Введение

Введение

«Случайные гости? Орда, пришедшая с Камы иль Оби?», – задавался в начале века вопросом о происхождении славян В.Я. Брюсов. На этот вопрос нет ответа и поныне.

Из всех индоевропейских этносов славяне позже всех возникли на исторической арене. Под их собственным именем они зафиксированы в источниках только после падения Рима. В одном из сочинений, приписываемых поэту-епископу из Галлии, Альциму Экдицию Авиту (460–525) появляется такой пассаж: «Под благочестивым союзом Христа огромные и разнообразные племена: Аламанн, Саксонец, Торинг, Паннонец, Руг, Склав (Sclavus), Нара, Сармат, Датчанин (Datus), Бургундион, Дак, Алан». И то – поскольку в действительности многие из перечисленных племен были крещены значительно позже – многие историки сомневаются в подлинности этого отрывка, признавая достоверными первые упоминания славян лишь в сочинениях Прокопия Кесарийского и Иордана (середина VI в.).

«У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы (Вислы), на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским (предположительно на юге нынешней Венгрии), до Данастра (Днестра), а на север до Висклы (Вислы), вместо городов у них болота и леса. Анты же – сильнейшие из обоих (племен) – распространяются от Данастра до Данапра, там где Понтийское море образует излучину» – так пишет готский историк Иордан. Его современник Прокопий Кесарийский фиксирует славян и «бесчисленных» антов на нижнем Дунае (Истре) и к северу от него. «Стратегикон» императора Маврикия указывает, что реки славян и антов «вливаются в Дунай».

Византийские источники фиксируют, что славяне и анты пришли на Дунай, а потом и за Дунай, влекомые аварами – тюркского в основе своей[47] племенного союза, возникшего в начале VI в. Северном Причерноморье.

Археологи примерно тем же временем уверенно датируют открытую на Северной Украине, в Словакии, части Чехии и Венгрии славянскую так называемую пражскую культуру (иногда именуемую Корчак по своему главному локальному варианту). Но где обитали славяне до VI века и как они назывались?

Археологические источники говорят о том, что родина славян находилась в лесной части Восточной Европы. Собственно бесспорно первая славянская – пражская – культура содержит как раз признаки, характерные для культур, удаленных от высокоразвитых античных цивилизационных центров: грубая лепная керамика, простые орудия хозяйства, связанного с земледелием и скотоводством, незамысловатые украшения, небольшие неукрепленные поселения с жилищами-полуземлянками. Захоронения, видимо, производившиеся по обряду трупосожжения, поскольку фактические следы могил и останков отсутствуют (Именно по этой причине, как писал В.В. Седов «сопоставление антропологических материалов… носит гипотетический характер и не может быть использовано для серьезных выводов»[48]). Это культура лесных кочевников или полукочевников, которых греки (как потом и русов) называли «дромитами» – быстро перемещающимися с места на место.

Но откуда растут ее корни?

Наиболее реальной кандидатурой на роль предшественницы славянской пражской культуры является культура зарубинецкая, в II в. до н. э. – III в. н. э. распространенная от Восточных Карпат до верховьев Оки. Г.С. Лебедев, в частности, писал: «Главное событие, которое, видимо, служит эквивалентом лингвистически выявленному отрыву южной части населения лесной зоны, будущего славянства, от первоначального славяно-балтского единства, связано с появлением…зарубинецкой культуры». И для зарубинецкого, и для пражского населения характерен одинаковый тип жилища-полуземлянки с печами, неукрепленные небольшие поселения, общий обряд захоронения-трупосожжения без больших курганов и вещей. В обоих случаях – лепная керамика, несмотря на разницу некоторых форм, со схожестью деталей орнаментации (защипы или насечки по краю венчика – частые для горшков зарубинецкой и очень частые для изделий пражской культур).

Именно к зарубинецким, а точнее, постзарубинецким памятникам тяготеют материальные останки позднейших культур, протянувшихся в IV–VI вв. от Карпат до среднего Поволжья[49]. В Среднем Поднепровье промежуточным звеном между материальными свидетельствами зарубинецкой и пражской культур явились так называемые памятники киевского типа.

Экспансия древних славян в VI–X вв.

Но это культуры – наследницы зарубинецкой, а что у нее были за предшественницы? Об этом велись и ведутся серьезные споры. На роль дальней предшественницы предлагалась вышедшая из круга «шнуровой керамики» тшинецкая культура (XIX–XI вв. до н. э.), остатки которой (включая родственную ей комаровскую) находят от Одера до среднего течения Припяти, а по некоторым данным – и до левобережья Днепра. Жили представители этой культуры «малыми родами» в небольших неукрепленных поселениях из землянок и наземных построек, захоронения производили по обряду трупопо-ложения, занимались в основном животноводством.

Особенно на славянстве «тшинетцев» настаивают лингвисты, сторонники т. н. висло-одерской теории, согласно которой ядро будущего славянства формировалось на территории нынешней Польши. Поддерживал ее и историк Б.А. Рыбаков, который полагал, что она позволяет примирить споры сторонников как «польской», так и украинской славянской прародины. Впрочем, доказательств этой версии не больше, чем ее опровержений.

Дело не только в разности у носителей данной культуры и славян новой эры рода занятий – он все-таки мог меняться, но и в других аспектах. Так, генетическим продолжением тшинецкой стала, хотя и на более высоком уровне, лужицкая культура (XI в. – IV в. до н. э.). А она по ряду признаков стояла не только выше предшественницы, но и зарубинецкой, и пражской культур: в частности, ее керамика, хотя и лепная, непременно была с украшениями, в отличие от более простой раннеславянской. При этом, как признавал один из главных столпов висло-одерской теории Л. Тер-Сплавинский, «радиус экспансии лужицкой культуры значительно превышал во время своего наибольшего развития сферу славянского поселения: в веке бронзы, вероятно, ни на территории Чехии, Моравии и Паннонии, ни в восточных подальпийских странах, куда доходила лужицкая культура, славян вовсе не было».

К зарубинецкой или непосредственно к пражской подтягивают и другие: в частности, культуру подклешевых погребений.

Керамика пражской культуры

Керамика пшеворской культуры

Три важнейших этнографических признака ранних славян, по В.В. Седову: лепная глиняная посуда, домостроительство и погребальная обрядность – на самом деле не являются ярко специфическими. Скажем, дома «пражских» славян – полуземлянки и сооружения срубной конструкции – роднит очень многое с аналогичными жилищами Восточной, Центральной, Северной а иногда и Западной Европы I тыс. до н. э. Погребальный обряд мог меняться (так, трупоположение у «тшинетцев» сменилось трупосожжением у носителей лужицкой культуры). Оригинальность керамики также условна: у славян, допустим, встречались и высокие усеченно-конические (в центральных и восточных областях пражской культуры) и невысокие выпуклые горшки (на северо-западе). Однако за определенные признаки в керамике все-таки можно «зацепиться».

Скажем, по некоторым признаком посуды зарубинецкой культуры можно определить, что ее корни лежат в северной лесной зоне. Именно там жители не имели необходимости укреплять свои поселения, так как редкий враг мог пробраться сквозь дебри и чащобы. К тому же обитатели, скажем Полесья или Поднепровья все равно не засиживались долго на одном месте, что соответствует описанию подвижного образа жизни венедов у Тацита. По сути, они были охотниками и скотоводами, то есть вели образ жизни, характерный для лесной части Восточной Европы еще со времен фатьяновской культуры. Подвижность диктовала и особенности утвари – у динамичных кочевников не приживалась такая деталь оседлой жизни, как гончарный круг.

В этой связи отсутствие изделий основанного на применении ножного гончарного круга производства – весьма важный маркирующий признак. Скажем, почти одновременная зарубинецкой и граничащая с ее памятниками на западе пшеворская культура, а также более южная Черняховская (II–IV вв. н. э.), как раз были в основном «гончарными», что ставит под сомнение версии об их славянстве. К тому же они испытали столь сильное влияние Рима, что, например, пшеворскую культуру часто называют провинциально-римской. Представить себе, что «зарубинецкое» и «пражское» население просто потеряло навыки изготовления качественной посуды и других предметов высокоразвитого ремесла, утратило торговые и культурные связи, которыми отличались «пшеворцы» и «черняховцы», трудно. Такая масштабная «деградация» культур не происходит без соответствующей смены этносов на данной территории.

Таким образом, археология не дает прямых указаний на корни исторических славян, что не удивительно при отсутсвии в сохранившихся древних памятниках письменных свидетельств. Однако косвенные признаки – по методу исключения – все-таки «отсекают» от возможных прародин славянства весьма значительные территории как на юге Восточной Европы, так и в центральной части континента.

Этот результат будет дополнен редкими, но важными показаниями письменных источников. Так, в трактате «Германия» (I в.) Тацит, описывая племена, живущие на территории нынешней Польши, называет входящие в союз лугиев племена: гариев, гельвеконов, манимов, гелизиев, наганарвалов, далее к Балтике готов (готонов), ругиев и лемовиев. Можно спорить о том, все ли из указанных этносов относятся к германским, но во всяком случае, ничего славянского в приведенных антропонимах нет, что подкрепляется и данными об обычаях и верованиях указанных племен (жрец в женской одежде и божество Алки у нганарвалов, боевая раскраска у гариев и т. д.).

Таким образом, во времена Тацита территория к западу от зарубинецких памятников была прочно занята неславянскими этносами.

Впрочем, сама зарубинецкая культура, возникнув на основе местных (в основном милоградской) культур, испытала мощные иноэтнические импульсы, в частности, с запада, из пшеворских и допшеворских районов (поморская культура Польши), а также с юга. Археологи полагают, что это говорит о значительных контактах с «иллиро-кельтскими», фракийскими (дакийскими), иранскими и германскими (поздние бастарны) народами. Далеко не все эти конктакты были мирными – в частности, под натиском сарматов зарубинцы покинули районы Поросья и переместились на север, ближе к устью Припяти. Но, как пишет Д.А. Мачинский, «сильнейшее потрясение или воздействие со стороны» на основную часть зарубинцев заключалось не только в этом: в частности, у них сменился погребальный обряд (с I в. ранее типичные трупосожжения близ их поселений отсутствуют. Д.А. Мач. К вопросу…, 92–93). Это особенно важный момент, поскольку роль иноэтничных импульсов в «лингвистически выявленном отрыве» славян от северных соседей является ключевой в гипотезах многих филологов.

Например, иранские этнонимы и антропонимы в древней славянской среде – дело обычное. Первые византийские источники, упоминавшие славян, называют среди них объединения «велегезитов» и «хорутан». Племенные названия «сербы» и «сорбы», по О.Н. Трубачеву, восходят к имени грозного сарматского племени «serbi» (буквально: головорезы), которое Птолемей помещал где-то между Кавказом и Волгой[50]. Первые известные имена славянских князей – Бус, Ардагаст, легендарный Хорив также имеют иранский смысловой оттенок (племя бусов, как и будиев, входило в состав Мидии). Известный филолог В.И. Абаев приводит сотни восточнославянских и иранских (в основном осетинских) изоглосс, большинство из которых имеет древние корни.

Иранское влияние на славян ощутимо и в топонимике мест, приближенных к историческим будинам: тот же О.Н. Трубачев и В.Н. Топоров открыли на Левобережье Днепра целый пласт «двойной топонимики». Так, у речки Ропша (иран. Ropsa – лиса) есть приток Лисичка, у реки Свапа (иран. Su ар – «хорошая вода») – приток Доброводка, у Сева (авест. Syava – черный) – приток Чернавка, река же Каменная Осмонька в этимологическом смысле «масло масляное», поскольку ее вторая половина (от иран. asman) переводится как «камень». «Несомненные случаи ирано-славянского калькирования говорят об одновременном присутствии иранского и славянского населения в этих местах», – пишут Трубачев и Топоров. Пример такого «одновременного присутствия» упоминает и Геродот, описывая большой деревянный город в земле будинов – Гелон, который населяли скифы (точнее изгнанники-эллины, перенявшие скифские обычаи и язык).

Ряд ученых предполагает, кстати, что сам славянский язык возник в зоне взаимодействия балтийских и иранских языков, являя собой как бы их конгломерат. Действительно, при всей близости и архаичности славянского и балтийских наречий последние все-таки еще архаичнее. Возможно, первые изменились под влиянием соседей? Иранский субстрат в славянском, впрочем, не настолько велик, чтобы серьезно подтвердить эту гипотезу. Однако она станет более реальной, если допустить, что таким субстратом были и другие языки, примыкавшие к балтийскому ареалу с юга и юго-запада.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.