Глава 4 Отречение, которого не было

Глава 4

Отречение, которого не было

Псков. Вечер — ночь 1 марта — утро — день 2 марта 1917 г. Среда — четверг. Собственный Его Императорского Величества поезд

Собственный Императорский поезд Литера «А» прибыл в Псков гораздо позже, чем его там первоначально ожидали, в 19 ч 30 мин вместо 16 или 17 часов^{852}.

Удивительно, что камер-фурьерский журнал, который является одним из самых точных документов, касающихся деятельности российских императоров, указывает время прибытия собственного императорского поезда — 19 часов 05 минут^{853}.

Единственным объяснением столь долгой задержки императорских поездов могли быть события на станциях Бологое и Дно. Кстати, во время допроса В. Н. Воейков на вопрос председатель комиссии Н. К. Муравьёва, что в Дно поезд был, наверное, задержан, поспешил ответить: «Нет, всё было нормально»^{854}.

Между тем имеется запись странных переговоров, которые вели неустановленные лица из Ставки и из штаба Северного фронта о событиях в Дно. Один из офицеров Ставки запросил штаб Северного фронта, когда там собираются отправить литерные поезда на Псков? Ответ был: «Распоряжение с поезда последовало задержать его. До какого времени неизвестно»^{855}.

На наш взгляд этот разговор является очередным подтверждением того, что движение императорскими поездами осуществлялось уже не Государем, а некими посторонними лицами.

Обстановка вокруг императорского поезда во время его прибытия в Псков была совсем не характерна для обычных встреч царя. Воспоминания полковника А. А. Мордвинова дают некоторое представление об этой встрече: «Будучи дежурным флигель-адъютантом, я стоял у открытой двери площадки и смотрел на приближающуюся платформу. Она была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было»^{856}.

Воспоминания Д. Н. Дубенского в целом совпадают с воспоминаниями А. А. Мордвинова: «Станция темноватая, народу немного, на платформе находился псковский губернатор, несколько чинов местной администрации, пограничной стражи, генерал-лейтенант Ушаков и ещё небольшая группа лиц служебного персонала. Никаких официальных встреч, вероятно, не будет и почётного караула не видно»^{857}.

Начальник штаба Северного фронта генерал Ю. Н. Данилов добавляет к предыдущим воспоминаниям, что «ко времени подхода царского поезда вокзал был оцеплен, и в его помещения никого не пускали. На платформе было поэтому безлюдно. Почётный караул выставлен не был»^{858}.

Заместитель главы уполномоченного по Северному фронту Всероссийского Земского Союза князь С. Е. Трубецкой, который поздно вечером 1 марта прибыл на псковский вокзал для встречи с Государем, отмечал, что «вокзал был как-то особенно мрачен. Полиция и часовые фильтровали публику. Полиции было очень мало… „Где поезд Государя Императора?“ — решительно спросил я какого-то дежурного офицера, который указал мне путь, но предупредил, что для того, чтобы проникнуть в самый поезд, требуется особое разрешение. Я пошел к поезду. Стоянка царского поезда на занесенных снегом неприглядных запасных путях производила гнетущее впечатление. Не знаю почему — этот охраняемый часовыми поезд казался не царской резиденцией с выставленным караулом, а наводил неясную мысль об аресте… Я пошёл к вокзалу. Тихо и тоскливо, заносимые снегом запасные пути — и на них стоит почти не освещённый, одинокий и грустный царский поезд»^{859} (выделено нами. — П. М.).

Приведенные воспоминания позволяют сделать следующие выводы:

1) императорский поезд по прибытии в Псков был поставлен на запасные пути; 2) вокзал был оцеплен;

3) почётного караула выставлено не было;

4) официальной встречи Государю оказано не было; к Императору Николаю II никого не пускали без специального разрешения генерала Н. В. Рузского.

Всё это, вместе взятое, свидетельствует о том, что Император Николай II прибыл в Псков уже лишённым свободы.

В связи с этим представляется интересным поведение губернатора Пскова Б. Д. Кошкарова вечером 1 марта. На горячие доводы вице-губернатора Пскова В. С. Арсеньева, что нужно ехать на вокзал и сообщить Государю о беспорядках в Петрограде, Кошкаров ответил: «Родзянко и Дума и без нас сумеют сохранить порядок»^{860}.

В. С. Арсеньев решился сам проникнуть в императорский поезд и рекомендовать Императору Николаю II ряд мер по сохранению монархии. Однако к Государю его не пустили^{861}.

Возвращаясь из поезда, Арсеньев заметил, что за время, проведенное в дороге (от Могилева), царский вагон страшно облез. (Вспомним, что такое же впечатление произвёл вагон и на полковника В. М. Пронина.)

Приехав ночью в дом губернатора Б. Д. Кошкарова, Арсеньев был удивлён тем, что там был устроен большой званый ужин. Если учесть, что Б. Д. Кошкаров по пропуску генерала Рузского попал в императорский поезд, то можно с уверенностью говорить о его причастности к заговору.

В 0 ч 15 мин 2 марта из Пскова в Царское Село была отправлена следующая телеграмма: «Её Величеству. Прибыл сюда к обеду. Надеюсь, здоровье всех лучше и что скоро увидимся. Господь с вами. Крепко обнимаю Ники»^{862}.

Эта телеграмма вызывает ряд вопросов. Обычно Император Николай II посылал Императрице Александре Феодоровне телеграммы сразу же после прибытия на ту или иную станцию. В данном случае прошло целых 3 часа с момента прибытия до отправки телеграммы. А ведь это было первое известие, которое о себе дал Император после Лихославля (28 февраля в 21 ч 27 мин-! То есть прошло уже больше суток. Очень не похоже на Государя, всегда отличавшегося чуткостью и заботой о близких. Ещё более поражает, что получена эта телеграмма была в Царском Селе только в 12 ч 55 мин 2 марта. То есть она шла половину суток! Однако, в конце концов, это можно объяснить чрезвычайными обстоятельствами. Настораживает другое.

Дело в том, что практически все телеграммы Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна посылали друг другу на английском языке. Из всех отправленных во время войны Императором телеграмм в Царское Село лишь две написаны по-русски. Телеграммы на русском языке касались в основном каких-нибудь официальных поздравлений или событий общественной жизни. Они не носили интимно личного характера. Телеграммы, посланные Государем из Ставки во время его последней поездки, были также написаны по-английски. Все, кроме двух: вечером 28 февраля из Лихославля и ночью 2 марта из Пскова. Эти телеграммы написаны по русски. Причём обе телеграммы носили явно личный характер. Примечательно, что после псковской телеграммы царь вновь не посылал царице ни одного известия о себе вплоть до 4 марта, когда отправил из Могилёва телеграмму вновь на английском языке. С 4 по 7 марта Император Николай II уже регулярно, как обычно, посылает в Царское Село телеграммы, и все на английском языке.

Возникает вопрос: почему вдруг Император Николай II изменил своему правилу ровно в двух телеграммах? Не потому ли, что они посылались не им, а заговорщиками от его имени?

После того как императорский поезд поставили на запасной путь, к нему неспешно направился генерал Н. В. Рузский в сопровождении начальника штаба фронта генерала Ю. Н. Данилова. Рузский «шёл согбенный, седой, старый, в резиновых галошах; он был в форме генерального штаба. Лицо бледное, болезненное, и глаза из-под очков смотрели неприветливо»^{863}.

Генерал Рузский медленно поднялся по ступенькам вагона и вошёл в царский поезд.