V. СОГЛАШЕНИЯ, ВОЙНЫ, ЗАГОВОРЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

V. СОГЛАШЕНИЯ, ВОЙНЫ, ЗАГОВОРЫ

Заключение договора с Рудольфом II. — Отношения с Византией. — Второй поход на Рим. — Сарацины. — Ратхерий Веронский и Арнульф Баварский: события в Вероне. — Гуго и византийцы в Южной Италии. — Крах Бозона и третий поход на Рим. — Вторжение в Бургундию: бракосочетание Лотаря и Аделаиды. — Анскарий Иврейский-Сполетский. — Четвертый поход на Рим.

Изгнанный из Рима, Гуго вернулся в Павию в феврале или марте 933 года. Однако вместо того, чтобы начать организацию похода на город, где ему нанесли столь серьезное оскорбление, Гуго был вынужден решать проблемы, которые требовали срочного вмешательства — как в самом королевстве, так и за его пределами.

И если маркграф Иврейский, осознав свои ошибки, пытался разрешить противоречия, которые испортили его добрые отношения с венецианцами — неурядицу местного значения, не повлиявшую на дальнейший ход событий[1], — то Гуго прилагал все усилия к тому, чтобы предупредить гораздо более серьезное недоразумение.

За время отсутствия короля некоторые магнаты — имена которых не сохранились — поняли, что просчитались, поменяв нетребовательного короля, каким был Рудольф II, на авторитарного и деспотичного правителя, каким оказался Гуго. Поэтому они предложили Рудольфу вернуться в Италию.

Рудольф, который помнил все события своего краткого правления в Италии и прекрасно знал Гуго, выжидал и размышлял так долго, что Гуго успел вернуться в Павию и раскрыть новый заговор своих «дражайших» (carissimi) подданных. Безусловно, мастер переговоров его уровня без труда нашел способ договориться с соперником и спасти Итальянское королевство, принеся ради этого в жертву Прованс.

В 928 году заключив соглашение с Раулем Французским, Гуго уступил одному из своих подданных Вьеннское маркграфство и таким образом сохранил власть, хотя и не подтвержденную титулом, над всей территорией Прованса.

Указ о передаче Вьеннского маркграфства новому владельцу остался мертвой буквой. Но в 933 году, когда римский поход Гуго завершился полным крахом, а магнаты снова пригласили в Италию Рудольфа II, Рауль Французский присвоил себе вьеннские земли, будучи уверенным в том, что Гуго не сможет отстоять условия соглашения 928 года.

Рудольф II, вновь оказавшись в Италии, не скрывал, что для него было бы гораздо легче избежать этого похода. Поэтому Рудольф охотно принял предложение Гуго: в обмен на торжественное обещание никогда более не появляться в Италии и не претендовать на итальянский трон он получил власть над Провансом.

Нужно отметить, что при оформлении передачи Рудольфу II прав на Прованс Гуго пришлось использовать весьма неточную формулировку, в которой упоминалось о состоянии Прованского королевства на момент смерти Людовика III и не было даже намека на соглашение 928 года с Раулем и на совершенный им захват Вьеннского маркграфства. По заключенному с Гуго договору Рудольф становился единоличным государем Прованса, чей трон пустовал с 928 года, и приобретал все соответствующие полномочия: право сбора налогов, опеки над церквами и монастырями, право распоряжаться свободными феодами и должностями и т. д. Впрочем, Гуго, некоронованный король Прованса, уступая свои полномочия, неизбежно должен был воспользоваться расплывчатой формулировкой, в которой ничего не говорилось о королевской власти. Однако эта неточность могла стать яблоком раздора между Рудольфом и Раулем — который присвоил себе титул Вьеннского короля, — а Гуго был достаточно умен, чтобы просчитать возможные последствия[2].

Тем временем Гуго развил активную дипломатическую деятельность в отношении Германии и Византии. В первую очередь ему нужно было позаботиться об укреплении дружеских отношений с Генрихом Саксонским. Слава об этом короле дошла и до Италии, особенно после блистательной победы, которую он одержал над венграми в 933 году. Его громкий успех вызывал опасения, что при желании он с легкостью вмешается и в дела Италии. Более того, ходили слухи о том, что Генрих собирается в Рим, причем не приходилось сомневаться, что к его религиозным устремлениям добавились бы и политические задачи. Однако Генрих Саксонский внезапно скончался, так и не успев покинуть пределы собственных владений, а у Гуго стало одной проблемой меньше[3].

Немедленного вмешательства на дипломатическом уровне требовала и ситуация в Византии, где Альберих, восприняв политический курс своей матери, начал собственные переговоры.

Чтобы получить согласие римской курии на посвящение в сан патриарха Константинопольского одного из своих сыновей, юного Феофилакта, Роман Лакапин начал переговоры о браке другого своего сына и сестры Папы, дочери Мароции. Мароция исчезла с политического небосклона еще до завершения этих переговоров, но год спустя их возобновил Альберих. Воспользовавшись появлением в Константинополе четырех папских легатов, которые должны были передать разрешение Папы на избрание юного Феофилакта патриархом, Альберих попросил себе в жены византийскую принцессу, надеясь опереться на авторитет Византийской империи и вместе с рукой принцессы получить признание нового режима, который он установил в Риме. В то же время переговоры показали, что знать и простой люд Рима стремились под защитой Восточной Римской империи (Византии) обрести стабильность и безопасную жизнь, которых им уже не могла обеспечить Западная Римская империя. Иоанн XI, пленник собственного брата, поддерживал эту политику и датировал свои грамоты правлением императора Византии. По плану Альбериха Византийская империя должна была предоставить ему необходимые средства и моральное право сопротивляться Гуго и его претензиям на императорскую корону. Однако Гуго узнал о надвигающейся опасности и отправил в Константинополь новое посольство, которое расстроило матримониальные планы Альбериха.

Византийская империя никогда формально не отказывалась от своих притязаний на Италию и Рим. Предложенный Альберихом брачный союз, казалось бы, предоставлял византийцам прекрасную возможность вернуться в Вечный город, но, дав свое согласие, они были бы вынуждены признать навязанную Альберихом форму правления, что для них означало бы отказ от прав на Рим, которые Византия намеревалась сохранить.

Не порывая отношений с Альберихом — византийские дипломаты были слишком опытны для того, чтобы совершить подобную ошибку, — Византия предпочла пойти на союз с Гуго. На это решение во многом повлияла оценка военной мощи короля Италии и маркграфа Сполето, которая могла послужить — или навредить — интересам Византии в Южной Италии. Время внесло ясность в этот вопрос[4].

Когда опасность нашествия Генриха Саксонского и происков Альбериха на первый взгляд миновала, а соглашение с Рудольфом II давало Гуго возможность не опасаться удара в спину, в конце 933-го или в начале 934 года король стал готовиться к походу на Рим.

Длительная осада такого большого города, каким был Рим, была не по силам войску, которое с трудом собрал Гуго. Поэтому военные действия представляли собой серию опустошительных набегов на окрестности Рима. Редкие попытки штурма горожане, защищенные высокими и крепкими стенами, отражали без особого труда.

Эд, аббат монастыря Клюни и старый друг Гуго, который несколькими годами ранее, когда речь шла о важном для его аббатства деле, ходатайствовал за него перед Папой, стал настаивать на том, чтобы король примирился с Альберихом и прекратил военные действия. Поговорив с одним и с другим, аббат лишь частично добился своей цели. Соперники не пришли к дипломатическому решению конфликта, однако Гуго снял осаду — которую более не мог продолжать. Поскольку о его передвижениях с конца сентября 933-го по первую половину мая 934 года ничего не известно, можно предположить, что он сразу вернулся на север Италии[5].

В источниках нет хронологической последовательности событий 923–937 годов. Важнейшие из них: набеги сарацин на Лигурию и поданскую Италию, разграбление Генуи, разгром сарацинского войска в Акви, попытка вторжения в Италию Арнульфа Баварского, новый поход Гуго на Рим, заговор Бозона, который Гуго раскрыл и обезвредил; союз Гуго с византийцами, которые попросили его и маркграфа Сполето о помощи в борьбе против князей Капуи, Беневенто и Салерно, — описаны весьма бессистемно. Рассказывая об этих событиях, необходимо учитывать их логическую последовательность, закономерность, с которой одно могло вытекать из другого. Однако логика и историческая реальность не всегда совпадают.

Ни источники, ни логика не позволяют нам утверждать, как это делают некоторые историки, что Гуго снял осаду Рима и помчался в Северную Италию сражаться с сарацинами. О набегах сарацин на Италию в 933 году рассказал только Флодоард, который вместе с тем забыл упомянуть о двух набегах 934 и 935 годов, описанных Лиутпрандом и арабскими хронистами. В связи с этим возникает подозрение, что франкский историк перепутал даты, что случалось с ним не раз.

В арабских источниках говорится о том, что в 935 году, как и в предыдущем, 934-м, сарацины отправились из Северной Африки в Лигурию. Кульминацией этого похода под предводительством Якуба-бен-Изака стал опустошительный грабеж, устроенный полчищами сарацин в Генуе. Предположительно, во время именно этой вылазки отдельные группы мусульман перебрались через Апеннины и дошли до города Акви, жители которого после жестокой битвы уничтожили эти группы захватчиков.

Ни в одном из источников не говорится об ответных действиях короля. Сопротивление набегам венгров или сарацин, скорых на подъем, внезапно прекращавших и возобновлявших военные действия, представлялось практически невозможным для представителя центральной власти, которому нужно было время, чтобы собрать войско. От сарацин и от венгров города оборонялись своими силами, поэтому такое сопротивление было, как правило, слабым, непостоянным и неэффективным[6].

В конце 934 и начале 935 года Гуго хотя и не сражался с сарацинами, но оказал сопротивление другому, неожиданно появившемуся врагу, который не собирался, подобно венграм или сарацинам, захватить как можно больше трофеев, пленников и быстро убраться восвояси. Он намеревался завладеть если не всем королевством, то, по крайней мере, Веронским маркграфством. Этим врагом был Арнульф Баварский.

На протяжении почти 40 лет — с момента гибели Арнульфа Каринтийского — германские князья не интересовались итальянскими делами, поскольку постоянно вели войны с норманнами, славянами, венграми, которые опустошали их владения.

Арнульф Баварский в 910 году наследовал своему отцу Лиутпольду, павшему в битве с венграми, и заявил о себе как о предприимчивом и смелом человеке, защищая независимость своего герцогства от притязаний на нее королевской власти и доблестно сражаясь с варварами.

Торговые и религиозные связи между Италией и Баварией были достаточно сильными, и представители обеих сторон, как правило, встречались в Вероне, добираясь до нее по мосту через реку Адидже. Из всех итальянцев жители Вероны наиболее полно осознавали значимость фигуры Арнульфа, и именно они снабжали его сведениями обо всем, что происходило в Итальянском королевстве. Поэтому было бы вполне логичным, если бы веронцы, подняв мятеж против собственного короля, стали искать поддержки у Арнульфа Баварского. Кроме того, герцог обеспечил себе тыл, заключив в 927 году соглашение с венграми, и, по всей видимости, заявил о своих намерениях вмешаться в дела Италии[7].

К заговору, который возглавил Милон, граф Веронский, примкнули епископ Ратхерий, значительная часть городского духовенства и многие местные именитые граждане.

Выявить причины, которые привели к заговору, а тем более определить вклад, внесенный в дело каждым конкретным участником, не представляется возможным. Например, совершенно непонятно, что подтолкнуло к мятежу Милона, который получил графский титул именно от Гуго. А вот Ратхерия с королем действительно связывали не самые дружеские отношения.

История Ратхерия настолько показательна, что стоит рассказать о ней поподробнее.

Ратхерий был монахом в Лоббе; в Италию он приехал вместе с Хильдуином Льежским, священником из знатного рода, который отчаялся получить епископский сан в родном городе и перебрался в Италию, в надежде преуспеть при дворе Гуго, своего дальнего родственника. Гуго пообещал Хильдуину сан архиепископа Миланского, как только кафедра освободится, и временно сделал его епископом Вероны. Ратхерий, в свою очередь, надеялся занять место Хильдуина в Вероне, когда тот уедет в Милан.

Ламберт, архиепископ Миланский, умер 10 июня 931 года, и ему на смену призвали Хильдуина. За паллием и благословением понтифика он послал в Рим своего друга Ратхерия, и тот не преминул воспользоваться представившейся возможностью и связями в курии, чтобы заручиться поддержкой Иоанна XI и его советников в своих притязаниях на веронскую кафедру. К тому же обстановка в Вероне на тот момент благоприятствовала его избранию.

Ратхерий был образованным, набожным и аскетичным монахом: в вопросах религии и морали он не признавал компромиссов. К епископскому сану он стремился не из честолюбия, а из ревностного благочестия. Он страстно жаждал обрести власть, которую хотел употребить для проведения необходимой, с его точки зрения, реформы нравов духовенства и паствы. Однако этот добродетельный монах обладал скверным характером и чрезмерно острым языком.

Гуго не знал, что делать с таким епископом: на епископской кафедре ему был нужен человек, готовый всецело повиноваться светской власти. Поэтому, по всей видимости, король намеревался предложить Вероне — городу, имевшему важнейшее стратегическое значение, — вместо Ратхерия другого епископа. На это место претендовали трое: некий уроженец Аквитании, имя которого нам неизвестно; Гарафрид, не менее таинственный персонаж, и его племянник Манассия, уже избранный епископом в Арле.

Заинтересованность Иоанна XI в избрании Ратхерия епископом Веронским стала для короля весьма неприятной неожиданностью. С одной стороны, было бы политически недальновидно противоречить Папе, который, как надеялся Гуго, рано или поздно все-таки согласился бы возложить на его голову императорскую корону. В то же время Гуго меньше всего хотел отдавать Верону столь несговорчивому и негибкому человеку, каким был Ратхерий. Безусловно, король, прибегнув к своим обычным ухищрениям, нашел бы способ обойти рекомендацию понтифика, не обидев его, если бы Ратхерий не заболел так тяжело, что его друзья объявили о его скорой кончине. Гуго поверил их словам о том, что Ратхерий стоит на краю могилы, и согласился на его избрание, считая, что оно не будет иметь никаких последствий. Вместе с тем он показал, что хотел угодить Папе и остальным друзьям Ратхерия. Сразу же после избрания Ратхерий внезапно выздоровел, а Гуго пришел в ярость, поняв, что его обвели вокруг пальца. Нет, пока он жив, Ратхерию не видать кафедры, которую он у него выманил! Поэтому он потребовал передать часть доходов с епископства в пользу королевской казны, и Ратхерий, который прекрасно знал свои права и обязанности, немедленно взбунтовался. Гуго не мог объявить избрание чрезмерно независимого прелата недействительным; но он не мог и заставить его повиноваться. Поэтому король начал плести интриги, с помощью которых он надеялся вынудить Ратхерия отречься от сана или же перейти в открытую оппозицию, что дало бы Гуго возможность сместить его, обвинив в измене. В конечном счете Ратхерий действительно примкнул к заговорщикам, поддерживавшим Арнульфа Баварского[8].

Некоторые представители духовенства разделяли претензии епископа Вероны к королю. А знатные горожане надеялись на то, что со сменой правителя Италии вновь наступят счастливые времена, как при Беренгарий, когда Верона, любимый город государя, практически была второй столицей и пользовалась всеми столичными привилегиями.

Осенью 934-го или зимой 935 года Арнульф пересек долину реки Адидже с отрядом, собравшим весь цвет его герцогства. В отряде был Адальберт, епископ Зальцбурга, который не отправился бы в путь без группы помощников, а там, где были епископы, нашлось место и для графов.

Милон и Ратхерий отворили ворота Вероны, а оттуда герцог решил направиться к Милану и Павии. Арнульф и веронцы рассчитывали на то, что к ним примкнут епископы и знатнейшие феодалы Итальянского королевства, но этого не произошло. Гуго без всякой спешки собрал войско и выступил к Вероне, выслав вперед несколько конных отрядов, которые перекрыли все дороги на восток.

Единственное крупное сражение произошло в Буссоленго, где королевские войска одержали внушительную победу. Армия герцога понесла огромные потери, многие его воины разбежались. Сам Арнульф был ранен в бою и решил немедленно отступать в Баварию, взяв в заложники Милона, чтобы иметь возможность повторить вылазку в другое время и с бо?льшими силами.

Однако Милон, видя, какой оборот принимают события, успел скрыться. Он более не обольщался насчет Арнульфа и союза с ним. Более того, он уверился в том, что новый поход также не имел бы успеха, поскольку крупные феодалы, не поддержавшие инициативу первого похода, не одобрили бы и второй. Немного поразмыслив, Милон перешел от Арнульфа на сторону Гуго. Один из его братьев вместе с кучкой вассалов открыто взбунтовался, забаррикадировался в Веронском замке и какое-то время выдерживал осаду герцога.

Арнульф относительно быстро сломил сопротивление и продолжил путь в Баварию, увозя с собой пленных мятежников. А Гуго 2 февраля вошел в Верону во главе войска, со свитой из епископов и графов[9].

Своевременно приняв решительные меры, Гуго предотвратил роковые для государства последствия, которые вполне могли произойти после заговора Милона и вторжения Арнульфа. Правда, подавление мятежа и расправа с мятежниками произошли весьма интересным образом.

Милон укрылся в надежном месте, его брат попал в плен, тем самым невольно доказав верность своей семьи законному государю. В серьезную переделку попал Ратхерий. Именно он рассказал — хотя и довольно бессвязно — о событиях, последовавших за вступлением королевских войск в Верону. Этот рассказ пролил свет на реальную политическую обстановку в итальянских городах того времени, на ситуацию, которую хронисты описывали схематично и однообразно.

Лиутпранд сообщил только то, что Арнульф «охотно принят графом Милоном и епископом Ратхерием, словно они его пригласили». После этого он описал военные действия во время похода, а затем рассказал об отступлении герцога и его последствиях: «…когда он отступил, король Гуго немедленно вернулся в город, а плененного им Ратхерия, епископа этого города, Папа отправил в изгнание». Так он завершил свой рассказ об этом эпизоде.

В свою очередь, Ратхерий дает нам понять, что не только он с Милоном, но и горожане перешли на сторону Арнульфа. Однако общественное мнение в Вероне играло немаловажную роль. Утром 2 февраля во время торжественной мессы, когда восхваляющий Господа и присутствующие обменивались поцелуем мира, многие из тех, кто знал о неминуемом вторжении в город королевского войска, открыто заявили епископу, что именно на нем лежит ответственность за произошедшие и грядущие несчастья.

Бургундцы, из войска Гуго, сначала преследовали отступавших воинов Арнульфа, а затем вошли в город и принялись громить все вокруг, грабить и убивать. Было произведено множество арестов, а епископа, который не успел, подобно графу, вовремя переметнуться на сторону Гуго и к тому же попался на глаза людям короля, когда беседовал с одним из приспешников герцога, взяли под стражу. С ним хорошо обращались, поскольку его происхождение и его дружба с Хильдуином создали ему репутацию своего человека при дворе и, возможно, приближенного короля. Тем не менее ночью Ратхерий не смог сомкнуть глаз, думая об угрозе, которая нависла над остальными арестованными — простыми горожанами и священниками, начиная с архидиакона. Очевидно, всех их ожидала виселица. Ратхерию удалось поговорить с неким влиятельным «другом», возможно, Хильдуином. Тот дал Ратхерию множество советов и помог ему на следующее утро, 3 февраля, устроить встречу с теми арестованными, которые скомпрометировали себя более всего. Эти люди составили письменное послание, которое должно было снять с них все обвинения. Ратхерий не говорит ни о том, кому предназначалось это письмо, ни о том, каким образом его содержание могло помочь обвиняемым. Можно предположить, что это было анонимное послание королю, но кого именно его авторы осыпали «ругательствами» (convicia), которыми, по признанию самого Ратхерия, пестрел текст письма, нельзя даже предположить.

Орсо, зять архидиакона, который составил и переписал письмо, всю ответственность за его содержание переложил на епископа. Остальные поступили так же, и весь королевский гнев обрушился на Ратхерия. Гуго приказал перевезти его в Павию и заключить в так называемую башню Вальперта[10].

Рассказ очевидца событий, более того, их главного действующего лица, снимает все сомнения в том, что власть имущих епископов и графов всегда окружала целая толпа горожан, которые находили возможность выразить свою точку зрения и изъявить свою волю. Наиболее знатные горожане активно участвовали в принятии решений по тем политическим вопросам, которые могли затронуть их личные и общие интересы. Сведения о деятельности горожан Вероны во времена Ратхерия придают более глубокий смысл: добровольному подчинению «граждан» (cives) Милана и Павии Арнульфу Каринтийскому в 894 году, о котором Лиутпранд упоминает после рассказа о падении Бергамо; сопротивлению туринцев епископу Амолону, которое описывается в Хронике Новалиса; «злонамеренному заговору» (malivola conspiratio) жителей Модены, на который Гвидо намекает в своей грамоте от 891 года; участию горожан Бергамо в обороне города в 904 году; участию жителей Мантуи в прибылях от деятельности монетного двора в 945 году; просьбе граждан Генуи о защите, удовлетворенной королем в 958 году. Старый феодальный мир неуклонно менялся, и новые социальные слои спешили занять господствующее положение в политической и экономической жизни Северной Италии[11].

Гуго сумел извлечь выгоду из событий в Вероне, в результате которых Ратхерий оказался в темнице. Он передал епископскую кафедру Вероны своему племяннику Манассии, прибавив к ней епископства Мантуи и Тренто — а по некоторым сведениям, и Виченцы, — которые вместе составляли Триентское маркграфство. Это маркграфство король также пожаловал Манассии, связывая его по рукам и ногам своей щедростью, чтобы племянник доблестно защищал границу своих земель, в случае если Арнульф еще раз совершит попытку ее пересечь[12].

Положившись на преданность и бдительность Манассии, Гуго оставил его заботам северные районы королевства, а сам решился принять предложение византийцев о совместном походе в Южную Италию.

Весной 935 года, с началом нового судоходного сезона, византийский флот из одиннадцати военных кораблей отплыл по направлению к Италии. Командовал операцией протоспафарий Епифаний, получивший от императора приказ вынудить к подчинению князей Салерно, Капуи и Беневенто. В свое время эти князья отвергли протекторат Византии и заняли византийские территории в Апулии, Калабрии, Лукании. Помощь в этом им оказывал Тебальд, герцог Сполетский, придерживавшийся старого политического курса своих предшественников, которых уже само географическое расположение их собственных земель вынуждало вмешиваться в дела южных лангобардских княжеств.

Византийцы прекрасно знали, что сами не смогут справиться с мятежниками, и поэтому направили все усилия на то, чтобы расстроить их союз и обеспечить себе поддержку короля Италии. Они отправили Гуго, его самым влиятельным графам и епископам, а также и Тебальду щедрые дары: шелка, кубки из оникса, сирийское стекло и другие ценные вещи. Однако Гуго и без даров с радостью принял бы столь лестное предложение.

Безусловно, Гуго и византийцы преследовали различные цели. Гуго надеялся получить императорскую корону и, несмотря на сопротивление герцога Сполетского, уже навещал южные территории Италии. Однако он вовсе не хотел, чтобы византийцы укрепили свои позиции и восстановили свой протекторат над землями южноитальянских князей, которые сам Гуго хотел бы при помощи Сполето подчинить Павии. Но отказываться от сотрудничества с византийцами было опасно, поскольку они могли тут же договориться с Альберихом и затруднить, если не перекрыть, ему дорогу к Риму и императорскому венцу. Таким образом, Гуго передал свое согласие византийскому посольству, но, конечно же, постарался оказать Епифанию самую незначительную помощь. Все его помыслы были направлены на организацию нового похода на Рим, которому как будто бы благоприятствовала сложившаяся в Тоскане ситуация[13].

Бозон организовал заговор против своего царственного брата, и, возможно, не последнюю роль в принятии этого решения сыграла его супруга, Вилла Бургундская. Кто были его сообщники и какую цель они преследовали, сказать трудно. Возможно, они хотели вновь пригласить в Италию Рудольфа II, поскольку Бозон, по-видимому, не имел такого количества сторонников, чтобы претендовать на королевский титул.

Гуго вовремя предупредили и на этот раз. Его люди схватили брата, и Гуго конфисковал все его имущество, его жену с позором отправил в Бургундию и передал владение Тосканским маркграфством своему незаконнорожденному сыну Губерту, матерью которого была Вандельмода, «благороднейшая женщина» (mulier nobilissima). Он родился, когда Гуго еще жил в Провансе, и ему должно было исполниться, по крайней мере, 25 лет. Безусловно, он был самым преданным из всех тех, на кого Гуго мог положиться.

Положившись на верного Губерта, Гуго в третий раз отправился в поход на Рим.

Воспоминания о позорном финале его римского похода 932–933 годов, о неудачной экспедиции 933–934 годов, мысли о том, как Альберих чествовал в Риме попавших в немилость людей Гуго, которые, оказавшись в безопасности, разжигали ненависть и вражду, — все это подогревало в короле жажду мщения. Однако летом 936 года короля постигла такая же неудача, как и в 933–934 годах. Его армия пострадала от царившего в Центральной Италии голода, мор напал как на верховых лошадей, так и на вьючных животных, и Гуго вновь был вынужден отступить.

Неудачи, постигшие короля на пути в Вечный город, побудили его к поискам дипломатического решения задачи, которую он не сумел решить с помощью оружия. Поэтому он согласился на посредничество Папы Льва VII, который отправил в Павию Эда, аббата Клюни, для обсуждения условий мирного договора. Условия оказались вовсе не такими плохими, какими могли показаться на первый взгляд. Гуго действительно предлагалось в той или иной форме отречься от притязаний на Рим, но Альберих соглашался жениться на его дочери Альде, тем самым отказавшись от провизантийской политики и от своих надежд на брак с принцессой императорской крови, ожидая которого, Альберих все это время оставался холостяком.

Для Гуго бракосочетание его дочери с Альберихом, владыкой Рима, казалось бы, предоставляло возможность вмешиваться во внутреннюю политику Вечного города и извлекать из этого те выгоды, которые подсказывал бы королю его проницательный ум. Но, хотя Альберих обращался с Альдой как с королевой, как с императрицей, вмешаться в римские дела Гуго так и не удалось: зятю всегда удавалось сдерживать предприимчивого тестя[14].

Как только Гуго заключил мир с Альберихом, Рим и Италия перестали его интересовать, поскольку все его внимание приковали к себе события в Бургундии.

Двенадцатого или тринадцатого июля скончался Рудольф II Бургундский, оставив жену, Берту Швабскую, с тремя малолетними детьми, которых звали Конрад, Рудольф и Аделаида. Гуго решил, что на этот раз сумеет претворить в жизнь замысел 912–913 годов, когда он женился на вдове Рудольфа I, чтобы получить опекунство над Рудольфом II, но потерпел неудачу. К несчастью для себя, Гуго не смог немедленно отправиться в Бургундию, поскольку неотложные дела неизвестного нам характера призвали его в Тоскану. В итоге он перешел через Альпы только поздней осенью, но ему удалось довести дело до желаемого конца. Трижды вдовец, он в четвертый раз женился на Берте Швабской и пообещал своему сыну Лотарю (которому тогда было 10 или 12 лет) в жены шестилетнюю Аделаиду[15].

Обе новобрачные получили щедрые подарки. Ко вдове, вступавшей во второй брак, отошли шестнадцать поместий и аббатство, в общей сложности 2500 мансов{18}. А маленькой Аделаиде достались три важнейших королевских поместья: Маренго, милое сердцу императора Ламберта; Корана, которое было подарено императрице Агельтруде; Олона, древняя резиденция лангобардских королей, где еще жили сказания о Теодолинде и Агилулфе и где так охотно останавливался Беренгарий. К трем поместьям добавились три тосканских аббатства, в целом 4580 мансов средней площадью в 12 югеров{19} каждый. Помимо земли, согласно, казалось бы, щедрому обычаю, новобрачная получала дорогие одежды и драгоценности. Щедрым этот обычай действительно только казался, поскольку земли и драгоценности оставались в семье; к тому же все это не имело бы никакого значения, если бы Гуго удалось добиться опеки над малолетним королем Конрадом.

Право Конрада на корону признали все магнаты Бургундского королевства. Практически сразу после смерти отца его короновали в Лозанне, но он был еще ребенком. Поэтому отчим Конрада имел возможность спокойно подумать над тем, как извлечь из ситуации наибольшую выгоду. Сразу же возникает мысль о том, что Гуго постарался бы аннулировать договор, заключенный с Рудольфом II в 933 году, и вернуть себе Прованс. Затем, если бы Конрад умер во младенчестве, а за ним и его маленький брат Рудольф, единственной наследницей осталась бы Аделаида. Вместе с ней на трон поднялся бы Лотарь, который объединил бы королевства Италии и Бургундии. Все это сильно напоминало историю о горшочке с молоком (pot-au-lait){20} и тоже добром не закончилось.

Правители соседних государств также интересовались перспективами развития политической ситуации в Бургундии. Особенную заинтересованность этим вопросом выказывал правитель Германии Оттон Саксонский, который, возможно, уже тогда детально разрабатывал программу возрождения Священной Римской империи, и присоединение Бургундского королевства к одному из близлежащих государств или же его раздел между ними никоим образом не входили в его планы.

Границы Бургундского королевства были неопределенными еще во время правления Рудольфа II, и часть земель, которые Гуго уступил ему в 933 году, к этому времени попала в руки Каролингов Франции. Несомненно, они не преминули бы воспользоваться ситуацией для того, чтобы расширить свои владения. К тому же, если бы король Франции Людовик IV{21} не сумел бы довести до конца это предприятие, можно было опасаться того, что могущественные французские сеньоры, оспаривавшие между собой право на владение Бургундским герцогством — Гуго Великий и Гуго Черный, — собственными силами продолжили бы борьбу за присоединение новых земель. Перспектива расширения Французского королевства в ущерб Бургундии не могла радовать короля Германии, однако возможность объединения Бургундского и Итальянского королевств и возникновения огромного государства по обе стороны от Альп, очевидно, волновала его гораздо больше.

Если планируемое бракосочетание двух детей, Лотаря и Аделаиды, не волновало общественное мнение — не считая политических суждений бургундцев по этому поводу, — то свадьба их родителей вызвала настоящий скандал. Хотя первой женой Гуго была вдова Рудольфа I, он не постеснялся взять в супруги вдову своего пасынка, Рудольфа II, точно так же как 4 или 5 лет тому назад без зазрения совести женился на вдове сводного брата.

Нужно полагать, что всеобщее неодобрение, выраженное новому брачному союзу Гуго, немало повлияло на крушение его надежд и на успех предприятия германского короля Оттона.

Без всякого промедления, сославшись на расплывчатую формулировку о феодальной зависимости, которую в свое время Генрих I навязал Бургундии, Оттон вступил в пределы этого королевства. При поддержке враждебных Гуго крупных феодалов он совершил государственный переворот, присвоив себе опекунство над юным Конрадом, который оказался в его власти. Его мгновенный оглушительный успех лишил Гуго возможности предпринять какие бы то ни было ответные действия.

Оттон захватил власть в стране, и Гуго пришлось вернуться в Италию с новой супругой и маленькой невесткой. Оба эти брака принесли ему еще меньше пользы, чем союзы с Виллой и Мароцией, и к его переживаниям добавилось глубочайшее разочарование. Отныне и он, и Лотарь, вступив в бесполезные с политической точки зрения браки, не могли рассчитывать на более выгодные партии, которые могли представиться в ближайшее время[16].

Вернувшийся в свое королевство Гуго через некоторое время отправился в Центральную Италию, где пробыл достаточно долго, с марта по июнь. Возможно, он вернулся к обсуждению проблем, которые оставил без внимания, уехав в Бургундию, и результат этого обсуждения стал провозвестником событий, которые в 939–940 годах привели к гибели Анскария Иврейского, маркграфа Сполето.

В 926 году, после смерти Альбериха, Гуго доверил управление этим маркграфством Петру, брату Иоанна X. Когда Петр погиб, Гуго передал маркграфство во владение Тебальду, сыну своей сестры Тевтберги, а когда умер и Тебальд, отправил в Сполето Анскария, сына другой своей сестры, Эрменгарды Иврейской.

Отношения Гуго с маркграфами Ивреи всегда были непростыми. Эрменгарда, которая до прихода брата к власти вела себя, по меньшей мере, подозрительно, а затем вошла в число его сторонников, пылко уверяя его в своей преданности, умерла, по всей видимости, в 932 году, поскольку позже о ней в источниках не упоминается.

Беренгарий, пасынок Эрменгарды, унаследовавший Иврейское маркграфство, сначала был в хороших отношениях с королем и женился на Вилле, одной из четырех дочерей Бозона Тосканского. Однако он редко появлялся при дворе, потому ли, что сам туда не стремился, или же потому, что Гуго дал ему понять, что не рад видеть того, кто мог бы предъявить претензии на корону Беренгария I. Будучи супругом Виллы, которая могла скорее заставить себя ненавидеть, чем любить, Беренгарий окончательно превратился в нежелательного гостя при дворе, когда Бозон отошел отдел[17].

В такой же ситуации оказался и Анскарий, сын Эрменгарды, второй ребенок Адальберта Иврейского. В 936–937 годах, после смерти Тебальда, Гуго доверил ему управление Сполетским маркграфством, таким образом проявив свое уважение к нему. Сполето, граничившее с папским государством и с лангобардскими королевствами Южной Италии, было слишком важным стратегическим пунктом, и Гуго мог доверить его только тому, в ком был полностью уверен[18].

Подобно Ламберту и Бозону, Анскарий в конце концов вызвал какие-то подозрения у Гуго. Однако вместо того, чтобы действовать самому, король решил использовать против Анскария графа дворца Сарилона.

Сарилон, граф дворца с 935 года, женился на вдове покойного маркграфа Тебальда Сполетского, и Гуго убедил его поехать в это маркграфство, а там с помощью денег короля и связей жены, уроженки этой местности, привлечь на свою сторону побольше людей и вырвать власть у Анскария.

Сарилону это предложение показалось заманчивым, он отправился в маркграфство и добился того, что на его сторону перешли многие вассалы, верные памяти Тебальда или, по крайней мере, желавшие перемен.

Впрочем, Анскарий был не из тех, кого можно было легко лишить имущества, даже если он и не собирался, вопреки опасениям Гуго, заявить о своей независимости и завладеть королевством. Чтобы сломить сопротивление молодого маркграфа, Сарилону пришлось начать самую настоящую войну.

Собрав войско, граф дворца направился к городу, где находился Анскарий (Сполето?) и пошел в атаку с тремя отрядами воинов.

Несмотря на то что Анскарий располагал меньшим, чем его противник, количеством людей, причем один из его командиров сразу же ударился в бегство со всем своим отрядом, а другой получил смертельное ранение, — начало сражения он, безусловно, выиграл. Тогда Сарилон послал на поле боя еще два отряда под командованием графа Аттона, одного из бывших вассалов Анскария, перешедших на сторону врага. Анскарий убил Аттона в последовавшей схватке. В бою Анскарий совершал чудеса храбрости, бился, как лев, но убитая лошадь увлекла его за собой, и его закололи копьями.

После гибели Анскария сопротивление вассалов было сломлено. В память о молодом герое, павшем в битве, в народе слагали песни, но власть в маркграфстве захватил Сарилон. Сполетское маркграфство постоянно переходило из рук в руки, и зачастую его новый сеньор правил без официального согласия короля, как во времена Альбериха. Тем не менее Гуго и слышать не хотел о том, чтобы признать власть Сарилона законной, как он обещал ему в самом начале этой затеи.

Облечение Сарилона маркграфским титулом могло иметь тяжелейшие последствия: согласившись с тем, что дело сделано, Гуго одновременно признался бы в своем соучастии в убийстве Анскария и дал бы подтверждение всем слухам, что ходили по Италии. Обычно Гуго не слишком беспокоился об общественном мнении, но в данном случае его воплощением мог стать Беренгарий, брат Анскария, который мог бы, жаждая отмщения, поднять восстание. С другой стороны, ситуацию, в которой один вассал пошел войной на другого, завладел его землями и титулом, а потом стал пользоваться всем этим с одобрения короля, нельзя было пускать на самотек. Гуго изобразил справедливый гнев и заявил, что глубоко оскорблен поведением подданного, который осмелился пойти войной на племянника своего короля. После этого он приказал маркграфу Тосканскому покарать предателя на поле боя.

Губерт повиновался, вынудил Сарилона укрыться в замке на границе Тосканы и Сполето, после чего начал осаду. У Сарилона не оставалось другого выхода, как взмолиться о пощаде. Гуго простил его и назначил его управлять королевскими монастырями в Тоскане и Марке. Должность была хоть и не слишком почетной, но, безусловно, выгодной[19]. Должность графа дворца, а вместе с ней и управление маркграфством Сполето Гуго доверил Губерту[20].

Препоручив Центральную Италию заботам верного Губерта, Гуго отправился в Рим.

Источники не сообщают, каким образом Гуго попал в город: то ли он взял Рим штурмом после длительной осады, подавив сопротивление защитников, то ли договорился с Альберихом. Нет точных свидетельств даже о том, был ли это военный поход, то ли речь шла о мирном визите, который был подготовлен целой серией переговоров и имел вполне конкретную цель. Нет никаких сомнений лишь в том, что 25 июня 941 года Гуго находился в монастыре св. Агнессы вне городских стен, а на следующий день, 26 июня, он уже был в Риме.

По-видимому, в самом городе король не встретил никакого сопротивления, поскольку за два дня успел пожаловать привилегии и уступки двум монастырям. Впрочем, некоторые сомнения по этому поводу возникают из-за того, что производственная часть (actum) грамот датирована другим днем. Однако сдержанный, сухой тон обеих грамот, в которых не содержится даже намека на пребывание короля в Риме, указывает на то, что если в Вечном городе Гуго не встретил сопротивления, то там не ждал его и торжественный прием.

Пребывание короля в Риме и на этот раз не завершилось императорской коронацией. Гуго пробыл в городе сравнительно недолго, до 20 июля, и не сделал ничего, что вызвало бы резонанс в других районах Италии или за ее пределами.

Враждебность аристократов и членов папской курии, подстрекаемых Альберихом, могла послужить причиной того, что пребывание короля в Риме было недолгим и не завершилось императорской коронацией. Отсутствие детальных сведений не позволяет нам судить как о важности и возможных последствиях этого посещения Рима, так и об опасности новой угрозы. Нам доподлинно известно, что ни Гуго, ни Лотарь так никогда и не удостоились другого титула, помимо королевского. Однако известно также, что, оставив Рим, Гуго вновь воспылал ненавистью к Альбериху, поскольку Эду из Клюни вновь пришлось творить чудеса дипломатии, чтобы убедить врагов подписать новый длительный мирный договор[21].

Тем не менее авторитет короля не слишком пострадал, поскольку Лев, аббат монастыря св. Винцентия в Волтурно, посчитал необходимым лично попросить у него подтверждение привилегиям, которые в прежние времена этому монастырю даровали короли и императоры. Грамота, которую получил от короля аббат Лев, в сущности, ничем не отличалась от множества других подобных грамот, предназначавшихся для церковных учреждений. Намерению позаботиться о «состоянии и восстановлении церквей Господних» (de statu ас restauratione ecclesiarum Dei), выраженному в этой грамоте, не суждено было воплотиться в жизнь, как и таким же намерениям Людовика III, о которых тот объявил в 901 году на заседании генеральной ассамблеи.

В середине августа Гуго, вероятно, вернулся в Северную Италию, где завершил давно начатые переговоры с византийцами о совместном походе против сарацин[22].

Сарацины угрожали всем государствам Средиземноморского бассейна. Но вклинившаяся между Италией и Провансом колония Фраксинет, откуда сарацинские воины нападали на Корсику и Сардинию, особенно досаждала королю Италии и населению этих двух островов.

В 931 году византийцы пытались организовать поход против Фраксинета с берегов Сардинии, но не добились успеха[23]. В 934–935 годах обосновавшиеся во Фраксинете сарацины оказывали серьезную поддержку тем отрядам, которые отплывали из Африки, чтобы опустошить Лигурию, разграбить Геную, разорить Корсику, обратить в бегство прибывшую из Сардинии византийскую эскадру. В дальнейшем набеги сарацин на Апеннинский полуостров и на острова продолжались, принося с собой гибель и разруху, и в 940 году Гуго отправил в Константинополь к императору Роману Лакапину послов с просьбой о помощи в борьбе с общим врагом.

Император действительно мог предоставить королю Италии то, чего ему так не хватало: он мог выслать флотилию, которая заблокировала бы Фраксинет с моря, лишив сарацин возможности получить подмогу из Испании и Африки, и открыла бы итальянскому войску путь для нападения с суши.

Роман Лакапин благосклонно воспринял предложение Гуго, пообещал ему поддержку с моря и попросил у него руки его дочери для своего внука, будущего Романа II. Поскольку у Гуго не было незамужних законных дочерей, Роман согласился женить своего внука на внебрачной дочери Гуго, красавице Берте, которая в то время была еще ребенком.

О значении этого брака для Романа Лакапина и для внутренней политики Византии много спорили, основываясь на предположении о том, что союз с внебрачной дочерью византийцы должны были посчитать бесчестием. На самом же деле византийские императоры обычно выбирали себе красивых жен, не обращая внимания на знатность их происхождения и влиятельность родни. Однако в нашем случае свадьба дочери Гуго, хотя и внебрачной, с наследником Византийского трона, по всей видимости, воспринималась как верный способ польстить королю Италии, обязать его следовать политике Константинополя и использовать его военную мощь для защиты владений Византии в Италии. Таким образом, шаткое соглашение 935 года перерастало в многообещающий и длительный союз[24].

Переговоры подошли к концу, и зимой-весной 942 года карательная экспедиция против Фраксинета началась и успешно завершилась. Пока в порту горели сарацинские корабли, в которые моряки византийской эскадры метали «греческий огонь», Гуго с войском вынудил сарацин отступить к Мавританской горе. Точное расположение этой горы неизвестно, но можно предположить, что сейчас она входит в горную цепь, которая называется Мавританской. Король собирался начать осаду, чтобы взять всех сарацин в плен, однако непредвиденные события помешали ему завершить поход, на который было положено столько сил[25].