР выстроить действительно устойчивую подпольную сеть агентуры РОВС. Уже под арестом в Москве генерала Миллера чекисты все время спрашивали об этой деятельности, в частности как РОВС использовал движение «Смены вех» для внедрения под видом возвращающихся в СССР эмигрантов своих активных членов для «залегания» на советской территории, на что Миллер недоуменно отвечал: «Такой вопрос даже не поднимался нами, мы же отлично знали, как чекисты следят за каждым таким возвращенцем».

Упадок боевой работы вел к нападкам на Миллера и других ветеранов в руководстве РОВС со стороны более молодого поколения радикалов в РОВС, со стороны экстремистской «Внутренней линии» Шатилова и Закржевского, со стороны прогермански настроенной фракции генерала Туркула в РОВС. В результате Миллер еще в 1934 году собирался в отставку с поста главы РОВС, собираясь передать власть более молодому и энергичному генералу Шатилову, но затем передумал. В 1935 году его отставки потребовал ряд руководителей РОВС (так называемый «Заговор маршалов РОВС») во главе с Туркулом и Фоком, и среди пославших Миллеру эту «черную метку» лидеров РОВС одним из первых был агент НКВД Скоблин. Чекисты вообще поощряли эту внутрифракционную грызню внутри РОВС, как и между РОВС и другими эмигрантскими объединениями, особенно набиравшими силу молодыми НТС Байдалакова и «Штабс-капитанами» Солоневича. Позднее, уже в 1936 году, недовольный пассивностью Миллера лидер радикального крыла РОВС генерал Туркул увел из организации своих сторонников, основав на платформе продолжения террористической борьбы кутеповскими методами свой союз РНСУВ, открыто, в отличие от РОВС, ориентируясь на союз с гитлеровской Германией и Японией. Хотя в эмиграции появлялась еще одна радикальная антисоветская группа, создание РНСУВ руководство НКВД все равно радовало фактом ослабления РОВС и новым расколом в эмиграции.

Эту атмосферу очень хорошо передал в своих изданных в США мемуарах «Незримая паутина» (ОГПУ – НКВД против белой эмиграции) Борис Прянишников – бывший белый офицер, член РОВС и руководитель НТС, всю свою долгую жизнь посвятивший поиску агентов ГПУ – НКВД – МГБ – КГБ в среде эмигрантов. Хотя книга во многом посвящена этим дрязгам внутри РОВС и других эмигрантских союзов. И к концу ее чтения очень трудно ориентироваться в многоуровневой паутине взаимных подозрений и обвинений среди эмигрантов, во всей этой грызне «стариков из РОВС», «молодых из НТС», «Внутренней линии», «Штабс-капитанов» Солоневича, эсеров Бурцева, «туркуловцев», «шатиловцев», «возрожденцев» и так далее до бесконечности.

Сама операция по похищению и вывозу в СССР Миллера сейчас описана во всех деталях: первый человек в белой эмиграции был прямо с парижской улицы доставлен тайно в подвалы Лубянки, где позднее встретил свою смерть. Скоблин заманил его в ловушку, позвав на встречу якобы с германскими разведчиками для обсуждения стратегии сотрудничества. В итоге Миллер приведен Скоблиным на специально снятую конспиративную квартиру советской разведки, где был схвачен и усыплен хлороформом. В отличие от Кутепова Миллера чекисты благополучно довезли, заколотив в деревянный ящик, до Гавра, где тайно загрузили на советский корабль «Мария Ульянова» и доставили в Ленинград, затем тайно этапировав в Москву на Лубянку. После чего старый генерал и вождь Белого дела был помещен в камеру внутренней тюрьмы НКВД под фамилией Иванов, где позднее после долгих допросов был тайно казнен, как ранее Рейли, Савинков и другие жертвы подобных тайных операций чекистов.

Поначалу Миллера более года активно допрашивали во внутренней тюрьме на Лубянке, давали ему писать родным в Париж письма для выявления его настроений (сами письма никуда так с Лубянки и не ушли, оставшись в деле секретного узника под номером 110, мифического Иванова), в декабре 1937 года в камеру этой советской «Железной маски» для допроса даже лично явился нарком НКВД Николай Ежов. Судя по неотправленным письмам Миллера и его заявлениям на имя Ежова, в долгом заключении на Лубянке белый генерал не сломался и ни в чем особенно каяться не стал. В письме Ежову он подчеркивает уже летом 1938 года незаконность его похищения в Париже, где он проживал по французским документам и с «нансеновским» паспортом политического беженца, очнувшись от действия хлороформа только в море на советском корабле. Миллер не просит в этих заявлениях милости к себе лично, требует только известить о его судьбе оставленную в Париже жену – родную внучку Натальи Гончаровой, вдовы Пушкина. Когда взамен низвергнутого Ежова на Лубянке утвердился Лаврентий Берия, он решил, что допрашивать старого генерала из РОВС больше не о чем, и дал команду его ликвидировать. Как следует из оставшегося в архивах НКВД рапорта, секретный узник Лубянской тюрьмы Иванов расстрелян ночью 11 мая 1939 года сотрудником НКВД Блохиным и начальником внутренней тюрьмы НКВД Мироновым, а труп его сразу же сожгли в печи крематория. К этому рапорту в следственном деле Миллера приложен даже текст приговора к смертной казни за подписью председателя военного суда СССР Ульриха, правда, тоже на имя Петра Васильевича Иванова, что начисто лишает это тайное убийство даже видимости судебной акции.

В Париже эту операцию возглавлял тогда главный специалист ИНО НКВД по тайным операциям Шпигельгласс, известный среди чекистов под кличкой Дуглас. Шпигельгласс лично сыграл роль «германского разведчика Штромана», на встречу с которым Скоблин привел генерала Миллера, и именно обладавший недюжинной силой Шпигельгласс лично втолкнул Миллера в ворота арендованной советскими разведчиками виллы на бульваре Монмаранси, где того отключили хлороформом. В документах НКВД остался и список главных участников похищения генерала Миллера, у чекистов проходившего как «Дело Старика»: Шпигельгласс, Орлов (он же Фельдбин, резидент НКВД в Испании), Глинский (резидент ИНО НКВД во Франции), Гражуль, Косенко. За похищение Миллера Шпигельгласс и другие участники операции получили очередные ордена и звания, хотя вскоре тот же Шпигельгласс был повторно «отблагодарен» родной спецслужбой расстрельным приговором, получив пулю от своих еще раньше вытащенного им из Парижа Миллера. Так внутренние репрессии в самом НКВД сплетались с акциями советской разведки в очередной кровавый узел.

Эта же история в итоге дорого обошлась и Скоблину с Плевицкой, прервав их карьеру чекистских агентов внутри РОВС. Очевидно, что-то уже подозревавший после исчезновения Кутепова в отношении Скоблина генерал Миллер перед уходом на встречу с «германскими разведчиками» оставил в штабе РОВС своему секретарю Кусонскому записку, извещая товарищей, что отправился на это рандеву по приглашению Скоблина. Текст этой записки ровсовцы сохранили, там четко написано: «У меня сегодня в 12 часов 30 минут свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе, он должен отвести меня на встречу с германским офицером». Но Кусонский вскрыл конверт с запиской лишь после очень долгого отсутствия Миллера. С этой уликой в руках помощники Миллера в РОВС Кусонский и Кедров после очередного загадочного исчезновения лидера организации устроили Скоблину допрос и предложили отправиться с ними для разбирательства в полицию, но тот сумел во время этой беседы выскочить из дома и скрыться. Его супруга, Надежда Плевицкая, бежать не успела и по указке РОВС за соучастие в похищении Миллера арестована французской полицией, осуждена французским судом к длительному тюремному заключению и умерла в тюрьме города Ренн в 1940 году уже под властью оккупировавших Францию немцев.

Французские спецслужбы так и не смогли тогда сложить точную картину похищения, утвердив в итоге версию о вывозе Миллера кораблем «Мария Ульянова» из порта Гавр и потребовав покинуть Францию советского дипломата Кислова (под этим именем в посольстве работал чекист Косенко). Хотя в эмиграции РОВС выдвигал и другие версии, в главных подозреваемых оставляя тот же НКВД. Внутри РОВС с 1937 года даже работала своя следственная комиссия по делу о похищении Миллера под началом известного белого генерала Эрдели, по совместительству с работой в РОВС подрабатывавшего на жизнь парижским таксистом. По некоторым сведениям, перед смертью в тюрьме Ренна Плевицкая рассказала детали похищения своему адвокату, отвергнув версию с кораблем и назвав местом временного содержания Миллера до вывоза в СССР некую виллу в районе Сен-Клу, арендованную разведчиками НКВД. Но оккупация Франции немцами не позволила проверить этот след.

Немцы, кстати, под влиянием некоторых лидеров РОВС в 1940 году провели новое расследование, пытаясь выявить других советских агентов в РОВС, причастных к гибели Миллера. Они арестовали несколько эмигрантов, но, кроме того, что при допросах насмерть забили бывшего миллеровского секретаря в РОВС Кусонского (его некоторые соратники обвинили, что умышленно поздно показал им записку Миллера, а затем помог бежать Скоблину из штаба РОВС), ничего нового не удалось выяснить и германским спецслужбам. Именно руководство РОВС под началом нового его председателя генерала Архангельского настаивало на том, что НКВД свил в руководстве РОВС целое гнездо своих агентов и что в похищении Миллера чекистам помогала целая группа ровсовцев. Итогом этих подозрений и стали в 1941 году аресты гестапо по этому делу генералов Шатилова и Кусонского, а также полковника Киреева. Но Киреев с Шатиловым скоро выпущены немцами за невиновностью их в этом деле и восстановлены в руководстве РОВС. Так что единственным вновь обвиненным тогда стал бывший при Миллере главой секретариата РОВС Кусонский, признавший свою вербовку НКВД, помощь в выкрадывании своего начальника Миллера и пособничество в побеге Скоблина из штаба РОВС на бульваре Колизе. Хотя с учетом примененных к нему гестапо методов допросов, от которых немолодой уже генерал Кусонский так и скончался во время этих следственных действий, его вынужденные признания для историков не так уж ценны и полного света на эту запутанную историю не проливают.

Сам Скоблин бесследно исчез при помощи НКВД из Франции. После его бегства выявился истинный масштаб проникновения советских спецслужб в руководство РОВС, стало ясным участие Скоблина в ликвидации Кутепова в 1930 году. А также вскрылись попытки помимо вывоза Миллера организовать для НКВД похищения известного в РОВС сторонника боевых методов генерала Туркула и бывшего главкома Добровольческой белой армии генерала Деникина. Антона Ивановича Деникина только его отказ сесть в автомобиль Скоблина, собиравшегося подвезти его после встречи белых лидеров на празднике Корниловского полка во Франции, спас от участи Миллера и Кутепова – Деникина так же ждала засада чекистов, и ему предстоял тайный путь в трюме теплохода с конечной остановкой в лубянском подвале. На суде в Париже по делу Плевицкой на вопрос судьи, почему же Деникин отказался сесть в автомобиль Скоблина, Антон Иванович ответил просто: «Потому что с 1935 года подозревал его в большевизанстве». Генерал Туркул в свое время также отверг предложение Скоблина поехать инспектировать «окна» для заброски боевиков РОВС на самой границе Финляндии с СССР у Ладожского озера – он мог повторить путь Сиднея Рейли, быть просто насильно затащенным на советскую территорию.

Скоблин, скорее всего, укрывался после своего побега из офиса РОВС в советском посольстве в Париже или на одной из парижских явок ИНО НКВД. Подозревают, что и в квартире агента НКВД в РОВС Третьякова в том же самом доме на бульваре Колизе. А затем тайно переправлен НКВД в Испанию, где тогда бушевала Гражданская война. По официальной версии советских спецслужб, на испанской земле Скоблин погиб год спустя при бомбежке Барселоны. Возможно, это и так, хотя кое-кто по-прежнему подозревает НКВД в тайной ликвидации своего провалившегося агента по кличке Фермер. Осталась двусмысленная телеграмма начальника ИНО НКВД Слуцкого в Париж главе «Особой группы» Серебрянскому и резиденту в Испании Орлову о том, что «Хозяин просит, чтобы все прошло чисто, а жена была уверена, что «Тринадцатый» жив и находится дома». Речь, видимо, как раз о Скоблине и Плевицкой. Сохранилось и послание скрывающегося тогда Скоблина в ноябре 1937 года руководству НКВД с его дифирамбами Сталину и напоминанием о заслугах перед чекистской разведкой, особенно в деле работы внутри РОВС и организации похищения Миллера. В этом письме неизвестному адресату (очевидно, все же наркому Ежову) Скоблин в своих верноподданнических чувствах по отношению к Советскому Союзу временами едва ли не превосходит передовицы «Правды»: он передает поздравления с 20-летием Октябрьской революции, пишет о переполняющей его сердце по этому поводу гордости, называет с пафосом Советский Союз своей единственной родиной и даже заверяет, как вдохновило его выступление советского полярного летчика Водопьянова о том, что «товарищ Сталин своих людей не бросает». Если это послание Скоблина в чекистских архивах не подделка для каких-то оперативных игр, он, очевидно, пытался в нем вымолить себе жизнь. Хотя есть разные версии того, где все это Скоблин мог написать: в укрытии в Испании, на тайной явке чекистов в Париже или уже будучи тайно вывезен в СССР. Если писал все это Скоблин уже в Советском Союзе, то нет сомнений – здесь его тайно ликвидировали, на этом его предсмертном послании в углу рукой кого-то из чекистов начертано: «Письмо Скоблина – в архив к делу «Старика» (то есть к делу Миллера).

Такие методы вербовки своей агентуры среди российских эмигрантов в 20 – 30-х годах были обычным делом в практике советской разведки. Причем независимо от того, использовали их услуги против эмигрантских движений или в работе против иностранных государств их пребывания. Многих завербованных из числа российских эмигрантов в Китае и Маньчжурии использовали в разведывательных операциях против Японии и ее союзника – государства Маньчжоу-Го. Так, в знаменитой оперативной игре против японской разведки «Маки» (изначально в ГПУ ее назвали «Макаки», но затем от шовинистического названия ради духа пролетарского интернационализма отказались) в 1930–1938 годах завербованных чекистами казаков-эмигрантов сделали главным каналом дезинформации.

Операция «Маки», как и «Трест» ранее в Европе, была одновременно направлена против японской разведки «Току-му-Кикан» и прояпонского движения казаков в эмиграции, группировавшегося вокруг знаменитого с Гражданской войны забайкальского атамана Семенова в Маньчжурии и других провинциях Китая. Здесь в роли Плевицкой выступила русская казачка из эмигрантов Чурикова, на чужбине скатившаяся с песен по кабакам до ремесла профессиональной проститутки. Именно Чурикову завербовал разведчик ГПУ Израилевский (известный как агент Летов), и через нее советская разведка несколько лет кормила семеновских казаков и японскую разведку отборной дезинформацией. Как и в истории с «Трестом» в Европе, советской стороной выдуман человек-призрак, фиктивный полковник Красной армии Горелов, якобы предавший советскую власть и через Чурикову поставлявший «ценные сведения» о состоянии армии Советского Союза и ее готовности к войне с Японией. Несколько лет ГПУ – НКВД таким образом снабжали дезинформацией и русских эмигрантов, и получавшего напрямую от Чуриковой эту «бесценную» информацию резидента японской разведки в Северном Китае Казумаву, пока не выяснилось, что никакого полковника Горелова не существует, вся информация подброшена чекистами, а несчастная Чурикова завербована теми же шантажом и посулами возвращения в Россию.

В отсутствие в Китае тогда по-настоящему сильного единого правительства, в котле борьбы здесь различных разведок и фракций самих китайцев, в методах советская разведка была еще менее ограничена, чем в Европе. Так, в Маньчжурии с 1931 года особая группа разведчика советского ГПУ Шилова (он же Кук), состоявшая кроме собственно советских диверсантов и из союзных китайцев, маньчжуров, монголов, фактически превратилась в партизанский отряд, ведущий боевые действия в тылу противника и проводящий диверсии против японцев и недружественных СССР местных китайских царьков. Именно группой Шилова здесь выкраден по просьбе дружественной разведки Монголии ее перебежчик Мерсэ, чекисты тайно похитили его в Маньчжурии, вывезли в Советский Союз, где этот монгольский разведчик и бывший деятель Коминтерна был расстрелян за измену делу социализма. Только в 1933 году группу Шилова смогли разгромить японцы, при этом ими захвачены и казнены советские чекисты Курков и Ястребов. Сам Шилов сумел бежать в Советский Союз, где позднее в репрессии Большого террора тоже казнен, только уже своими.

Самая активная диаспора белой и казачьей эмиграции тогда концентрировалась в Харбине, который после вторжения японской армии в 1931 году в Маньчжурию оказался фактически под властью Японии в ее протекторате Маньчжоу-Го. Самыми активными и наиболее тесно связанными с японской разведкой здесь были Азиатский филиал РОВС под началом генерала Шильникова, Азиатское отделение «Братства русской правды» под командованием Косьмина, казачий центр атамана Семенова. Позднее к ним присоединились движения подросшей эмигрантской молодежи: НТС и «Российский союз фашистов». И все эти структуры при активной поддержке японской разведки «Токуму-Кикан» и японской тайной полиции «Кэм-пэй-Таи» вели диверсионную деятельность, забрасывая через границу в СССР свои боевые группы для террора.

После 1927 года назначенный Танакой новым военным министром «ястреб» Араки и его новый шеф военной разведки «Токуму-Кикан» Мацуи приказали оказывать белым центрам в Харбине всяческую помощь, а с оккупации Маньчжурии японцами в 1931 году эти связи стали еще крепче. И все же говорить о белых эмигрантах организаций Шильникова, Косьмина, Родзаевского или атамана Семенова только как о наймитах милитаристской Японии в духе клише советской пропаганды было бы явной натяжкой – здесь речь идет о естественном союзе. В конце концов, Япония с поддержкой боевых центров русской эмиграции не делала ничего более преступного, чем те же спецслужбы СССР, открыто все 30-е годы помогавшие корейским и китайским партизанам или городским террористам в тылу у Японии. Уходящие через границу в СССР китайские и корейские бойцы Сопротивления здесь также отдыхали, лечились от ран и обучались диверсионным навыкам инструкторами ГПУ и Разведупра (если их при проверке не зачисляли в неблагонадежные и не бросали в советский лагерь), а затем вновь отправлялись в тыл к японцам. Именно так на территории СССР укрывался лидер корейских партизан и будущий глава коммунистической КНДР Ким Ир Сен, отсюда же в Маньчжурию после двухлетней подготовки в Советском Союзе заброшен вождь китайских партизан Чжао Шанчжи.

Самой известной тайной операцией против белой эмиграции в Харбине стала операция ГПУ «Мечтатели», почти полностью слепленная Лубянкой по шаблонам бывшего «Треста» в Европе, но с восточной спецификой и гораздо менее известная в истории советских спецслужб. За основу взяли все тот же опыт уже проваленного в 1927 году «Треста», решив обкатать его вторую версию на маньчжурских просторах. Операцией в Иркутске специально руководили присланные из Москвы чекисты Борисов и Гудзь. А главное руководство осуществлял начальник ГПУ по Восточной Сибири Ян Зирнис – ветеран ВЧК времен Гражданской войны и активный участник операции «Трест» в 20-х годах, именно он организовывал преследование в смоленских лесах группы Опперпута и сам лично его ликвидировал в перестрелке. На Востоке во многих деталях повторили модель «Треста», также различными методами заставив сотрудничать с ГПУ многих бывших офицеров, священников и интеллигентов, также изображая активное антисоветское подполье в Иркутске и Чите. На роли руководителей очередной мифической структуры были назначены бывший белый генерал Лопшаков (друг главы дальневосточного филиала РОВС генерала Шильникова), брат главы дальневосточного «Братства русской правды» полковника Кобылкина и ставший активным большевиком бывший священник Серебряков. И так же подставленные ГПУ «проводники» приводили в СССР для знакомства с подпольем и выпускали обратно рядовых связников РОВС и «Братства русской правды», стараясь заманить в Союз главарей белой эмиграции.

Операция «Мечтатели», как и «Трест», длилась несколько лет, с 1932 по 1935 год. Ее прекратили по приказу из Москвы только тогда, когда вся легенда уже оказалась на грани раскрытия, а в Союз «Мечтатели» смогли заманить самого полковника Кобылкина. Тот к 1934 году сменил на посту главы Азиатского отдела РОВС умершего Шильникова. Поверив письмам брата и заверениям вернувшихся из СССР в Харбин курьеров, Кобылкин отправил в Иркутск своего представителя Переладова, а получив от него обнадеживающее письмо, тайно отправился в Союз сам. Здесь Кобылкин и Переладов были арестованы в Иркутске ГПУ на фиктивной конспиративной квартире. В завершение операции «Мечтатели» удалось разгромить еще и боевую группу «Братства русской правды» во главе с Олейниковым, шедшую вслед за Кобылкиным для проведения диверсий на территории СССР. Сам Олейников в засаде на границе попал в руки ГПУ живым, двое членов его группы убиты в бою, в суматохе ранен чекистами и ведший группу в СССР их агент-провокатор, чье настоящее имя чекистские летописи до сих пор предпочитают не называть.

Итогом операции «Мечтатели» стал широко освещаемый советскими газетами «Иркутский процесс» 1935 года, на котором заманенные провокационной игрой чекистов на советскую территорию Кобылкин, Переладов и Олейников были осуждены к смертной казни и расстреляны.

При этом к усилению активной работы против эмигрантских центров вели и не выдуманные, а настоящие попытки террора внутри Советского Союза, которые эмигрантские группы в Восточной Азии в 30-х годах предпринимали при поддержке японских спецслужб – военной разведки «Токуму-Кикан» и тайной полиции «Кэмпэй-Таи». Японский историк Ёсиаки в своей книге «Японские покушения на Сталина» дал развернутую картину этой известной операции «Медведь» японской разведки в союзе с белоэмигрантским движением, которая в те годы в Советском Союзе не оглашалась, но привела к еще большему давлению НКВД на эмигрантские центры в Китае и Маньчжурии. В операции «Медведь», которую разработал 5-й спецотдел японской разведки «Токуму-Кикан» под началом полковника Кавамото, предполагалось забросить в Советский Союз две параллельные группы белых офицеров, одна из которых должна была организовать покушение на Сталина во время отдыха в Мацесте, а в случае неудачи вторая группа должна была повторить попытку покушения уже в Москве – вся схема очень похожа на тоже несостоявшееся покушение советской разведки руками финских соратников на маршала Маннергейма. Японцы тщательно проработали операцию, разработали даже планы отхода своих террористов, выдали им специальные отравленные ядом патроны, подобрали среди офицерской эмиграции самые подготовленные кадры (офицеры Сурков, Лебеденко, Малхак, Смирнов и др.), а консультировал японцев во всей операции «Медведь» высокопоставленный перебежчик из НКВД Генрих Люшков. В 1939 году обе группы русских террористов были переправлены японцами в союзную Турцию, где резидент японской разведки в этой стране Арикура лично проводил обе группы к специально организованным «окнам» на границе. Но сразу после перехода на советскую территорию обе группы были уничтожены, не добравшись ни до Мацесты, ни до Москвы, план операции «Медведь» провалился, как считает большинство специалистов, из-за раннего предупреждения НКВД чекистской агентурой в русской эмиграции в Маньчжурии.

Подробно расследовавший по японским источникам историю с этими двумя покушениями историк Ёсиаки даже полагал, что сумел вычислить этого чекистского «крота» в среде белоэмиграции в Харбине: по его мнению, это был служивший в МИДе Маньчжоу-Го белый эмигрант Борис Бжеманский (Безыменский), участвовавший от белоэмигрантов в подготовке операции «Медведь». Наши закрытые архивы госбезопасности пока не позволяют ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение японского историка. Покушение на Сталина тогда так и не состоялось, в СССР эту историю до последнего так и не афишировали, но операции против прояпонской эмиграции на Дальнем Востоке усилили. Так активно и дерзко, как в Харбине против казачьих лидеров, «братьев русской правды» и «русских фашистов», НКВД в конце 30-х не действовал даже в облюбованной им для подобных акций Франции. В Маньчжурии активисты эмиграции гибли или внезапно пропадали довольно часто.

При этом опыт силовых акций в Китае с организацией партизанских отрядов и городских бунтов к концу 30-х годов НКВД начал переносить и в мирную еще Европу, часто перебрасывая для этого получившие специфический опыт в Восточной Азии кадры. Так, бывший резидент военной разведки РККА в Китае Салнынь затем использовал привычную боевую тактику и в Европе, будучи куратором в Болгарии коммунистических террористов группы Янкова, а затем и на испанской войне, где также работал с республиканскими диверсантами. Христофор Салнынь по чекистской кличке Гришка в Разведупре 20 – 30-х годов возглавлял всю диверсионную работу, как в ГПУ Серебрянский и Шпигельгласс. Уцелев после стольких фронтов диверсионной войны, разведчик Салнынь закончил жизнь в Москве в расстрельном подвале НКВД в 1939 году.

Кроме той эмиграции, что принято именовать белогвардейской, советская разведка плотно занималась и национальными движениями представителей народов СССР в эмиграции. Особенно большого внимания удостоены были остатки басмаческих движений народов Средней Азии, базировавшиеся большей частью на территории Турции и Афганистана, а также разросшаяся в Европе ОУН (Организация украинских националистов).

Вышедшая из Украинской военной организации (УВО), созданной еще в 20-х годах украинскими офицерами бывшей армии Австро-Венгрии Ярым и Коновальцем, ОУН к 30-м годам представляла собой уже мощную террористическую организацию с мощным подпольем в украинских землях Советского Союза и Польши. Созданная официально в 1929 году при слиянии УВО, Украинской легии и Союза украинской молодежи, ОУН под председательством Коновальца признавала любые методы борьбы за свободу Украины от СССР, вплоть до террора. При этом правое крыло в руководстве ОУН, представляемое Коновальцем и Мельником, уже с 1933 года активно сотрудничало с нацистским режимом Гитлера в Германии, получая от немцев поддержку для своих террористических акций против СССР и Польши. Значительную материальную помощь ОУН оказал и американский бизнесмен украинского происхождения Федык, на чьей дочери был женат председатель ОУН Коновалец. И хотя главное острие террора ОУН было направлено в 30-х годах на Польшу, включавшую тогда в свой состав большую часть Украины, участившиеся теракты против советских дипломатов заставили НКВД обратить на ОУН особое внимание, что в итоге и привело к знаменитой ликвидации разведкой НКВД председателя ОУН Евгена Коновальца в мае 1938 года на территории Голландии.

Решение об очередной силовой акции против главного лидера украинских сепаратистов в эмиграции было принято не вдруг, а после серии особенно дерзких акций ОУН под началом Коновальца против Советского Союза. Сначала в 1935 году по его личному приказу боевик ОУН Лемик застрелил в принадлежащем тогда Польше Львове советского консула Майлова. Лемик тогда скрылся, только в годы Второй мировой войны он арестован уже немцами за теракты ОУН против их власти на Украине и в Полтаве расстрелян. А годом позднее по приказу Коновальца основанная при нем в структуре ОУН специальная служба безопасности (СБ ОУН) в стиле хорошей спецслужбы смогла внедрить своего тайного агента в ряды запрещенной в Польше украинской компартии, работавшей на Коминтерн. По коварному плану Коновальца и руководившего этой акцией опытного террориста ОУН Поливчака их тайный агент в рядах украинских коммунистов должен был попасть в делегацию на съезд Коминтерна в Москве и совершить покушение на Сталина и Димитрова. Этот план в итоге сорвался, но стал известен в советском НКВД, и это послужило основанием вынесения негласного приговора Коновальцу, поскольку никакого официального приговора этому человеку, не являвшемуся к тому же никогда советским гражданином, советский суд не выносил. Как всегда, все было решено на уровне НКВД с полученным одобрением в большевистском ЦК.

Сама операция по праву считается одной из самых блестяще задуманных и исполненных в истории довоенной советской разведки, если опять же абстрагироваться от вопросов законности и моральной стороны этой акции, проведенной в чужой стране с риском случайных жертв среди ее граждан, с ликвидацией человека безо всяких правовых оснований. Самой операции предшествовало долгое внедрение в ОУН сотрудника НКВД Павла Судоплатова под видом молодого украинского националиста. Будущий главный ас подобных тайных операций Лубянки, сменивший в этой роли репрессированного своими Шпигельгласса, а также главный мемуарист-описатель спецопераций советской разведки такого рода, сумел войти в доверие лично к Коновальцу и не раз с ним встречался под видом представителя украинского подполья в СССР. При этом Судоплатов исполнял и роль осведомителя внутри ОУН, как и другие завербованные НКВД оуновцы, как, например, Полуведько или Хомяк. ОУН была снабжена чекистской тайной агентурой не хуже прежнего РОВС. И ликвидацию Коновальца 23 мая 1938 года Судоплатов провел лично, вручив ему при очередной встрече в Роттердаме коробку из-под конфет, начиненную вместо сладостей специалистами с Лубянки мощным зарядом и взрывчаткой. Как только Судоплатов покинул кафе, мощный взрыв разорвал многолетнего вождя украинских сепаратистов на части, а его убийца под видом советского моряка отплыл к родным берегам за наградами и новыми назначениями.

Несмотря на прекрасное в техническом плане исполнение ликвидации Коновальца, особых дивидендов советской разведке она не дала. ОУН не стала менее активной в советских районах Украины, продолжая там подрывную деятельность, а с началом войны Германии против СССР бойцы ОУН вступали в занятые украинские города вместе с частями вермахта. Убийство Коновальца «злодеями-чекистами», а в руке Лубянки в его смерти никто не сомневался, сделало его на долгие годы для украинских сепаратистов иконой и символом их сопротивления, ему и сейчас в независимой Украине ставят памятники. На его место у руля ОУН заступила еще более радикальная молодая смена в лице Мельника, Бандеры, Стецко, Лебедя, еще более антисоветски настроенная и склонная к союзу с гитлеровской Германией. Уже в начале 1941 года разругавшийся со «стариками» Мельника лидер молодых радикалов Бандера провел в Кракове съезд отколовшейся «Революционной фракции» ОУН, и бандеровцы в войне с СССР поддержали Германию, а как раз цель не допустить такого развития событий декларировали в НКВД при решении о ликвидации Коновальца.

Поэтому в практическом плане вся эта хитроумная комбинация по ликвидации Евгена Коновальца стала просто актом возмездия ему лично со стороны НКВД за убийство советского дипломата и дерзкий план омрачить терактом съезд Коминтерна. Если же давать строго юридическую квалификацию этой акции, то речь идет об акте государственного терроризма, об убийстве спецслужбой Советского Союза иностранного гражданина на чужой территории. Недавно по телевидению это дело комментировал сын уже покойного Павла Судоплатова, тоже историк спецслужб и профессор МГУ Анатолий Судоплатов. И он сообщил, что в деле ликвидации Коновальца мы имеем место «не с государственным терроризмом, а с боевой операцией спецслужб по ликвидации террориста». Из этой мудреной конструкции можно сделать вывод, что в таком случае государственного терроризма нет в природе вовсе, одни боевые операции спецслужб против чем-либо мешающих властям этих государств личностей. Анатолий Судоплатов, разумеется, по всем моральным законам свободен от свидетельств против близких родственников и разумно не желает признать родного папу «государственным террористом», но думается, профессор МГУ не может не понимать разумом натяжку в своем определении. Ибо что же тогда вообще государственный терроризм, и, если «государственные террористы» из спецслужб тайно за границей убивают не просто оппозиционера, а пусть и трижды откровенного террориста, юридически акт государственного террора здесь налицо.

Так что в этой воспеваемой ветеранами спецслужб Роттердамской операции есть свои юридические и моральные нюансы, путь о них не найти упоминаний в славословящих по адресу советской разведки различных «Очерков» ее истории, а также и в достаточно честных мемуарах самого исполнителя акции Судоплатова, но сейчас и из других источников об этом узнать не трудно. Тот самый взрыв разорвал Коновальца на мелкие куски не в кафе «Атланта», он вслед за Судоплатовым кафе покинул и уже шел по людной улице Колсингер в центре города. Причем от взрыва получили ранения и контузии четверо случайных прохожих, при этом «господина Фишера взрывной волной забросило в витрину магазина, а госпожу Фишер припечатало к стене дома».

Нужно признать, что и после изучения мемуаров Павла Судоплатова он явно не кажется самым мрачным типом из сталинских спецслужб, он не был лишен моральных принципов. И перед акцией он поставил перед руководством этот тревожащий его вопрос: а что, если от взрыва в людном городе пострадают обычные голландцы? На что другой разведчик, сейчас иными называемый «пострадавшим от репрессий пламенным чекистом», Сергей Шпигельгласс ответил подчиненному: «Да велика потеря, одним буржуем больше погибнет!» Это к вопросу о границах государственного терроризма и боевых операций спецслужб. Несчастные супруги Фишер должны были стать жертвой операции по отрыву ОУН от гитлеровской власти и акции возмездия Евгену Коновальцу за старые грехи перед неведомой им советской властью в Москве?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.