Третья дума{62}

Третья дума{62}

Правительство реализует результаты совершенного им 3-го июня гнусного преступления против народа: уродливый избирательный закон, совершенно извращающий волю не только всего народа, но даже и пользующегося избирательными правами меньшинства в угоду горсти помещиков и капиталистов, дал царизму вожделенные плоды. Из 442 депутатов, подлежащие избранию в Думу, в момент, когда пишется настоящая статья, выбрано 432; подлежит избранию 10, так что общие результаты выборов определились уже в достаточной степени. По приблизительно верному подсчету оказывается, что социал-демократов выбрано 18,{63} других левых 13, кадетов 46, членов групп к ним близких 55, октябристов 92, членов групп, родственных им по направлению, 21, правых всякого рода 171, в том числе 32 члена «Союза русского народа», беспартийных 16.

Таким образом, не считая незначительного числа беспартийных, всех остальных депутатов можно разделить на 4 группы: крайнюю левую, составляющую всего несколько более 7-ми проц., левый (кадетский) центр – 23 проц., правый (октябристский) центр – 25,1 проц. и правую – 40 проц.; беспартийные составляют несколько менее 4 проц.

Ни одна из этих групп, взятая в отдельности, не представляет собою абсолютного большинства. Является ли для вдохновителей и составителей нового избирательного закона такой результат вполне соответствующим их желаниям и ожиданиям? Мы думаем, что на этот вопрос надо ответить положительно и что новый русский «парламент» с точки зрения правящих групп, поддерживающих самодержавный царизм, является в полном смысле слова chambre introuvable[28].

Дело в том, что у нас, как и во всякой стране с самодержавным или полусамодержавным режимом, существует собственно два правительства: одно официальное – кабинет министров, другое закулисное – придворная камарилья. Эта последняя всегда и везде опирается на самые реакционные слои общества, на феодальное – по-нашему черносотенное – дворянство, черпающее свою экономическую силу из крупного землевладения и связанного с ним полукрепостнического хозяйства. Изнеженная, развращенная, выродившаяся – эта общественная группа являет собою яркий образец самого гнусного паразитизма. До какой степени извращенности доходит здесь вырождение, – показывает скандальный процесс Мольтке—Гардена в Берлине, вскрывший грязную клоаку, которую представляла собою влиятельная камарилья при дворе полусамодержавного германского императора Вильгельма П. Ни для кого не секрет, что и у нас в России в соответствующих кругах подобные же гнусности не составляют исключения. Огромная масса «правых» в III Думе будет, по крайней мере, в подавляющем большинстве своем, если не целиком, защищать интересы именно этой общественной плесени и ржавчины, этих «гробов повапленных», завещанных нам темным прошлым. Сохранение крепостнического хозяйства, дворянских привилегий и самодержавно-дворянского режима – вопрос жизни и смерти для этих мастодонтов и ихтиозавров, ибо «зубры» – для них слишком почетное название.

Мастодонты и ихтиозавры обыкновенно выбиваются из всех сил, чтобы, пользуясь своим придворным всемогуществом, захватить в свое полное и безраздельное владение и официальное правительство – кабинет министров. Обыкновенно в значительной своей части кабинет и состоит из их ставленников. Однако сплошь и рядом большинство кабинета по своему составу не вполне соответствует требованиям камарильи. Конкуренцию допотопному хищнику, хищнику крепостнической эпохи, составляет в данном случае хищник эпохи первоначального накопления, – тоже грубый, жадный, паразитический, но с некоторым культурным лоском и – главное – с желанием также ухватить добрый кусок казенного пирога в виде гарантий, субсидий, концессий, покровительственных тарифов и т. д. Этот слой землевладельческой и промышленной буржуазии, типичной для эпохи первоначального накопления, находит себе выражение в октябризме и примыкающих к нему течениях. У него много интересов, общих с черносотенцами sans phrases[29], – хозяйственный паразитизм и привилегии, квасной патриотизм с октябристской точки зрения так же необходимы, как и с черносотенной.

Так составляется черносотенно-октябристское большинство в III Государственной думе: оно доходит до внушительной цифры 284-х человек из 432, т. е. до 65,7 проц., более ²/₃ всего числа депутатов.

Это – твердыня, обеспечивающая правительству возможность в аграрной политике помочь разорившимся помещикам выгодно ликвидировать свои земли, обобрав при этом до нитки малоземельных крестьян, из рабочего законодательства создать орудие самой грубой эксплуатации пролетариата капиталом, в финансовой политике обеспечить сохранение главной тяжести налогов на плечах народных масс. Это – твердыня протекционизма и милитаризма. Контрреволюционный характер октябристско-черносотенного большинства не оспаривается никем.

Но в том-то и дело, что это не единственное большинство, существующее в III Думе. Есть еще другое большинство.

Черносотенцы – надежный союзник октябристов, подобно тому как придворная камарилья – союзник кабинета министров в деле защиты царизма. Но как придворная камарилья проявляет органическое влечение не столько к союзу с кабинетом министров, сколько к господству над ним, так и черносотенцы жаждут диктатуры над октябристами, помыкают последними, стремятся подмять их под себя.

Интересы капитализма, хотя бы и грубо хищнического, паразитического, не мирятся с безраздельным господством крепостнического землевладения. Обе родственные между собою социальные группы стремятся отхватить себе кусок пирога побольше и пожирнее, – и отсюда неизбежное расхождение их в вопросах местного самоуправления и центральной организации государственной власти. Для черносотенцев в земстве и городской Думе не нужно ничего другого кроме того, что есть, а в центре – «долой проклятую конституцию». Для октябристов и в земстве и в Думе надо усилить свое влияние, а в центре необходима «конституция», хотя и очень куцая, фиктивная для масс.

Недаром «Русское Знамя»{64} поносит «октябрей», а «Голос Москвы»{65} в свою очередь находит, что в III Думе правых больше, чем нужно.

И вот объективный ход дела вынуждает октябристов искать союзников в данном отношении. Их можно было бы найти давно в левом (кадетском) центре, который давно уже заявляет о своей нелицемерной преданности конституции, но в том-то и дело, что молодая русская буржуазия эпохи капиталистического накопления, представляемая теперь кадетами, сохранила от прошлого очень неудобных друзей и некоторые неприятные традиции. С традициями в политической сфере, впрочем, оказалось легко расстаться: монархистами кадеты объявили себя давным-давно, еще до первой Думы, от ответственного министерства они молчаливо отказались во второй Думе, кадетские проекты о разных «свободах» содержат в себе так много рогаток, колючих проволочных заграждений и волчьих ям против этих свобод, что есть вся надежда на дальнейший прогресс в этом отношении. К восстанию и забастовке кадеты и прежде относились с укором – сначала ласковым, потом меланхолическим, после декабря 1905 г. укор превратился наполовину в пренебрежение, а после разгона первой Думы в резкое отрицание и порицание. Дипломатия, сделка, торг с власть имущими – вот основа кадетской тактики. А что касается неудобных друзей, то они уже давно именуются просто «соседями», а недавно громогласно объявлены «врагами».

Сговориться, значит, можно, и вот новое, опять-таки контрреволюционное большинство – октябристско-кадетское. Оно, правда, пока несколько меньше половины выбранного числа депутатов – 214 из 432, – но, во-первых, к нему, несомненно, примкнут если не все беспартийные, то по крайней мере часть их, а во-вторых, есть все данные предполагать, что оно увеличится при дальнейших выборах, так как города и большая часть губернских избирательных собраний, в которых выборы еще не производились, дадут в подавляющем большинстве или октябристов, или кадетов.

Правительство считает себя господином положения. Либеральная буржуазия, по-видимому, признает это за действительность. При таких условиях сделка должна носить на себе более, чем когда-либо, печать самого пошлого и предательского компромисса, точнее – сдачи всех носящих хоть какую-либо тень демократизма позиций либерализма. Ясно, что путем такой сделки, без нового массового движения, не может быть осуществлено хоть сколько-нибудь демократическое устройство местного управления и центральных законодательных органов. Октябристско-кадетское большинство этого нам дать не в состоянии. А можно ли ждать от черносотенно-октябристского большинства, от диких помещиков в союзе с капиталистами-хищниками сколько-нибудь сносного решения аграрного вопроса и облегчения положения рабочих? В ответ на этот вопрос можно только посмеяться горьким смехом.

Положение ясно: осуществить хотя бы в самом уродливом виде объективные задачи революции наша chambre introuvable не в состоянии. Она не может хотя бы отчасти залечить зияющие раны, нанесенные России старым строем, – она может только прикрыть эти раны жалкими, кислыми, фиктивными реформами.

Результаты выборов лишний раз подтверждают наше твердое убеждение: Россия не может выйти из переживаемого ею кризиса мирным путем.

При таких условиях являются совершенно ясными те задачи, которые стоят в настоящий момент на ближайшей очереди перед социал-демократией. Ставя своей конечной целью торжество социализма, будучи убеждена, что для достижения этой цели необходима политическая свобода, и имея в виду то обстоятельство, что в настоящее время невозможно осуществить эту свободу мирным путем, без открытых массовых выступлений, – социал-демократия обязана теперь на ближайшую очередь по-прежнему поставить демократические и революционные задачи, ни на минуту не отказываясь, разумеется, ни от пропаганды социализма, ни от защиты пролетарских классовых интересов в узком смысле слова. Будучи представительницей наиболее передового, наиболее революционного класса современного общества, – пролетариата, на деле доказавшего в русской революции свою способность к роли вождя в массовой борьбе, – социал-демократия обязана всеми мерами содействовать тому, чтобы эта роль осталась за пролетариатом и в той новой стадии революционной борьбы, которая наступает, – в стадии, характеризующейся гораздо большим, чем прежде, перевесом сознательности над стихийностью. С этою целью социал-демократия обязана всеми силами стремиться к гегемонии над демократической массой и к развитию в этой массе революционной энергии.

Такое стремление приводит партию пролетариата к резкому столкновению с другими классовыми политическими организациями, для которых, сообразно интересам представляемых ими групп, демократическая революция является ненавистной и опасной не только сама по себе, но и, особенно ввиду гегемонии в ней пролетариата, чреватой социалистической опасностью.

Совершенно ясно и не подлежит никакому сомнению, что оба думских большинства – черносотенно-октябристское и октябристско-кадетское – попеременно опираясь на которые намерено балансировать правительство Столыпина, оба эти большинства, каждое по-своему – в разных вопросах – будут контрреволюционными. О борьбе с министерством того или другого большинства или даже отдельных их элементов – борьбе сколько-нибудь систематической и планомерной – и речи быть не может. Возможны только отдельные, временные конфликты. Такие конфликты возможны прежде всего между черносотенным элементом первого большинства и правительством. Но не надо забывать, что они не могут быть сколько-нибудь глубокими, и правительство, нисколько не сходя с контрреволюционной почвы, может с полным удобством и легкостью выйти из этих конфликтов победителем, опираясь на второе большинство. Революционная социал-демократия и вместе с ней все остальные революционно настроенные элементы III Думы при всем своем желании не могут использовать эти конфликты в интересах революции иначе, как в чисто агитационных целях; о «поддержке» какой-либо из сталкивающихся сторон здесь не может быть и речи, ибо такая поддержка была бы сама контрреволюционным актом.

Быть может, несколько больше и лучше можно будет использовать возможные конфликты между отдельными элементами второго большинства, – между кадетами с одной стороны и октябристами и правительством – с другой. Но положение и здесь таково, что не только в силу субъективных настроений и намерений, но и вследствие объективных условий конфликты будут и неглубоки и преходящи, явятся лишь средством, облегчающим политическим торгашам заключение сделки на условиях более приличных по внешности, по существу же противоречащих интересам демократии. Социал-демократия должна, следовательно, не отказываясь от использования даже таких неглубоких и нечастых конфликтов, вести упорную борьбу за демократические и революционные задачи не только с правительством, черной сотней и октябристами, но и с кадетами.

Таковы основные цели, которые должна поставить себе социал-демократия в третьей Государственной думе. Совершенно очевидно, что эти цели – те же, которые стояли перед партией пролетариата во второй Думе. Они формулированы с полной ясностью в первом пункте резолюции Лондонского съезда о Государственной думе. Пункт этот гласит: «непосредственно политическими задачами социал-демократии в Думе являются: а) выяснение народу полной непригодности Думы, как средства осуществить требования пролетариата и революционной мелкой буржуазии, в особенности крестьянства; б) выяснение народу невозможности осуществить политическую свободу парламентским путем, пока реальная власть остается в руках царского правительства, и выяснение неизбежности открытой борьбы народных масс с вооруженной силой абсолютизма, борьбы, имеющей целью обеспечение полноты победы – переход власти в руки народных масс и созыв учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования».

В этой резолюции, в особенности в последних ее словах, формулирована и важнейшая специальная задача деятельности социал-демократии в третьей Думе, задача, которую социал-демократические депутаты должны выполнить в связи с обличением всей гнусности преступления 3-го июня. Обличать это преступление они должны, конечно, не с либеральной точки зрения формального нарушения конституции, а как наглое и грубое нарушение интересов широких народных масс, как беззастенчивую и возмутительную фальсификацию народного представительства. Отсюда и должно вытекать выяснение широким народным массам полного несоответствия III Думы интересам и требованиям народа и в связи с этим широкая и энергичная пропаганда идеи полновластного учредительного собрания, основанного на всеобщем, прямом, равном и тайном голосовании.

Та же лондонская резолюция весьма отчетливо определяет характер с.-д. партийной работы в Государственной думе в следующих выражениях: «на первый план должна быть выдвинута критическая, пропагандистская, агитационная и организационная роль с.-д. думской фракции»; «общий характер думской борьбы должен быть подчинен всей внедумской борьбе пролетариата, причем особенно важно использование массовой экономической борьбы и служение ее интересам». Совершенно ясно, в какой тесной, неразрывной связи находится такой характер думской работы с теми целями, которые, как выше указано, должна ставить себе в Думе социал-демократия в настоящий момент. Мирная законодательная работа социал-демократов в третьей Думе при условиях, делающих в высокой степени вероятными массовые движения, явилась бы не только нецелесообразной, не только смешным донкихотством, но и прямой изменой пролетарским интересам. Она неизбежно привела бы социал-демократию к «принижению ее лозунгов, способному лишь дискредитировать в глазах массы социал-демократию и оторвать ее от революционной борьбы пролетариата»{66}. Большего преступления представители пролетариата в Думе не могли бы совершить.

Критическая деятельность социал-демократии должна быть развернута во всю ширину и заострена до высшей степени тем более, что в III Думе материал для нее будет в чрезвычайном избытке. Социал-демократы в Думе обязаны до конца разоблачать классовую подкладку как правительственных, так и либеральных мер и предложений, которые будут проводиться в Думе, причем, в полном согласии с резолюцией съезда, особенное внимание необходимо обратить на те меры и предложения, которые касаются экономических интересов широких народных масс; сюда относятся рабочий и аграрный вопросы, вопрос о бюджете и т. д. Во всех этих вопросах социал-демократия обязана противопоставлять правительственной и либеральной точкам зрения свои социалистические и демократические требования, эти вопросы – самый чувствительный нерв народной жизни и вместе с тем самое больное место правительства и тех социальных групп, на которые опираются оба думских большинства.

Все эти агитационные, пропагандистские и организационные задачи социал-демократы в Думе будут осуществлять, помимо своих речей с думской трибуны, еще внесением законопроектов и запросами правительству. Но здесь есть одно важное затруднение: для внесения законопроекта или предъявления запроса требуется подпись не менее, чем тридцати депутатов.

Тридцати социал-демократов в III Думе нет и не будет. Это несомненно. Значит, социал-демократия одна, без содействия других групп, не может ни вносить законопроекты, ни делать запросы. Несомненно, это сильно затрудняет и осложняет дело.

Речь идет, конечно, о законопроектах и запросах последовательно-демократического характера. Может ли социал-демократия в этом отношении рассчитывать на содействие конституционно-демократической партии? Конечно, нет. Разве кадеты, вполне уже готовые в настоящее время на ничем не прикрытый компромисс на таких условиях, при которых от их программных требований, как они и без того ни куцы и ни сведены к минимуму разными оговорками и исключениями, не останется ничего, – разве кадеты решатся раздражать правительство демократическими запросами? Все мы помним, что уже во второй Думе речи кадетских ораторов, выступавших при запросах, сильно побледнели и подчас превращались не то в детский лепет, не то в вежливые и даже почтительные вопросы с полупоклонами. А теперь, когда «работоспособность» Думы в деле сплетения сетей для народа покрепче да понадежнее, так чтобы эти сети превратились в цепи, – сделалась притчей во языцех, – их высокопревосходительства гг. министры могут спать спокойно: их редко будут беспокоить с кадетской стороны – еще бы, ведь, надо законодательствовать! – да и если будут беспокоить, то с соблюдением всех правил учтивости. Недаром Милюков на предвыборных собраниях обещает «беречь огонек». Да и один ли Милюков? Что значит дановское безусловное отрицание лозунга «долой Думу»? Не то же ли бережение огонька? И не в том же ли направлении «учтивости» советует идти социал-демократии Плеханов со своей «поддержкой либеральной буржуазии», «борьба» которой сводится не к чему иному, как к реверансам и глубоким поклонам?

Нечего и говорить о присоединении кадетов к законодательным предложениям социал-демократов: ведь эти законопроекты будут отличаться ярко выраженным агитационным характером, будут выражать во всей полноте последовательно-демократические требования, ну, а это будет возбуждать в кадетской среде, конечно, не меньшее раздражение, чем в октябристской и даже черносотенной.

Итак, кадетов и в этом отношении надо сбросить со счета. В деле предъявления запросов и предложения законопроектов социал-демократия может рассчитывать только на содействие групп левее кадетов. По-видимому, их вместе с социал-демократами наберется до 30-ти человек, и, следовательно, откроется полная техническая возможность проявить инициативу в данном отношении. Речь, разумеется, идет не о каком-либо блоке, а о тех «совместных действиях», которые, по словам резолюции Лондонского съезда, «должны исключать всякую возможность каких бы то ни было отступлений от с.-д. программы и тактики, служа лишь целям общего натиска как против реакции, так и против предательской тактики либеральной буржуазии»{67}.

«Пролетарий» № 18, 29 октября 1907 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»