ПРИЛОЖЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИЯ В АНТИПАЮТИНСКУЮ ТУНДРУ

ПРИЛОЖЕНИЕ

ЭКСПЕДИЦИЯ В АНТИПАЮТИНСКУЮ ТУНДРУ

(из полевого дневника этнографа) [133]

11 августа, четверг.[134]

11.00. Встали поздно. Вчера до полуночи разбирали собранный материал. День солнечный, как на заказ. Анатолий Андреевич сказал, что, вроде бы слышал звук вертолета. После завтрака группа отправилась на работу, а я пошел в поселок узнавать улечу ли сегодня в тундру. В воздух поднялся какой-то вертолет. Я подумал, что это тот самый, и очень расстроился. Пришел в правление совхоза, где мне сказали, что вертолет действительно улетел и больше не собирается делать рейсов. Совсем упав духом, побрел в аэропорт. Начальник аэропорта Бородулин сказал, что летчики сами ничего не знают. Возможно, что в тундру они все-таки по летят. Честно говоря, здесь царит страшная неразбериха с транспортом. Сегодня тебе говорят, что вертолета не будет, назавтра выясняется, что он уже улетел (то же самое мы наблюдали и в п. Гыда в прошлом году). Вылет в тундру откладывается со дня на день уже две недели. В конторе совхоза в мешках портится хлеб, заготовленный пять дней назад для совхозных оленеводов.

13.00. Зашел в пекарню и на всякий случай заказал 10 булок хлеба для тундровиков и купил две для наших. На вертолетной площадке встретил Нину Николаевну Ядне и Людмилу Дмитриевну Салиндер. Они ждут прибытия вертолета. Я побежал в гостиницу собирать вещи. Через двадцать минут борт приземлился на вертолетной площадке. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, быстрым шагом зашагал к вертолетке. Доски на высоких мостках пружинят, того и гляди, слечу с них в кусты ольшаника. Вертолет закрутил винтами, и я прибавил шагу. Нина Николаевна уже сидела в вертолете и махала мне из открытой двери рукой, поторапливая. Я побежал, насколько позволял бежать рюкзак. Взять хлеб в пекарне так и не успел.

В вертолете нас оказалось всего 6 человек: Нина Николаевна, ее племянница Александра, Ира дочь Начу Вануйто бригадира 1-й бригады, которая везла из надымской больницы своего младшего, грудного братишку, ненец-проводник и я. Весь проход между сидениями был завален мешками с хлебом. В задней части стояло несколько ящиков дешевой литовской водки «Кристалина».

14.00. Наконец вертолет поднялся в воздух. Все прильнули к окнам. Командир борта взял курс на запад. Летим вдоль побережья Тазовской губы. Красота неописуемая. Летим довольно низко, поэтому видны все отмели на губе. Берег губы песчаный, а от него вглубь материка расстилается буро-зеленым ковром плоская тундра. Пейзаж очень сильно отличается от чукотского, где сплошь холмы и огромные сопки.

Нина Николаевна сказала, а вернее прокричала мне из-за сильного шума вертолетного винта, что сначала мы приземлимся на стойбище 1-й совхозной бригады. Дочь бригадира с нетерпением всматривалась в тундру, желая поскорее встретиться с родными.

От монотонного гудения мотора я вскоре задремал. Разбудили меня маневры вертолета, который, чуть накренившись вправо, стал делать круг, чтобы зайти на посадку. Я открыл иллюмина тор и сделал снимок оленеводческого стойбища. Это было 1-е стадо. Мы подлетали к 5-ти чумам, стоявшим полукругом. Вокруг каждого из них стояли нарты. Услышав звук вертолета, все обитатели стойбища вышли из чумов и побежали к месту посадки.

Вертолет мягко опустился на тундру. Летчики, не останавливая винта, открыли дверь и выкинули лестницу. Первой вышла Ира, ее мать приняла у нее ребенка и они вместе пошли к чумам. В вертолет ввалился бригадир Начу, высокий, плотного телосложения ненец, с окладистой черной бородой. Его вид впечатляет. Еще в Антипаюте Нина Николаевна рассказывала мне про него. У него самая большая в округе семья, красавица жена и 15 детей. Его бригада — самая лучшая в совхозе «Антипаютинский», в ней больше всего оленей — 10000 голов. Бригадира неоднократно награждали грамотами, премиями и возили на различные мероприятия окружного, областного и даже всесоюзного значения. Говорят, что от этого он даже возгордился. Начу выгрузил несколько мешков с хлебом и два ящика водки. Летчики быстро закрыли дверь, и вертолет снова поднялся в воздух.

Дальнейший полет оказался не долгим. Вскоре вертолет опять пошел на посадку. Это 10-е стадо. Здесь я останусь и поработаю. И здесь вертолет встречали все жители стойбища. Я вышел из вертолета и оттащил подальше свой рюкзак. Ко мне подошли два ненца и поинтересовались, кто я такой и зачем приехал. Объяснил им, что я этнограф, изучаю жизнь и быт ненцев. Рассказать что-то еще из-за шума винта было невозможно.

Особый восторг у встречающих вызвало появление Нины Николаевны. Молодые ненки в суконных ягушках и цветастых платках окружили ее, стали что-то говорить, перекрикивая звук мотора, их лица светились радостью. Мужчина в малице поприветствовал ее, вскинул на плечо ее рюкзак и пошел к ближайшему чуму. Племянница Нины Николаевны вышла из вертолета обнялась с матерью и зашла обратно. Она не могла остаться с родными, в поселке ее ждал маленький сын и работа. Летчики жестами по просили всех отойти от вертолета и полетели в обратный путь.

16.00. На стойбище стоит 3 чума. Нина Николаевна познакомила меня со своим братом Нерчу Ядне, а потом отвела в чум к Владимиру Яптунаю, где я и обосновался. Радушные хозяева пригласили меня пить чай. Меня усадили на шкуры на правой стороне чума. Хозяйка выдвинула на середину низенький столик, поставила на него небольшие пиалы с маслом и сахаром, а также миску с морошкой и голубикой засыпанной сахаром, большим ножом нарезала хлеба. Из выдвижного ящичка стола она достала чашки, блюдца и чайные ложки. Хозяин предложил выпить водки за знакомство. Во время еды хозяйка чума сидела все время молча в стороне, а к столу подходила только, когда муж просил ее подлить нам чаю. Ненцы пьют довольно густой чай, заваривая его прямо в большом чай нике.

После чая мы с хозяином закурили, и он стал не спеша расспрашивать меня о моей работе и жизни в Москве. Уже не в пер вый раз мне приходиться выслушивать от ненцев мнение, что все москвичи живут без забот, у каждого из них есть квартира, машина, хорошая зарплата. Приходится их переубеждать, что далеко не все живут в Москве обеспеченно.

Во время разговора я рассматривал внутреннее убранство чума. Чум поставлен прямо на землю. Посредине, в небольшом уг лублении тлеют угольки костра. Над очагом висит деревянное устройство с отверстиями и с железным крюком для подвешивания котла или чайника. У левой и правой стены чума лежат оленьи шкуры. За очагом установлен вертикальный шест. За ним стоит столик на высоких ножках, где лежит хлеб, пакеты с макаронными изделиями, пачки чая, сигареты и разная мелочь. Чум покрыт брезентом.

Настало время и мне задавать вопросы. Я достал свои тетради и стал составлять родословную этой семьи. Она оказалась не такой большой, потому, что основная масса носителей фамилии Яптунай проживают в Гыданской тундре. Предки этой семьи перекочевали оттуда. Жена Владимира Яптуная из рода Вануйто. С ними живет еще мать Владимира, урожденная Салиндер. У них трое мальчиков и трое девочек. Старший сын Родион сейчас в тундре с оленями. Девочки и младшие сыновья в чуме у Нерчу. Там, Нина Николаевна или как ее здесь называют по-ненецки уважительно Нина-хада — бабушка Нина, раздает подарки. Почти все обитатели стойбища находятся в том или ином родстве с бабушкой Ниной. Ядне одна из самых больших фамилий в антипаютинской тундре.

18.00. Вышел из чума, чтобы немного проветриться. Ко мне сразу же подбежали три небольшие собаки, разной масти и стали вертеться возле меня. Я погладил одну из них, тут же под мою руку подлезла другая. Третья зарычала на первых двух и попыталась отогнать их от меня. Я погладил и ее. Они чуть не передрались между собой. Видимо, ненцы не особенно балуют своих собак лаской.

Постеснявшись спросить, есть ли здесь определенное место, где отправляют нужду, я пошел за ближайшую сопку. Невдалеке увидел Нерчу, который, сняв ремень, подпоясывавший малицу, при сел на корточки. Малица со всех сторон полностью прикрыла его ноги, и понять, чем он занимается, было невозможно. Чуть правее Владимир проделал то же самое. Я пошел дальше, чтобы скрыться от посторонних глаз.

Погода была солнечной и теплой, но дул сильный ветер. Я прошелся по окрестностям, пособирал голубику. Возвращаясь к стойбищу, увидел двух мальчиков лет семи. Одетые в малицы они соревновались в стрельбе из небольших самодельных луков. Один из них что-то почти беспрерывно говорил другому по-ненецки, а второй внимательно его слушал, изредка отвечая, и выполнял все его указания. Так играя и разговаривая, они уходили все дальше от стойбища.

Из чума вышла Нина-хада. Увидев меня, она спросила, как я устроился, и стала рассказывать о своих родственниках и об их жизни в тундре. Я расспросил ее о жителях остальных чумов.

Бригадир Молька Лапсуй со своей семьей жил в среднем чуме. А в нескольких километрах отсюда располагались еще два чума.

Это карантинная часть 10-го стада. Летом олени болеют копыткой, поэтому все большие совхозные стада разделяют на две части, чтобы легче было выявлять и лечить заболевших оленей. Сейчас Молька, Родион Яптунай и Денис Ядне были в стаде. Вме сте с пастухами карантинного стада они занимались лечением и кастрацией оленей.

Во время нашего разговора из чума вышла жена Нерчу в старой суконной ягушке. Она вынесла доску, уперла ее одним концом в землю, натянула на нее шкуру и принялась выскабливать ее железным скребком, вставленным в середину слегка изогнутой палки. Кожа, имевшая желтоватый оттенок, постепенно становилась все белее и белее.

20.00. Незаметно наступил вечер. Я подошел к чуму Яптунаев. Возле чума сидела старшая дочь Владимира Нонна, девушка двадцати лет, и при свете заходящего солнца с увлечением читала какую-то сильно потрепанную книгу.

Из чумового отверстия тянулся дымок. Зайдя внутрь, я при сел на шкуры. В чуме горела керосиновая лампа, прикрепленная к вертикальному шесту. Хозяйка возилась у костра, над которым висел большой котел, а два черных прокопченных чайника стояли прямо на углях. В котле варилось оленье мясо. Через полчаса оно было вынуто и положено в большую миску, а бульон густо заправлен мукой. Хозяйка не говоря ни слова, выдвинула на середину столик, нарезала хлеба и поставила миску с мясом. К столу, подогнув под себя ноги, подсели только мы с Владимиром и мальчики. У каждого ненца имеется свой нож. Я тоже достал свой небольшой перочинный ножик. Каждый взял себе по куску и стал есть, отрезая по маленькому кусочку.

Еще в прошлом году, в Гыде, меня поразило, как ненцы едят мясо. Они зажимают большой кусок зубами и быстрым движени ем ножа снизу вверх отрезают маленький кусочек. Так же ели баранину монголы-скотоводы в фильме Никиты Михалкова «Урга — территория любви». Я попробовал проделать то же самое, но чуть не отрезал себе кончик носа.

Пока мы управлялись с мясом, хозяйка налила нам в чайные чашки похлебку. Чай нам налили в те же чашки, предварительно протерев их насухо мхом, который здесь используют в качестве ветоши. Насытившись, мы прилегли на шкуры, а к столу на пластмассовые ящики из-под водки подсели женщины.

22.00. Настало время укладываться спать. Самые младшие, девятилетний Виктор и семилетний Алексей давно повалились на шкуры и уснули, не снимая малиц, и не дожидаясь, когда разберут постели. Мы с Владимиром вышли на улицу. Минут через десять нас позвали. Шкуры, аккуратно свернутые днем у стенок чума, были теперь расстелены. Мне показали мое место на левой стороне чума и выдали чижи (меховые чулки мехом внутрь), которые ненцы обычно надевают на ночь. Вместо одеяла мне дали женскую ягушку, сшитую из оленьих шкур. Так как у ягушки мех и с наружной и с внутренней стороны я накрылся ею, не разбирая сторон. Это увидела Нонна и сказала, что накрываться надо внутренней стороной, а внешней накрываются только покойники. Слева от меня расположился Владимир с женой, а справа — младшие мальчики. На другой стороне чума улеглись дочери и мать Владимира. Над нашими постелями опустили ситцевый полог от комаров, привязанный к шестам чума. Долго не мог уснуть на новом месте.

12 августа, пятница.

10.00. Проснулся от звуков. В костре потрескивали ветки тальника, хозяйка возилась с чайниками. Все встали. Я умылся на улице из рукомойника, привязанного проволокой к нарте. Напились чаю с хлебом и маслом. Ненцы не намазывают масла на хлеб, они подцепляют чайной ложкой маленький кусочек и отравляют его в рот. Сахар в чай не кладут, тоже едят ложкой. После чая небольшой перекур.

После завтрака хозяйка и ее дочери стали наводить порядок в чуме, а хозяин надел малицу, аккуратно подпоясал ее ремнем и вышел на улицу. Вместе с ним вышел и я. Младшие мальчишки уже давно бегали возле чумов.

Нерчу пригнал стадо, сегодня он был дежурным пастухом. Первый раз в жизни я увидел, как загоняют оленей в кораль. Он состоит из нарт, стоящих полукругом и упирающихся чуть наискосок носами в зад друг другу. Женщины держат в руках длинную веревку и по мере заполнения загона замыкают круг. Нина-хада пригласила меня поучаствовать, и дала мне веревку. Когда я, по примеру женщин, стал махать руками с веревкой и гортанно кричать гэрть-гэрть, не давая наиболее строптивым оленям вырваться из загона, это вызвало веселье у всех обитателей стойбища. Примерно через полчаса в кораль загнали большую часть быков, отделив их от важенок и телят. Самых резвых и не приученных еще к загону пастухи ловили арканами. Во время загона собак привязали к нартам, чтобы не мешались под ногами.

Зайдя в загон, Нерчу стал выбирать быков для запряжки в нарту. Он вывел по очереди трех быков из круга и запряг сыромятной упряжью. Когда он выводил очередного быка, женщины опускали веревку до земли, а затем быстро поднимали, чтобы не выбежали другие олени.

Владимир и Нерчу начали ловить больных оленей. Пойманного быка Нерчу держал за рога, наклоняя их к земле, а Владимир насе дая всем телом на круп животного подсекал ему ноги. Нерчу попросил меня подержать оленя за рога, покрепче прижимая их к земле. Владимир завязал три здоровые ноги оленя веревкой, чтобы тот не брыкался. Больную ногу, с большим, вздувшимся гнойником у самого копыта он крепко зажал левой рукой, а правой сделал ножом надрез. Из ранки брызнул гной. Владимир стал выдавливать руками и вычищать ножом гной до тех пор, пока рана не очистилась и не появилась свежая кровь. Нерчу залил рану густым раствором марганцовки, затем заправил большой шприц бицилли ном и вколол его оленю в бедро. Владимир развязал оленю ноги и слегка ударил его ладонью по бедру. Олень вскочил на ноги, пытался бежать, но не смог и потихоньку захромал к остальным оленям. Нерчу сказал, если рана снова загноится, операцию надо будет проводить еще раз. Таким же образом были подлечены еще три оленя — две важенки и теленок.

Присев отдохнуть на нарту я стал наблюдать, как женщины выпускают быков из загона. Ко мне подошел Нерчу и коротко сказал, — Пошли. Я пошел за ним к его чуму. С левой стороны от входа лежал довольно упитанный олень со связанными ногами, на его шее была завязана мертвой петлей веревка. Нерчу взялся за один ее конец, а другой предложил взять мне. Я накрутил веревку на руку и Нерчу скомандовал, — Тяни! Мы затянули петлю на шее оленя. В это время Нина-хада три раза прошла под веревками вокруг оленя, как полагается гостю, в честь которого забивается олень.

Олень умирает в течение 10-ти минут, широко раскрыв глаза и как бы умоляя пощадить его. Когда смотришь в его тускнеющие глаза, кажется, что видишь, как его душа покидает тело.

Нерчу повернул оленя на спину и острым ножом аккуратно разрезал его шкуру от паха до шеи. Потом он и Владимир стали, не спеша отделять ее от туши, сначала левую, а затем правую сторону. Шкуру сняли до головы и до копыт. Отрезали голову. Ноги отрезали у колен вместе с частью шкуры и отложили в сторону. Тушу переложили на большой кусок плотного целлофана. Нерчу вспорол ножом живот оленя и вынул оттуда мочевой пузырь и кишки с остатками непереваренной пищи. В желудок оленя, заполненный кровью, он нарезал маленькими кусочками почки, печень и куски мяса.

Бабушке Нине первой налили стопку водки, потом выпили Нерчу с Владимиром. Затем все, включая жену и детей Нерчу, приступили к трапезе. Нина Николаевна предложила и мне при соединиться. Без водки, — сказала она, первый раз сырое мясо не пойдет. Я выпил стопку и присел к туше. Нерчу выловил для меня кусочек печени. Я его съел и взял кусок сырого мяса, который прожевал и проглотил с трудом. Не скажу, что кровавая трапеза была мне очень приятна, но и особого отвращения я не почувствовал.

Остатки туши женщины завернули в целлофан и уложили на нарту, на которой было упаковано довольно много вещей. Желудок с остатками крови положили в эмалированный тазик и поставили на ту же нарту.

После сырого мяса, — сказал Нерчу, — надо обязательно пить горячий чай. Мы зашли в его чум, тоже покрытый брезентом. Слева от входа было сделано небольшое окошко, закрытое прозрачным органическим стеклом. Оно давало дополнительный свет, помимо того, который проникал сверху, из чумового отверстия. Меня усадили на гостевое место на левой стороне чума в центре. Жена Нерчу занялась чаем. Снова на столе сахар, масло и ягоды с сахаром. В качестве праздничного лакомства на стол было выставлено сгущенное молоко и положены кучкой карамельки. После сырого мяса, горячий чай, заваренный по-ненецки, показался как никогда вкусным и ароматным.

14.30. Нерчу уехал на своей упряжке проверять оленей, а я и Нина Николаевна остались в его чуме. Младший сын Нерчу Тэтамбой, вчерашний разговорчивый лучник, все время показывает мне разные предметы и пытается поговорить со мной по-ненецки, а я понимаю лишь отдельные слова. Нина-хада выступает переводчицей. Она говорит, что племянник хвастается подарками, полученными от бабушки.

16.00. С карантинного стойбища приехали старший сын Нерчу Денис, Родион Яптунай, бригадир Молька Лапсуй и друг Дениса Руслан Салиндер. Они распрягли оленей, разошлись по своим чумам и стали приводить себя в порядок. Познакомился с ребятами. Они хорошо говорят по-русски, и охотно отвечают на вопросы. Денису 18 лет, осенью собирается в армию. Руслан младше него на два года. Они помогали бригадиру лечить оленей. Завтра опять собираются в карантинное стадо.

Ненцы, как я заметил, от природы застенчивы и не знают о чем говорить с приезжим человеком, а зачастую им трудно выразить свои мысли по-русски. Женщины, видимо, в силу обычаев, вообще молчат. Нормальную беседу удается вести только с Ниной Николаевной и с молодыми ребятами. С остальными чувствую себя немного не в своей тарелке из-за незнания ненецкого языка.

18.00. На вечернем загоне, когда ловили оленей для ночного дежурного пастуха, Денис дал мне аркан и показал, как надо пра вильно его сматывать. Первые попытки заарканить оленя оказались безуспешными.

После ужина Владимир Яптунай уехал на ночное дежурство.

13 августа, суббота.

9.00. После завтрака снова арканят оленей. Нина-хада дала мне веревку, и я опять вместе с женщинами замыкаю круг загона.

Подошел Денис, сказал, что это женское дело, а мужчина должен ловить оленей. Теперь я понял причину вчерашнего смеха. Денис дал мне аркан, снова пытаюсь научиться простому, казалось бы, делу. Внимательно наблюдаю за Денисом. Он показывает, как надо правильно сматывать аркан.

Аркан сплетен из тонких полос оленьей шкуры, очищенной от меха. К нему привязан костяной замочек. Сначала делается петля диаметром метра полтора. Замок зажимается в левой руке (заметил, что большинство мужчин этого стойбища бросают аркан именно левой рукой), на которую наматывается 7–8 ровных колец, одно чуть больше другого. Оставшуюся часть аркана сматывают в правую руку. При броске правильно смотанный аркан разворачивается в ровную петлю, которая попадает прямо на широкие рога оленя. У ненцев это получается очень лихо. Первый раз я сделал такую большую петлю, что ею можно было поймать двух оленей. В другой раз не выровнял аркан, кольца все изогнулись, и в полете аркан запутался… Ничего, думаю, что научусь.

Прокатился метров двадцать на упряжке Нерчу в качестве пассажира. Очень понравилось.

11.00. Забили двух оленей, у чума Ядне и у чума Яптуная.

Шкуры этих оленей пойдут на пошив малиц. Как объяснила мне Нина-хада, наступило время забоя оленей на шкуры.

Снова пьем чай в чуме у Яптуная. Нина-хада говорит, что чай в тундре пьют несколько раз в день, а полноценную еду, такую как суп готовят только вечером, когда заканчиваются все дневные дела и поездки и вся семья собирается в чуме.

13.00. Записал родословную Мольки Лапсуя. Хотел прояснить линию гыданского шамана Варака Лапсуя, но не получилось. Сам Молька оказался стеснительнее любой женщины, за него все гово рила жена. Однако она не смогла сказать, в каком родстве их семья находится с Вараком.

15.00. Начались сборы в карантинное стадо. Возле каждого чума стояла запряженная оленями нарта. Собрались ехать Нерчу, Денис, Руслан и Родион. Захотели сходить в гости и дочери Владимира Нонна и Елена и дочь Нерчу Ангелина. Владимир сказал, чтобы я шел пешком с девушками, а рюкзак с моими вещами привезут на чьей-нибудь нарте.

Вдали от родителей девушки оказались очень разговорчивыми. Сначала они донимали меня вопросами о Москве, просили рассказать какую-нибудь историю или пересказать фильм. Потом запели на три голоса какую-то заунывную эстрадную песню. Когда я спросил, что это за песня, они ответили, что ее поет Таня Буланова, они слышали ее в поселке по телевизору. Нонна спросила, видел ли я в Москве Буланову. Я сказал, что даже не знаю, кто это такая. Девушки мне не поверили. Сколько я ни объяснял, они никак не могли понять, что у меня совсем другие интересы.

Нас догнал на упряжке Денис. Девушки продолжили идти пешком, а мы с Денисом поехали. Сначала упряжкой правил он, затем дал и мне попробовать. С непривычки было трудно, но интересно. Никак не мог удержать в руках хорей, да еще нужно было вожжей направлять передового оленя. Вроде стало получаться, но вдруг олени ни с того, ни с сего понесли. Пытаюсь их завернуть, но никак не могу перехватить вожжу покороче, а они несутся дальше. Наконец, на одном из бугров олени остановились, нарта опрокинулась, и я из нее вылетел. Сзади, чуть не падая от смеха, приближался Денис. Он взял управление в свои руки, и мы поехали дальше.

Вдалеке показались олени и рядом с ними пастухи. Не доезжая до них метров сто, я снова взялся управлять упряжкой. Затормозив вожжей передового оленя, я соскочил с нарты, подошел к пастухам и поздоровался по-ненецки, — Нгани торова. Они тоже по приветствовали меня по-ненецки и один из них, уже по-русски, сказал, что упряжных оленей после остановки надо привязывать к нарте, иначе они убегут и утащат нарту. Тут же он показал, как это делается.

17.00. Наконец добрались до карантинного стойбища. Меня, нового человека, облаяли все собаки, но стоило их погладить или потрепать за ушком, как они прониклись ко мне доверием.

Девушки познакомили меня с обитателями двух чумов. Здесь живут две семьи Салиндеров, но родственниками они не являются. Думаю, запись родословных все прояснит. Мы выпили чаю в каждом чуме.

Через некоторое время Нерчу привез Нину Николаевну. Радости обитателей обоих чумов не было предела. Все вышли ее встречать, глаза у всех светились счастьем. Бабушку Нину тоже напоили чаем в обоих чумах. Я сделал несколько снимков. Нина хада сфотографировала меня в окружении девушек. Солнце стало клониться к закату, и Нерчу стал собираться домой.

19.00. После отъезда Нины Николаевны на стойбище стало немного грустно, все замкнулись и, не охотно выходили на разговоры с новым человеком. Я решил прогуляться по окрестностям.

Возле одной из сопок обнаружил мертвую важенку, рядом с которой стоял теленок. Придя на стойбище, я рассказал об этом муж чинам, вернувшимся из стада. После ужина мы пошли на то место. Молодой парень, Владик Салиндер, по ушной метке определил, что это важенка Дениса Ядне и, судя по всему, лежит здесь давно, так что даже ее шкура ни на что не годится.

Познакомился поближе с молодыми ребятами Владиком и Иваном. Владик оказался очень разговорчивым, он говорил и задавал вопросы, почти не умолкая. Иван сидел рядом на нарте и говорил только тогда, когда я его о чем-то спрашивал. Оба они отслужили армию. Сейчас помогают родителям пасти оленей, но в штате совхоза не числятся. Я рассказал им о своей работе. Они отнеслись к моему рассказу с пониманием и интересом. Это очень порадовало.

Ночевать я остался в чуме Владика Салиндера. Мне выдали ночные чижи и ягушку и уложили на гостевом месте. Слева от меня расположился Владик с молодой женой, справа его отец и мать с младшей дочерью. На противоположной стороне спали сестра Владика, бабушка, дедушка, еще одна сестра и племянница.

14 августа, воскресенье.

8.00. Утро началось как обычно. Однако после повседневной процедуры отлова и лечения оленей на стойбище началась необычная суета и какие-то приготовления. Сначала хозяева обоих чумов распаковали священные нарты и вынули из старых дерматиновых чемоданчиков находившихся там, куклы-изображения умерших предков (нгытарма). Тряпочки, служившие поясками куклам, они привязали на концы хореев. Хореи воткнули в землю между полозьями и наклонно прислонили к нартам. К каждой нарте привя зали священного оленя. На лбу у одного из них я заметил белое пятно. Затем были выловлены еще два молодых оленя (подросшие телята) темно-коричневой и белой масти. Их завалили рядом со священными нартами на землю, связали ноги и накинули каждому на шею по мертвой петле, которые завязали на одной веревке.

Иван, стоявший между оленями, сорвал пучок мха и три раза обвел ими вокруг шеи сначала одного, потом другого оленя. После этого началось удушение. Оленей разделали, и я снова поел свежего теплого мяса. Попробовать оленью кровь я не решился.

Бабушка Владика набрала в небольшую алюминиевую миску несколько кусочков мяса и печени, налила туда кружкой крови и отнесла ее в чум дедушке. Он болеет и почти не выходит из чума.

Снова пьем горячий чай. На столе тот же набор продуктов — масло, сахар, хлеб. Семья большая, поэтому все расселись за двумя столиками, на той и другой стороне от костра. От стола к столу шныряют два маленьких черных щенка — сенг (колокольчик) и сеек (сердечко), выпрашивая кусочки. Ни одной большой собаке подобное не позволяется. Мать этих щенков, Алто, Владик называет лучшей собакой на стойбище, потому, что ни одна другая собака не умеет так быстро и хорошо работать с оленями.

Отец Владика уехал на дежурство, а мы отдыхаем в чуме. Владик возится с магнитолой, пытается активизировать подсевшие батарейки. Ему очень хочется послушать любимую (единственную на стойбище) кассету с записью группы “Сектор газа”. Я попросил его оставить бесплодные попытки и научить меня самым необходимым сейчас для общения ненецким словам и выраже ниям. Для этого я дал ему отдельную тетрадь, где он записал не сколько ненецких выражений с русским переводом, такие как “я хочу есть”, “я хочу спать”, “ты откуда приехал”, “говори со мной по-русски” и др.

Языковой барьер угнетает меня. Сейчас Владик является практически единственным моим собеседником и переводчиком.

Как только он отлучается куда-то по делам, все начинают говорить между собой по-ненецки и, я чувствую себя не в своей тарелке. Девушки и женщины стесняются или не хотят показать себя не скромными.

Записал родословную этой семьи Салиндер. В этом чуме проживают старик Мэйрю, его жена Масьне из рода Лапсуй, их сын Ыбля с женой Сянтой из рода Ядне и их дети Владик с женой Светланой Лапсуй, дочерью бригадира Мольки, Евгения, которую все ласково называют Женяко, Катя, самая веселая из всей семьи, Татьяна и Райка, младшенькая, которая постоянно крутится возле матери. У Мэйрю есть еще сыновья и племянники, у которых свои семьи. Они кочуют в разных концах антипаютинской тундры, а некоторые живут в Антипаюте. Отец Мэйрю Нунку Салиндер перекочевал сюда из Пуровского района. Эти Салиндеры называют себя “беличьими”. Владик со слов деда Мэйрю рассказал мне о происхождении этого прозвания: “Жили в одном стойбище Салиндеры. И вот, однажды, решили они разделиться. Пришел с охоты мой прадед, убил пять белок. И начал он их считать, да вот никак не может, хоть и считает по руке. Четыре пальца гн?т, а пятый оста?тся. И невдом?к ему, что пальцев пять и белок столько же. Вот с тех пор и стали называть наш род Беличьим.” Владик стал подзадоривать деда. Он научил меня, как спросить у Мэйрю по-ненецки сколько ему лет. Я спросил, — Ирей! Сян пор? Мэйрю отвечает, что он 1908 года рождения. Тут в разговор вступает его жена Масьне и говорит, что это она 1908 года, а дед 1912. Дед с ней не соглашается и между ними завязывается полусерьезный полушутливый спор о том, кто из них старше, что вызывает у всех присутствующих умиление и добрый смех.

Мэйрю практически не говорит по-русски, хотя в молодости, по словам Владика, он работал в поселке, общался с приезжими и знал русский язык хорошо. Единственное, что осталось у деда в памяти это несколько русских частушек с матерными словами. Когда он их произнес, все, и я в том числе, покатились со смеху.

Владик рассказал мне, что дед был шаманом, правда не очень сильным, но теперь уже давно не шаманит. Я спросил Владика, не может ли старик показать шаманские принадлежности для того, чтобы я их сфотографировал. Владик перевел деду вопрос. Тот как-то сразу насупился, и что-то отрывисто сказал внуку по-ненецки. Владик не сразу нашелся, что мне ответить, перебросился с дедом еще парой фраз, а потом сказал, что все шаманские вещи деда сейчас находятся в зимних нартах и до них не доехать.

Мы вышли с Владиком на улицу, и пошли в гости в соседний чум. Там молодая ненка Людмила Салиндер развела огонь и вскипятила воду для чая. Ее брат Иван и мы с Владиком расселись у столика и стали пить чай, макая в него баранки. За чаем, я продолжил расспрашивать Владика о старике Мэйрю. Он сказал, что дед неоднократно предлагал ему стать его учеником и перенять все навыки шаманской практики. Однако Владик отказывается, говоря, что не замечает в себе никаких шаманских способностей. То же самое отвечает на настойчивые просьбы Мэйрю и отец Владика.

На закате приехали пастухи, отец Владика вернулся с дежурства, а отец Ивана, Някуля Салиндер и бригадный зоотехник Николай Сусой приехали из основного стойбища бригады. На ночное дежурство отправился Иван.

15 августа, понедельник.

8.00. Встали, позавтракали. Началось обычное утро.

10.00. Ловим и лечим оленей. Старик Мэйрю вышел из чума и молча наблюдает за нами. Поймали олененка, которого уже нельзя вылечить от копытки. Владик взял топор и хотел убить его, но Мэй рю попросился сам это сделать. Одной рукой он взял олененка за левый рог, а правой коротким движением руки ударил его по затылку обухом топора. Затем Владик воткнул олененку свой нож в затылок, чтобы перерезать позвонки, повернул его на спину, а голову запрокинул мордой кверху, чтобы из затылка стекала кровь. Через некоторое время с теленка сняли шкуру, а тушу оттащили подальше от чумов.

11.00. После чая, в чуме других Салиндеров, записал родословную семьи Ивана. Рассказывал сам Иван, потому, что его отец отвечал на мои вопросы не охотно, постоянно спрашивая меня по-ненецки, — Нгамгэн тара? — Зачем нужно? Многих родственников Иван не знал, поэтому родословная получилась не очень большая. Мать, бабушка и сестра Ивана занимались своими делами по хозяйству и в разговоре практически не участвовали. Бабушка что-то шила из шкур, сидя возле входа у откинутого полога. Мать на улице выскребала скребком шкуру. Сестра возилась с посудой, заносила дрова в чум, разводила костер и кипятила чай.

13.00. Мужчины отдыхают, а женщины занимаются шитьем.

15.00. Жара и комары. Все мужчины стойбища собрались и пошли ловить убежавших больных оленей. Мы с зоотехником Николаем спустились с небольшой сопки, и я увидел олененка, а затем еще одного вместе с важенкой. Мы разошлись в разные стороны и начали их ловить. Одного поймали быстро, а другой оказался очень прытким и убежал за матерью. Содрали шкуру с убитого теленка, и пошли ловить беглеца, растянувшись цепочкой. Долго никого не могли найти. Обзору мешали густые кусты ольшаника. Някуля Салиндер сходил к чуму и принес оттуда малокалиберную винтовку. Наконец мы увидели олененка и стали его преследовать, но он убегал от нас все дальше и дальше. Някуля опустился на одно колено, прицелился и выстрелил. Попал. Олененок все равно бежал. Винтовку взял зоотехник и продолжил преследование. Первым выстрелом он ранил его в бедро. Теленок захромал, но не остановился. Скоро он выдохся, но, однако не давал к себе приблизиться, отскакивая в сторону. Вторая пуля попала ему прямо в лоб. Уставшие, но довольные собой мы вернулись в стойбище.

18.00. Привожу в порядок свои записи. Разговорились с Владиком о собаках. Здесь в тундре живут собаки только двух пород — самоед ский шпиц и оленегонная лайка. У каждой собаки свой темперамент и способности к обучению. Самая хорошая собака — Алто (черная). Она быстро бегает и хорошо слушается команд. Есть ленивые или про сто глупые собаки. Например, пес Хутебяку (щенок), воспринимает загон оленей как игру. Если его во время не привязать, он разгонит всех с трудом собранных оленей. Другой пес, Пуру, совсем постарел и ослеп. Когда он был помоложе, хорошо собирал оленей. Зимой Владик собирается его убить. Я спросил, как это делается. Владик ответил, что по ненецким обычаям собаку убивать нельзя. Нужно будет веревкой завязать у нее на шее мертвую петлю и привязать к нарте. При перекочевке нужно разогнать упряжку так, чтобы собака не успевала за ней бежать. Приехав на новое место, как бы случайно обнаружится, что собака умерла.

20.00. Мясо и мясной бульон каждый вечер. На стойбище заканчивается хлеб. Владик говорит, что завтра будут печь лески (лепеш ки).

16 августа, вторник.

8.00. После завтрака мы с Владиком сидели в чуме и не спеша беседовали. Владик заметил, что очень долго нет оленей, видимо, пастуху трудно их собрать. Сейчас начался грибной период, и олени разбегаются в поисках грибов на довольно большие расстояния. Наконец в чум вошла жена Владика и громко сказала, — Ты тоо! — Олень пришел! Мы вышли на улицу и увидели как к стойбищу, растянувшись цепочкой, бредут олени. За ними с лаем бегает собака, не давая раз бредаться.

10.00. Начался загон быков в кораль и отлов больных оленей. Ловили оленей долго, многих привязывали к нартам. Сначала я не понимал, зачем это делается. Владик объяснил мне, что сегодня будем каслать (перекочевывать на другое место), потому что оленям уже не хватает на этих местах корма.

12.00. Начались сборы. Все стойбище пришло в движение. Сразу же образовался страшный беспорядок. Из чумов стали выносить вещи и складывать на нарты. С половины чума, с подветренной стороны, сняли брезент. Напоследок мы напились чаю в другой половине чума, затем чум разобрали до конца. После того как все вещи были уложены на нарты и крепко привязаны веревками, на стойбище не осталось практически никакого мусора.

14.00. Владик взял винтовку и аркан, и мы отправились ловить больного теленка. Пройдя метров двести по тундре, мы увидели важенку, возле которой лежал теленок. Попытались подойти ближе.

Важенка рванулась в сторону. Теленок вскочил на ноги и заковылял за матерью. Владик вскинул винтовку и подстрелил его, а затем, привычными движениями снял шкуру. Важенка к тому времени убежала в сторону стойбища. Я обернулся в ту сторону и увидел, как караван из нарт плавно спускался с сопочки.

Владик указал направление, куда должен двигаться караван и я побежал фотографировать его передвижение. Два аргиша уже проехали. Мне удалось сфотографировать только аргиши семьи Владика. Каждый аргиш состоял из шести упряжек. В первые упряжки были впряжены по три оленя, в каждую последующую по два. Караван растянулся примерно на километр. Сзади двое пастухов на нартах гнали остальное стадо.

Я дождался Владика, и мы вместе двинулись к новому стойбищу. Когда пришли на место, чумы уже начали ставить. Мы принялись помогать женщинам. Чумы поставили гораздо быстрее, чем разобрали. Началась жизнь на новом месте. Женщины сходили на ближайшую речку за водой, разожгли костер и вскипятили чай. После чая мы с Владиком пошли по морошку. Ее здесь очень много.

22.00. Женщины стали разбирать постели, а мы с Владиком вышли на улицу покурить. Владик зашел в чум первым, а я остался.

Вскоре он позвал меня и сказал, чтобы я укладывался. Однако я увидел, что мое место уже занято. Из-под ягушки торчали чьи-то ноги в чижах. Семья решила меня разыграть, но я сразу догадался об этом. Я вынул чижи, надел на ноги и забрался под ягушку. Розыгрыш не удался.

17 августа, среда.

Сегодня день моего рождения. Отметить его нечем, ну и бог с ним. Отметим ударным трудом.

Первая половина дня прошла в повседневных делах и заботах.

Мужчины ловили оленей, женщины выделывали шкуры и занимались хозяйством. Утром доели последний хлеб, и жена Владика Света принялась за лепешки. Она замесила в эмалированном тазике тесто на воде и добавила туда соды. Таз она поставила на два горизонтальных шеста, висящих над костром, чтобы тесто подошло.

13.00. Тесто готово. Света подбросила в костер ветки тальника, поставила на него небольшой железный круг на трех ногах, на который положила лист железа. Лепешки из теста она клала на раскаленный лист, переворачивая их время от времени и запекая до румяного цвета. Готовые лепешки складывала в тазик.

14.00. Владик сегодня на дневном дежурстве. Я разбираю свои записи.

14.30. Вся женская половина чума засобиралась в тундру по морошку. Я пошел вместе с ними. Из посуды для меня нашелся только чайник. Женщины ушли далеко вперед и вскоре скрылись за сопкой.

Не спеша, собирая ягодку за ягодкой, я дошел до небольшого озера. Над ним кружились две чайки. Здесь оказалось очень много спелой морошки. Я стал потихоньку обходить озеро вокруг и скоро мой чайник заполнился до половины. Весь занятый собиранием ягод и погруженный в свои мысли я не обращал внимания на чаек, круживших над озером и издававших время от времени звонкие крики. Возможно, где-то поблизости у них было гнездо, и они хотели меня от него отогнать. Нагнувшись за очередной ягодой, я вдруг услышал у себя за спиной громкий окрик, похожий на человеческий. Я вздрогнул и резко обернулся. Вверх со звонким криком, похожим на человеческое «ха-ха-ха», взмыла чайка. Я погрозил ей кулаком и устроил перекур.

После отдыха я продолжил собирать ягоды. Постепенно я обошел все озеро кругом и набрал полный чайник морошки с горкой. Вер нулся в стойбище очень довольный. Возле чума присел отдохнуть на нарту, угостил ягодой Николая Сусоя. Женщины вернулись только через час. Оказалось, что я собрал ягод больше, чем каждая из них в отдельности.

После ужина трое мужчин на двух оленьих упряжках — Някуля, Иван и зоотехник Николай отправились на берег Тазовской губы на рыбалку. Они взяли с собой сеть, непромокаемые костюмы, чайник и небольшой котелок. С ними поехала сестра Владика Катя, чтобы готовить им пищу.

18 августа, четверг.

Обычный день. Все заняты своими делами. Больше всего меня поражают женщины, которые ни минуты не сидят без дела. Они встают раньше мужчин, готовят пищу, выделывают шкуры, шьют одежду, носят воду, дрова, ходят за ягодами. При перекочевке они разбирают и собирают чум. Помогают мужчинам при загоне оленей. Мужчины же между дежурствами могут подремать часок другой в чуме, не спеша прогуляться за ягодами или строить нарту, а могут и не строить… 15.00. Наблюдал за Иваном, как он строит нарту. Никакими особыми инструментами он при этом не пользуется. У него только остро заточенный топор и ножи разной формы. Ножи, как сказал Иван, делают обычно из пружин капкана или из старых напильников. Ручки и ножны для ножей делаются из оленьего рога. Все ножи под вешиваются на специальном кожаном ремне. Топор служит для грубой обработки заготовок, а ножи для доводки. Отверстия в дереве высверливают лучковым сверлом. Я обратил внимание на загнутые носы полозьев. Они были обожжены. Иван сказал, что концы полозьев сначала размачивают в воде, а потом начинают загибать, нагревая на костре. Нарты строят обычно из лиственницы. Дерево добывают на берегу губы, собирая плавной лес, или на зимних пастбищах на Тазовском полуострове, где лиственница растет вдоль речек.

19.00. Вернулись рыбаки. Улов небольшой, по полмешка на чум. Впервые отведал свежей рыбы.

19 августа, пятница.

8.00. После завтрака я пошел вместе со всеми арканить оленей. Понемногу получается. Бросил аркан, как меня учили. Однако петля оказалась слишком большой, она накрыла оленя целиком. Он перескочил через нее, но я дернул аркан на себя и поймал оленя за ногу. Олень оказался сильным, он рванулся, пытаясь убежать, и я перекувырнулся один раз через голову. Встав на ноги, и уперевшись ногами в землю, я стал постепенно перехватывать аркан руками, приближаясь к оленю. Мне закричали, что это не тот олень, который нужен. К нему подошла Антонина и сняла с ноги петлю.

13.00. Когда собрались в очередной раз пить чай, увидели, что к стойбищу приближаются две упряжки. Это оказался Нерчу, с сыном Денисом и Русланом Салиндером, братом Ивана. За чаем Нерчу рас сказал, что они откочевали уже далеко и сейчас их трудно найти. Со мной Нерчу говорил какими-то намеками. Он все спрашивал, не хочу ли я вернуться к ним на стойбище. Я отвечал, что пока не могу, так как мы на днях собираемся на губу порыбачить.

Нерчу вскоре уехал, а Денис с Русланом остались. Денис все ходил вокруг чума Ивана и разговаривал с его сестрой Людмилой. Молодые люди явно симпатизируют друг другу.

15.00. Я усадил Владика на шкуры рядом с собой, и мы стали записывать ненецкие названия животных, птиц, явлений природы.

Набралось около 50 слов.

17.00. Пастух пригнал стадо. Отловили дежурных оленей.

18.00. Вечер был ясный. Я, Владик и Руслан отправились по морошку. Зашли очень далеко, но ягод почти не набрали. Вернулись, когда уже сварился суп, и тут же стали предметом обсуждения всего стойбища, мол, что это за добытчики.

20 августа, суббота.

10.00. Первый раз встали так поздно. Утро выдалось жарким и безветренным. Дежурному пастуху Някуле не пришлось особо трудиться, собирая оленей. Они пришли сами и сбились в кучу возле чумов. Их собрал овод. Почти все обитатели стойбища стали убивать овода. Мужчины расстелили вокруг стада оленьи шкуры белого или светло-серого цвета. Каждого овода, садившегося на шкуру, они убивали палкой. Кроме того, они еще откручивали каждому голову, чтобы наверняка не ожил. В это время женщины и дети ходили между оленями и убивали оводов прямо на них. Ненцы говорят, что из-за овода олени очень сильно нервничают, не могут есть и, не набирают вес.

13.00. Поднялся ветер, солнце ушло за тучи, и олени немного успокоились. Някуля отогнал их на пастбище.

15.00. Напившись чаю, мы с Владиком и Русланом стали готовиться к пешему походу на губу. Взяли сеть, непромокаемый костюм, маленький чайник, спички, соль, немного хлеба. Малицы свернули и положили в рюкзаки. На всякий случай Владик захватил свой дробовик.

По пути мы собирали морошку и голубику. Ребята всю дорогу расспрашивали меня о моей работе, об экспедициях. Я рассказывал им о Чукотке, где я был два года назад, а сам спрашивал их о жизни в тундре. Они, избалованные интернатским воспитанием, жаловались на трудности, но перспектив другой жизни не видели.

17.30. Пройдя по холмам и низинам примерно 10 километров, добрались, наконец, до места. Песчаный берег Тазовской губы густо усеян ягодами водяники. Она растет прямо через песок. Справа, вдали виднеется мыс Трехбугорный, а слева можно разглядеть очертания другого мыса, который Владик называет Чугорь. Там, где-то рядом устье Чугорь-яхи.

На берегу валяются бревна и доски, принесенные водами губы откуда-то издалека. Мы собрали дрова, разожгли костер и первым делом напились чаю. Владик достал из рюкзака сеть и непромокае мый костюм. Они с Русланом пошли ставить сеть, а я прошелся вдоль берега, чтобы собрать еще дров.

Я увидел, как Владик зашел в воду почти по грудь и воткнул в дно губы вешку, с привязанной к ней сетью. Другую вешку воткнул ближе к берегу Руслан.

Я развел пожарче костер, и рыбаки стали отогреваться после холодной воды. Немного согревшись, Владик отобрал из принесенных мной палок, те которые были подлиннее, и соорудил из них уменьшенное подобие каркаса чума. Из рюкзака он достал кусок брезента и накрыл им остов. Получился небольшой чумик, в котором мог бы укрыться от дождя один человек лежа или двое сидя.

20.00. Проверили сеть. Улов небогатый, несколько щ?куров и пыжьянов. Из посуды у нас только чайник, миска и три алюминиевые кружки. Сначала в чайнике сварили уху, потом вскипятили чай. После ужина разожгли большой костер и улеглись вокруг него в своих мали цах прямо на песке.

21 августа, воскресенье.

8.00. Я проснулся от сырости. Над губой рассеивался туман.

Костер потух. Владик и Руслан были уже на губе. Владик, стоя по грудь в воде, вынимал рыбу из сети и передавал ее Руслану. Тот вы брасывал ее подальше на берег. Я стал складывать рыбу в мешок.

Набралось около половины мешка. Там было пять больших муксунов, три поменьше и десяток щ?куров и пыжьянов. Сидя у костра, Владик распластал ножом двух муксунов, и мы съели их сырыми, макая в соль. Напились чаю и прилегли немного отдохнуть.

Погода на губе отличается от погоды в тундре. Здесь постоянно дует ветер, без малицы ходить невозможно.

13.00. Проверили сеть. Набралось еще полмешка рыбы. Снова наварили ухи. Владик говорит, что без резиновой лодки сеть нельзя поставить дальше, а жаль. Там на глубине можно поймать и нельму и осетра.