По следам Заратустры

По следам Заратустры

Штормовой ветер резкими порывами бросался на степь, вздымая из ее сухих песчаных глубин облака едкой желтоватой пыли. Тучи шли тяжелыми караванами от горизонта на север и с каждой минутой темнели. Предчувствуя грозу, стайки быстрокрылых чаек стелились над буераками и бескрайними полями серебрящегося ковыля, время от времени ныряя в камышовые озерца, на неспокойной глади которых плескалась потерявшая всякую осторожность рыба. Приподнимаясь на очередном вираже ввысь, птицы разражались громким удивленным криком. С высоты было отчетливо видно, что с запада, почти наперерез грозовому ветру и потокам пыли, идет другая странная туча: шириной почти во весь горизонт, низкая и состоящая как будто из мириад отдельных маленьких точек. Когда завывания ветра и крики чаек чуть стихали, можно было расслышать нестройный приближающийся топот и скрип такой силы, что длинноногие степные зайцы, прижав уши, бежали прочь, проносясь серыми тенями в сторону покрытой густым кустарником речной долины. Куропатки тревожно вспархивали над гнездами, не решаясь покинуть еле вылупившихся птенцов, но и не в силах усидеть при виде несущей смерть волны людей и животных. В редкие мгновения, когда солнце пробивалось сквозь малые разрывы в тучах, степь озарялась сиянием сотен тысяч пик, вздымающихся к небу. Земля глухо стонала от натиска бесчисленных деревянных сандалий, устало вьедавшихся в ее сухую песчаную кожу, боевых колесниц, запряженных низкорослыми мохнатыми лошадьми. Над нестройными порядками пехоты и конницы серыми башнями возвышались боевые слоны с окованными металлом бивнями. Посередине этого огромного живого поля, в каре отборных всадников, двигался самый большой слон, несший на расшитом покрывале украшенный золотом и изумрудами небольшой шатер. За спиной погонщика из-под полуоткрытого полога виднелся бородатый силуэт того, кто, очевидно, владел всеми нитями этого наступления на степь. Хмурясь силящемуся ветру, он нервно поглаживал рукоятку длинного меча в обитых сафьяном ножнах. Когда по пологу забарабанили первые капли дождя, он что-то выкрикнул гортанным голосом и ударил погонщика плашмя по плечу. Тот ногами, руками и криком остановил серого гиганта, вслед за тем остановились и всадники. Завывания труб передали соответствующий приказ дальше по войскам: огромная лавина стала постепенно прекращать движение. Навьюченные палками и шкурами животных обозные ослы лишались тяжкой ноши: степь становилась гигантским лагерем.

Со стороны авангарда, выдвинувшегося к реке, сквозь ряды строящихся палаток и потоки начинающегося ливня к каре проехал небольшой конный отряд. Предводитель его спешился и, пройдя несколько шагов, пал ниц перед царем, который уже стоял на земле, ожидая пока рабы возведут походный шатер.

– Владыка, – произнес он, глядя в носки царских сапогов – мы схватили скифского лазутчика. В плавнях прятался целый отряд – мы напали на него, но не смогли поймать всех, так как наши кони не плывут по реке так же быстро, как варвары и их лошади.

Сапоги сошлись и вновь разошлись в стороны – царь прошелся вдоль возводимого шатра, сопровождаемый рабами, прикрывавших его опахалами от дождя и ветра.

– Что говорит он?

– После того, как мы развязали ему язык пытками, он молвил лишь, что Иданфирс с приспешниками отступил к северу на два дня пути. Близ Борисфена лишь небольшие передовые отряды. Это совпадает с наблюдениями лазутчиков.

– Скифы опять уклоняются от битвы? Заставляют бегать за собой? Меня, Дария, покорителя полмира!?

Царское лицо исказил гнев. Жилистая рука в перстнях ухватила рукоятку меча. Стоявшие рядом в испуге чуть попятились. Казалось, что предводитель войска в неистовстве начнет рубить направо и налево. Однако последний, с трудом овладев собой, с лязгом задвинул оружие обратно в ножны и цедя сквозь зубы, приказал:

– Кличьте военачальников. Будем держать совет.

Развернулся и молча, все еще играя желваками на суровом бородатом лице, ушел под полог наконец, построенного укрытия. Пятясь и беспрерывно кланяясь в его сторону, начальник авангарда отступил, мысленно благодаря всех богов разом за то, что остался цел. Внешнее кольцо охраны расступилось, пропуская его и вестовых, которые с гиканьем понеслись между шатров, стреноженных коней и кричащих ослов. Над лагерем в серой пелене дождя и начинающихся сумерек повисло тревожное ожидание.

Уже заметно стемнело, когда со всех отрядов огромной остановившейся армии к царской ставке подтянулись все военачальники. В расшитых золотом и бисером парадных плащах, с которых градом катилась дождевая вода, они один за другим протискивались под сень шатра. В неверном свете чадящих факелов восседавший на высокой скамье царь в ниспадающих до земли одеждах, с распушенной бородой, горбатым носом с грозно раздувающимися ноздрями казался призраком. Взглянув из-под насупленных бровей на последнего вошедшего и тотчас павшего на колени боевого спутника, Дарий кивнул стоявшему слева седоватому эллину в чуть прикрытой козьим плащом тунике:

– Начинай, Павсаний.

Блеснув хитроватыми круглыми голубыми глазами, тот напевно, поминутно разводя и сводя руки, заговорил:

– О несравненный владыка, о достойнейшие из достойных полководцы. Вот уже пятьдесят лун победоносные воины великого Дария преодолевают скифские степи, гоняя как зайцев, орды повелителя варваров Иданфирса и союзные ему племена. Одержано столько побед, что не хватит даже высоких фракийских гор, чтобы выбить на их скалах соответствующие рассказы. Враг разбит почти повсюду, лишен лучших пастбищ, половины скота, который составляет главное его имущество. И все же…

Павсаний деликатно прокашлялся.

– Я хотел сказать, что бегать за трусливыми зайцами не дело воинов. Пусть мы не получили от скифского владыки свидетельства покорности, мы показали варварам свою силу и теперь они не скоро решатся вторгнуться в пределы Персидского царства. Колонии эллинов на полночном берегу Понта покорились нам, а кроме этих колоний в этом холодном почти пустынном краю нет ничего ценного. Мое мнение – немедля выступить к Истру, засыпая по пути колодцы, вытаптывая и сжигая оставшиеся пастбища. Скифы проучены, а войскам есть чем заняться на других окраинах царства.

Почти безбородый, изукрашенный шрамами настолько, что их не скрывал даже мех диковинного северного животного, наброшенный на правое плечо, старый военачальник выступил чуть вперед. Царственный палец с огромным рубином утвердительно ткнулся в него.

– Говори ты, о Мегабаз.

– Благодарю, о лучезарный владыка, – почтительно прохрипел полководец. – Послушайте и вы, братья по мечу. Сладкоречивый Павсаний советует вам бежать из степей, не добившись победы и даже не склонив на свою сторону ни одно из местных племен. Да, все они – и агафирсы, и невры, и будины либо разбежались по дальним уголкам Скифии, включая непролазные леса, либо оружием поддержали Иданфирса. Эллин лжет, утверждая, что мы нанесли врагу серьезный урон – всякий раз идя по его следам, мы видим многие фарсанги плотно истоптанной равнины – значит, скифов на этих бескрайних просторах было и осталось как звезд на небе. А кто считал число пастбищ и голов скота на пространстве, равном десяти Мидиям?

Говорю вам: отступать – значит покрыть себя позором и навлечь гнев светонесущего Митры. Необходимо двинуть колесничих и легкую конницу вдоль Борисфена – Идан-фирс вынужден будет принять бой с ними потому, что дальше к северу лежат болотистые перелески, и быстро убежать сквозь них у скифов не получится. Часть пеших воинов посадим на лодки – выше порогов река судоходна – и зайдем врагу в тыл. Другая часть пойдет на союзников скифов, будинов, чтобы они во время решающей битвы не смели показать носу из своих чащоб. Этот план нелегок, но осуществим, если действовать без промедления.

Мегабаз замолчал и в наступившей тишине было слышны только капли дождя, треск факелов и писк и удары крыльев летучих мышей о шатер. Никто не хотел вмешиваться в спор царских любимцев, а сам Дарий не принял ничью сторону, о чем-то глубоко задумавшись. Из этого состояния его вывел только бешеный рев ослов, внезапно раздавшийся в дальнем конце лагеря, а затем распространившийся по всей заполненной войсками равнине. Дикую какофонию подхватили и другие животные, она встревожила людей – вечерняя засыпающая степь оживилась, наполнившись криком, топотом ног и копыт. Постепенно шум стал стихать и лишь одинокие возгласы еще доносились из темно-синего сумрака, когда в шатер протиснулся и пал в ноги царю вестовой:

– О повелитель вселенной, оставшийся за предводителя левого крыла Артабиаз доносит тебе: скифы пытались напасть на его обоз. Пользуясь темнотой, они скопились неподалеку в прибрежном перелеске и камышах, но ослы учуяли их потных лошадей и подняли шум. Артабиаз сам с лучшими всадниками преследует кочевников вдоль реки.

Дарий еще больше нахмурился и раздраженно отбросил в сторону тяжелый кубок, из которого он потягивал золотистый шербет.

– Снова дерзкая ночная вылазка! И снова скифов никто не видит, будто они духи. Мое войско спасают не сторожевые, не разведчики, а ослы! Если Павсаний после этого опять будет говорить, что кочевники разбиты и устрашены, то он сам осел… только к сожалению, без чутья и слуха.

Царь порывисто встал со скамьи и сделал несколько шагов к выходу. Полководцы снова упали ниц. Отпихнув нерасторопных слуг, Дарий откинул полог шатра и внутрь ворвался свежий влажный воздух. Дождь кончился, и в лунном свете были видны последние облака, спешащие удалиться со звездного небосклона прочь, как будто на ночлег. Однако горизонт был по-прежнему мрачен.

– Взгляните! – Царь простер руки вверх. – Даже небеса здесь враждебны нам, посылая вихри и град всякий раз, когда мы почти нагоняем скифов. Даже звезды светят по-иному, и походные звездочеты путаются в расчетах положения войска. Скоро здесь наступит зима – совсем не такая, как в Мидии – дикий холод будет до того силен, что скует и Борисфен, и Меотийское болото и северный Евксинопонт толстой коркой льда, по которому могли бы ходить слоны. Степь засыпет снегом так, что только здешние мохнатые лошади смогут разгрести его в поисках корма. Царство льда и снега…

Дарий замолчал, вдыхая влажный аромат степных трав. Затем также быстро задернул полог и вернулся обратно. Взял новый кубок, поданный слугой, отпил и задумчиво посмотрел, как на темном дне играет и пенится напиток южных гор.

– Да, Павсаний, ты прав – здесь холод и пустыня. Не знойный увенчаный пальмами Египет, не теплая гористая Эллада и зеленая Вифиния, где буйствует природа и бурлит человеческая жизнь. Полагаю, вы все недоумеваете, зачем я вел воинов в эти суровые края. Я мог бы сказать, что хотел избавить царство от скифской угрозы. У устья Гипаниса вы видели могилы киммерийских царей – все, что скифы оставили от некогда великого народа. Четыре поколения назад варвары, тесня киммерийцев, опустошили Мидию и дошли до Египта, пока Киаксар коварством и хитростью не избавил от них Азию. Опасность не миновала, но дело не только в ней…

Все еще поигрывая кубком, царь оглядел приближенных и покачал головой.

– Разве не об этих снегах и северных звездах говорят предания, хранимые нашими жрецами? Разве не эту страну первой на земле создал Ахурамазда, волею которого приняли царство мои предки? Где-то дальше, в полночной стороне, течет священная Дайтия, с берегов которой Йима, сын Вивахванты, пошел на юг, раздвигая землю волшебной золотой стрелой. Где-то там же сверкает золотой вершиной Хукарья, несущая небесные воды Ардвисуры. Когда-то, испугавшись суровой длинной зимы и ниспосланных дэвами змей, почитатели истинных богов ушли оттуда, чтобы разнести по всей земле веру Ахурамазды.

Я думал, что чары дэвов потеряли силу, и потомки ариев могут обрести утраченную родину предков. И тем самым стать ближе к богам, как эллины, которые верят, что их боги живут рядом – на Олимпе. Но видимо, и я, Дарий, сын Виштаспы, повелитель двадцати трех стран и несметного числа человеческих душ, не всесилен…

Царь опять замолчал, на сей раз надолго, уставившись в одну неведомую точку. Стоявшие вокруг военачальники и приближенные переминались, потупя взоры и не решаясь что-либо сказать. Не раз и не два внешняя стража успела громко перекликнуться, не раз вдалеке шумели опять встревоженные чем-то лошади и ослы, пока старейший из полководцев, отодвинув все разводившего и сводившего руки Павсания, не выступил вперед. В отличие от других, он пал перед владыкой на колени, а лишь поклонился, загнув левую руку за спину.

– Дозволь, о величайший из великих, молвить.

Дарий вышел из задумчивости, чуть вздрогнув, и опять покачал головой в алмазной диадеме.

– Говори, о Гаубарва. Всегда рад слышать мнение родственника.

Старик еще раз, не без труда, поклонился.

– Тысячекратно благодарен небесам за счастье быть с тобою рядом, о великий. Сто и еще одиннадцать походов я сопровождаю тебя – то как воин, то как копьеносец, а сейчас, на склоне лет – просто как отец твоего зятя и лучшего военачальника. И, наверное, даже мои завистники, которых здесь немало, не посмеют сказать, что я когда-либо давал тебе дурной совет. И ныне, надеюсь, сказанное мной послужит лишь на пользу могущества – твоего и всех персов.

Скитания наши в здешних степях показывают: боги-праотцы всего сущего – против похода на север. Если мы и развеем полчища скифов (в чем я сомневаюсь), то дальше на нас обрушатся метели, морозы и голод, а путь к границе обитаемого мира преградят леса и болота. Да, дух Ахурамазды и бессмертные герои-первопредки нашли вечную обитель там, в стороне полуночи, где на вершине Хукарьи когда-то вознес первую хвалу богам Иима. Они тщательно охраняют места своего обитания от простых смертных, даже если последние чтут их и приносят жертвы. И грубая вера эллинов предполагает, что Юпитер с компанией отделены от людей недоступными скалами: видеть их олимпийские забавы человеческое око не может. Вера Ахурамазды шире и глубже наивных воззрений соплеменников Павсания – не потому ли источник этой веры более удален от всех народов, дабы светить одинаково всем? Да и в чем смысл быть ближе – чтобы отчетливее ощутить связь между собой и легендарными предками? Их души всегда с нами и эта близость и это родство не зависят от расстояний. Даже если б мы смогли вернуться к истокам Ардвисуры, мы не вернули бы прошлое и силу и мудрость ушедших на небо героев. Как говорят мудрые старцы: пламя от костра устремляется прочь, к небу, обращаясь в дым и сажу, но никогда – снова в хворост. Ахурамазда бросил камень творения в безбрежный океан – от него пошла вся земля и род людской словно кругами растекся – но эти круги не вернуть в изначальную точку, поскольку это противоречило бы бесконечности замысла прародителей всего существующего. Так и мы должны нести меч и солнечный посох Митры дальше и дальше по обитаемой вселенной. В этом бесконечном движении ты и обретаешь силу, о Дарий, потому что Ахурамазда так поощряет угодное ему дело. Но, показывает он нам многими знаками: никогда не стремись вернуться в Ариана Ваеджо, потому что в этом возвращении – не сила, а слабость.

Гаубарва снова поклонился.

– Я кончил, о великий.

Дарий не ответил и не пошевелился. Лишь по дергающимся бровям и глазам, в которых сходились и расходились какие-то неведомые круги, можно было догадаться, что он принимает некое трудное решение. Треснул и потух один факел, затем другой. В небольшие отверстия в шатре, служившие дымоходами, стал прорезаться серый, как степная мышь, предрассветный сумрак. Все терпеливо ждали. Наконец, не поднимая глаз, сухо и отчетливо владыка персов и мидян произнес:

– С рассветом колесничим повелеваю произвести вылазку вдоль Борисфена. Пусть Иданфирс решит, что это разведка перед новым наступлением. Раненых и больных выделить, построить или посадить в особый обоз. Остальным – пехота в центре, конница по флангам – развернуться. Выступаем обратно к Истру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.