4. Чёрный октябрь 1920 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. Чёрный октябрь 1920 года

Пока Чичерин и его сотрудники по НКИДу признавал и суверенность молодых республик Прибалтики, РВСР во главе с Троцким и его первым заместителем, бывшим врачом Склянским, главком Каменев, Полевой штаб РККА и командующий Западным фронтом Тухачевский занимались иным. Готовили сокрушительный, в чём они были уверены, разгром легионов Пилсудского. Сосредотачивали на Варшавском направлении силы четырёх армий: 4-й, бывшего генерала от инфантерии Д.С. Шуваева; 15-й, бывшего подполковника А.И. Корка; 3-й, бывшего подполковника В.С. Лазаревича; 16-й, Н.С. Соллогуба.

23 июля они перешли в наступление и за две недели сумели продвинуться с Линии Керзона, где они находились поначалу на линию Млава – Цеханув – Пултуск – Седльце – чуть восточнее Люблина. Оказались всего в нескольких десятках километрах от Варшавы.

Члены Политбюро не сомневались – взятие Красной Армией Варшавы станет прелюдией иного, более значимого, нежели просто военная победа. «Мы входим в собственно Польшу – писал Ленин 15 июля Уншлихту, – лишь на кратчайший срок, чтобы вооружить рабочих; уходим оттуда тотчас. Считаете ли Вы возможным и как скоро советский переворот в Польше?». Не удовлетворяясь задуманным, уже 27 июля Владимир Ильич предлагает сделать следующий шаг: «Следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Моё мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию».76

Словом, дело как бы оставалось за малым – за взятием Варшавы. Готовясь к тому, 19 июля Политбюро образовало Польское бюро ЦК РКП, включив в него Ф. Дзержинского, Ф. Кона. Ю. Мархлевского, Э. Прухняка и Ю. Уншлихта. 23 июля – временный орган Советской власти – Польский ревком с председателем Мархлевским и членами Дзержинским и Коном. А несколькими днями позже поручило РВСР и формирование польской Красной Армии.

30 июля Польский ревком издал в Белостоке обращение «К трудящимся Польши». В нём призвал к тому, о чём Ленин писал Уншлихту двумя неделями назад: «Варшава должна быть взята вами самими, Красное знамя над дворцами Зыгмунтовским и Бельведерским /резиденции правительства и президента – Ю.Ж./должно быть водружено вами самими до того, как российская Красная Армия войдёт в столицу… Срочно вооружайтесь для защиты завоеваний свободы! Повсеместно создавайте революционные комитеты!

Да здравствует освобождённая рабочая социалистическая Польша!77

Только тогда в Варшаве осознали опасность, нависшую над страной. 5 августа министр иностранных дел Е. Сапега поспешил сообщить Чичерину о готовности направить в Минск для переговоров полномочную делегацию во главе с Я. Домбским. Москва не возражала и тут же выслала не только в Варшаву но и в Париж и Лондон свои условия мира, весьма выгодные Польше. Они содержали готовность РСФСР признать независимость Польши; подтверждали, что «окончательные границы Польской Республики, в основном, совпадают с линией, намеченной в ноте лорда Керзона от 11 июля, с отклонением в пользу Польской Республики на восток в районе Белостока и Хелма»; стремление как можно скорее подписать перемирие, «причём войска РСФСР и УССР останавливаются на достигнутой к тому моменту линии, но не восточнее линии, указанной в ноте лорда Керзона».78

Ллойд Джордж, изучив московские предложения, 10 августа уведомил Варшаву о своём принципиальном одобрении их. Указал, что «так как русские условия мира не посягают на этнографические границы Польши как на границы независимого государства, то в том случае, если они будут отвергнуты, британское правительство не сможет предпринять ничего против Советской России».79

Переговоры, как и просил Сапега, открылись в Минске 17 августа. Однако глава российской делегации К.Х. Данишевский, ради того временно оставивший свой пост председателя Революционного трибунала РСФСР, уверенно мог чувствовать себя только в первый день. А уже на второй всем участникам встречи стало известно об успешном контрнаступлении польских войск на северном и центральном участках фронта. О том, что вскоре стали называть «Чудом на Висле». Легионы принудили 4-ю армию Шувалова отступить в Восточную Пруссию, где их и интернировали, а 16-ю (Соллогуба) – поспешно отступить далеко на восток.

К исходу 25 августа польские войска вышли на Линию Керзона, что позволило Пилсудскому заявить на заседании Совета обороны Польши – мир с Советской Россией теперь является бессмысленным.

Действительно, Красная Армия продолжала стремительно отступать. Три недели спустя оказалась на рубеже Молодечно – восточнее Барановичей – Лунинец – Сарны – Проскуров. Только поэтому ВЦИК поспешил выступить 23 сентября с заявлением о готовности «заключить на нижеследующих основах соглашение об основных принципах мира…

РСФСР готова немедленно подписать перемирие и прелиминарные условия мира на основе признания границей между Польшей и Россией линии, проходящей значительно восточнее границы, установленной Верховным союзным Советом 3 декабря 1919 года, с тем, чтобы Восточная Галиция осталась на западе от этой границы».80

Тем самым, Москва официально отказывалась от границы по Линии Керзона, то есть от западных Белоруссии и Украины. Вполне возможно, что и заявление ВЦИК имело бы иное содержание, не такое капитулянтское, и дальнейшие события пошли бы по-иному, если бы не два существенных обстоятельства.

Польские войска продолжали наступление вплоть до 15 октября, пока не вышли на линию Дрисса – восточнее Минска – западнее Бобруйска и Мозыря – далее до Могилёва-Подольского. Одновременно крайне обострилась ситуация и на юге страны. Врангелевские войска, находившиеся в Крыму, неожиданно активизировались. Ещё в июне предприняли безуспешную попытку захватить северное побережье Азовского моря, а в августе – столь же неудачную попытку высадиться на Кубани. В сентябре-октябре, когда Красная Армия отступала из Польши и Белоруссии, начали наступление на Донбасс и суть позднее – на правобережье Днепра.

В таких условиях переговоры, начатые в Минске 17 августа и прерванные 2 сентября, возобновились 12 сентября, но уже на нейтральной территории, в столице Латвии. Но там объединённую делегацию РСФСР и УССР возглавил Иоффе, хоть и начинающий дипломат, но поднаторевший при заключении договоров с Эстонией, Литвой и Латвией. В состав советской делегации также вошёл Мануильский как полномочный представитель Украины. Вместе с ними в Риге находился и Червяков, но польская сторона отказалась поначалу считаться и с его присутствием на заседаниях, и с самим существованием Белоруссии. Столь же отрицательно отреагировала и на попытку заявить о себе и неких своих правах представителя «правительства ВНР в изгнании».

Месяц продолжались переговоры в Риге, но за столь продолжительный срок советская делегация сумела добиться лишь одного – признания Белоруссии, что, собственно, никак не отразилось на аннексионистской позиции поляков, откровенно выступавших как победители, получивших потому право на диктат. Не проявив необходимого в таких случаях искусства дипломата, Иоффе безоговорочно удовлетворял ни с чем не сообразные стремления Варшавы. Не пожелавшей довольствоваться не только территорией бывшего Царства Польского, но и беспристрастной по своей сути Линией Керзона. Пренебрегая мнением Великобритании, ибо знала о безоговорочной поддержке со стороны Франции. Видевшей отныне в Польше своего главного военного союзника, блокирующего с востока всё ещё остававшуюся потенциальным противником Германию.

Договор о перемирии и прелиминарных (предварительных) условиях мира между РСФСР и Украиной с одной стороны, и Польшей – с другой, подписанный 12 октября, оказался столь же постыдным и позорным, как и давний Брестский, для Советской России. И проявилось это сразу же, в первой статье, которая зафиксировала непризнание Москвой независимости Польши, как то содержалось во всех предыдущих соглашениях РСФСР с новообразованными государствами, а РСФСР и Польшей – Украины и Белоруссии.

Та же первая статья договора установила и границу между Россией и Польшей. Проходившую от Латвии по Западной Двине до «пункта, в котором граница бывшей Виленской губернии сходится с границей бывшей Витебской губернии» и далее, по восточной административной границе последней «до пункта, в котором соприкасаются уезды Диснинский, Лепельский и Борисовский». Тем самым, Иоффе фактически отказывался от содержания подписанного им же соглашения с каунасским правительством. Ведь район, остававшийся теперь к западу от описанной линии, был признан Москвой территорией Литвы с её древней столицей Вильнюсом.

Центральный участок новой линии размежевания проходил между Молодечно и Минском, оставляя к западу Барановичи и Пинск. Далее шёл по реке Случ до её впадения в Припять, отдавая под власть Варшавы не только Виленскую, спорную Сувалкскую и Гродненскую губернии, но и большую часть Минской, то есть Западную Белоруссию. Наконец, южный участок признал польскими западные уезды Житомирской губернии, то есть Волынь, и Восточную Галицию.

Допустил Иоффе и ещё один непозволительный промах для дипломата, защищающего интересы своей страны. «Обе договаривающиеся стороны, – гласила всё та же первая статья договора, – соглашаются, что поскольку в состав земель, расположенных к западу от выше установленной границы, входят территории, спорные между Польшей и Литвой, вопрос о принадлежности этих территорий к одному или другому из названных государств подлежит разрешению исключительно между Польшей и Литвой». Таким образом, Советская Россия самоустранялась от любой (даже посреднической) роли на своих бывших окраинах.

Только вторая статья сближала до некоторой степени договор с подписанными РСФСР ранее. Она предусматривала обязательство обеих сторон «не создавать и не поддерживать организаций, ставящих себе целью вооружённую борьбу с другой договаривающейся стороной, имеющих целью ниспровержение государственного или общественного строя другой стороны, покушающихся на территориальную целостность её, равно как и организаций, присваивающих себе роль правительств другой стороны», «не поддерживать чужих военных действий против другой стороны». 81

Тем самым, Москва надеялась обезопасить себя, оградить (но полагаясь при этом исключительно на верность Варшавы взятым на себя обязательствам) от нового вторжения врага. Но на этот раз – антисоветских формирований различного политического толка.

Три из них считали себя российскими: «Белорусский особый отряд» бывшего штаб-ротмистра С.Н. Булак-Балаховича, успевшего послужить в Красной Армии, у Юденича, а теперь переметнувшегося на сторону Пилсудского; «Отдельная русская армия», формирование которой начал генерал-лейтенант П.В. Глазенап в Пскове и Гдове, а завершил полковник В.С. Перемыкин в Западной Белоруссии; казачья бригада есаула М.П. Яковлева, дезертировавшая из 1-й Конной армии. По соглашению с польским командованием, с 27 августа все они были подчинены Б.В. Савинкову (в прошлом известнейшему эсеру-террористу, непримиримому борцу с царским самодержавием).

Помимо этих сил общей численностью в 27 тысяч человек, на другом (южном) участке советско-польского фронта находились три дивизии (15 тысяч человек) УНР, занимавшие Каменец Подольский и Проскуров, а также несколько отрядов атаманов, отказавшихся подчиняться С.В. Петлюре после того как он объявил себя единственным членом Директории с правами президента республики.

Все они, даже в совокупности, не представляли особой угрозы Красной Армии, но всё же вполне могли помешать своими действиями выполнению плана разгрома Врангеля.

Столь же важным, но уже для Варшавы, стало упоминание в договоре о спорных с Литвой территориях.

Ещё во время отступления легионов, 10 июля, Польша вынуждена была официально отказаться от любых претензий на Виленщину Поступить так по требованию союзнической конференции в Спа, которая в противном случае отказывала польской армии в военной помощи. После же «Чуда на Висле» Варшава и утративший поддержку Красной Армии Каунас попытались разрешить спор на переговорах. 16–18 сентября – в небольшом городке Кальвария, оказавшихся безрезультатными, и в Сувалках – с 30 сентября по 7 октября, на которых удалось подписать перемирие. Однако такой вариант категорически не устроил Пилсудского, который просто изменил тактику, но не отказался от своей цели.

8 октября якобы отказавшиеся подчиняться командованию 1-я Литовско-Белорусская дивизия генерала Я. Жондковского и Добровольческая дивизия майора Косьцялковского объявили своим вождём генерал-майора царской службы Л. Желиговского и начали поход на Вильну. Через день, без боя вытеснив из города литовские немногочисленные силы, заняли его. А 12 октября Желиговский провозгласил образование независимого государства Срединная Литва (между Литвой, с центром в Каунасе – и Литвой белорусской), границы которой на востоке и юге совпали с установленными советско-литовским договором, а на западе и севере – с линией, установленной французским генералом Ф. Фошем в 1919 году. Иными словами, Срединную Литву составили части уездов Виленского, Трокского и Брасовского – Виленской губернии, и Гродненского, Лидского, Дисненского и Вилейского – Гродненской.

Фактическая аннексия поляками Виленщины в тот же день вызвала протесты Франции и Великобритании. 25 октября стала предметом обсуждения Совета Лиги Наций, которая четыре дня спустя потребовала проведения на Виленщине плебисцита. Но на том все переживания европейцев из-за очередной агрессии Польши завершились.

Иначе повела себя РСФСР. 29 октября заместитель главы советской делегации на переговорах в Риге Л.Л. Оболенский по поручению НКИДа вручил главе польской делегации ноту. «Правительства РСФСР и УССР, – указывалось в ней, – настаивают на том, чтобы войска Желиговского, которые в силу признанного самой Польшей неповиновения их польскому командованию представляют собой неоспоримую реальную угрозу прочности заключённого перемирия, были удалены с упомянутой польской /так в тексте! – Ю.Ж./ территории и вновь на таковую не допускались». 82

Лишь три месяца спустя и опасную по последствиям недоговорённость, содержавшуюся в статье 1-й советско-польского договора, и явную ошибку, допущенную Оболенским при определении принадлежности Виленщины, удалось исправить.

«Я считаю необходимым подчеркнуть, – отметил Чичерин в ноте, направленной правительству Литвы 31 января 1921 года, – что заключённый в Риге 12 октября прелиминарный договор между Россией и Польшей отнюдь не отменяет русско-литовского договора от 12 июля и не прекращает его силы. Статья I прелиминарного договора между Россией и Украиной с одной стороны, и Польшей – с другой, постановляет, что вопрос о принадлежности к Польше или Литве спорных между ними территорий подлежит разрешению исключительно между Польшей и Литвой… Пока вопрос о принадлежности означенных территорий не разрешён путём договора между Литвой и Польшей в пользу последней, суверенная власть в городе Вильно и его районе принадлежит Литве».83

(20 февраля 1922 года сейм Срединной Литвы объявил о присоединении ее к Польше. 24 марта сейм Польши принял аналогичное решение. Только тогда Пилсудский признал, что Желиговский действовал по его приказу. 15 марта 1923 года конференция послов Великобритании, Франции, Италии и Японии признала инкорпорацию Виленщины в состав Польши. РСФСР, а в дальнейшем и СССР, захвата Виленщины Польшей никогда не признавала).

Связанная условиями подписанного 12 октября договора. Польша не отказалась от стремления распространить свою власть на территории не только Литвы, но и России, Украины. Только теперь, как и в случае с «мятежным» Желиговским, стала действовать чужими руками. Именно так (но чисто внешне) выглядел поход в Полесье, предпринятый Савинковым – от имени Русского политического комитета, и Булак-Балаховичем – от Белорусского политического комитета.

Сконцентрировав в районе Пинска около четырнадцати тысяч человек, что невозможно было скрыть от польских военных и гражданских органов, 6 ноября они начали, по сути, бандитский набег по направлению на Мозырь – Гомель. Согласно собственной декларации, подписанной ими 17 октября – «для борьбы вместе с другими народами против большевиков не за восстановление старой России, а за признание тех государств, которые уже возникли».84

Однако, захватив Мозырь, повели себя крайне противоречиво. Сначала объявили: «Окончательная форма взаимоотношений между Россией и Белоруссией будет определена соглашением между Учредительными собраниями России и Белоруссии.85 Но сразу же поспешили преобразовать Белорусский политический комитет, являвшийся (как, впрочем, и Русский) самозванным, никого не представлявшим, в правительство БНР с Булак-Балаховичем – начальником государства.

Очередное национально-территориальное образование просуществовало всего три недели. До 29 ноября, пока последний солдат отрядов (или, скорее, банд) Савинкова и Булак-Балаховича, пафосно именовавшихся дивизиями и полками, под ударами 16 армии Западного фронта не бежал за демаркационную линию, в Польшу.

Схожие события произошли в те же дни к югу от Полесья. 8 ноября семнадцатитысячная армия УНР прорвала фронт в районе Могилёва-Подольского и устремилась на восток. К Бердичеву и Виннице. 16 ноября захватила Каменец-Подольский, что и стало её единственным успехом. Под ударами 2-й кавалерийской Отдельной бригады Г.И. Котовского и 8-й кавалерийской дивизии В.М. Примакова остатки петлюровских дивизий 23 ноября беспорядочными толпами бежали за Збруч.

…Если мир, подписанный РСФСР и УССР с Польшей, уподобить проигрышу с очень крупным счётом, то договор, заключённый двумя днями позже (14 октября) в Юрьеве с Финляндией, следует сравнить с игрой (пусть дипломатической), закончившейся вничью. Способствовало же тому обстоятельство, и ставшее решающим для определения Гельсингфорсом своей политики по отношению к соседу-установление Советской власти 21 февраля в Мурманске, вслед затем – на Кольском полуострове, включая район Печенги, и вдоль Мурманской железной дороги.

Действительно, ещё 16 октября 1919 года финляндский сейм категорически отклонил предложение Чичерина, изложенное в ноте от 11 сентября: «вступить в мирные переговоры с целью прекращения военных действий и выработки условий мирных отношений».86 А 12 апреля 1920 года, уже по предложению финской стороны, в небольшом приграничном городе Рояйоки начались предварительные заседания представителей двух стран. Пока – лишь по организационным вопросам. 24 апреля они прервались, но месяц спустя Гельсингфорс уведомил Москву о желании возобновить переговоры. В Юрьеве, 10 июня.

Официальные встречи начались с двухдневным опозданием, но сразу же определили круг спорных территориальных вопросов. Финская делегация, возглавляемая Ю. Паасикиви, настаивала на передаче Печенгского района (занятого к тому времени частями Красной Армии), волостей Ребольской и Поросозёрской, а также согласия на контроль со стороны Финляндии над большей частью Финского залива. Советская делегация (глава – секретарь Исполкома Коминтерна Я.А. Берзин, члены: от НКИД – ответственный руководитель РОСТА П.М. Керженцев и Н.С. Тихменев, от РВСР – состоящие по особым поручениям при Полевом штабе бывший генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, бывший капитан I ранга, начальник Морского штаба Е.А. Беренс, сотрудник отдела пограничного надзора при Наркомате торговли А.М. Смирнова) потребовали сохранить в составе РСФСР Печенгскую область, Восточную Карелию, демилитаризировать принадлежащие Финляндии острова в Финском заливе.

Сложная дискуссия завершилась 13 августа подписанием перемирия, которое одновременно и заложило основы для установления границы. Демаркационная линия на Карельском перешейке прошла строго по занимаемым войсками позициям, от Ладожского озера до Баренцева моря – по административной границе 1917 года, за исключением двух волостей русской Карелии, Реполской и Поросозёрской, где за демаркационную линию принимаются на севере, востоке и юге границы этих волостей». 87 То есть Восточная Карелия оказывалась на финской стороне, а Печенгская область – на российской.

Дальнейшие переговоры свелись, по сути, к торгу, завершившемуся 14 октября подписанием мирного договора. Признавшего, что «состояние войны между договаривающимися государствами прекращается», и описавшему новую границу. Теперь Советская Россия отказывалась от Печенги, на которую так претендовал Гельсингфорс, основываясь на договоре, заключённом СНК РСФСР с Советом Народных Уполномоченных Финляндской Социалистической Рабочей Республики 1 марта 1918 года. В обмен финская делегация скрепила своими подписями следующее описание границы: «от перешейка между полуостровом Средний и материком… по прямой линии к… пограничному знаку № 90 на Корвантун-тури близ озера Яури-ярви… до Ладожского озера». Тем самым, зафиксировала, что помимо Реполской и Поросозёрской волостей на российской стороне остаётся и так называемый Кирьясалский выступ, где размещались сепаратистские Ингерманландские вооружённые силы.

Отдавая Печенгскую область, российская делегация сумела добиться важных оговорок и разъяснений. Финляндия не имела права содержать в водах Ледовитого океана «военных и прочих вооружённых судов, не устраивать на этом побережье военных портов, баз военного флота», а также «предоставляла Российскому государству и российским гражданам право свободного транзита в Норвегию и обратно».

Наконец, в соответствии с мирным договором, Финляндия обязывалась уничтожить форты Ино, Пумала и демилитаризировать острова Гогланд, Сескар, Лавенсари, артиллерийские установки на которых представляли серьёзнейшую угрозу для Петрограда.

Помимо собственно мирного договора, советская делегация внесла в протокол заявление, подтвердившее своевременность создания в июне Карельской Трудовой Коммуны. Обосновывая возвращение двух волостей, гарантировала: «Карельское население Архангельской и Олонецкой губерний имеют право национального самоопределения. Заселённая этим населением Восточная Карелия образует автономную в своих внутренних делах область, входящую в состав Российского государства на началах федерации». Заявление оговорило также и вопрос, связанный с судьбой ингерманландев. «Финское население Петроградской губернии, – отмечало оно, – пользуется в полной мере всеми правами и преимуществами, предоставляемыми российскими законами находящимся в меньшинстве».88

Данный текст является ознакомительным фрагментом.