Глава первая Версальский мир (1919 г.)
Глава первая
Версальский мир (1919 г.)
НАКАНУНЕ МИРНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
Германский шантаж перед заключением мира. Перемирие между Антантой и германским блоком было заключено на 36 дней. Пять раз в течение этого времени Германия просила о заключении хотя бы прелиминарного мира. Антанта не соглашалась. «Ждём Вильсона», — гласил её неофициальный ответ. Дело, однако, было не в Вильсоне, — он сам не торопился и прибыл в Париж только 13 декабря 1918 г. Суть была в том, что победители не успели ещё договориться об условиях мира. Во всех больших и малых столицах 27 стран, участвовавших в борьбе против Германии, в том числе и созданных после её поражения, шла подготовительная работа. Добывали справочники по отдельным вопросам, составляли докладные записки, поручали историкам и экономистам рыться в старых договорах и других дипломатических документах в поисках обоснования того или иного притязания. Румыния пыталась установить единую линию поведения с Чехословакией, Югославией и Грецией. Париж и Лондон непрерывно совещались. Между обеими столицами сновали дипломатические курьеры. В Лондон съехались премьеры и министры иностранных дел Франции и Италии. Многие пункты предстоящего мирного договора вызывали серьёзные разногласия. Всплывали наружу секретные соглашения, изменявшие сложившуюся, обстановку, а это в свою очередь требовало внесения поправок в предполагаемый договор.
Больше других волновал Англию и Францию вопрос о наследстве Турции, поделённом соглашением Сайке — Пико в мае 1916 г. Как известно, Италия, узнав о секретном соглашении, всполошилась и в течение года настойчиво требовала допустить её к этому дележу. В апреле 1917 г. Ллойд Джордж, нуждаясь в помощи итальянцев на Ближнем Востоке, предложил уступить им Смирну и часть других турецких территорий. В Сен-Жан-де-Мориенн англичане и французы согласились на передачу Смирны итальянцам. Тем, однако, это показалось недостаточным. Они претендовали на дополнительные территории, населённые греками и турками. Переговоры снова затянулись до августа 1917 г. Наконец, условились, что договор получит силу только с согласия России. Но Временное правительство было свергнуто в октябре 1917 г. Возник вопрос о том, обязательно ли обещание, данное итальянцам. Переговоры затянулись ещё на год и возобновились после поражения Германии. В декабре 1918 г. Клемансо приехал в Лондон, чтобы добиться отмены соглашения, заключённого в Сен-Жан-де-Мориени, и настоять на предоставлении Франции Киликии и Сирии, занятой войсками Англии. Ллойд Джордж пошёл навстречу Клемансо, но в свою очередь потребовал для Англии в качестве компенсации Мосул, а также Палестину. Секретные переговоры шли 2 и 3 декабря. Франция колебалась. Италия требовала обещанную Смирну. Положение всё осложнялось.
Союз между странами-победительницами был заключён по принципу: «вместе бить, врозь итти». После войны пути союзников расходились всё дальше и дальше. Этим прежде всего пользовалась Германия.
Долгое время историки дипломатии, загипнотизированные торжеством Антанты, неправильно оценивали поведение послевоенной Германии. Об этом позаботились и сами немцы изображавшие Германию как несчастную жертву версальского «диктата». Постарались и те сторонники Антанты, которые не согласны были с условиями мира. Так или иначе, но империалистическую Германию изображали чуть ли не кроткой овечкой, безропотно подставлявшей шею под нож. На деле то был раненый хищник, с рычанием зализывавший раны и зорко следивший за своими врагами, выжидая, нельзя ли снова ринуться в бой. В декабре 1918 г. верховному командованию Германии удалось отвести всю армию за Рейн. Ни одна её часть не попала в плен. Правящие круги в Германии вздохнули с облегчением: план сохранения армии казался выполненным. Правда, армия была уже не прежней: она быстро поддавалась влиянию революции. Но пока можно ещё было пугать победителей тем, что армия сохранена и, в случае нужды, сумеет продолжать сопротивление. Часть войск стояла под Берлином, где поднимались волны революции. Правительство требовало разоружения армии прежде, чем она войдёт в Берлин, но верховное командование настаивало на разоружении рабочих. С ведома, а чаще и по прямому указанию верховного командования Германия покрылась сетью различных добровольческих формирований, из которых вышли впоследствии кадры фашистской партии. Тут были отряды добровольцев Росбаха, Лютцова, Элпа. бригада Эрхардта, «Балтийская оборона» и т. д. Все эти формирования готовились для подавления революции в Германии. Тайно и наверняка подготовляя разгром народного движения, германские империалисты в то же время спекулировали революцией, угрожая странам Антанты, что движение может переброситься и к ним. Пользуясь этим шантажем и зная о разногласиях в среде Антанты, германские империалисты начали саботировать выполнение условий Компьенского перемирия. Они задерживали отправку французских пленных, не возвращали награбленных ценностей, всячески тормозили сдачу подводных лодок и бронированных крейсеров. Мало того, Германия продолжала закладывать новые подводные лодки, хотя по условиям перемирия должна была сдать весь свой подводный флот. Всего на немецких верфях строилось 64 лодки. Германия срывала план поставки локомотивов и вагонов, а в числе сданных ею паровозов было много неисправных.
«Я думаю, — признавался Гофман, — что пока Антанта не имеет никакого представления, что делается у нас, иначе она давно потребовала бы, чтобы мы прекратили плутовать. Антанта всё ещё полагает, что у нас сохранилась крепкая армия и что мы играем с ними комедию».
Продление перемирия. Между тем срок перемирия истекал. От Антанты пришло требование прислать уполномоченных для продления перемирия. Нота была направлена в адрес верховного командования Германии. Немецкая военщина воспользовалась этим, чтобы злорадно подчеркнуть, что Антанта не считается с берлинским правительством. На предварительном совещании с германской делегацией Гинденбург предлагал при продлении перемирия добиваться следующих условий: предмостные укрепления и нейтральная зона на правом берегу Рейна уничтожаются; граница проходит по Рейну, причём между Германией и оккупированными областями сохраняется свобода сообщений; оккупационная армия должна быть сокращена и блокада снята.
12 и 13 декабря в Трире германская делегация вела переговоры с Фошем. На протесты маршала по поводу затягивания выполнения условий перемирия Эрцбергер заявил, что срок был дан слишком короткий, что и сами союзники со своей стороны не выполнили обещания дать Германии продовольствие. Фош пропустил это возражение мимо ушей. Тогда Эрцбергер указал на опасность революции: армия и страна находятся в состоянии опасного брожения, возможен переворот. Это Фош принял к сведению. Трирским соглашением перемирие было продлено ещё на один месяц, до 13 января 1919 г. В качестве новой гарантии союзники оставляли за собой право занять нейтральную зону на правом берегу Рейна, к северу от кёльнского предмостного укрепления и до голландской границы. Об оккупации должно последовать уведомление за шесть дней.
Тут же союзники выговорили себе свободный проход через Данциг и Вислу. В Данциг предполагалось выслать польскую армию под командованием генерала Галлера, которая формировалась во Франции. Союзники подготовляли плацдарм для борьбы поляков с большевиками, но немцы хотели взять это на себя; тайно от союзников они сами вели переговоры с поляками. Вот что писал Гофман о планах германских империалистов: «У нас были очень интересные переговоры с поляками. Они предлагают удержать Вильно против большевиков, если мы разрешим им провести войска из Варшавы в Вильно. Я всецело за это, так как наши войска не желают больше сражаться. Как решит правительство, я ещё не знаю».
Месячного продления перемирия оказалось опять недостаточно; и к этому сроку союзники не закончили предварительных переговоров. К тому же Франция и не спешила, ибо заключение мира вынудило бы Фоша демобилизовать армию, а перемирие позволяло держать солдат под ружьём. Понадобилось новое продление, тем более что в Германии ширилось революционное движение; Эрцбергеру в Берлине пришлось ехать на вокзал окольным путём, так как в районе станции шли уличные бои. 14 января 1919 г. в Касселе правительственная делегация встретилась с германским верховным командованием. Обсуждали линию поведения. Решили предложить союзникам общий фронт против большевиков в обмен за уступки на Западе. Немцы готовы были впустить войска Антанты в Берлин, если там победит пролетарская революция. «Если они, вопреки всему, — писал Гофман о спартаковцах, — захватят власть, Берлин займёт Антанта. Такие перспективы не очень отрадны, но всё же это некоторая страховка».
Отдать Берлин национальным врагам, только не своему народу, — такова была позиция господствующих кругов Германии.
Во время переговоров о продлении перемирия Фош потребовал в качестве штрафа за недоставленные локомотивы и вагоны присылки 58 тысяч сельскохозяйственных машин. Кроме того, маршал настаивал на подчинении русских военнопленных, находящихся в Германии, комиссии союзников, немедленном возвращении всего увезённого Германией из Северной Франции и Бельгии имущества и предоставлении немецкого торгового флота в распоряжение союзников для подвоза продовольствия Германии и другим странам Европы. На ответ немцам дано было 24 часа.
Эрцбергер просил увеличить срок; он возражал против всех пунктов. Маршал оставался неумолим. Эрцбергер снова воспользовался уже испытанным средством: германские уполномоченные пробовали пугать союзников угрозой революции и настойчиво предлагали свои услуги для борьбы с большевизмом. Из Германии тем временем поступили сведения, что армия вошла в Берлин и приступила к разоружению рабочих. Началась расправа. Как только Эрцбергер получил сообщение об умерщвлении Карла Либкнехта и Розы Люксембург, он поспешил к маршалу Фошу. «Я отправился в 11 часов к маршалу Фошу на вокзал, — рассказывает Эрцбергер в своих мемуарах, — где сообщил противникам только что полученное известие об убийстве Либкнехта и Розы Люксембург. Это сообщение произвело на всех присутствующих глубокое впечатление. Я тотчас заявил, что выдача сельскохозяйственного материала до 1 марта 1919 г. невыполнима: она разрушила бы немецкое сельское хозяйство и сделала бы невозможной будущую жатву».
Фош, настаивавший первоначально на том, чтобы 50 % машин было доставлено немедленно, сбавил две трети этого количества и согласился назначить конечным сроком выдачи 1 мая, и то лишь «в принципе». Так германская дипломатия обменяла кровь Либкнехта на машины.
16 января перемирие было продлено опять па один месяц, до 17 февраля 1919 г. Требования Фоша были приняты: немцы согласились предоставить весь свой торговый флот в распоряжение союзников для обеспечения Германии продовольствием. При этом германская делегация согласилась на смену немецкого экипажа — «постановление, принятое в защиту от большевизма», как признавался Эрцбергер.
Программа держав на мирной конференции. Условия перемирия в известной мере предопределяли и условия мира. Эти условия в основном были подготовлены давно. Они подвергались только постоянным изменениям в связи с новым соотношением сил. Французские империалисты мечтали о расчленении Германии. Им очень хотелось отбросить Германию назад, к тому положению, какое она занимала до Франкфуртского мира. Недаром сам Клемансо в речах и репликах постоянно возвращался к Франкфуртскому миру, не без злорадства напоминая, что он в своё время отказался его подписать. Но наиболее агрессивные элементы во Франции требовали Германии, перекроенной по образцу Вестфальского мира 1648 г.
Каковы были истинные намерения Франции, можно судить по тайному соглашению, заключённому Францией с царской Россией в феврале 1917 г., буквально накануне свержения царизма. Россия соглашалась на французский план установления границ с Германией при условии, если Франция удовлетворит стремление царской России получить Константинополь и проливы и признает за Россией полную свободу в установлении её западных границ. По этому тайному соглашению Франция получала Эльзас-Лотарингию и весь углепромышленный бассейн долины реки Саар. Граница Германии проходила по Рейну. Германские территории, расположенные по левому берегу Рейна, отделялись от Германии и составляли автономные и нейтральные государства. Франция занимала эти государства своими войсками до тех пор, пока Германия окончательно не удовлетворит всех условий и гарантий, которые включены будут в мирный договор. В завуалированной форме это была едва ли не вечная оккупация, ибо всегда можно было найти доказательство, что Германия «не окончательно» удовлетворила все условия.
В своё время опубликование большевиками этого секретного соглашения вызвало переполох во всём мире. Английский министр иностранных дел Бальфур 19 декабря 1917 г. заявил официально в Палате общин: «Мы никогда не давали своего согласия на это дело… Никогда мы не желали этого, никогда не покровительствовали этой идее».
Французская пресса с возмущением писала, что всё это выдумки. Но граница по Рейну всегда в том или ином виде оставалась требованием французских империалистов. На ней настаивали прежде всего французские генералы. Всю Англию обошло интервью маршала Фоша, данное им корреспонденту «Times» 19 апреля 1919 г. Ударяя карандашом по карте французско-германской границы, маршал Фош говорил: «Здесь нет никаких естественных преград вдоль всей границы. Неужели здесь мы должны будем удерживать немцев, если они снова нападут на нас? Нет! Здесь! Здесь! Здесь!».
И маршал несколько раз прочертил карандашом по Рейну.
Граница по Рейну сама по себе ещё не определяла всей программы Франции. Насчитывая всего 40 миллионов населения, притом почти не увеличивавшегося, Франция боялась даже обезоруженной Германии с её 70 миллионами непрерывно умножающегося населения. Французские стратеги хотели создать по ту сторону Германии блок стран, которые заменили бы прежнего союзника — царскую Россию. Восстановленные Польша и Чехословакия, усиленные Румыния и Югославия должны были составить цепь союзников Франции по ту сторону Германии и вместе с тем барьер между Германией и Советской Россией. С помощью огромной контрибуции, лишь ради приличия названной репарациями, французские империалисты надеялись подорвать экономическую мощь Германии. Колонии Франции расширялись за счёт Германии в Африке и за счёт Турции в Малой Азии.
Выполнение этого плана, — т. е. господство над Центральной и известной частью Восточной Европы, проникновение на Балканы, твёрдые позиции в Африке и на Ближнем Востоке, — делало Францию гегемоном Европы. Это предстояло закрепить на мирной конференции. «…Этот мирный договор, как и все другие, является и не может не быть лишь продолжением войны», — недаром писал Клемансо в предисловии к книге Тардье, своего ближайшего советника и члена французской делегации на Парижской конференции.
Выполнение программы Франции выпало на долю беспощадного человека, который как-то сказал, что «20 миллионов немцев являются излишними». За долгие годы политической борьбы Клемансо приобрёл огромный опыт. «Сокрушитель министерств», «тигр» — таковы были клички Клемансо, которому удалось ловкими маневрами опрокинуть несколько министерских кабинетов.
Позиция французской дипломатии на конференции была довольно сильной: за её спиной стояла огромная континентальная армия; маршал Фош диктовал Германии условия перемирия и многого уже добился.
Но даже и такому опытному и непреклонному политику, как Клемансо, было трудно проводить на конференции свою программу. Приходилось лавировать, отступать, выдвигать туманные формулировки, сталкивать лбами своих соперников. Мир превращался не столько в «продолжение войны» с Германией, сколько в борьбу недавних союзников.
Англия, интересы которой представлял Ллойд Джордж, добившись сокрушения Германии, хотела на конференции закрепить мирным договором то, что было добыто силой оружия. Морское превосходство Англии определяло её позицию на конференции. Германия как морская держава перестала существовать. Правда, флот её не был разбит в бою, но значительная его часть стояла в английской гавани Скапа-Флоу. Колонии Германии в большей части перешли к Англии. В её же руках находились Месопотамия, Аравия и Палестина, отнятые английской армией у Турции. Превосходство Англии подкреплялось союзом с Японией. Опираясь на Японию, Англия могла противостоять США. С другой стороны, для борьбы с непомерно возросшими претензиями Франции в Европе ей можно было опираться на те же США, которые также возражали против расчленения Германии по примеру Вестфальского мира. Проникновение Франции на Балканы Англия могла нейтрализовать, поддержав против Франции Италию и, с другой стороны, организовав балканские страны против той же Франции.
Слабым местом в плане Ллойд Джорджа было отношение к Германии. Возражая против расчленения Германии, Ллойд Джордж думал в то время использовать её против Советской страны. А это требовало сохранения Германии как военной державы, создавая тем самым возможность для Германии, собравшись с силами, вновь выступить против той же Англии.
Положение Америки в кругу мировых держав резко изменилось в конце войны. Из страны-должника США превратились в страну-кредитора, которой Европа задолжала около 10 миллиардов долларов. Обеспечить получение долгов нельзя было, не вмешиваясь в европейские дела. Приходилось окончательно отказаться от прежней позиции невмешательства — и президент США впервые в истории страны покинул пределы родины, отбыв на старый континент, в Европу.
Тогдашних руководителей Америки пугало морское могущество Англии. «Уничтожение германского военного флота, — признаёт Бекер, написавший книгу о Вильсоне, — давало британцам беспримерный в истории перевес над всеми державами… Морское могущество Англии увеличилось ещё в большей степени благодаря союзу между Британией и Японией, третьей великой державой мира».
Считая возможность конфликта между Великобританией и США маловероятной — «правда, не вследствие чувства взаимной симпатии», а потому, что обе державы обладали избытком территории на земном шаре, — Бекер заключает: «Тем не менее морское превосходство Англии было важным моментом, определившим её поведение на мирной конференции».
Сам Вильсон поддерживал положение, что американский флот должен быть таким, чтобы он мог поспорить с любым флотом мира. «Ни одному флоту в мире, — говорил Вильсон 3 февраля 1916 г. в Сен-Луи, — не приходится защищать так далеко растянувшуюся область, как американскому флоту; поэтому он должен, по моему мнению, превосходить все прочие флоты мира своей активностью».
В целях ослабления Англии и Японии США добивались расторжения англо-японского союза. С другой стороны, можно было затруднить положение Англии в Европе, не допустив полного разгрома Германии. В этом вопросе США и Англия играли одной и той же картой. Но Ллойд Джордж ставил её против Франции и России, а Вильсон — против Англии ж Советской страны.
В позиции США также были свои сильные стороны. Формально мирный договор строился на основе 14 пунктов Вильсона, — по крайней мере обе враждующие коалиции официально об этом заявили. Взоры всего мира прикованы были к Вильсону. Все видели в нём спасителя. В Европе Вильсону устраивали головокружительные встречи. В Париже его принимали восторженнее, чем Фоша, превознесённого как национального героя. Вся пацифистская пресса мира поддерживала веру в спасительную миссию президента. «Вильсон, не сдавайся!» — с таким лозунгом во всю страницу выходила лейбористская газета, противопоставляя поборников «новой дипломатии» дипломатам старой школы.
Вильсон в общем умело и настойчиво использовал сильные позиции США и добился на конференции ряда серьёзных успехов, несмотря на то, что встретил в лице Клемансо и Ллойд Джорджа весьма опытных дипломатических соперников. Они не могли простить ему свои неудачи; поэтому в отместку они и характеризовали его как деятеля, совершенно не искушённого в вопросах дипломатии и к тому же наивно вообразившего, что он действительно призван спасти мир. «Я думаю, — так писал о Вильсоне Ллойд Джордж, — что идеалистически настроенный президент действительно смотрел на себя, как на миссионера, призванием которого было спасение бедных европейских язычников… Особенно поразителен был взрыв его чувств, когда, говоря о Лиге наций, он стал объяснять неудачи христианства в достижении высоких идеалов. «Почему, — спрашивал он, — Иисус Христос не добился того, чтобы мир уверовал в его учение? Потому что он проповедывал лишь идеалы, а не указывал практического пути для их достижения. Я же предлагаю практическую схему, чтобы довести до конца стремления Христа». Клемансо молча раскрыл широко свои тёмные глаза и оглядел присутствующих».
К числу дипломатических успехов Вильсона следует отнести, в первую очередь, заключение перемирия на основе 14 пунктов, внесение устава Лиги наций в мирный договор, отказ Италии в её притязаниях. Но у дипломатии президента были и свои слабые стороны. Прежде всего Вильсон не имел большинства в Конгрессе: на последних президентских выборах в ноябре 1918 г. демократическая партия, лидером которой он был, потерпела поражение, поэтому ему приходилось всё время оглядываться на оппозицию. Во-вторых, уязвимой стороной Вильсона было его стремление не допустить полного разгрома Германии, что фактически означало сохранение для неё экономических и политических возможностей готовиться к новой войне. Наконец, крайне слабым местом дипломатии Вильсона было отношение к Советской России. В пункте 6 своих 14 условий мира Вильсон настаивал на таком разрешении вопросов, касавшихся России, которое гарантировало бы ей «полную и беспрепятственную возможность принять независимое решение относительно её собственного политического развития и её национальной политики». Но когда от этой пышной декламации Вильсон перешёл к практическим вопросам, то этот пункт превратился в программу расчленения России. В официальном американском комментарии к 14 пунктам, составленном полковником Хаузом (членом делегации США на Парижской конференции и личным другом Вильсона), а затем утверждённом президентом, 6-й пункт расшифровывался следующим образом:
«Основной вопрос заключается в том, следует ли считать русскую территорию равнозначащей территории, принадлежавшей ранее Российской империи. Ясно, что это не так, потому что пункт 13-й предполагает создание независимой Польши, — условие, которое исключает восстановление территории империи. То, что признано правильным для поляков, разумеется, должно быть так же признано и для финнов, литовцев, латышей, а, возможно, также для украинцев».
На этом расчленение России не заканчивается. Американская дипломатия предлагала рассматривать Кавказ «как часть проблемы Турецкой империи». Туркестанские республики рекомендовалось передать в качестве подмандатной территории какой-нибудь великой державе. Вильсон позаботился даже о Великороссии и Сибири. «Мирная конференция, — говорилось в официальном комментарии Хауза, — может потребовать создания правительства, достаточно правомочного, чтобы говорить от имени этих территорий».
Хотя Италия на мирной конференции и числилась в группе великих держав, но после поражения у Капоретто с ней никто не считался. Верная своему характеру международного «шакала», Италия вертелась вокруг стола великих держав, выжидая куска добычи, который наметила себе в награду за измену Тройственному союзу. Поддерживая требования то одной, то другой великой державы, Италия переходила от угодливости к угрозам; она даже покинула было мирную конференцию, чего, кстати, и не заметили, как не обратили внимания и на её конфузливое возвращение в зал заседаний. Лишь в одном вопросе её представители — премьер-министр Орландо и министр иностранных дел Соннино — не меняли своей позиции и до того, как, уходя, хлопнули дверью, и после того, как украдкой прошмыгнули обратно в ту же дверь: Италия всё время настаивала на интервенции против Советской России.
Япония была представлена Сайондзи, Макино и другими делегатами, которых прозвали «молчаливыми партнёрами», — так редко приходилось им выступать. В спорных вопросах, касавшихся Европы и Африки, они не выдвигали своих претензий, а систематически поддерживали Англию и США, надеясь на соответствующие компенсации в вопросах тихоокеанских. В этих случаях их молчаливость сменялась неудержимым многословием. Оставаясь в стороне в американско-европейском конфликте и, тем не менее, всячески его углубляя, японские дипломаты под шум общей перепалки добивались захвата азиатского материка.
Что касается остальных стран, участвовавших на мирной конференции, то они самостоятельной роли не играли, а если и выступали, то лишь в роли свиты или клиентов великих держав.
Противоречия между странами не могли не прорваться на мирной конференции. Это было ясно для всех. Не случайно Бальфур перед Парижской конференцией обронил: «Повидимому, мирная конференция превратится в несколько беспокойное и бурное предприятие».
ПАРИЖСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ (18 января — 28 июня 1919 г.)
Организация конференции. Всего на конференцию съехалось более тысячи делегатов. Их сопровождало огромное число сотрудников: ученые эксперты — историки, юристы, статистики, экономисты, геологи, географы и т. п., — переводчики, секретари, стенографистки, машинистки и даже солдаты. Вильсон привёз с собой охрану из Америки, так же как и Ллойд Джордж из Лондона. Число сотрудников, обслуживавших делегацию, у американцев достигало 1 300. Содержание американской миссии обошлось в 1,5 миллиона долларов. Одних журналистов, официально зарегистрированных на конференции, было более 150, не считая бесконечного количества репортёров и интервьюеров, кружившихся вокруг отелей, занятых делегациями.
Кроме официальных делегатов, на мирную конференцию в Париж прибыли представители ряда колониальных стран, малых держав, вновь созданных государств, общественных организаций. Шумный Париж, достаточно привыкший к большому наплыву приезжих, и тот жил несколько месяцев интересами мирной конференции.
12 января на Кэ д’Орсэ состоялось первое деловое совещание премьер-министров, министров иностранных дел и полномочных делегатов пяти главных держав. Председательствующий французский министр иностранных дел Пишон предложил присутствующим обсудить порядок работ конференции.
Сразу возник вопрос о языке конференции, протоколов и будущих текстов мирного договора. Клемансо заявил, что до сих пор все дипломаты пользовались французским языком; нет никаких оснований менять этот обычай, особенно если вспомнить, «что пережила Франция». Ллойд Джордж предложил пользоваться также и английским языком, потому что полмира говорит на этом языке; надо принять к тому же во внимание, что США выступают в Европе впервые на дипломатическом поприще. Итальянский министр иностранных дел Соннино, Кстати безукоризненно владевший французским языком, заявил, что французское предложение наносит оскорбление Италии. Раз принимается во внимание, что пережила Франция, то не следует забывать, что Италия выставила на фронт от 4 до 5 миллионов солдат, говорил Соннино, настаивая на допущении итальянского языка. «Плохое начало для будущего союза наций», — сердито проворчал Клемансо. В конце концов признали стандартными языками английский и французский.
Уладив вопрос о языке, приступили к обсуждению регламента конференции. Это представляло большие трудности, ибо все 27 наций настаивали на своём участии в прениях, совещаниях и решениях. Искали прецедентов в истории, вспоминали про организацию Венского конгресса, обсуждали, нельзя ли принять за образец его «комиссию четырёх» или «восьми» и т. д.
Клемансо настаивал на том, чтобы в первую очередь во внимание принимались мнения великих держав.
«Я до сих пор постоянно держался того мнения, что между нами существует соглашение, — говорил Клемансо, — в силу которого пять великих держав сами разрешают важные вопросы прежде, чем входят в зал заседаний конференции.
В случае новой войны Германия бросит все свои армии не на Кубу или Гондурас, а на Францию; Франция будет снова отвечать. Поэтому я требую, чтобы мы держались принятого предложения; оно сводится к тому, чтобы происходили совещания представителей пяти названных великих держав и, таким образом, достигалось разрешение важных вопросов. Обсуждение второстепенных вопросов должно быть до заседания конференции предоставлено комиссиям и комитетам».
С другой стороны, английские доминионы требовали, чтобы их рассматривали как самостоятельные государства. «Мы имеем такое же значение, как Португалия», — говорили делегаты Канады. Вильсон возражал против обсуждения вопросов в тесном кругу. Англия не выступала против предложения Клемансо, но настаивала на предоставлении возможности и малым нациям принять участие в работах конференции.
После продолжительного обсуждения приняли французский проект, составленный Вертело. Все представленные на конференции страны были поделены на четыре категории. В первую входили воюющие державы, «имеющие интересы общего характера», — США, Британская империя, Франция, Италия и Япония. Эти страны будут участвовать во всех собраниях и комиссиях. Вторая категория — воюющие державы, «имеющие интересы частного характера», — Бельгия, Бразилия, британские доминионы и Индия, Греция, Гватемала, Гаити, Геджас, Гондурас, Китай, Куба, Либерия, Никарагуа, Панама, Польша, Португалия, Румыния, Сербия, Сиам, Чехословацкая республика. Они будут участвовать в тех заседаниях, на которых обсуждаются вопросы, их касающиеся. В третью категорию входят державы, находящиеся в состоянии разрыва дипломатических отношений с германским блоком, — Эквадор, Перу, Боливия и Уругвай. Их делегации участвуют в заседаниях, если будут обсуждаться вопросы, их касающиеся. Наконец, четвёртую категорию составляют нейтральные державы и государства, находящиеся в процессе образования. Они могут выступать или устно, или письменно, в тех случаях, когда будут приглашаться одной из пяти главных держав, имеющих интересы общего характера, и только на заседания, посвящённые специально рассмотрению вопросов, прямо их касающихся. Притом, подчёркивал регламент, «лишь постольку, поскольку эти вопросы затронуты». Ни Германия, ни её союзники в регламенте не упоминались.
Представительство между странами было распределено следующим образом: США, Британская империя, Франция, Италия и Япония послали на мирную конференцию по 5 полномочных делегатов; Бельгия, Бразилия и Сербия — по 3; Китай, Греция, Геджас, Польша, Португалия, Румыния, Сиам и Чехословацкая республика — по 2; британские доминионы (Австралия, Канада, Южная Африка) и Индию представляли по 2 делегата, Новую Зеландию — один делегат. Все остальные страны получили право послать по одному делегату. Особо было оговорено, что «условия представительства России будут установлены конференцией, когда будут рассмотрены дела, касающиеся России».
По регламенту мирную конференцию должен был открыть президент Французской республики. Вслед за тем временно должен был председательствовать глава французского Совета министров. Для редактирования протоколов был создан секретариат по одному представите-лю от каждой из пяти главных стран. Далее, было тщательно предусмотрено ведение протоколов хранение документов, кто и как имеет право представлять петиции. Но впоследствии вся эта тщательная регламентация оказалась нарушенной. Одно совещание следовало за другим. Скоро все запутались в том, какое совещание является официальным а где — частная встреча. Вряд ли можно назвать в истории дипломатии ещё одну такую беспорядочную конференцию, как Парижская: важнейшие её совещания остались совершенно без протоколов и даже без секретарских записей. Когда занятому по горло в этих бесконечных совещаниях Клемансо сказали об этом, он пробормотал: «К чорту протоколы…».
В сущности, деление стран на категории и распределение мандатов между странами уже предопределяли характер работы конференции. Первоначально всё было сконцентрировано в Совете десяти, состоявшем из премьер-министров и министров иностранных дел пяти великих держав. То были: от США — президент Вильсон и статс-секретарь Лансинг, от Франции — премьер-министр Клемансо и министр иностранных дел Пишон, от Англии — премьер-министр Ллойд Джордж и министр иностранных дел Бальфур, от Италии — премьер-министр Орландо и министр иностранных дел барон Соннино, от Японии — барон Макино и виконт Шинда. Остальные полномочные делегаты конференции присутствовали лишь на пленарных заседаниях конференции, которых почти за полгода её работы было всего семь.
Регламент был утверждён. Собирались уже закрыть собрание, как вдруг слова потребовал маршал Фош. Не считаясь с тем, что совещание было довольно многочисленным, Фош открыто предложил организовать поход против большевиков. В руках маршала было сообщение Падеревского о занятии большевиками Вильно. Маршал настаивал на переброске войск в район Данциг — Торн: этим и объясняется, почему Фош, обсуждая продление перемирия с Германией, потребовал пропуска войск через Данциг. Ядром войск, предназначенных для экспедиции, должны были являться армии США. «Они обнаруживают ещё величайшую бодрость», — объяснял своё предложение Фош. Предложение маршала преследовало троякую цель: оно оказывало помощь французскому союзнику— Польше, с другой стороны, связывало США с интересами Франции и, наконец, уводило американские войска из Франции.
Вильсон непрочь был реализовать свой план борьбы с большевиками, но в таком виде предложение маршала его не устраивало. Президент высказался против идеи маршала. Ллойд Джордж также отказался обсуждать это предложение. При таких условиях Клемансо ничего не оставалось, как отказаться от плана маршала, а Пишон даже внёс предложение, «чтобы собрания продолжались без участия военных, которые должны удалиться».
Открытие конференции. Конференция, которой предстояло предъявить мирный договор Германии, открылась в тот же самый день, 18 января, и в том же зеркальном зале Версаля, где 48 лет тому назад было провозглашено создание Германской империи. В большой речи при открытии собрания президент Пуанкаре потребовал санкций против виновников войны и гарантий против новой агрессии. Напомнив, что в зале заседания в своё время была провозглашена Германская империя, захватившая при этом две французские провинции, Пуанкаре говорил:
«По вине своих основателей она была порочна в самом своём происхождении. Она хранила в себе зародыш смерти. Рождённая в несправедливости, она закончила своё существование в бесчестии».
Атака была направлена, можно сказать, прямо в лоб: Франция в лице Пуанкаре сразу выдвинула программу расчленения Германии. Но другие делегаты больших стран не поддержали французской позиции: у них имелись свои планы. Вильсон рекомендовал рассмотреть сначала вопрос о Лиге наций. Он внёс своё предложение ещё после заседания Совета десяти от 12 января. Несколько раз потом Вильсон возвращался к Лиге наций. Остальные участники Совета десяти колебались. Они боялись, что принятие устава Лиги наций может затруднить последующее решение территориальных и финансовых проблем. Так до пленума и не решили вопроса о Лиге наций.
Пленум мирной конференции утвердил регламент работ, избрал Клемансо президентом, а Лансинга, Ллойд Джорджа, Орландо и Сайондзи — вице-президентами конференции.
Четыре дня после пленума шли длительные дискуссии в Совете десяти. Вильсон настаивал на том, что устав Лиги наций и мирный договор должны составлять единое и неразрывное целое, обязательное для всех. Ллойд Джордж соглашался лишь на включение устава Лиги наций в мирный договор. Французы предлагали не связывать Лигу наций с мирным договором. В английском предложении в замаскированной форме, а во французском более явно Лига наций так или иначе отделялась от мирного договора. Наконец, решили передать вопрос о Лиге наций особой комиссии. Передачей вопроса о Лиге наций в комиссию дипломаты Франции и Англии надеялись надолго снять его с повестки дня. Мало того, комиссию постарались сделать как можно более громоздкой, чтобы затянуть её работу. Французы и англичане предложила включить в состав комиссии представителей малых наций. Напрасно Вильсон настаивал на создании небольшой комиссии. В ответ; Ллойд Джордж твердил: раз Лига наций должна стать щитом малых народов, надо допустить их в комиссию. Клемансо уверял, что великие державы докажут свою готовность сотрудничать с малыми нациями, если откроют им двери комиссии. Так настойчиво включали в комиссию представителей малых народов, которых столь пренебрежительно не допускали к действительной работе мирной конференции.
Вильсон понимал, что работу комиссии хотят всячески затруднить, и со своей стороны сделал дипломатический ход. Президент заявил, что берёт на себя председательствование в комиссии. Она была названа «Комиссией отеля Крийон».
25 января на пленарном заседании конференции Вильсон изложил свой тезис: Лига наций должна быть интегральной частью всего мирного договора. Мирная конференция приняла предложение Вильсона. Президент с головой ушёл в работу «Комиссии отеля Крийон».
Отделавшись на время от вопроса о Лиге наций, участники конференции решили перейти к другим проблемам. «Восточный и колониальный вопросы менее сложны», — уверял Ллойд Джордж, предлагая обсудить судьбу колоний, отнятых у Германии, а одновременно с ними и турецких владений.
Эго поддержали прежде всего британские доминионы, которые всё время требовали немедленного дележа колоний. Представитель Новой Зеландии прямо заявил, что является восторженным поклонником Лиги наций. Однако, опасаясь её «переобременить», он рекомендовал сначала поделить колонии, а потом уже предоставить полную возможность распоряжаться Лиге наций. Япония ещё накануне, в предварительных переговорах, также выразила согласие на постановку вопроса о колониях. Итальянский премьер Орландо не возражал. Ллойд Джордж мог, таким образом, надеяться на принятие своего предложения. Он, однако, ошибся: колониальный вопрос оказался вовсе не лёгким. Все соглашались с тем, что колонии не должны быть возвращены Германии. Вильсон отметил это единодушие, заявив: «Все против возвращения германских колоний». Но что с ними делать? Этот вопрос вызвал разногласия. Каждая из крупных стран немедленно предъявила свои давно обдуманные претензии. Франция требовала раздела Того и Камеруна. Япония надеялась закрепить за собой Шаньдунский полуостров и германские острова в Тихом океане. Италия также заговорила о своих колониальных интересах. Французы намекнули, что договоры, заключённые во время войны, уже разрешили ряд вопросов. Все поняли, что между странами существуют тайные договоры. Прорвалось наружу то, что скрывалось так тщательно.
При таком обороте дела Лига наций уже оставалась в стороне. Между тем для Вильсона вопрос о Лиге наций был прежде всего делом личной его чести. Хотя самому президенту, по признанию его историографа Бекера, не принадлежала ни одна идея — все были позаимствованы у других, — но всё же президент много поработал над созданием устава, и весь мир связывал Лигу наций с именем Вильсона. Народные массы устали от войны. Они и слышать не хотели о новых военных тяготах. Мира требовали во всех странах, во всех слоях населения. Пацифистская волна захлестнула народы. О Лиге наций были написаны целые библиотеки. Пацифистские элементы сеяли мирные иллюзии в среде широких масс. В Лиге наций видели единственную гарантию мира. Когда Вильсон сошёл с корабля в Бресте, он увидел огромный транспарант, где было написано: «Слава Вильсону Справедливому!». Обойти Лигу наций при таком настроении умов было крайне трудно. Уступить в вопросе о Лиге наций означало для Вильсона потерять весь свой ореол. Но, разумеется, дело было не столько в личном престиже Вильсона. Лига наций должна была стать инструментом, с помощью которого Америке можно будет получить миллиарды, которые она ссудила Европе. Лига наций могла стать рычагом влияния Америки в Европе. Поэтому Вильсон вновь заставил конференцию обратиться к вопросу о Лиге наций. «Мир скажет, что великие державы сперва поделили беззащитные части света, а потом создали союз народов», — говорил Вильсон.
Президент настаивал на том, чтобы вопрос о германских колониях и занятой союзниками турецкой территории был разрешён в рамках Лиги наций. Он предложил поручить опеку над этими территориями передовым нациям, желающим и способным по своему опыту и географическому положению взять на себя такую ответственность; осуществлять эту опеку Вильсон предлагал на основе мандатов Лиги наций. Все участники Совета десяти выступили против принципа мандатов. Ллойд Джордж выдвинул требование английских доминионов — считать территории, занятые ими во время войны, завоёванными и входящими в состав соответствующих доминионов. Вильсон возражал. Тогда премьер-министр Англии пригласил на заседания Совета десяти самих представителей доминионов, чтобы продемонстрировать их претензии. Но и этот маневр не оказал на Вильсона никакого впечатления.
Убедившись в непреклонности президента, англичане и французы потребовали, в случае принятия принципа мандатов, немедленно распределить их между странами. Вильсон не уступил и в этом вопросе. Он настаивал на том, что сперва надо разработать и утвердить устав Лиги наций.
Начались переговоры между отдельными участниками Совета десяти. Заседания Совета проходили в напряжённой атмосфере. Между Вильсоном и другими членами Совета возникали непрерывные пререкания. Кто-то огласил в печати то, что тайно говорилось на заседании Совета десяти; кто-то рассказал о схватках Вильсона с другими делегатами. Появились иронические статьи об идеализме Вильсона: доказывалось, что сам президент не знает, как претворить свои идеи в действительность. Раздражённый президент потребовал прекратить газетную шумиху; если она будет продолжаться, то он будет вынужден выступить с исчерпывающим публичным изложением своих взглядов. «Казалось, — записал Хауз в своём дневнике 30 января 1919 г., — что всё пошло прахом… Президент был зол, Ллойд Джордж был зол, и Клемансо был зол. Впервые президент утратил самообладание при переговорах с ними…».
Пошли слухи, что Вильсон покидает конференцию.
Конференция только началась — и уже дала трещину. Угроза отъезда Вильсона встревожила всех. Совещание, казалось, зашло в тупик, но тут Ллойд Джордж нашёлся: он доказывал, что Лига наций признана интегральной частью мирного договора; выработка отдельных положений устава не изменит этого факта; значит можно, не ожидая окончательной выработки устава, немедленно приступить к распределению мандатов. Но Вильсон возражал: раз колонии будут поделены, то Лига наций останется формальным институтом; надо предварительно утвердить устав Лиги наций.
— Никто не может знать, когда закончится эта сложная процедура выработки устава Лиги наций, — возражал Ллойд Джордж.
На это Вильсон ответил, что на окончание работы комиссии потребуется всего десять дней.
— Но справитесь ли вы в десять дней? — спросил Ллойд Джордж.
— Да, — подтвердил Вильсон.
— Ну, раз так, можно подождать, — и Ллойд Джордж обратился к Клемансо с вопросом, не найдёт ли он нужным что-либо сказать.
На арену выступил Клемансо, до сих пор молчаливо наблюдавший борьбу.
Третье продление перемирия.
Клемансо решил добиться своей цели другим путём. 17 февраля заканчивался срок перемирия с Германией. Ведение переговоров находилось в руках маршала Фоша. Можно было внести в условия перемирия многое из того, что хотелось бы видеть в мирном договоре, — так, кстати, до сих пор и действовала Франция. Но когда премьер-министр Франции в Совете десяти заявил о продлении перемирия и заикнулся о том, что условия его будут ещё раз пересмотрены, Вильсон высказался против. Клемансо с жаром настаивал на своём. Началось единоборство французского премьера с Вильсоном. В конце концов и в этом вопросе Вильсону удалось взять верх. Решено было продлить перемирие, оставив в основном прежние условия. Единственно, в чём уступил Вильсон, был вопрос о разоружении Германии: президент не возражал против ускорения разоружения.
Маршал Фош выехал в Трир. 14 февраля там в третий раз начались переговоры о продлении перемирия. Фош потребовал у немцев выполнения старых условий, указав, что не было выполнено, и попутно выдвинув дополнительные требования. Маршал настаивал на прекращении Германией наступления против поляков в Познани, в Восточной Пруссии и в Верхней Силезии и на очищении от германских войск Познани, значительной части Средней Силезии и всей Верхней Силезии.
На первый взгляд в этом требовании не было нарушения указания Вильсона: оно как будто являлось лишь уточнением прежних переговоров о Данциге. На самом же деле это было новое, самостоятельное требование. Очищение Познани и Силезии предрешало вопрос о судьбе этих областей: ясно было, что Франция собирается предоставить их полякам.
Председатель немецкой делегации Эрцбергер запротестовал. Он говорил, что Германия почти закончила демобилизацию, что под ружьём осталось всего 200 тысяч человек. Эрцбергер восставал против дальнейшего разоружения Германии. Он требовал вернуть германских военнопленных. Он настаивал на присылке продовольствия в Германию, напомнив Фошу, что в 1871 г. Бисмарк, по просьбе французского правительства, доставил хлеб голодающему населению Парижа. «Отчаяние — мать большевизма, — угрожал Эрцбергер, — большевизм — это телесное и душевное заболевание на почве голода. Лучшее лекарство — хлеб и право…»