Очерк сорок четвертый Третья Дума. Применение ограничительных мер. Четвертая Дума. Убийство П. Столыпина

Очерк сорок четвертый

Третья Дума. Применение ограничительных мер. Четвертая Дума. Убийство П. Столыпина

«Ярославль. В один из ресторанов ворвалась группа студентов Демидовского лицея и с криком «бей жидов» тяжко избила сидевшего в общем зале студента-армянина».

1

Председатель Совета министров А. Столыпин говорил с трибуны второй Думы о нападках левых партий, «чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх!» На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «Не запугаете!» (Бурные аплодисменты справа.)»

Прошли наконец бурные годы – с 1903 по 1907‚ и Николай II отметил с облегчением: «Слава Богу‚ всё идет к лучшему… Сразу после бури большое море не может успокоиться». И действительно‚ по всей империи постепенно утихали волнения‚ которые одни называли бунтом толпы‚ подстрекаемой «революционерами и жидами»‚ а другие – освободительным революционным движением. Состав второй Государственной Думы признали «неудовлетворительным‚ вследствие несовершенства способа избрания ее членов»‚ и царь утвердил новый избирательный закон.

По этому закону увеличили число выборщиков-землевладельцев и состоятельных горожан‚ а количество выборщиков-крестьян уменьшили в два раза. Лишили избирательных прав население Средней Азии‚ которое «не созрело» еще для выборов‚ сократили в три раза число представителей Кавказа и Царства Польского. Выборы по новому закону увеличили в третьей Думе количество депутатов из дворян‚ духовенства‚ крупных землевладельцев, способствуя созданию правого большинства. Тон задавали Н. Марков 2-й (в будущем работник отдела пропаганды в нацистской Германии) и В. Пуришкевич, один из основателей Союза Михаила Архангела‚ заявивший с думской трибуны: «Правее меня – только стена!» В третью Думу попали лишь два еврейских депутата от Ковенской и Курляндской губерний: Л. Нисселович и Н. Фридман; они примыкали к кадетам и безуспешно пытались противостоять натиску правых.

Третья Дума начала работу в ноябре 1907 года и просуществовала почти пять лет. Большинством голосов депутаты ограничили прием евреев в начальные школы, учительские семинарии и институты‚ не утвердили предложение правительства позволить евреям – по назначению врачей – лечиться на курортах Кавказских минеральных вод. Депутаты призывали обложить евреев – «вредный элемент в войсках» – особым налогом взамен службы в армии; не назначать мировыми и волостными судьями и не допускать на работу в печатные органы; потребовали‚ чтобы торговые заведения по всей империи были обязательно закрыты в воскресные дни и в христианские праздники. Для мелких торговцев‚ мусульман и евреев‚ это могло стать новым бедствием: либо закрывать лавки более ста дней в году, в свои и в христианские праздники‚ и разориться окончательно‚ либо мусульманам отказаться от отдыха в пятницу‚ а евреям – в субботу.

«Вы ничего не даете евреям‚ – говорил депутат Н. Фридман‚ – не лишайте их‚ по крайней мере‚ того‚ что они имеют»‚ – большинством голосов Дума проголосовала за принудительный воскресный отдых. В 1910 году 166 депутатов внесли законопроект об отмене черты оседлости‚ но он остался в архивах думской комиссии. Стенограммы заседаний Думы переполнены спорами депутатов на еврейские темы – вот несколько примеров. Депутат В. Караулов: «Где нет равенства‚ где есть народы-парии‚ там нет конституционного строя!» Голос с места: «И слава Богу‚ и не надо!» Депутат П. Крупенский: «Евреи-солдаты оказались элементом‚ растлевающим армию в мирное время‚ ненадежным и опасным во время войны». Депутат Ф. Родичев: «В России во флоте евреев нет‚ так что во флоте евреи не сеяли ни развращения‚ ни революции. В подготовке Цусимы евреи совершенно не виновны: ни одного не было…» (Бурные аплодисменты слева. Шиканье справа. Пуришкевич – с места: «Лакей еврейского пятака!»)

Депутат Г. Замысловский – с трибуны: «Жидовская дерзость дошла до того‚ что они уже в Думе не позволяют говорить». (Добавляет по адресу еврейского депутата Л. Нисселовича оскорбительную фразу‚ которую из-за шума многие не расслышали). Нисселович – председателю: «Заставьте его повторить фразу». Замысловский: «Заставьте замолчать жида!» (Повторить фразу не решается‚ опасаясь удаления с заседания). Слева кричат: «Пусть он повторит‚ трус‚ трус!» Справа кричат: «Долой жида!» Нисселович подходит к трибуне, грозит кулаком: «Я ему в морду дам!» Председатель не может водворить порядок‚ покидает председательское место‚ и тем самым объявляется перерыв.

2

С конца 1907 года прекратились политические демонстрации на улицах городов‚ не бастовали студенты и рабочие‚ не было волнений в деревнях‚ и в газетах отмечали – одни с торжеством‚ а другие с унынием: «Революция закончилась». Революционная пресса снова ушла в подполье‚ профессиональные союзы практически перестали существовать‚ в тюрьмах ввели строгий режим с телесными наказаниями и подавляли любые протесты заключенных. Военно-полевые суды продолжали выносить суровые приговоры‚ однако количество их постепенно уменьшалось: в 1908 году казнили примерно 700 человек‚ в 1909 – 540‚ в 1910 – 130. Административные высылки также шли на убыль: в 1908 году выслали без суда около 10 000 человек‚ в 1909 году – 3000.

«Никогда еврейский вопрос не стоял так жестоко в России‚ как теперь‚ – признавал С. Витте‚ – и никогда евреи не подвергались таким притеснениям». Как грустный анекдот пересказывали резолюцию одного из министров на проекте очередного циркуляра: «Сути дела не помню‚ но на ограничение евреев согласен». Газеты Союза русского народа подогревали читателей описанием «чудовищных нападений жидов на бедное‚ беззащитное христианское население» и открыто провозглашали «Да здравствует народный самосуд!» Из Одессы сообщали: «Перечислять мелкие погромчики не стоит… На улице‚ в ресторанах‚ на конке – нигде от них не убережешься. Вечно находишься в каком-то напряженном ожидании‚ что вот-вот вспыхнет катастрофа‚ вечно живешь‚ словно на вулкане…»

Власти усердствовали по всей империи. Массовые выселения евреев из городов и деревень стали обычным явлением; арестованных запирали в тесные‚ загаженные камеры‚ а затем отправляли по этапу. Депутат П. Милюков говорил на заседании Думы: «С 1909 года‚ по команде‚ началась в огромных размерах охота за евреями‚ как за какими-то дикими зверями. Лозунг шел сверху… Лифляндскому губернатору напомнили о его безразличном отношении к праву жительства‚ и он стал не безразличен. В Ростове администрация была снисходительна; ей указали на это‚ и она сразу изменила свое отношение».

На улицах Киева почти ежедневно можно было увидеть процессию‚ окруженную городовыми; впереди шли задержанные в притонах проститутки‚ воры‚ оборванцы-попрошайки‚ за ними евреи. «На глазах невольно выступают слезы‚ – возмущался киевский еврей‚ – в течение целого дня вопрос: «за что?» не дает покоя». Облавы проводили днем и ночью‚ зимой 1910 года из Киева выслали 1200 еврейских семейств. В Петербурге один из полицейских приставов ставил в паспорта приезжих евреев красный штемпель «На выезд в двадцать четыре часа», говорил при этом с издевкой: «Я знаю‚ что вы имеете право на пребывание‚ а я всё равно ставлю штемпель: за жида в ответе не будешь».

Зимой 1912 года из деревень Волынской губернии выселили 5000 евреев‚ которые прожили в тех краях многие годы‚ обзавелись хозяйством‚ а теперь должны были перебираться в переполненные города и местечки. «Изможденные лица‚ – сообщала киевская газета‚ – пугливые взгляды скорбных глаз‚ рыдания женщин‚ плач детей‚ наваленный скарб…» Картина была настолько ужасной‚ что даже киевский генерал-губернатор‚ прославившийся изгнаниями евреев из Киева‚ признал «бесчеловечным выселение зимой» и повелел отложить акцию до весны‚ – правые депутаты Думы назвали его решение «излишней сентиментальностью».

Малая часть евреев жила в сельских местностях на законном основании‚ от них при всем желании нельзя было избавиться. И тогда витебский губернатор предложил Сенату рассматривать родившихся у них детей как вновь поселившихся в деревнях‚ а потому подлежавших выселению – на основании «Временных правил» 1882 года. Мнения в Сенате разделились, дебаты были продолжительными‚ со ссылками на законы и существовавшую практику. Сенаторы должны были установить‚ что такое рождение еврея – естественное появление на свет или сознательное передвижение из одной местности в другую.

Один сенатор доказывал‚ что переселение подразумевает перемещение в пространстве‚ а так как вновь родившиеся дети прежде «нигде не жили»‚ то их нельзя считать вновь поселившимися в запрещенной для евреев местности. Другой сенатор заявлял‚ что выселять евреев можно лишь на родину или в то место‚ откуда они прибыли‚ – но отправить новорожденных туда‚ откуда они появились‚ вряд ли теперь возможно. Третий сенатор выступал за выселение детей и приводил простой довод: до 1882 года их в деревнях не было‚ значит, по закону и не должно быть. Девятью голосами против трех Сенат постановил‚ что вновь родившиеся евреи не переселялись из других мест‚ а «появились там естественным путем»‚ – и потому имеют право на жительство. Три сенатора, тем не менее, остались при особом мнении.

Чтобы обойти ограничительные законы‚ евреи платили взятки на всех уровнях местной и центральной власти. «Ни с кого администрация не берет столько взяток‚ сколько с евреев‚ – отмечал С. Витте. – В некоторых местностях прямо создана особая система взяточнического налога на жидов…» Взяточничество стало нормой: если полицейский желал поправить свои финансовые дела‚ он обходил вверенный ему район и проверял у евреев право на жительство. «При хорошей полиции‚ – говорили тогда‚ – а хорошая‚ значит‚ берет взятки‚ существование евреев хотя и трепетное‚ но более или менее сносное».

В Петербурге были дома‚ сплошь заселённые евреями без права на жительство; полиция знала об их существовании и даже предупреждала о предстоящих облавах. Л. Клячко, петербургский журналист, описывал один из таких домов:

«Там жили целые семьи‚ там рождались‚ умирали без всяких прав. Там была установлена строгая система: в определенные дни полицейские обходили своих «клиентов»‚ получали установленное «жалование» и‚ пожелав всяких благ‚ удалялись… Жил там совершенно одинокий человек… который служил на каком-то заводе, платил ежемесячно пять рублей околоточному и рубль дворнику. Это ему надоело; в один прекрасный день он отправился в Выборг к знаменитому в свое время пастору Пирру‚ который за две марки выдавал любому еврею свидетельство о крещении.

Через некоторое время околоточный явился за своим жалованием. Ритуал за много лет установился такой: околоточный любезно здоровался‚ садился‚ выпивал стакан чая. При последнем глотке жилец вынимал бумажник и выплачивал пять рублей. На сей раз он не торопился. Околоточный выпил чай и‚ не отличаясь‚ по-видимому‚ находчивостью‚ растерялся и попросил второй стакан чая. Выпил. Жилец молчит. Полицейский не выдержал. «Ну?» – «В чем дело?» – «А деньги?» Вместо бумажника тот вынул паспортную книжку‚ где слово еврей было зачеркнуто и указано‚ что он ныне уже евангелического исповедания. Полицейский укоризненно покачал головой и промолвил: «Ишь‚ жиды! За деньги Бога и совесть продают»…»

Бывало и так‚ что полицейские чины сдавали комнаты бесправным евреям‚ а пристав Казанской части Петербурга превратил собственную квартиру в гостиницу‚ брал с богатых евреев по десять рублей в сутки и позволял жильцам делать у него что угодно – «хоть шабаш справляйте». «Если бы евреев не было в России‚ кто бы содержал полицию? – говорил с думской трибуны депутат Д. Гулькин. – Посмотрите‚ сколько мы даем становому приставу? Становой пристав получает только на табак. А откуда же он имеет выезд‚ фаэтон и всё это богатство?.. Потому и не снимают черты еврейской оседлости‚ так как знают‚ чем живет полиция».

3

Экономическое положение России постепенно улучшалось, урожаи 1912 и 1913 годов были прекрасными‚ продукция обрабатывающей и добывающей промышленности увеличивалась‚ потребление местных и иностранных товаров непрерывно росло. Несколько улучшилось и положение еврейского населения: возникали общества взаимного кредита‚ кооперативы и товарищества‚ которые поддерживали еврейских ремесленников и торговцев. Русский экономист отмечал в те годы: «Роль евреев в торговой жизни России громадна‚ они в значительной степени эту торговлю налаживают. Всякие тормозы в проявлении торговой энергии евреев отзываются болью в национально-экономическом теле России».

Это прекрасно понимали фабриканты и купцы внутренних губерний. Организаторы пушной ярмарки в Кургане просили правительство впустить евреев в город на трехнедельный срок‚ иначе «будет нанесен ярмарке смертельный удар‚ и обнищавшее население останется с непроданным товаром». Общество фабрикантов Нижнего Новгорода упрашивало Совет министров прекратить преследования евреев во время ярмарочного сезона: в противном случае «заготовленные товары не найдут ни потребителя‚ ни покупателя‚ ни деятельного посредника».

Иногда власти прислушивались к этим просьбам‚ но чаще всего твердо стояли на своем. В первый день конской ярмарки в Тамбове губернатор выслал евреев‚ закупавших лошадей в австрийскую и немецкую армии‚ и в газетах сообщили: «Ярмарка сразу опустела‚ сделки затихли‚ на третий день никто уже не покупал лошадей». Градоначальник Ялты заявил на заседании местного отделения Союза русского народа: «Дорогие моему сердцу союзники!.. Не сдавайте им квартир‚ не сдавайте им помещений для торговли. Если жид будет давать тысячу рублей‚ не сдавайте ему‚ а лучше русскому за пятьсот рублей. Этим вы доймете жидов».

Осенью 1912 года началась предвыборная кампания в четвертую Государственную Думу‚ самая ожесточенная борьба проходила в Царстве Польском. Евреи Варшавы могли провести в Думу своего депутата‚ но их предупреждали со скрытой угрозой: «Избрание еврейского депутата будет сочтено польским обществом как объявление войны». Поляки выдвинули в Варшаве кандидата‚ известного антисемитскими взглядами‚ и после выборов в газете написали: «Сорок шесть еврейских выборщиков оказались неспособными довести дело до конца. У них хватило мужества не подавать голоса за польского антисемита‚ но не хватило мужества выбрать еврея». При поддержке выборщиков-евреев от Варшавы прошел в Думу рабочий-поляк‚ кандидат от социалистической партии; это было расценено как вмешательство евреев в «национальные выборы» и привело к вспышке антисемитизма в Царстве Польском.

Четвертая Дума начала работу в ноябре 1912 года; в ней заседали три еврейских депутата – М. Бомаш, Э. Гуревич, Н. Фридман, все трое кадеты. В начале работы Думы В. Пуришкевич пообещал‚ что «правые не станут теперь требовать новых ограничений евреев в правах‚ а будут настаивать лишь на сохранении старых»‚ – однако действительность оказалась иной. На первой же сессии Дума приняла закон об ограниченном участии евреев в городском самоуправлении Царства Польского. Польские депутаты проголосовали за это совместно с правым большинством‚ которое в иных случаях ограничивало поляков в правах‚ и депутат Ф. Родичев заявил по этому поводу: «Да что же это за несчастье быть русским или поляком‚ если быть русским – значит ограничивать кого-либо в правах‚ если быть поляком… – непременно ограничивать евреев в правах!»

Евреи Польши жили обособленно‚ по своим законам и традициям, говорили на идише и не желали ассимилироваться. К ним присоединялись литовские евреи‚ переселявшиеся в промышленные центры Царства Польского в поисках заработка‚ и местное население с неудовольствием наблюдало за образованием в Польше «второй Иудеи». Положение становилось всё более напряженным; после выборов в Думу зазвучали призывы к «мести»‚ «расправе»‚ «экономическому бойкоту». Уличная газетка «Два гроша» натравливала поляков на евреев и печатала списки еврейских фирм и магазинов‚ которые следовало бойкотировать. Группы нанятых подростков отгоняли покупателей от еврейских лавок; на дверях магазинов появились объявления о продаже «исключительно христианских товаров»; на собрании польского общества «Культура» провозглашали: «Дом за домом‚ лавку за лавкой‚ дело за делом – вот что нужно отобрать у евреев и передать в наши руки».

Евреев бойкотировали повсюду: увольняли из ресторанов официантов‚ не заказывали работу у ремесленников‚ не пользовались услугами извозчиков. В школах избивали учеников-евреев; в деревнях крестьяне поджигали еврейские дома; заговорили уже о том‚ что евреи «захватили польскую музыку»‚ а некий писатель-либерал заявил: евреи – «это блуждающие и кочующие крысы‚ которых надо уничтожить».

Пропаганда приносила результаты‚ и в газете появилось такое сообщение: «На днях в Варшаве упала на улице беременная женщина и начала рожать. Вокруг роженицы собралась толпа мужчин и женщин‚ исключительно христиан‚ которые старались ей помочь. Вдруг кто-то заявил: «Это – еврейка». Толпа немедленно растаяла‚ и больная осталась лежать на панели. Проходившая по улице еврейка подняла ее‚ посадила на извозчика и отвезла в ближайший еврейский родильный приют. Роженица‚ оказавшаяся христианкой‚ до сих пор лежит в этом приюте».

4

С 1832 года между Российской империей и США существовал торговый договор‚ по которому американские граждане – без различия вероисповедания – могли беспрепятственно заниматься торговлей на территории Российской империи‚ а подданные России могли торговать в Северо-Американских Соединенных Штатах.

Так продолжалось долгое время‚ но с конца девятнадцатого века зарубежных евреев начали пускать в Россию на ограниченный срок, по специальному разрешению министерства внутренних дел. Теперь уже американский еврей при пересечении границы Российской империи подпадал под действие законов‚ которые ограничивали его передвижение и торговлю. Даже американский посол в Стамбуле‚ еврей по происхождению‚ получил разрешение посетить Россию лишь на короткий период‚ и во время визита находился под строгим надзором полиции.

Жил в Америке еврей-адвокат Луис Маршалл. Он защищал права негров, японцев, индейцев, он же первым выступил против дискриминации, которой американские евреи подвергались в России. «Оскорблены не евреи, – говорил он, – а весь американский народ». Ему возражали. Его предупреждали: если пойти на конфронтацию с Россией, это нанесет вред американской внешней торговле. Маршалл отвечал: «Я очень высокого мнения об американском народе, и я не верю, что он настолько лишен чувства чести, чтобы относиться к этому делу как лавочник, у которого за душой нет ничего, кроме торговли». И объединенный съезд еврейских организаций Америки призвал американское правительство разорвать торговые отношения с Россией.

Еврейских лидеров США пригласили к президенту У. Тафту. Он напомнил им, что объем торговли с Россией – сто миллионов долларов в год, существенная часть внешней американской торговли; антиеврейская политика России продолжается долгое время, и ему будет трудно оправдать перед народом разрыв торгового договора. «Мистер президент, – ответил Маршалл, – не будет ли это то же самое, что опустить закоренелого вора на том основании, что преступление вошло у него в привычку?»

В начале 1911 года еврейские организации начали борьбу против этого вида дискриминации‚ и палата представителей конгресса подавляющим большинством голосов – триста один против одного – потребовала расторгнуть торговый договор с Россией‚ ибо права американских граждан «не должны терпеть ущерба ни на родине‚ ни на чужбине из-за их расы или религии». Такое же решение принял Сенат‚ и русский посол докладывал в Петербург: «Американские жиды ловко провели конгресс… Весь этот инцидент доказывает‚ главным образом‚ что американцы покуда еще стоят на весьма примитивной ступени общественного развития… Какие-либо уступки с нашей стороны‚ конечно‚ немыслимы».

В декабре 1911 года американское правительство расторгло торговый договор с Российской империей. Тут же нашлись евреи в Америке‚ которые говорили: «В стране всего три миллиона евреев. Какой прекрасный повод для антисемитов заявить в очередной раз‚ что страной правит еврейское меньшинство». Им отвечал Луис Маршалл: «Если борьба за равные права с другими гражданами делает нас непопулярными‚ придется это пережить. Мы никогда не избавимся от антисемитизма‚ если будем бояться выступать за свои интересы».

В российских газетах печатали статьи с призывом бороться «за национальное достоинство и против американского засилья». В феврале 1912 года в зале Дворянского собрания в Петербурге состоялся митинг протеста‚ созванный правыми организациями. Ораторы провозглашали: «В целях достижения мирового господства американские евреи всеми силами стремятся добиться равноправия для евреев в России…» – «От приемов Америки мы должны кричать «караул»! Пора перестать быть глупыми и ложно думать‚ что американцы хороший народ. Их отношение к неграм во много раз хуже‚ чем у нас в России к евреям…» – «Пусть американские власти убедятся‚ что на попытку вмешаться в наши внутренние дела мы спокойно и с достоинством отвечаем: мы хозяева у себя дома!..» Газеты сообщали: «Шумные аплодисменты присутствующих. Единогласно принята резолюция о воспрещении въезда в Россию евреям – гражданам Северо-Американских Соединенных Штатов‚ исполнен гимн‚ и при криках «ура!» публика разошлась».

Вскоре после этого в Государственной Думе выступил депутат П. Милюков, лидер партии кадетов. Он сказал: «Я слишком хорошо знаю, что всё общественное мнение Америки, а не одни только американские евреи, возмущены нарушением основного принципа американской конституции. Вот, что говорит об этом видный член конгресса… (голос с места: «Как его фамилия?») Его фамилия Зульцер (смех в зале)…»

Милюков продолжил: «По-видимому, ваш смех означает, что вы считаете его евреем. Уильям Зульцер, член конгресса, председатель комиссии по иностранным делам, родился в Нью-Йорке от ирландских родителей, а свою фамилию взял от отчима, немца Зульцера. И вот что говорит Зульцер: «Это не еврейский вопрос. Это американский вопрос, включающий в себя принцип первостепенной важности». Мне, русскому, стыдно… Я не хочу, чтобы мы оставались какими-то выродками рода человеческого».

5

Евреи занимали видные места в Российской социал-демократической рабочей партии – РСДРП. Эти люди порвали с еврейством всякие связи‚ провозглашая себя интернационалистами‚ в их среде были сильны ассимиляционные настроения. Из Царицына написали в газету: «Молодая еврейка приглашает свою подругу в театр. Та отвечает‚ что не может себе этого позволить ввиду траура по жертвам октябрьских дней. Наша социал-демократка с презрением стыдит подругу‚ на которую могли навлечь печаль какие-то еврейские погромы. Другое дело‚ говорит она‚ день девятого января‚ когда пролилась рабочая кровь. В этот день я сочту своим долгом наложить на себя траур».

Евреи входили в состав польской‚ украинской и белорусской социалистических партий. С. Дубнов писал о них: «Это – последовательные ассимиляторы… Их народ – русский‚ а не еврейский народ… Они готовы признать широкую национально-культурную автономию всех народностей России‚ кроме еврейской». Польские социалисты вели борьбу за свои национальные интересы и считали «ополяченных евреев собратьями‚ а евреев обособляющихся – элементом чуждым‚ в известных случаях и враждебным». Социалисты-евреи в Польше настаивали на слиянии евреев с польским народом‚ и Роза Люксембург призывала: «Пусть они учатся‚ думают и говорят по-польски‚ пусть празднуют польские праздники и забудут свой субботний отдых».

Деятельность Бунда постепенно сокращалась: одни его сторонники эмигрировали из России‚ другие отошли от политики. В 1906 году Бунд вернулся в РСДРП с сохранением автономии в составе партии; в 1912 году – после разрыва между большевиками и меньшевиками – бундовцы остались с меньшевиками‚ которые признавали‚ в отличие от большевиков‚ право евреев на национально-культурную автономию. Бундовцы боролись с сионизмом‚ «реакционным буржуазным и мелкобуржуазным националистическим» движением‚ яростные споры на собраниях переходили порой в драки с пострадавшими. Против сионизма выступали и евреи-ассимиляторы; в 1907 году в Петербурге появился еврейский антисионистский комитет, опубликовал призыв к евреям, и в «Рассвете» отметили с иронией: «В выпущенном им воззвании один лозунг: ради Бога‚ не идите за сионистами!.. Вам нужно равноправие и еще кое-что‚ скажем‚ чтобы не так сильно били… а сионисты проделывают свои эксперименты за счет еврейской крови и слез».

Сионистское движение в России разрасталось. Голда Меир вспоминала: «С детских лет помню синюю жестяную копилку‚ что стояла у нас в гостиной рядом с субботними свечами‚ в которую не только мы‚ но и наши гости еженедельно опускали монеты; такая синяя копилка имелась в каждом еврейском доме‚ где мы бывали». Эти копилки Еврейского национального фонда предназначались для сбора средств на выкуп земель в Эрец Исраэль. Опуская туда свои копейки‚ евреи понимали‚ что‚ скорее всего‚ не побывают на Святой Земле; землю выкупали для будущих поколений: каждый приобретенный участок рассматривался как общенациональная собственность. Еврейский национальный фонд мог сдавать землю в аренду‚ сажать на ней деревья‚ строить дороги и создавать новые поселения‚ но не имел права продать ни одного квадратного метра выкупленной земли.

Российские евреи жертвовали в этот фонд гораздо больше‚ чем евреи других стран; бедняки отдавали свои копейки‚ а более обеспеченные – по 3 рубля на посадку оливковых деревьев в роще Теодора Герцля или по 20 рублей на выкуп одного дунама земли. Богатые евреи дарили и завещали крупные суммы; на деньги торговца чаем К. Высоцкого приобрели в Хайфе участок земли для строительства здания высшего учебного заведения – Техниона, а по Днепру плавали суда купца первой гильдии Авраама Живова: каждое из них называлось «Герцль»‚ и евреи прекрасно понимали‚ в честь кого дано такое название.

1 сентября 1911 года в зрительном зале киевского театра‚ во время антракта‚ к председателю Совета министров П. Столыпину подошел молодой человек во фраке и выстрелил в него два раза; первая пуля попала в руку, вторая в живот – это произошло на торжественном спектакле‚ в присутствии Николая II и его семьи. В зале поднялась суматоха; молодой человек неторопливо пошел к выходу‚ но в дверях его схватили. Стрелял в Столыпина еврей Дмитрий Богров‚ сын киевского адвоката‚ внук писателя Г. Богрова. «Да разве Богров – представитель еврейства?.. – говорил в Думе депутат Л. Нисселович. – С еврейством ничего общего у него нет. Еврейское население никакого отношения к убийству Столыпина не имело и не имеет…» Его речь прерывали криками и руганью; правые делегаты кричали: «К черту этого жида!»; в антисемитских газетах требовали «взять евреев в железо» и непременно устроить «жидовский погром – верный способ расплаты с еврейством».

Российские евреи с ужасом восприняли известие о покушении на Столыпина; в Киеве началась паника‚ многие побежали из города‚ опасаясь мести. 5 сентября Столыпин умер от ран; паника в Киеве возросла во сто крат, на вокзале скопились тысячи евреев‚ и во всех направлениях отправлялись дополнительные поезда. Чтобы успокоить население‚ Николай II «повелел объявить непреклонную Свою волю: «Его Величество воспрещает толпе‚ обществам и отдельным лицам проявление своеволия‚ могущего вызвать беспорядок‚ дабы пребывание Его в древнем Киеве‚ на берегах днепровских и на Волыни не было ничем вновь омрачено»…».

Исполняя «державную волю» монарха, власти предприняли решительные меры и спешно перебросили к городу два казачьих полка. Газеты напечатали заявление генерал-губернатора: «Всякие насилия и беспорядки мною будут подавлены самым решительным образом». Киевлянам под угрозой ареста запретили выходить на улицы с кинжалами, кастетами, ножами, рогатками, и погрома в городе не допустили. Даже руководители Киевского союза русского народа постановили «принять все зависящие меры для того, чтобы подобного рода беспорядки не были допущены».

Убийца Столыпина двадцатичетырехлетний Дмитрий Богров (по свидетельству о рождении – Мордко Гершков Богров)‚ помощник присяжного поверенного, еще в студенческие годы примкнул к анархистам‚ но затем отошел от них. Нуждаясь в деньгах, он предложил услуги киевскому охранному отделению и стал платным агентом под кличкой Аленский. На допросах Богров говорил: «Ни к какой партии я не принадлежу… Преступление совершено мною без предварительного уговора с другими лицами… Я решил убить Столыпина‚ так как считал его главным виновником реакции и находил‚ что его деятельность для блага народа очень вредна». Богров признал‚ что «у него возникла мысль совершить покушение на жизнь государя императора‚ но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он‚ как еврей‚ не считал себя вправе совершить такое деяние».

Настоящие мотивы покушения на Столыпина остались невыясненными; возможно, Богров желал реабилитировать себя перед революционерами‚ которые подозревали его в измене‚ – известно только‚ что он просил согласия партии эсеров на это убийство‚ но не получил его. А может, разочаровавшись в жизни, которая не удалась, запутавшись в долгах и провокаторской деятельности, самолюбивый и одаренный Богров решил совершить поступок, который обессмертит его имя? Это он спрашивал своего брата незадолго до убийства в театре: «Что произвело бы большее впечатление – покушение на Николая или Столыпина?»

Газеты сообщали и иной мотив убийства: «В течение нескольких лет Богров состоял сотрудником охранного отделения‚ оказывая ценные услуги и пользуясь‚ видимо‚ полным доверием. Билет в театр он получил от самого начальника Киевского охранного отделения». В обществе заговорили о том‚ что покушение на Столыпина организовали высшие чины министерства внутренних дел‚ чтобы избавиться от всесильного правителя‚ – кое-кто в это поверил. Заседание военного суда продолжалось три часа; от защиты Богров отказался‚ и суд приговорил его к смертной казни через повешение. Его казнили на Лысой Горе‚ в предместье Киева‚ в ночь на 12 сентября 1911 года; тело положили в яму‚ засыпали ее и сравняли с землей.

В еженедельнике «Рассвет» написали: «При казни присутствовал общественный раввин. Передают‚ что перед смертью Богров хотел что-то сказать раввину‚ но потом отказался от этого желания. Группа представителей правых организаций… присутствовала при казни… чтобы убедиться‚ что будет казнен именно Богров‚ и что вместо него охрана не повесит куклу… Конвоировавший его офицер спросил‚ узнают ли они Богрова‚ и они с радостью подтвердили‚ что осужденный есть «тот самый»‚ которого они уже «побили» в театре. Во время погребения тела казненного они осыпали его отборной площадной руганью‚ и уходя‚ унесли по куску веревки – «на счастье»…».

В «Киевском клубе русских националистов» создали комитет для сбора пожертвований на памятник П. Столыпину. В его уставе отметили: «Пожертвования принимать от лиц всех национальностей, за исключением еврейской… Пожертвования, поступившие от евреев, возвратить».

Депутат П. Милюков говорил с думской трибуны: «Когда деревенский народ в случае холеры бросается на врачей‚ или когда он верит толкам‚ что холера происходит потому‚ что колодцы отравлены (Голос справа: «А что вы думаете»)… этот деревенский народ надо учить. Когда член Союза русского народа пишет в «Русском знамени»… что смерть от паралича сердца свойственна правым общественным деятелям‚ и что смерть эта причинена ядом «кураре»‚ который распространяют масоны и еврейские банкиры‚ тогда я думаю‚ что этого человека надо лечить…» (Шум. Рукоплескания слева. Голоса справа: «Довольно!»)

Из еженедельника «Рассвет»: «Курская земская управа обратилась в харьковский Медицинский институт с просьбой командировать пять курсисток для борьбы с сыпным тифом… Поехали две курсистки-еврейки‚ но земство их не приняло и телеграфировало в институт‚ чтобы евреек не посылали». Подобное происходило и во время эпидемии холеры: врачей-евреев не везде принимали в пункты по борьбе с эпидемией и в отряды Красного Креста.

В деревне Харьковской губернии умерла еврейская девушка‚ которая ухаживала за холерными больными‚ и читатель написал в газету: «Нас не принимают‚ принципиально не принимают‚ а мы всё равно добиваемся… «спасаем человечество»‚ жертвуем собою… Мы работаем и умираем для тех‚ которые нашу работу отвергают‚ и мы настолько низко пали‚ что просим позволения умирать для других‚ что навязываем свои услуги‚ за которые нас‚ в конце концов‚ выбрасывают за дверь».

Из еврейских газет и журналов.

«Ярославль. В один из ресторанов ворвалась группа студентов Демидовского лицея и с криком «бей жидов» тяжко избила сидевшего в общем зале студента-армянина».

«Орел. Отставной полковник Гнаббе пришел в магазин Ранк за получением заказа‚ но оставшись недовольным исполнением‚ ударил хозяйку два раза. В полицейском участке полковник заявил‚ что ошибся‚ приняв г-жу Ранк за еврейку».

«Винница. В местную психиатрическую лечебницу доставлен из местечка Немирова больной Теплицкий‚ заболевший умственным расстройством на почве… еврейского бесправия. Вернувшись с военной службы‚ Теплицкий в течение нескольких лет не находил себе заработка‚ голодал с большой семьей и‚ в конце концов‚ пришел к заключению‚ что «евреям есть запрещается»… Две недели Теплицкий отказывался принимать пищу из-за этого «запрещения»‚ и его пришлось поместить в больницу».

«Одесса, 1910 год. Два еврея возбудили перед градоначальником ходатайство о разрешении учредить «Общество евреев‚ молящихся Богу за царя и правительство». Общество это хочет проповедовать… глубокую преданность самодержавию и правительству; учредители его ссылаются на учение рабби Ханины‚ говорившего: «Молитесь о благополучии верховной власти; если не страх перед ней‚ люди глотали бы друг друга живьем»…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.