24 Бич голода
24 Бич голода
По дрейфующему льду штормового пролива Джонс. От скалы к скале в поисках пищи. Изготовление нового оружия
Продвигаясь вперед, мы не теряли времени зря. Пытаясь наверстать упущенное в дрейфе на айсберге, мы стали искать дорогу вдоль берега. Там, среди льда, снежного месива и водоемов с ледяной водой, мы волочили нарты и лодку, постоянно готовую к спуску на воду. То и дело встречающиеся разводья вынуждали нас совершать переправы. Однако мы обнаружили, что открытое водное пространство можно преодолеть, не отвязывая нарты от лодки. Это экономило много времени.
Ежедневно мы проходили от 10 до 15 миль, разбивая палатку на берегу или ночуя непосредственно в лодке где-нибудь в бассейне с открытой водой, если к этому нас принуждали обстоятельства. Суша вздымалась отвесными утесами на 2000 футов ввысь и была бы совершенно безжизненной, если бы не многочисленные чайки и кайры. Добывая их, мы продолжали влачить жалкое существование.
В первых числах августа мы достигли кромки припая, примерно в 25 милях восточнее мыса Спарбо. За ним раскинулось водяное небо, а к северу море было совершенно свободно ото льда. Наша глубоко таящаяся надежда на освобождение из ледяного плена снова зажглась в нас.
В конце последнего дня путешествия на нартах мы разбили лагерь на маленьком острове. Там мы впервые увидели следы пребывания эскимосов. Остатки иглу, а также камни и многочисленные песцовые ловушки указывали на то, что тут когда-то было большое поселение.
На материке мы нашли в изобилии мох и траву, следы мускусных быков, полярных куропаток, зайцев, однако мы не обнаружили ни единого живого существа. После тщательных поисков животных мы разобрали нарты, положили их на дно лодки и упаковали все наши вещи. На завтрак у нас была всего одна чайка, с которой мы разделались, не утруждая себя ее приготовлением.
Занимаясь этими делами, мы заметили тюленя. Вот то существо, которое могло бы хоть на короткое время удовлетворить наши многочисленные нужды. Мы потратили на него один из наших последних патронов. Тюлень пал. Вытащив его огромную тушу на берег, мы сняли с него шкуру, надеясь всю ее использовать. Из нее мы могли изготовить веревки для эскимосского гарпуна, которому предстояло заменить нам ружье, ставшее без патронов бесполезной вещью. Кусочками кожи мы смогли бы залатать нашу обувь — скроить новые подошвы. Из огромного количества мяса и жира мы могли взять с собой только небольшую часть, так как лодка и без того была перегружена.
Мы спрятали мясо на берегу, чтобы в случае неожиданного возвращения смогли продлить наше существование еще на несколько недель. Было удивительно ясно и почти безветренно. Ночное солнце висело над самым горизонтом, однако поблескивание колыхающегося моря скрашивало нашу жизнь новыми надеждами. На огромных грубых скалах некоего мыса восточнее мыса Спарбо мы нашли подходящее место для лагеря, где и предались продолжительному пиршеству. С полными желудками, под теплыми лучами солнца, мы даже не нуждались в палатке. Мы укрылись под одной из скал и в каком-то диком трансе проспали девять часов.
Очередные поиски в доступных уголках суши не принесли никаких результатов, за исключением уток и чаек. Приливные течения в этом месте были очень сильные, так что пришлось согласовать время старта с отливом.
Как-то, пустившись в путь ближе к вечеру, мы быстро удалились от мыса Спарбо, хотя в море катила неприятная зыбь.
Однако за пределами мыса все еще далеко в море выдавался береговой припай. Когда мы срезали расстояние, пересекая бухточку по направлению к нему, неожиданно на каноэ набросился морж и бивнем пронзил брезент обшивки. Этукишук быстро прикрыл телом пробоину, а мы гребли изо всех сил к блинчатой льдине, которая была от нас всего в нескольких ярдах. Мы спешно вытянули лодку на льдину со всеми припасами. Она уже успела наполниться водой на три дюйма. Мы снова были на волоске от гибели. Опять пришлось пожертвовать верхней частью обуви ради ремонта лодки.
Пока мы работали иглой, приливное течение вынесло нас в море. Усилившийся ветер поднял волны, которые разбивались о кромку льдины. К счастью, он погнал льдину к берегу. Чехол от нарт, растянутый вместо паруса, задержал наш дрейф в открытое море. Устранив течь, мы снова продолжили наш путь к береговому припаю. Гребля доставила нам много волнений, и мы внимательно следили за рассыпавшимися бурунами. Волны наполняли каноэ водой, которую приходилось постоянно вычерпывать. Целых восемь миль мы гребли вдоль кромки льда, а когда разводье неожиданно смыкалось, мы выпрыгивали на льдину и волочили каноэ за собой. В конце концов мы были вынуждены искать убежища на ледяном поле.
При сильном ветре с мокрым снегом наш лагерь оказался не слишком комфортабельным. С изменением направления приливного течения ветер подул с запада, вызвав в море сильную толчею. Дальнейшее продвижение стало невозможным. Проспав всего несколько минут, а затем, словно тюлень, почуявший опасность, проснувшись, я, к своему ужасу, увидел, что расстояние между берегом и морским льдом увеличивается. Нас быстро сносило, а на горизонте виднелась лишь прерывистая линия морского льда!
Льдины раскалывались о рифы, и вокруг нас образовывались новые разводья. Пробиваясь к земле, мы втаскивали лодку на лед, когда тот смыкался, и снова спускали ее на воду, достигнув разводьев.
Перенося лодку и груз от полыньи к полынье, мы наконец-то достигли прибрежных вод и сумели продвинуться еще на пять миль вперед, где расположились лагерем на гравийном ложе речонки, которая попалась нам на глаза. Там шторм задержал нас на двое суток.
Поблизости было несколько водоемов с множеством уток. Мы добыли несколько птиц с помощью рогатки. При всех наших неприятностях мы, не страдая отсутствием аппетита, насыщались, чтобы быть готовыми к очередным испытаниям.
Берег очистился ото льда, и мы, рискнув побороться с крупным волнением, пустились в плавание прежде, чем улеглась зыбь. Когда мы вышли из бухты Бранбугтен с ее многочисленными рифами и стреляющими ледниками,[157] то увидели, что волны разбиваются об отвесные стены льда и море напоминает кипящий котел. Пройти эти рифы можно было только в спокойную погоду. Продвинувшись вперед всего на расстояние полусуточного перехода, мы снова остановились.
Когда мы приблизились к нашей цели, то на прочном льду посреди рифов нас ждало радостное зрелище: как нам показалось, там было стадо мускусных быков. Здесь еще сохранилась полоса припая длиной около трех миль. Мы высадились на лед, выгрузили лодку и приготовились расположиться лагерем. Я остался охранять наши жалкие пожитки, а эскимосы бросились по льду к быкам, чтобы постараться добыть одного из них с помощью копья. Это был критический момент в нашей судьбе. Мы опробовали новые методы охоты, которые, можно сказать, изобрели после многих дней голодания.
Я следил за парнями в бинокль и видел, как они прыгали через расселины во льду, двигались в глубь суши крадучись, словно голодные волки. Был чудесный ясный день. Льды в золотистых лучах солнца, стоявшего на норд-весте, являли собой радостное зрелище. Огромные утесы Северного Девона в 15 милях от нас казались расположенными совсем близко. Однако каким бы радостным ни было это зрелище, я заметил в тени айсберга какое-то синее пятно, направлявшееся в мою сторону. Когда оно в полосе солнечного света стало кремовым, я догадался, что это полярный медведь, которого мы атаковали два дня назад.
Это зрелище вызвало во мне ощущение, похожее на душевный подъем. Однако по мере того, как мишка приближался ко мне, я задумывался о методах обороны, и холодок пробежал у меня по спине. Собак и ружья, с помощью которых мы встречали медведей раньше, больше не было. Бежать и Оставить медведю наши последние запасы продовольствия и топлива было так же опасно, как и оставаться на месте. Полярный медведь всегда нападает на отступающего, но очень осторожничает с тем, кто держит позицию. К тому же у него совершенно непонятный интерес к лодкам. Ни один медведь не прошел мимо лодки без того, чтобы не попробовать ее на зуб или не ударить лапой. В эти критические дни наша судьба связана была с лодкой более тесно, чем с одеждой, которую мы носили. Поэтому я решил оставаться на месте и сыграть роль агрессора, хотя у меня не было ничего, даже копья, для того, чтобы драться.
Затем словно молния пронзила мне мозг. Я привязал нож к рулевому веслу и втащил лодку на небольшое возвышение на льду, чтобы казаться более значительным. После этого я собрал вокруг себя все куски дерева, обломки льда и прочее, чем можно было швырять в зверя, прежде чем он подойдет ко мне вплотную и я смогу применить нож и ледоруб — мои последние резервы. Приготовившись я занял позицию рядом с лодкой и стал быстро размахивать полозом нарт.
Медведь был уже в двухстах ярдах. Он крался за грядой торосов, и время от времени я видел только его голову. Подойдя футов на триста, он стал вставать на задние лапы и вытягивать шею, замирая на несколько секунд. Он казался огромным и красивым.
Подобравшись совсем близко, он ускорил шаг. Я стал швырять свои орудия. Каждый раз, когда я попадал в него, он останавливался и исследовал угодивший в него предмет. Но поскольку ни один из них не был съедобным, медведь подошел к противоположному от меня концу лодки, на мгновение остановился, а затем уставился на меня. Его нос учуял запах тюленьего жира всего в нескольких ярдах. Я поднял полоз нарт и с силой, удвоенной отчаянием, ударил им медведя по носу. Он зарычал, но быстро отступил. Я преследовал его до тех пор, пока он не отбежал от меня на значительное расстояние. Всякий раз, когда он оборачивался, чтобы изучить ситуацию, я делал вид, что стараюсь догнать его. Это возымело нужное действие и ускорило его отступление. Однако он отошел недалеко, затем уселся, стал нюхать воздух и наблюдать за мной. Когда я обернулся, чтобы узнать, что поделывают мои ребята, то увидел, что они были совсем недалеко и направлялись к медведю. Мускусные быки оказались всего-навсего кучей камней, и парни, давно уже приметив мои маневры, торопились вступить в сражение, подкрадываясь к зверю из-за торосов. Они подобрались к медведю на несколько ярдов и одновременно метнули в него свои копья, к которым были прикреплены веревки. Медведь упал, но быстро оправился и бросился бежать в сторону земли. Он умер от ран, и месяц спустя мы нашли его труп неподалеку от лагеря.
В течение двух дней, преследуемые неудачами, мы медленно продвигались вперед. В полночь 7 августа мы прошли мыс Белчер, как раз тогда, когда солнце впервые нырнуло за горизонт. Далее раскинулась безымянная бухта, где сидели на мели многочисленные айсберги. Изогнутый дугой берег бухты был словно стеной окаймлен стреляющими ледниками. Тяжелое волнение швыряло нашу лодку словно листок. Однако, укрываясь за айсбергами и забираясь на дрейфующий лед, мы умудрились пробиться к острову, где устроили лагерь.
Спать было невозможно от скрежета ледников на суше и рева штормового моря. Множество айсбергов преследовало нас на пути в бухту, которую позднее забило льдом, пригнанным штормом. 8 августа, держась воды у берега, мы двинулись на восток. Ветер дул нам в спину, подгоняя лодку по спокойной воде вперед. Преодолев с десяток миль, мы увидели, что с востока надвигается большое количество льда. Бухта быстро заполнялась мелкими льдинами, которые поймали нас в ловушку. Затем бухта оказалась забитой паком, идти по которому было так же трудно, как и по зыбучим пескам. Мы безнадежно застряли. Мы поспешили к земле, но и там не нашлось для нас хорошего убежища: она была недостаточно плоской даже для того, чтобы можно было лечь и заснуть. Мы напрасно ожидали вскрытия льда, вместо этого все быстрее стал формироваться новый зимний лед.
Заходящее солнце словно привлекло штормы — предвестники долгой, жестокой зимы. Тем временем мы влачили жалкое существование, поглощая сырыми пойманных птиц.
К концу августа мы протиснулись через окружавший нас пак к небольшому, но прочному ледяному полю. Я рассчитывал, что мы сможем продрейфовать на нем хоть куда-нибудь, в любое место, лишь бы оказаться за пределами тюрьмы из ледниковых барьеров. Тогда мы смогли бы продвинуться на восток или на запад в поисках пропитания. Мы использовали наш последний запас мяса и поддерживали в себе жизнь только с помощью изредка попадавшихся нам чаек и кайр. Поле дрейфовало то вперед, то назад и наконец доставило нас к мысу Белчер, где мы и высадились, чтобы решить нашу участь. К востоку весь горизонт застилали льды. На мысе Белчер не было ни подходящего укрытия, ни пищи. Дальнейшие попытки пробиться в бухту Баффина[158] оказались тщетными. Наступление холодов, быстрое образование молодого льда и заходящее солнце показали нам, что мы бродили слишком долго и пора обзавестись зимним убежищем.
Нашей единственной возможностью избежать смерти от голода и холода было вернуться на мыс Спарбо[159] и бросить вызов тому моржу, который распорол днище нашей лодку, забрать его жир, а затем попытать счастья в окрестностях мыса. Это было единственно достижимое место, которое представлялось нам хоть каким-то охотничьим угодьем. Голодные, в непогоду, мы двинулись на запад искушать судьбу.
В течение всего нашего вынужденного заточения мы никогда не забывали о том, что первой жизненной необходимостью является пища. Наши мышцы отдыхали, однако пустые желудки посылали сигналы в мозг и заставляли его серое вещество напряженно работать.
Мы были неподалеку от той земли, где голодали участники экспедиций Франклина,[160] но с той лишь разницей, что у них были патроны, а у нас нет. Схожая с ними судьба, казалось, была уготована и нам. Мы не видели ничего, что обещало бы пропитание на зиму, однако эта безрадостная перспектива не мешала нашим приготовлениям для последней борьбы. Мы были готовы нападать без винтовок даже на медведей, появись только они. Жизнь никогда не кажется такой сладкой, как в дни, которые сочтены.
Охоту с применением новых типов оружия мы отложили на случай необходимости, и теперь эта необходимость уже наступила. По оплошности большая часть наших эскимосских охотничьих приспособлений была оставлена на нартах, ушедших домой от Свартенвога.
Таким образом, мы оказались не только без патронов, но и без гарпунов и копий. К счастью, у нас был материал, из которого можно было их изготовить, а парни обладали гениальной способностью создавать новые орудия. Рогатки и силки, которыми мы добывали птиц, продолжали играть для нас важнейшую роль. Наши нарты были сделаны из превосходного дерева гикори, которое мы использовали в самых разнообразных целях. Из этого дерева можно было соорудить луки и стрелы, которые в сочетании с рогаткой и силками сделали бы наши военные маневры против пернатых более результативными. На такую же эффективность этого оружия мы рассчитывали в предстоящих столкновениях с более крупными животными.
Дерево нарт в дальнейшем пошло также на изготовление древков гарпуна и копий. Понимая, что наше окончательное возвращение в Гренландию зависело от нарт, мы использовали дерево умеренно. Древесина и кора словно сами советуют пользоваться ими экономно. Они сгибаются и скручиваются, но редко ломаются так, чтобы их нельзя было починить. Мы не располагали большим количеством этого ценного материала, однако его было достаточно для наших целей. На берегу мы нашли рога мускусных быков и обломки китового уса. Из них мы изготовили наконечники для гарпунов и копий. Часть полозьев от нарт была тоже пожертвована на изготовление наконечников для оружия. Ящичные гвозди послужили заклепками. Тюленья шкура, которую мы добыли месяц назад, была тщательно поделена на куски, из которых мы нарезали гарпунные лини и изготовили лассо. Мы надеялись использовать эти лини для поимки медведей и мускусных быков. Нашу складную парусиновую лодку мы обшили кожей, взятой со старой обуви, и укрепили дополнительными связями все из того же дерева гикори. Приготовившись вступить в сражение с самыми мелкими и самыми крупными животными, которые подвернутся нам под руку, мы двинулись на запад, к мысу Спарбо. Во время нашего путешествия смерть еще ни разу не подходила к нам так близко.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.