«Завещание», которого не было

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Завещание», которого не было

Между тем политический расклад постепенно менялся. Уже у многих начинал возникать вопрос: а не слишком ли Сталин раскомандовался? Из «триумвирата» (Сталин, Зиновьев, Каменев) первым задергался Зиновьев. Еще летом 1920 года Григорий Евсеевич встретился с другими видными большевиками – Н. И. Бухариным, М. М. Лашевичем и Г. Е. Евдокимовым. Совещание проходило в старых добрых подпольных традициях – во время отдыха в Кисловодске товарищи забрались в одну из горных пещер. Они обсуждали следующий план – предложить Сталину оставить пост Генсека, вместо него учредить секретариат их трех человек. В эту тройку должны входить Сталин, Троцкий и кто-нибудь из «заговорщиков». А почему так сложно? Одно из объяснений – стремление к равновесию в партии. Сталина совсем выпереть было нельзя, так как кто тогда работать станет? О работоспособности Троцкого я не раз упоминал. Остальные были немногим лучше.

«Зиновьев с Каменевым были людьми более мирными (по сравнению с Троцким. – А. Щ.), но безынициативными и панически боявшимися любой ответственности… Бухарин – из того же теста, что и Зиновьев с Каменевым, и притом невероятно говорлив, до такой степени, что язвительный Троцкий дал ему кличку Коля Балаболкин».

(Елена Прудникова)

Лашевич с Евдокимовым тоже перенапрягаться не любили. Но особых последствий это не вызвало.

После истории с «Письмом 46» следующий большой шум разразился вокруг ленинского «Письма к съезду», которое потом окрестили «Завещанием». В дальнейшем вокруг него нагородили кучу вранья.

Для начала – этот документ ни в коей мере не походит на «политическое завещание», то есть на связный текст, в котором политический лидер, предчувствуя близкую кончину, рассказывает товарищам по борьбе, каким он видит дальнейший путь. Текст состоит из пяти обрывочных фрагментов, датированных с 22 по 26 декабря 1922 года. Причем изначально документ вообще никак не назывался.

Кроме того, его аутентичность вызывает большие сомнения. Текст написан на машинке, без всякой подписи. Он был продиктован. Письмо стало известно через Н. К. Крупскую, которая, как уже говорилось, имела собственные политические взгляды. Трудно предположить, что она что-то дописывала, а вот убавить – могла.

Более всего интересно, что Ленин в этом письме проехался по всем видным вождям.

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».

«Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому».

Имеется в виду то, что перед Октябрьским переворотом Зиновьев и Каменев заявили о своем несогласии с линией партии на восстание.

«Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

«Затем Пятаков[57] – человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».

И, наконец, «хит сезона»: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

«Письмо к съезду» всплыло на XIII съезде РКП(б) (23 мая-31 мая 1924 года) с подачи Крупской – то есть письмо было предназначено предыдущему съезду. Судьба его интересна. Первоначально оно было оглашено на заседании Совета старейшин (неуставного органа, состоящего из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций). Встал вопрос: оглашать или не оглашать? Решили так – письмо было оглашено в отдельных делегациях, так что с ним познакомились все, но в печать оно не попало.

Между тем Сталин на первом же после съезда Пленуме ЦК подал в отставку. Ее не приняли. «За» голосовали только Троцкий и его сторонники. Хотя Сталин высказывался в смысле: да, я грубый, и что дальше?

А почему не приняли отставку? А посмотрите хотя бы «Письмо к съезду». Там Ленин предлагает найти такого же, только повежливее. А где взять? Сталин как опытный аппаратчик наверняка знал расклад сил, так что смело выступал с просьбой об отставке.

Много позже вокруг письма Ленина возникло множество мифов. Первый: письмо скрыли. Раскрутил дело американский журналист Макс Истмен, который выпустил в САСШ книгу «После смерти Ленина». Так как в СССР Истмен крутился среди сторонников Троцкого, то ЦК предложило Льву Давидовичу прояснить позицию. Он прояснил в печати в 1925 году: «В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК „скрыл“ от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого „завещания“ и пр.); это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутриорганизационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого „завещания“ Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого „завещания“. Под видом „завещания“ в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом или нарушенном „завещании“ представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии».

Впоследствии, правда, он стал говорить уже другое… Вторым мифом стало всяческое выпячивание именно оценки Сталина. Дескать, остальных сюда приплели случайно. На этом же основывался и Хрущев на ХХ съезде КПСС. И, разумеется, сюда приплетаются размышления кухонных теоретиков: а вот если бы Ленина послушали…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.